, желтые и бездонные, рассеянно смотрели на ее губы.
     -- Например?
     --  Например, с мисс Сондерс, -- оказала она ядовито. -- Кажется, ее у вас
окончательно отбили?
     -- Мисс Сондерс? -- повторил Джонс с деланным удивлением, восхищаясь тем,
как  ловко  она  отвела разговор от их личных взаимоотношений. -- Но, дорогая
моя,  неужели  вы  можете  себе  представить, что в нее можно влюбиться? Эта
бесполая   бестелесность...   Но,  конечно,  для  человека,  фактически  уже
мертвого,  это безразлично, -- добавил он. -- Ему, вероятно, все равно, на ком
жениться и жениться ли вообще.
     -- Вот как? Но по вашему поведению в день моего приезда я поняла, что вы
в ней заинтересованы. Может быть, я ошиблась?
     -- А если и так? Значит, теперь мы с вами оба попали в один переплет, не
правда ли?
     Она  обламывала  стебель  розы,  чувствуя,  что  он  придвинулся совсем
близко. Не глядя на него, она сказала:
     -- Вы, кажется, успели забыть то, что я вам сказала? -- (Он промолчал.) --
Да,  у  вас  нет никаких навыков соблазнителя. Неужто вы не понимаете, что я
отлично  вижу,  куда вы клоните? Вы считаете, что нам с вами надо бы утешить
друг  друга.  Но  это  уж  очень  ребячливо,  даже  для вас. Мне приходилось
разыгрывать  слишком много этих любовных шарад с бедными мальчиками, которых
я  уважала, даже если я их и не любила. -- Роза красным пятном легла на грудь
ее  темного  платья. -- Можно мне дать вам совет? -- продолжала она резко. -- В
следующий  раз, когда вы захотите кого-нибудь соблазнить, не теряйте времени
на  слова,  на  разговоры.  Женщины  знают  про слова во сто раз больше, чем
мужчины. И они знают, что слова, в сущности, ничего не значат.
     Джонс  опустил  желтые  глаза.  И  тут  он  повел  себя,  как  женщина:
повернулся  и  стал  уходить,  не сказав ни слова. Но он увидел в конце сада
Эмми,  развешивавшую  белье  на  веревке.  Миссис  Пауэрс,  глядя  вслед его
крадущейся  фигуре,  сказала:  "А-а!",  потому  что  заметила  Эмми, которая
развешивала выстиранное белье на веревке точными жестами маски из греческого
хора.
     Она  смотрела,  как  Джонс подходил к Эмми, как Эмми, услыхав его шаги,
остановилась, высоко подняв какую-то вещь, полуобернувшись через плечо. "Вот
скотина,  --  подумала миссис Пауэрс, не зная, идти ли на выручку к Эмми. -- А
какая  польза?  Все  равно он потом вернется. Неужели мне стать цербером для
Эмми?"  Она  отвернулась  --  и  увидела  Гиллигена.  Подойдя к ней, он сразу
выпалил:
     -- Черт бы подрал эту девчонку. Знаете, что я думаю? По-моему...
     -- Какую девчонку?
     -- Эту, как ее там, Сондерс, что ли. По-моему, она чего-то боится. Ведет
себя так, будто влипла в какую-то беду, и, чтобы выпутаться, решила поскорее
выйти  замуж  за нашего лейтенанта. Перепугана до черта. Бьется, как рыба на
песке.
     -- Почему вы ее так не любите, Джо? Не хотите, чтобы они поженились?
     --  Не  в  этом  дело. Просто меня злит, когда она каждые двадцать минут
меняет  решение.  --  Гиллиген протянул ей сигарету, она отказалась, и он сам
закурил.  --  Завидую,  наверное,  --  сказал  он,  помолчав.  -- Вот лейтенант
женится,  хоть  ни  ему,  ни  ей это вовсе не нужно, а вот та, кого я люблю,
никак не идет ко мне...
     -- Что такое, Джо? Разве вы женаты?
     Он посмотрел ей в глаза.
     -- Перестаньте так говорить. Сами знаете, о чем я.
     --  О  господи! Дважды за час! -- Его взгляд был так строг, так серьезен,
что она сразу отвела глаза.
     --  Что  вы  сказали?  --  спросил  он. Миссис Пауэрс сняла розу с груди,
воткнула ему в петличку.
     -- Джо, зачем эта скотина тут вертится?
     --  Кто?  Какая  скотина?  --  Он  увидел,  куда  она смотрит. -- Ах, этот
     -- Мне тоже. С удовольствием посмотрю, как вы его отделаете.
     -- Он к вам приставал? -- быстро спросил Гиллиген.
     Миссис Пауэрс прямо посмотрела на него.
     -- По-вашему, это возможно?
     -- Вы правы, -- признался он. Потом посмотрел на Джонса, на Эмми. -- И еще
вот  что.  Эта мамзель Сондерс и ему позволяет вертеться около нее. А мне не
нравятся все, кто с ним запанибрата.
     --  Не  глупите, Джо. Просто она очень молода и еще мало чего понимает в
мужчинах
     --  Ну, если из вежливости называть это так, я, пожалуй, соглашусь. -- Он
коснулся взглядом ее щеки, оттененной черным крылом волос. -- Если бы вы дали
человеку  понять,  что  выходите  за  него замуж, вы бы не швырялись им, как
мячиком.
     Она смотрела вдаль, в глубь сада, и он повторил:
     -- Правда, Маргарет?
     --  Вы  тоже  глупый,  Джо.  Только  вы  хоть  и глупый, но милый. -- Она
встретилась с его настойчивым взглядом, и он сказал:
     -- Маргарет?
     Она сразу положила свою ловкую, сильную руку на его рукав.
     -- Не надо, Джо. Пожалуйста!
     Он рывком сунул руки в карманы и отвернулся. Они молча пошли рядом.



4


     Весна  легким  ветерком  обдувала бахромку волос, когда ректор, закинув
голову,  протопал  по  террасе,  как старый военный конь, думавший, что всем
войнам  уже  пришел  конец  и  вдруг  услыхавший  звук трубы. Птицы на ветру
параболой носились над лужайкой, от дерева к дереву, и одно деревцо на углу,
перед  домом, взметало кверху белогрудые листья, замирая в страстном порыве;
ректор  в  восторге  остановился  перед  ним.  Знакомая фигура мрачно шла по
дорожке от кухонной двери.
     --  С  добрым  утром,  мистер  Джонс,  --  прогремел  ректор,  и  воробьи
шарахнулись  с дикого винограда. Невыносимый экстаз охватил деревцо от этого
баса, листья трепеща рванулись к небу пленным серебряным потоком.
     Джонс ответил: "Доброе утро", потирая руку с медлительной, тяжеловесной
злобой.  Он  поднялся  по ступенькам, и ректор обдал его волной восторженной
благожелательности:
     --  Пришли  поздравить  нас  с  добрыми  вестями, а? Отлично, мой милый,
отлично! Да, все наконец улажено. Входите же, входите!
     Эмми воинственно влетела на веранду.
     -- Дядя Джо, -- сказала она, косясь на Джонса сердитым горячим глазом.
     Джонс, прижав к себе ушибленную руку, свирепо уставился на нее. "Ты мне
за это ответишь, черт тебя дери!"
     -- А? Что такое, Эмми?
     --  Мистер  Сондерс у телефона: просит узнать, примете ли вы его сегодня
утром? -- ("Что, получили? Так вам и надо, отучитесь приставать ко мне!")
     --  Да,  да,  мистер  Сондерс  должен  зайти,  обсудить все планы насчет
свадьбы, мистер Джонс.
     -- Понимаю, сэр. -- ("Я тебе еще покажу!")
     --  Что  ему  передать? -- ("Попробуйте, если сможете! Ничего-то у вас не
выходит, жирный вы червяк!")
     --  Непременно  передай,  что  я  и  сам  хотел  зайти  к  нему. Да, да,
непременно. Да, мистер Джонс, нынче утром нас всех надо поздравить.
     -- Понимаю, сэр. -- ("Ах ты, потаскушка!")
     -- Так и передай ему, Эмми.
     --  Хорошо.  -- ("Сказано было, что я с вами сделаю? Сказано вам было: не
приставайте? Вот и получили!")
     --  Да,  Эмми,  мистер  Джонс  с нами завтракает. Надо же отпраздновать,
мистер Джонс, не так ли?
     --  Без  сомнения! Сегодня у нас у всех праздник! -- ("Оттого я и бешусь!
Предупреждала  меня,  а  я  не  обратил внимания. Прищемить мне руку дверью!
Провались ты к чертям!")
     -- Ладно. Пусть остается завтракать. -- ("Сам провались ко всем чертям!")
Эмми  стрельнула  в  него напоследок сердитым горячим взглядом и хлопнула на
прощание дверью.
     Ректор расхаживал, тяжело топая, счастливый, как ребенок.
     --  Ах,  мистер Джонс, быть молодым, как он, и что бы твоя жизнь во всем
зависела  от  колебаний, от сомнений таких прелестных ветрениц. Да, женщины,
женщины!  Как  очаровательно  --  никогда не знать, чего вам хочется! Это мы,
мужчины,  всегда  уверены  в  своих  желаниях.  А это скучно, скучно, мистер
Джонс.  Может  быть,  за  это  мы  их и любим, хотя с трудом выносим. Как вы
полагаете?
     Джонс мрачно помолчал, поглаживая ушибленную руку, потом сказал:
     --  Право, не знаю. Но мне кажется, что вашему сыну необычайно повезло с
женщинами.
     -- Да? -- спросил ректор с интересом. -- В чем именно?
     --  Ну,  ведь  вы  сами мне говорили, что он был когда-то связан с Эмми?
Теперь  он  уже  не  помнит  Эмми. -- ("Черт бы ее подрал: прищемить мне руку
дверью!") -- И будет связан с другой, хотя ему и смотреть на нее не придется.
Чего же еще желать человеку?
     Ректор посмотрел на него пристально и доброжелательно.
     -- В вас сохранились многие ребяческие черты, мистер Джонс.
     -- О чем вы говорите? -- воинственно спросил Джонс, готовый защищаться.
     К  воротам  подъехала  машина  и,  высадив  мистера  Сондерса, покатила
дальше.
     --   Особенно  одна  черта:  без  надобности  мелко  грубить  по  поводу
совершенно  незначительных  вещей.  Ага, -- сказал он, обернувшись, -- а вот и
мистер  Сондерс.  Извините, я пойду. Ступайте в сад -- там, наверно, и миссис
Пауэрс, и мистер Гиллиген, -- бросил он через плечо, идя навстречу гостю.
     Джонс мстительно и злобно следил, как они пожимают друг другу руки. Они
не  обратили на него никакого внимания, и он, -рассвирепев, вразвалку прошел
мимо  них, ища свою трубку. Трубки нигде не было, и он тихо ругался, шаря по
всем карманам.
     --  Я  и  сам собирался зайти сегодня к вам. -- Ректор ласково взял гостя
под локоть. -- Входите, входите!
     Мистер Сондерс покорно дал провести себя через веранду. Бормоча обычные
приветствия  и  ласково  подталкивая  гостя,  ректор  провел его под дверным
фонарем   в  полутемный  холл,  к  себе  в  кабинет,  не  замечая  смущенной
сдержанности  гостя.  Он  пододвинул  ему кресло и сам сел на свое привычное
место у стола.
     -- О, да ведь вы курите сигары! Помню, помню. Спички у вас под рукой.
     Мистер Сондерс медленно перекатывал сигару в пальцах. Наконец решился и
закурил.
     --  Что  ж, значит, молодежь без нас все решила, а? -- проговорил ректор,
сжав  в  зубах  черенок  трубки.  -- Признаюсь, я этого очень хотел и, говоря
откровенно,  ожидал.  Правда,  я  не  стал  бы  настаивать,  зная  состояние
Дональда. Но раз Сесили сама этого пожелала...
     --  Да,  да,  --  нехотя  согласился  мистер Сондерс, но ректор ничего не
заметил.
     --  Насколько  я знаю, вы все время были горячим поборником этого брака.
Миссис Пауэрс пересказала мне вашу с ней беседу.
     -- Да, это так.
     --  И  знаете,  что  я вам скажу? По мне, этот брак будет для него лучше
всякого  лекарства. Это не моя мысль, -- торопливо разъяснил он. -- Откровенно
говоря, я был настроен скептически, но миссис Пауэрс и Джо, мистер Гиллиген,
первыми  выдвинули  этот  вопрос,  а  хирург  из Атланты всех нас убедил. Он
уверил  нас,  что Сесили может сделать для него больше, чем кто-либо другой.
Он  именно  так  и выразился, если я правильно помню. А теперь, раз она сама
так этого жаждет и раз вы с вашей супругой ее поддерживаете... Знаете, что я
вам  скажу?  --  И  он  сердечно похлопал гостя по плечу. -- Был бы я азартным
человеком,  я  бы  пошел  на какое угодно пари, что через год мальчик станет
неузнаваем!
     Мистеру  Сондерсу  трудно  было  как следует раскурить сигару. Он резко
откусил кончик и, окутавшись облаком дыма, выпалил:
     --  Миссис  Сондерс  все  еще  сильно сомневается... -- Он разогнал дым и
увидел,  что  крупное  лицо  ректора  посерело,  замерло.  --  Не то чтоб она
возражала,  сами понимаете... -- ("И почему она сама не пришла, чертова баба,
вместо того, чтоб меня посылать?")
     Ректор с сожалением причмокнул:
     -- Это нехорошо, признаюсь, не ожидал.
     --  О, я уверен, что мы с вами ее убедим, особенно при поддержке Сесили!
--  Он  забыл  свои собственные сомнения, забыл, что вообще не хотел выдавать
дочку замуж.
     -- Да, нехорошо, -- безнадежно повторил ректор.
     -- Конечно, она не откажет в согласии, -- сбивчиво врал мистер Сондерс. --
Вот  только  она  не  убеждена в разумности этого шага, особенно принимая во
внимание, что До... что Сесили, да, Сесили так молода, -- вдруг нашелся он. --
Напротив,  я  поднял  этот вопрос только для того, чтобы мы пришли к полному
взаимопониманию. Не считаете ли вы, что нам лучше всего выяснить фактическое
положение?
     --  Да,  да. -- Ректор никак не мог как следует набить трубку. Он положил
ее  на  стол,  отодвинул подальше. Потом встал и тяжело зашагал по протертой
дорожке на ковре.
     -- Да, очень жаль, -- сказал мистер Сондерс.
     ("Это Дональд, мой сын. Он умер".)
     --  Постойте,  постойте!  Все  же не надо делать из мыши слона! -- сказал
наконец  ректор  без особого убеждения. -- Как вы сами сказали, девочка хочет
выйти  замуж  за  Дональда,  и я убежден, что мать не откажет ей в согласии.
Как,  по-вашему? Может быть, нам вместе поговорить с ней? Может быть, она не
учитывает всех обстоятельств, того, что он... они так любят друг друга. Ведь
ваша  супруга  не  видела  Дональда  после  приезда,  а  вы сами знаете, как
распространяются всякие слухи... -- ("Это Дональд, мой сын. Он умер".)
     Ректор  остановился,  огромный,  бесформенный  в своей небрежной черной
одежде, умоляюще глядя на гостя. Мистер Сондерс встал, и ректор взял его под
руку -- только бы он не убежал.
     --  Да,  это  самое  лучшее.  Мы  вместе  пойдем к ней и все обсудим как
следует,  прежде  чем  принять  окончательное  решение.  Да,  да! -- повторил
ректор,  подстегивая слабеющую уверенность, стараясь убедить себя. -- Значит,
сегодня же, к вечеру?
     -- Хорошо, к вечеру, -- согласился мистер Сондерс.
     --  Да,  это правильный путь. Я уверен, что она не все понимает. Вы тоже
считаете,  что  она не все полностью уяснила себе? -- ("Это Дональд, мой сын.
Он умер".)
     -- Конечно, конечно, -- в свою очередь согласился мистер Сондерс.
     Джонс  уже  нашел трубку и, придерживая болевшую руку, набил и раскурил
ее.



5



     Она только что встретила миссис Уорзингтон в магазине и обсудила с ней,
как  консервировать  сливы.  Потом  миссис Уорзингтон попрощалась и медленно
проковыляла  к  своей  машине.  Негр-шофер  ловко и равнодушно подсадил ее и
захлопнул дверцу.
     "А  я  куда  здоровей,  --  радостно  подумала  миссис  Берни,  следя за
болезненной,  подагрической  походкой другой старухи. -- Какая она ни на есть
богачка,  при  своей машине. -- И от злорадства ей стало легче, даже кости не
так  ныли,  даже  походка сделалась ровнее. -- При всех при ейных денежках, --
подумала  она.  И  тут увидела эту чужую женщину, что жила у ректора Мэтона,
ту,  что  приехала с ректорским сыном и с другим мужчиной. -- Столько про нее
всякого  говорят и, видать, правильно. Все думали -- она-то за него и выйдет,
а  мальчик  возьми да брось ее из-за этой Сондерсовой девчонки, вертихвостки
этакой".
     --  Ну,  как,  -- заговорила она со сдержанным любопытством, заглядывая в
бледное  спокойное  лицо  высокой  темноволосой  женщины в неизменном темном
платье  с безукоризненным белым воротничком и манжетками, -- говорят, у вас в
доме скоро свадьба. Это для Дональда счастье. Небось влюблен в нее по уши?
     -- Да. Они ведь были обручены давно.
     --  Как же, знаю. Но никто не думал, что она станет дожидаться его, а не
то,  чтобы пойти за такого больного, такого изрубцованного. У ней-то женихов
было хоть отбавляй.
     --  Люди  часто ошибаются, -- напомнила ей миссис Пауэрс. Но миссис Берни
настаивала на своем:
     --  Да,  женишков  хоть отбавляй. Да и Дональд, видно, не зевал? -- хитро
спросила она.
     -- Не знаю. Видите ли, я с ним знакома совсем недавно.
     -- Вон оно как! А мы-то думали, что вы с ним -- старые дружки.
     Миссис Пауэрс посмотрела на ее приземистую аккуратную фигурку в плотном
черном платье и ничего не ответила.
     Миссис Берни вздохнула:
     --  Да,  брак  --  дело благое. Вот мой мальчик, так и не женился. Может,
сейчас он и был бы женат: девушки по нем с ума сходили, да только он ушел на
войну совсем мальчишкой. -- Жадное, назойливое любопытство вдруг покинуло ее.
-- Слыхали про моего сына? -- с тоской спросила она.
     --  Да, мне про него говорили. Доктор Мэгон рассказывал. Говорят, он был
храбрым солдатом?
     -- Ну как же! Да вот не уберегли его, столько вокруг народу толкалось, а
его все равно убили. Могли бы хоть отнести его куда, в какой-нибудь дом, что
ли,  может,  там  женщины  какие  спасли  бы  его.  Другие  небось вернулись
здоровехоньки,  знай,  хвастают,  пыжатся.  Небось, их, офицеришек этих и не
задело!  --  Она  обвела  выцветшими  голубоватыми глазами притихшую площадь.
Потом спросила: -- А вы никого из близких на войне не потеряли?
     -- Нет, -- тихо ответила миссис Пауэрс.
     --  Так  я  и  думала,  --  сердито  сказала старуха. -- И непохоже: такая
складная,  красивая.  Да  мало  у  кого такое горе. А мой был такой молодой,
такой  храбрый... -- Она завозилась с зонтиком. Потом бодро сказала: -- Что ж,
хоть  к  Мэгону  сын  вернулся.  Это  же  хорошо.  Особенно теперь, когда он
женится.  --  В  ней  опять проснулось нехорошее любопытство: -- А он сам как,
годится?
     -- Годится?
     --  Да,  для  женитьбы. Он не того... не совсем... Понимаете, мужчина не
имеет права навязываться, ежели он не совсем...
     --  До  свидания! -- коротко бросила миссис Пауэрс и пошла, а та осталась
стоять,  приземистая, аккуратная, в своем чистеньком, не пропускающем воздух
черном платье, подняв бумажный зонтик, как знамя, упрямая и непоколебимая.



6


     -- Дура, сумасшедшая идиотка! Выходить за слепого, за нищего... Да он же
почти мертвец!
     - Неправда! Неправда!
     --  А как же его еще назвать? Вчера у меня была тетушка Калли и Нельсон.
Она говорит: его белые люди совсем убили, до смерти.
     --  Мало  ли что негры болтают. Наверно, ей не позволили беспокоить его,
вот она и говорит...
     --  Глупости! Тетушка Калли столько детей вынянчила, что и не сосчитать.
Раз она говорит, что он болен, -- значит, он действительно болен.
     -- Мне все равно. Я выхожу за него замуж.
     Миссис  Сондерс шумно вздохнула, скрипнув корсетом. Сесили стояла перед
ней, раскрасневшаяся, упрямая.
     --  Слушай,  детка.  Если ты выйдешь за него -- тыпогубишь себя, погубишь
все  свои  возможности, свою молодость, красоту, откажешься от всех, кому ты
так нравишься: от прекрасных партий, отличных женихов.
     -- Мне все равно, -- упрямо повторила Сесили.
     --  Подумай  хорошенько.  Ты  можешь выйти за кого угодно. Столько будет
радости:  венчаться  в  Атланте,  роскошная свадьба, все твои знакомые будут
шаферами,  подружками,  чудные платья, свадебная поездка... И вдруг так себя
погубить! И это после того, что мы с отцом для тебя сделали.
     -- Мне все равно. Я выйду за него замуж.
     -- Но почему? Неужели ты его любишь?
     -- Да, да!
     -- Даже с этим шрамом?
     Сесили  побелела,  уставившись  на  мать.  Глаза  у  нее потемнели, она
медленно подняла руку. Миссис Сондерс взяла ее за руку, насильно притянула к
себе  на  колени. Сесили пыталась сопротивляться, но мать обняла ее, прижала
головой к своему плечу, нежно погладила по голове.
     --  Прости  меня,  крошка.  Я  не  хотела...  Расскажи  мне сама: что же
произошло?
     "Нет,  это  нечестно с маминой стороны", -- подумала Сесили с гневом, но
поведение  матери ее обезоруживало: она чувствовала, что сейчас расплачется.
А тогда все пропало.
     --  Пусти  меня!  --  сказала  она,  вырываясь,  ненавидя эти материнские
уловки.
     --  Тише,  тише!  Успокойся,  расскажи  мне,  в чем дело. Есть же у тебя
какая-то причина.
     Она перестала сопротивляться и лежала, совершенно обессилев.
     -- Нет. Просто хочу за него замуж. Пусти меня, мама, ну, пожалуйста.
     -- Сесили, может быть, отец вбил тебе это в голову?
     Она покачала головой, и мать повернула ее лицом к себе.
     -- Посмотри на меня! -- Они смотрели в глаза друг другу, и миссис Сондерс
повторила: -- Объясни же мне: что за причина?
     -- Не могу!
     -- То есть не хочешь?
     --