ругу, заставляла  ее
повернуть голову, посмотреть хорошенько и настойчиво показывала пальцем:
   - Как же вы не видите ее, когда мы видим? Вы хотите сказать, что и сейчас
не видите - даже сейчас? Да ведь она на виду, как пылающий костер! Вы только
посмотрите, милая моя, посмотрите же!..
   Она смотрела, так же как и я,  и  ее  тяжкие  стопы  выражали  отрицание,
омерзение,  сочувствие,  казалось,  она  и  жалеет,  и  рада  была  бы  меня
поддержать, - меня даже и тогда это тронуло, - и  вместе  с  тем  испытывает
чувство облегчения, что она от  этого  освобождена.  А  я  так  нуждалась  в
поддержке, потому что с этим обрушившимся на меня ударом - какими-то  чарами
глазам ее было запрещено видеть - я почувствовала, что почва уходит  у  меня
из-под ног,  я  видела,  я  знала,  как  моя  страшная  предшественница  уже
оттесняет меня, и ясно представляла себе, как  теперь  все  обернется  после
удивительного поведения Флоры. И вот тут тотчас же  бурно  вмешалась  миссис
Гроуз. Задыхаясь, она так успокаивала Флору, что я  даже  в  своем  крушении
испытывала втайне чувство торжества.
   - Ее там нет, моя маленькая, и никого там нет - и ничего-то вы не видите,
душенька моя! Бедная мисс Джессел? Да  как  это  может  быть,  когда  бедная
умерла и ее похоронили? Мы-то знаем, верно, милочка?  -  путаясь  в  словах,
взывала она к девочке. - Все это попросту ошибка, ну пошутили,  и  будет,  а
сейчас пойдем скорее домой!
   Наша питомица сразу откликнулась на это с какой-то  необычной  чинностью;
миссис Гроуз выпрямилась, и вот они теперь стояли рядом, словно  в  каком-то
вынужденном заговоре против меня. Флора продолжала смотреть на меня все  тем
же застывшим взглядом холодного осуждения, а я даже в ту минуту,  когда  она
стояла, крепко уцепившись за платье нашей подруги, молила бога простить меня
за то, что я не могла не видеть, - вся ее несравненная детская красота вдруг
сразу прошла, исчезла - я уже говорила  это,  -  она  стала  отвратительной,
жесткой, грубой и почти безобразной.
   - Не знаю, что вы хотите сказать. Я никого не вижу. Я ничего не  вижу.  И
никогда не видела. По-моему, вы злая. Я вас не люблю!
   И после такого выпада, какого можно  было  бы  ожидать  разве  только  от
дерзкой уличной девчонки, она еще крепче обняла миссис Гроуз и  уткнулась  в
ее юбки своим страшным маленьким личиком. И, уткнувшись, завопила  неистовым
голосом:
   - Уведите меня отсюда, уведите меня от нее!
   - От меня? - ахнула я.
   - От вас, от вас! - крикнула она.
   Даже миссис Гроуз покосилась на меня в ужасе, мне же не оставалось ничего
другого, как снова обратиться к тому  обличью  на  берегу,  которое,  застыв
неподвижно, словно ловило наши голоса на расстоянии и находилось там явно на
мою погибель, а не к моим услугам. Несчастная девочка  говорила  так,  будто
кто-то со стороны подсказывал ей каждое убийственное слово,  и  я  в  полном
отчаянии от всего, с чем мне приходилось мириться, только печально  покачала
головой.
   - Если я до сих пор сколько-нибудь сомневалась, теперь все  мои  сомнения
рассеялись. Я жила рядом с  чудовищной  правдой,  а  сейчас  она  уже  почти
замыкает меня в свой круг. Да, я потеряла тебя: я вмешалась,  и  ты  под  ее
диктовку нашла безошибочно легкий выход. - И тут я поглядела в  лицо  нашему
адскому свидетелю по ту сторону озера.  -  Я  сделала  все,  что  могла,  но
потеряла тебя. Прощай.
   Миссис Гроуз я только бросила отрывисто, чуть ли не  с  яростью:  "Идите,
идите!" - и она в  глубоком  сокрушении  молча  обняла  девочку  и  со  всей
поспешностью, на какую была способна, пошла той же дорогой,  какой  мы  сюда
пришли, явно убежденная, несмотря на  свою  слепоту,  что  случилось  что-то
страшное, что мы попали в какую-то беду.
   Что было, когда я осталась одна, я смутно помню. Знаю только, что прошло,
как мне казалось, разве что четверть часа, когда я, поглощенная своим горем,
вдруг почувствовала какую-то пронизывающую меня холодом  пахучую  сырость  и
поняла, что я, должно быть, бросилась в отчаянии наземь и  лежу,  уткнувшись
лицом в песок. Наверно,  я  лежала  так  довольно  долго,  рыдая,  обливаясь
слезами, потому что, когда я подняла голову, день уже подходил  к  концу.  Я
встала и с минуту глядела в сумерках на серое озеро и на его  пустой  берег,
который посещают злые духи, а потом отправилась домой. Путь мой был труден и
уныл. Когда я подошла к калитке в ограде, я  с  удивлением  обнаружила,  что
лодка исчезла, и это заставило меня  задуматься  над  необычайной  выдержкой
Флоры. Эту ночь она по молчаливому и, я бы сказала, счастливому  соглашению,
если бы это не звучало так фальшиво, провела с миссис Гроуз.  Вернувшись,  я
не видела ни ту, ни  другую,  зато,  как  бы  в  возмещение,  правда  весьма
сомнительное, я достаточно нагляделась на Майлса. Я нагляделась на него - не
подберу другого слова - больше, чем когда-либо. Ни один вечер из проведенных
мною в усадьбе Блай не носил такого зловещего характера, как тот  вечер;  но
несмотря на это - несмотря на всю бездну  ужаса,  разверзшуюся  у  меня  под
ногами, - в этом завершающемся настоящем была  необычайная  сладкая  печаль.
Когда я пришла домой, я даже не спросила, где мальчик: я пошла прямо к  себе
в  комнату  переодеться  и  сразу  с  одного   взгляда   увидела   наглядное
подтверждение тому, что у меня с  Флорой  все  порвано.  Все  ее  вещи  были
унесены из комнаты. Позже, когда  я  сидела  у  камина  в  классной  и  наша
служанка мне подала  чай,  я  не  позволила  себе  спросить  о  втором  моем
воспитаннике. Он добился своего, получил свободу - пусть  пользуется  ею  до
конца! И он воспользовался ею, и проявилось это, по крайней мере, частично в
том, что около восьми часов он вошел ко мне в классную и  молча  сел  рядом.
После того как поднос с чаем унесли, я погасила свечи  и  придвинула  кресло
поближе к огню: я ощущала смертельный холод,  и  мне  казалось,  что  я  уже
никогда больше не согреюсь. Так что, когда Майлс появился, я сидела у  огня,
погруженная в свои мысли. На мгновение  он  остановился  в  дверях,  как  бы
разглядывая меня, потом, словно для того, чтобы разделить эти мысли со мною,
подошел и опустился в кресло по другую сторону камина. Мы  сидели  с  ним  в
полном молчании, но я чувствовала, что ему хочется быть со мною.
 
   XXI
 
   Еще до того, как забрезжил новый день, я открыла глаза и  увидела  миссис
Гроуз, которая подошла к моей кровати с дурными вестями. Флору  так  заметно
лихорадило, что похоже, она заболевает: ночь она провела  очень  неспокойно,
ее мучили какие-то страхи, и страшилась она чего-то, что было связано  не  с
прежней гувернанткой, а вот с этой, теперешней.  Она  не  против  возможного
появления мисс Джессел, а явно и ожесточенно не желает больше  видеть  меня.
Разумеется, я тотчас же вскочила с кровати и стала обо  всем  расспрашивать,
тем более что моя подруга, как видно, уже приготовилась вступить со  мною  в
бой. Это я почувствовала, как только спросила ее,  кому  она  больше  верит:
девочке или мне.
   - Значит, она продолжает отрицать,  что  она  видела,  уверяет  вас,  что
никогда ничего не видела?
   Моя гостья пришла в сильное замешательство:
   - Ах, мисс, не такое это дело, чтобы я стала наводить ее на такие  мысли,
и, признаться, не считаю это нужным. Она от этого прямо  на  глазах  у  меня
постарела.
   - О, я это и сама вижу. Она возмущается  -  подумать,  такая  благородная
девочка, а ее смеют подозревать в лживости, оскорбляют ее. Выдумали -  "мисс
Джессел!" - и чтобы она... Разыгрывает  из  себя  этакую  благопристойность,
негодница! Уверяю вас, впечатление, которое она на меня произвела вчера, это
что-то странное, совершенно невероятное, ни на  что  не  похожее!  И  я  раз
навсегда решила: конечно, разговоров с ней больше быть не может.
   Как ни чудовищно и непонятно было все это для  миссис  Гроуз,  она  сразу
притихла и тут же согласилась со мной  с  такой  готовностью,  которая  явно
показывала, что за этим что-то кроется.
   - Я, по правде сказать, думаю, мисс, что она этого и сама  не  хочет.  Уж
так высокомерно она это говорит!
   - Вот в этом высокомерии, - заключила я, - в нем-то все и дело.
   О да, глядя на лицо моей гостьи, я представляла  себе  ее  вид  и  многое
другое.
   - Она то и дело спрашивает, как я думаю, не придете ли вы.
   - Понимаю, понимаю, я же ведь сама очень много сделала, чтобы в  ней  это
прорвалось. А обронила она после вчерашнего хоть слово о мисс Джессел, кроме
того, что она ведать не ведает ни о каких таких ужасах?
   - Ни единого, мисс. И вы сами знаете, - добавила она,  -  я  ведь  еще  у
озера поняла из ее слов, что, по крайней мере, тогда там никого не было.
   - Вот как! И конечно, вы и сейчас этому верите?
   - Я не спорю с ней. А что еще я могу сделать?
   - Ровно ничего! Вам приходится иметь дело с такой умницей! Они -  я  хочу
сказать, эти двое, их друзья, - сделали их обоих такими умниками, каких свет
не создавал; на этом-то они так ловко и играют! У Флоры теперь есть  на  что
жаловаться, и она это доведет до конца.
   - Да, мисс, но до какого конца?
   - Ну, пожалуется на меня дядюшке. Изобразит меня такой гадиной...
   По выражению лица миссис Гроуз я живо представила себе все это, и у  меня
сердце екнуло - она смотрела на меня так, как будто видела их обоих.
   - А ведь он о вас такого хорошего мнения!
   - Все-таки странно, если подумать, - усмехнулась я  -  что  он  прибег  к
такому способу показать мне это. Но все равно. Конечно, Флоре только и нужно
отделаться от меня.
   Моя подруга честно подтвердила:
   - Не видеть вас больше никогда в жизни.
   - Так вы затем и пришли ко мне,  чтобы  поторопить  меня  с  отъездом?  -
спросила я. Но прежде чем она успела ответить, я остановила ее.  -  Мне  вот
что пришло в голову, и, по-моему, так будет лучше. Я считала, что  мне  надо
уехать, и в воскресенье я уже почти на это решилась. Но это  не  то.  Уехать
должны вы. И взять с собой Флору.
   Моя подруга задумалась.
   - Но куда же мы...
   - Прочь отсюда. Прочь от них. И самое главное сейчас  -  прочь  от  меня.
Прямо к ее дядюшке.
   - Только чтобы пожаловаться на вас?..
   - Нет, не только. А для того еще, чтобы оставить меня с моим лекарством.
   Она все еще колебалась.
   - А какое же у вас лекарство?
   - Прежде всего ваша преданность. И еще - Майлс.
   Она уставилась на меня.
   - Вы думаете, он?..
   - Воспользуется случаем отречься от  меня?  Да,  я  и  это  допускаю.  Но
все-таки я хочу рискнуть, я хочу попробовать. Уезжайте  с  его  сестрой  как
можно скорее и оставьте меня с ним одну.
   Я сама удивлялась, сколько у меня еще  сохранилось  мужества,  и  поэтому
несколько растерялась, когда она, несмотря на явное подтверждение этого, все
еще продолжала колебаться.
   - И вот что еще, - продолжала я, - конечно, до ее отъезда они ни  в  коем
случае не должны видеться, ни на минуту.
   И тут мне пришло в голову, что, может быть, несмотря на то, что  Флору  с
той минуты, как она вернулась с  озера,  держат  взаперти,  мы  с  этим  уже
опоздали.
   - Вы не думаете, что они уже виделись? - тревожно спросила я.
   Она вспыхнула.
   - Ах, мисс, уж не  такая  я  безмозглая  дура!  Если  я  раза  два-три  и
вынуждена была оставить ее, то  всякий  раз  с  кем-нибудь  из  служанок,  а
сейчас, хоть она и одна, я ее  заперла  на  ключ.  А  все-таки...  все-таки!
Слишком многого надо было опасаться.
   - Что все-таки?
   - Ну, вы так уверены в маленьком джентльмене?
   - Ни в ком я не уверена, кроме  вас.  Но  со  вчерашнего  вечера  у  меня
появилась надежда. Мне кажется, он хочет вызвать меня на откровенность...  Я
так этому верю - бедный мой,  гадкий,  прелестный,  несчастный  мальчик!  Он
хочет высказаться. Вчера вечером мы сидели с ним у камина молча два часа,  и
мне все казалось, он вот-вот заговорит.
   Миссис Гроуз, не отрываясь, смотрела в окно на хмурый занимающийся день.
   - Ну и что же, заговорил он?
   - Нет, я все ждала и ждала и, признаться, не дождалась. Так и не  прервав
молчания, даже не обмолвившись о сестре,  об  ее  отсутствии,  он  поцеловал
меня, и мы разошлись спать. Но  все  равно,  -  продолжала  я,  -  если  она
увидится с дядей, я не могу допустить, чтобы дядя увиделся с ее братом,  так
как дела приняли сейчас такой оборот, что мальчику  надо  дать  еще  немного
времени.
   Как раз этому больше всего и противилась  моя  подруга.  И  мне  было  не
совсем понятно почему.
   - Сколько это, по-вашему, "еще немного времени"?
   - Ну, день-два - чтобы все это открылось. Тогда он будет на моей  стороне
- вы же понимаете, как это важно. Если это не выйдет, я только  прогадаю,  а
вы как-никак поможете мне тем, что,  приехав  в  город,  сделаете  все,  что
только найдете возможным.
   Так я втолковывала ей все это, но она все еще была в каком-то  непонятном
для меня замешательстве, и я пришла ей на выручку.
   - Но, может быть, вам вовсе не хочется ехать, - заключила я.
   И тут я все поняла по ее лицу: оно вдруг прояснилось, и она протянула мне
руку в знак согласия.
   - Я поеду, поеду! Поеду нынче же утром.
   Мне хотелось быть вполне справедливой.
   - Если вы считаете, что лучше помедлить, я обещаю вам, что  она  меня  не
увидит.
   - Нет, нет, ведь все дело в этом самом месте. Ей надо отсюда уехать. -  С
минуту она смотрела на меня угрюмым взглядом, потом договорила до  конца:  -
Вы правильно рассудили, мисс. Я и сама ведь...
   - Да?
   - Не могу тут оставаться.
   При этом она так посмотрела на меня, что в голову мне вдруг пришла  новая
мысль:
   - Вы хотите сказать, что после вчерашнего вы видели?..
   Она медленно, с достоинством покачала головой.
   - Я слышала!..
   - Слышали?
   - Слышала  всякие  ужасы  от  этого  ребенка!  Вот!  -  вздохнула  она  с
трагическим облегчением. - Честное слово, мисс, она говорит такое...
   Но при этом воспоминании силы изменили ей: вдруг зарыдав, она  опустилась
на мою софу и, как мне уже  приходилось  видеть  раньше,  дала  полную  волю
своему горю.
   Я тоже дала себе волю, но по-своему:
   - Ох, слава богу!
   Тут она вскочила на ноги и, вытирая глаза, простонала:
   - Слава богу?..
   - Но ведь это меня оправдывает!
   - Верно, мисс, оправдывает!
   Это было сказано так выразительно, что, казалось, больше  и  желать  было
нечего, но я все еще колебалась.
   - Что-нибудь ужасное?
   Я видела, что моя подруга не находит слов.
   - Чудовищное.
   - И про меня?
   - Про вас, мисс, если уж вы хотите знать. И для юной леди  просто  что-то
невероятное. Не знаю, где только она могла набраться таких...
   - Таких слов, какими она обзывает меня?  Я-то  знаю  где!  -  сказала  я,
засмеявшись; смех мой был достаточно красноречив. И, сказать по  правде,  он
только еще больше заставил призадуматься мою подругу.
   - Так вот, может, и мне следовало бы знать - ведь я кое-что  вроде  этого
уже и раньше от  нее  слышала!  И  все-таки  я  не  могу  этого  вынести!  -
промолвила бедная женщина и тут же, бросив взгляд на мои часики, лежащие  на
туалетном столе, заторопилась:
   - Ну, мне пора идти.
   Но я задержала ее.
   - О, если вы это не можете выносить...
   - Как же я могу с ней оставаться, хотите  вы  сказать?  Так  только  ради
того, чтоб увезти ее отсюда. Прочь от всего  этого,  подальше  от  них...  -
продолжала она.
   - Она может измениться, избавиться от  этого?  -  Я  уже  чуть  ли  не  с
радостью обняла ее. - Значит, несмотря на вчерашнее, вы верите...
   - В такие вещи? - По выражению ее  лица,  когда  она  назвала  это  одним
простым словом, я поняла, что больше расспрашивать нечего, и все стало  ясно
как никогда, после того как она ответила: - Верю.
   Да, это была радость, нас двое, мы с ней плечом к плечу: если я могу быть
и дальше в этом уверена, мне уже было не страшно,  что  бы  ни  случилось  в
будущем. Перед лицом бедствия у меня есть поддержка, та самая, которая  была
мне опорой, когда я так нуждалась в доверии, и если моя подруга поручится за
мою честность, я готова поручиться за все остальное. Уже прощаясь с  ней,  я
немножко замялась в смущении:
   - Да, вот еще что вам надо иметь в виду: я только сейчас вспомнила -  мое
письмо с этим тревожным сообщением придет раньше, чем вы приедете в город.
   И я еще яснее увидела, как она пыталась увернуться от всего этого  и  как
устала прятаться.
   - Ваше письмо туда не дойдет. Оно так и не было отправлено.
   - Что же с ним случилось?
   - Бог его знает! Мистер Майлс...
   - Вы думаете, он взял его? - изумилась я.
   Она замялась было, но переборола себя.
   - Да, вчера, когда мы вернулись с мисс Флорой,  я  заметила,  что  вашего
письма нет там, куда вы его положили. Попозже вечером я  улучила  минутку  и
спросила Люка, и он сказал, что не видел и не трогал никакого письма.
   Мы обменялись по поводу этого своими размышлениями и догадками, и  миссис
Гроуз первая чуть ли не с торжеством подвела итог:
   - Вот видите!
   - Да, вижу, если Майлс взял письмо, он, конечно, прочел его и уничтожил.
   - А больше вы ничего не видите?
   Я молча смотрела на нее с грустной улыбкой.
   - Мне кажется, с тех пор как у вас открылись глаза, вы видите больше, чем
я.
   Это и подтвердилось, когда она, чуть-чуть покраснев, сказала:
   - Теперь я понимаю, что он проделывал в школе. - И со своей  простодушной
прямотой, с каким-то чуть ли не смешным разочарованием  она  кивнула.  -  Он
воровал!
   Я задумалась над этим, стараясь быть как можно более беспристрастной.
   - Что ж, вполне возможно.
   Ее как будто изумило, что я отнеслась к этому так спокойно.
   - Воровал письма!
   Она не могла знать, чем  объясняется  мое  спокойствие,  правду  сказать,
скорее внешнее, и я отговорилась, как смогла.
   - Надо думать, что у него для этого были какие-то более осмысленные цели:
ведь в письме, которое я положила вчера на стол, нет ничего, на  чем  бы  он
мог сыграть - там только просьба о  свидании,  -  и  ему,  по-видимому,  уже
стыдно, что он зашел так далеко ради такого пустяка, - вот вчера  вечером  у
него это и было на душе, - ему хотелось сознаться.
   Мне в ту минуту казалось, что я уже все поняла и что все у меня в руках.
   - Уезжайте, уезжайте, оставьте нас, - говорила я в  дверях,  выпроваживая
миссис Гроуз. - Я это из него выужу. Он  не  станет  мне  противиться  -  он
сознается. А если он во всем сознается, он спасен. А раз он будет спасен...
   - То и вы тоже?  -  Тут  милая  женщина  поцеловала  меня,  и  мы  с  ней
простились.
   - Я спасу вас и без него! - крикнула она мне на прощанье.
 
   XXII
 
   Однако когда она уехала - мне тут же стало ее недоставать, - я  оказалась
в крайне затруднительном положении. Если  я  рассчитывала  выиграть  что-то,
оставшись наедине с Майлсом, мне сразу же стало ясно, что я переоценила свои
силы. Никогда еще за все время моего пребывания здесь я не испытывала  таких
тревожных опасений, как в ту  минуту,  когда  я,  сойдя  вниз,  узнала,  что
коляска с миссис Гроуз и моей младшей воспитанницей уже  выехала  из  ворот.
"Теперь, - сказала я себе, - я одна лицом к лицу со стихиями", - и весь этот
день, стараясь побороть свою слабость, я только и думала, как я  могла  быть
такой  опрометчивой.  Положение   мое   оказалось   гораздо   труднее,   чем
представлялось мне до сих пор, тем более что у всех в доме  прямо  на  лицах
было написано, что стряслась какая-то беда. Разумеется, все  были  изумлены.
Чем бы мы там ни отговаривались, внезапный отъезд моей  подруги  казался  им
необъяснимым. Служанки и слуги ходили с недоуменными лицами, и мне  это  так
действовало на нервы, что положение дел становилось  все  хуже,  пока  я  не
решила, что вот этим-то и  надо  воспользоваться  и  самой  прийти  себе  на
помощь. Короче говоря, я только тем избежала  полного  крушения,  что  взяла
бразды правления в свои руки; и  могу  сказать,  что  в  то  утро,  когда  я
решилась на это, я,