наюсь,  люблю  перед
сном почитать хорошие стихи. На  моем  ночном  столике  всегда  лежит  томик
одного из великих поэтов, чаще всего - Джеффри Асперна.
   Я зорко следил за ней, выговаривая это имя, но ничего примечательного  не
увидел. А что,  собственно,  я  ожидал  увидеть?  Разве  Джеффри  Асперн  не
принадлежит человечеству?
   - Да, мы его тоже читаем, вернее, читали, -  как  ни  в  чем  не  бывало,
промолвила она.
   - Это мой любимейший поэт - я наизусть знаю почти все его стихи.
   Мисс Тина секунду колебалась; но жажда общения одержала верх.
   - О, стихи, это что! - Чуть заметный свет загорелся в ее  глазах.  -  Вот
моя тетушка, моя тетушка... - Она запнулась, и я замер в ожидании. - Тетушка
знала его в жизни.
   - В жизни? - переспросил я довольно безразличным тоном.
   - Да, он у нее бывал, сопровождал ее в театр, на прогулки.
   Я округлил глаза.
   - Помилуйте, мисс Тина, да он умер сто лет тому назад.
   - Ну и что ж, - почти весело сказала она. - А тетушке полтораста.
   - Боже праведный! - вскричал я. - Почему же вы  мне  раньше  об  этом  не
сказали? Я был бы так счастлив порасспросить со о нем.
   - Она все равно ничего бы вам не рассказала - она этого ire любит.
   - Да какое мне дело, любит или не любит.  Она  должна  рассказать  мне  -
разве мыслимо упустить такой случай!
   - Вам бы надо приехать лет двадцать тому назад. Тогда она  еще  охотно  о
нем вспоминала.
   - И что же она говорила? - жадно допытывался я.
   - Мало ли что, - что он был очень увлечен ею.
   - А она? Была ли она им увлечена?
   - Она его называла божеством. - Мисс Тина сообщила это  ровным,  лишенным
выражения  голосом,  точно  пустяковую  местную  сплетню.  Но  меня  глубоко
потрясли эти слова, оброненные в тишину июльской ночи;  они  прозвучали  как
шелест страниц полуистлевшего от времени любовного послания.
   - Подумать только! - прошептал я.  И  снова  обратился  к  мисс  Тине:  -
Скажите, прошу вас, нет ли у нее его портрета? Их, увы, почти не сохранилось
до наших дней.
   - Портрета? Не знаю, - ответила она с замешательством, которого прежде не
чувствовалось. И, отрывисто пожелав мне доброй ночи, вошла в дом.
   Я последовал за нею в широкий мощенный каменными плитами нижний  коридор,
приходившийся под sala бельэтажа. С одного конца он выходил в сад, с другого
- на канал, и у входа тускло светила лампочка, которую обычно оставляли  для
меня, чтобы я мог освещать себе путь, поднимаясь наверх. Рядом  с  лампочкой
стояла на столике свеча, видимо, принесенная мисс Тиной.
   - Доброй ночи, доброй ночи! - отвечал я, следуя за  ней,  и,  покуда  она
зажигала свечу от моей лампы, успел добавить:- Ведь если бы он у нее был, вы
бы, наверно, знали?
   - Если бы у нее было - что? - спросила она, как-то  странно  взглянув  на
меня поверх пламени свечи.
   - Портрет божества. Чего бы только я не дал, чтобы его увидеть.
   - Не знаю я, что у нее есть, чего нет. Она все запирает. -  И  мисс  Тина
пошла к лестнице, ведущей наверх, явно считая, что наговорила слишком много.
   Я ее не удерживал, чтобы не напугать, лишь заметил  вслед,  что  вряд  ли
мисс Бордеро упрятала бы такую вещь под замок. Владей  она  столь  бесценным
сокровищем, она бы им  гордилась,  повесила  бы  его  на  почетном  месте  в
гостиной. А стало быть, никакого портрета у нее нет. Мисс Тина промолчала  и
стала подниматься по лестнице, держа свечу высоко перед собой. Но на третьей
или четвертой  ступеньке  она  вдруг  остановилась  и,  круто  повернувшись,
устремила свой взгляд в полутемное пространство, где я стоял.
   - Вы что ж, тоже пишете - пишете, да? - Голос ее срывался, она  с  трудом
выговаривала слова.
   - Пишу ли я? О, не будем касаться моих писаний вслед за разговором о том,
что написано Асперном.
   - Но вы пишете о нем, вы хотите выведать подробности его жизни?
   - А вот это уж тетушкин вопрос, вы бы сами  до  этого  не  додумались,  -
сказал я, придав легкий оттенок обиды своему тону.
   - Что же, тем более вы должны ответить. Так это или не так?
   Я считал  себя  готовым  к  любым  измышлениям,  которых  от  меня  могут
потребовать обстоятельства, но, когда дошло до дела, я  понял  свою  ошибку.
Кроме того, после всего, что уже было сказано, мне почему-то  не  захотелось
лгать. Наконец, пусть это была  призрачная,  безрассудная  надежда,  но  мне
казалось, что, даже если я скажу правду, мисс Тина в конечном счете не лишит
меня своего дружеского расположения. И, поколебавшись  несколько  секунд,  я
ответил: "Да, я пишу о нем и пытаюсь найти новые материалы. Умоляю, скажите,
есть ли у вас что-нибудь?"
   - Santo Dio! [*Боже правый! (итал.)] -воскликнула она  вместо  ответа  и,
бросившись вверх по лестнице, мгновенно исчезла  из  виду.  Да,  в  конечном
счете, может быть, я и вправе был надеяться на ее поддержку, но  сейчас  она
явно находилась в полном смятении. Достаточно сказать, что она снова  начала
от меня прятаться, и целых две недели  я  напрасно  ожидал  ее  по  вечерам.
Терпение мое истощилось, и я отдал садовнику  приказ  об  отмене  "цветочной
подати".
 
   VI
 
   Но вот  однажды  под  вечер,  спустившись  со  своего  верхнего  этажа  с
намерением пойти прогуляться по городу, я застал мисс Тину в sala -  впервые
с тех пор, как я сделался обитателем дома. Она не пыталась делать вид, будто
мы встретились ненароком;  ее  угловатой,  непритворной  застенчивости  были
чужды подобные уловки. Мне не пришлось гадать, не меня  ли  она  дожидается,
она сама сказала мне об этом, прибавив, что мисс Бордеро желает меня  видеть
и, если я никуда не спешу, она незамедлительно проводит  меня  к  ней.  Даже
торопись я на любовное свидание, я бы не задумался пренебречь им ради такого
случая, и я сразу же ответил, что буду счастлив засвидетельствовать почтение
своей благодетельнице. "Она хочет поговорить с вами - узнать вас получше", -
сказала мисс Тина с улыбкой, означавшей, что такое желание кажется ей вполне
разумным, и мы вместе направились  к  апартаментам  мисс  Бордеро.  У  самых
дверей, однако, я остановил  свою  провожатую  жестом  и,  устремив  на  нее
испытующий взгляд, сказал, что я крайне обрадован  и  польщен  столь  крутым
поворотом в поведении ее тетушки, но  хотел  бы  узнать,  чем  этот  поворот
вызван. Ведь совсем еще недавно меня и близко  подпускать  не  хотели.  Мисс
Тину мой вопрос не смутил, у нее на все был готов неожиданный  ответ,  такой
простой, ясный и всегда подходящий к случаю, что казалось,  она  только  что
его придумала; но самое удивительное заключалось в  том,  что  она  говорила
чистую правду. "Ах, тетушка переменчива, - сказала она, - у нас такая  скука
- ей, верно, надоело".
   - Но вы мне говорили, она все больше  и  больше  предпочитает  оставаться
одна.
   Бедная мисс Тина покраснела, словно не одобряя моей настойчивости.
   - Я вам сказала, что тетушка хочет видеть вас,  а  там  уж  воля  ваша  -
верить или не верить!  Наверно,  у  всех  очень  старых  людей  бывают  свои
капризы.
   - Бы совершенно правы. Мне только хотелось бы выяснить одно: говорили  ли
вы ей о том, что узнали от меня в тот вечер в саду?
   - А что я узнала?
   - Про Джеффри Асперна - что я собираю материалы о нем.
   - Если бы я сказала ей, разве она послала бы за вами?
   - Не знаю. Если ей желательно сохранить его для  себя  одной,  она  могла
послать за мной, чтобы сказать мне это.
   - Не будет она вовсе о нем говорить, - сказала мисс Тина. И, уже взявшись
за ручку двери, добавила вполголоса: - Я ей ничего не сказала.
   Старуха сидела на том же месте, где я ее видел в прошлый раз,  в  той  же
позе,  с  тем  же  полным  таинственности  козырьком  над  глазами.   Вместо
приветствия она повернула ко мне свое полускрытое лицо в знак того, что хоть
и молчит, но видит меня отлично. Я не сделал попытки поздороваться с нею  за
руку, успев уже усвоить себе, что это исключено раз и навсегда.  Особа  мисс
Бордеро была священна и неприкосновенна,  и  никаким  пошлым  новшествам  не
могло быть места в обращении с нею. Зеленый козырек придавал ее облику нечто
зловещее; оттого, должно быть, я вдруг перестал сомневаться,  что  она  меня
подозревает, - хоть не  следует  понимать  это  так,  будто  я  усумнился  в
правдивости слов мисс Тины. Нет, мисс Тина меня  не  предавала,  но  старухе
пришел на помощь ее деятельный инстинкт; в долгие ничем не занятые часы  она
примерялась ко мне, выворачивала меня на все стороны  и  наконец  разгадала.
Хуже всего было то, что такая старуха в критическую минуту не задумалась  бы
подобно Сарданапалу предать свое сокровище огню.
   Мисс Тина пододвинула мне кресло со словами: "Вот тут вам будет  удобно".
Я сел и осведомился о здоровье мисс Бордеро,  выразив  надежду,  что  жаркая
погода ей не вредит. Она отвечала, что чувствует себя недурно - да, недурно:
живет - и то уже хорошо.
   - Это смотря по тому, с чем сравнивать, - улыбнулся я в ответ.
   - А я не сравниваю - ничего и ни с чем не сравниваю. Иначе  для  меня  бы
давно уже все перестало существовать.
   Я пожелал усмотреть в  этом  тонкий  намок  на  блаженство,  которое  она
испытала некогда от дружбы с Джеффри Асперном, хоть  это  плохо  вязалось  с
приписанной ей мною решимостью хранить память о нем глубоко  в  своей  душе.
Зато отлично вязалось с моим  представлением  об  Асперне  как  о  человеке,
наделенном необычайным даром светского общения, и лишний раз доказывало, что
никакой другой предмет  не  может  быть  сочтен  достойным  разговора,  если
собираются говорить о нем. Но никто о нем говорить не собирался!  Мисс  Тина
присела около тетушки с таким видом, будто  ожидала,  и  не  без  оснований,
много интересного от нашей беседы.
   - Я хотела поблагодарить вас, - сказала старуха, - за  прекрасные  цветы,
которые вы нам посылали. Мне бы давно следовало это  сделать.  Но  я  теперь
очень редко кого-нибудь принимаю, а писем не пишу вовсе.
   Она не благодарила меня, покуда каждый день исправно получала букеты,  но
стоило ей испугаться, что букетов больше не будет, и она  в  нарушение  всех
своих правил сама послала за мной. Я мысленно отметил  это;  я  вспомнил,  с
какой алчностью она стремилась вытянуть из меня золото, и я порадовался, что
так удачно обернулось мое решение прекратить посылку цветов. Она привыкла  к
этой дани и готова была пойти на уступки ради ее возобновления. Я не мог  не
сделать отсюда практического вывода.
   - В последнее время я, к сожалению, был не так аккуратен, но завтра же вы
снова получите очередной букет - или даже сегодня вечером.
   - Ах, лучше сегодня! - воскликнула мисс Тина, словно речь шла  о  чем-то,
не терпящем отлагательств.
   - Вам их все равно некуда девать. Не будете же вы свои комнаты превращать
в оранжерею - мужчине это не пристало.
   - Превращать свои комнаты в оранжерею я не собираюсь, но  я  очень  люблю
ухаживать за цветами, следить, как  они  распускаются.  Ничего  недостойного
мужчины  в  этом  занятии  пет,  оно   часто   служило   утехой   философам,
государственным деятелям в отставке, даже великим полководцам.
   - Правда, вы бы могли продавать лишние цветы, - заметила мисс Бордеро.  -
Много, пожалуй, за них не выручишь, но ведь можно и поторговаться.
   - О, я никогда не торгуюсь, как вы, верно, заметили  сами.  Мой  садовник
поступает по своему усмотрению, а как, я о том не спрашиваю.
   - И напрасно, я бы непременно спросила! - сказала мисс Бордеро, и  тут  я
впервые услышал ее смешок. Странным он был для слуха -  словно  тень  голоса
прежней Джулианы вывела вдруг озорное коленце. Мне  снова  сделалось  не  по
себе: неужели только мысль о деньгах еще способна оживить  ту,  что  некогда
была вдохновительницею божественной поэзии Асперна?
   - Приходите почаще в сад, приходите хоть каждый день и сами  рвите  любые
цветы, какие понравятся. Они все  предназначены  для  вас,  -  продолжал  я,
обращаясь к мисс Тине и маскируя правду, заключенную в  этих  словах,  тоном
невинной шутки. - Почему ваша племянница совсем не бывает в саду? - прибавил
я, чтобы вернуть внимание старухи.
   - А вы заставьте ее бывать, заходите за ней,  идучи  туда,  -  услышал  я
ошеломляющий ответ. - Это ваше нелепое сооружение в дальнем углу -  отличное
для нее место.
   Мне показался обидным  такой  отзыв  о  беседке,  воздвигнутой  по  моему
замыслу, - тенистом приюте, которым я особенно гордился; впрочем, я уже  при
первой нашей встрече уловил эти дерзкие нотки, проскальзывавшие порой в речи
мисс Бордеро, - слабый отголосок  задорно-лукавого  тона  времен  ее  бурной
молодости, каким-то образом оказавшегося более  живучим,  нежели  чувства  и
привычки. Но я не подал виду и продолжал, обращаясь уже к ней:
   - Быть может, вы и сами решились бы когда-нибудь спуститься в  сад?  Вам,
наверно, пошло бы на пользу посидеть там в тени, подышать свежим воздухом.
   - Дорогой сэр, если уж я покину эти комнаты, то не для того, чтобы дышать
свежим воздухом, да и не думаю, чтобы  он  был  так  уж  свеж  там,  куда  я
отправлюсь! Что же до тени, то ее там будет предостаточно. Но до этого  пока
далеко, - добавила мисс Бордеро с хитрецой, словно чтобы  погасить  надежды,
которые  могла  пробудить  во  мне  столь  вольно  изображенная  картина  ее
последнего земного убежища. - Немало часов я провела  в  этом  саду,  немало
повидала на своем веку тенистых беседок. И без  всякого  страха  жду,  когда
господь призовет меня к себе.
   Если мисс Тина и в самом деле приготовилась к изысканной  беседе,  должно
быть, тетушка несколько разочаровала ее - тем  более  что,  казалось  бы,  я
приглашен был с благою целью. Словно желая придать разговору оборот, который
в более благоприятном свете представил  бы  нашу  старшую  собеседницу,  она
сказала мне: "Я ведь вам говорила: это по настоянию тетушки я тогда вышла  в
сад. Теперь вы и сами видите, что она ничем не стесняет мою свободу!"
   - Так вы жалеете ее или учите жалеть самое себя? - вмешалась мисс Бордеро
прежде, чем я успел ответить. - А ведь ей живется куда легче, чем мне жилось
в ее годы.
   - Вспомните, что у меня были все основания счесть  вас  бесчеловечной,  -
сказал я.
   - Бесчеловечной? Так сотню лет назад поэты  называли  женщин.  Но  вы  не
пытайтесь им подражать, где уж вам! Теперь поэзии  больше  нет,  по  крайней
мере, насколько я знаю. Но довольно этих пустых разговоров, -  прервала  она
себя, и я хорошо помню, как по старомодному деланно зазвучали ее слова. -  С
вами я все только болтаю, болтаю, болтаю! А мне это вовсе не  полезно.  -  Я
встал и сказал, что больше не смею отнимать у нее время, но  она  остановила
меня вопросом: - Вы не забыли, что, беседуя со мной в первый раз, предложили
нам пользоваться вашей гондолой? - Я поспешил подтвердить это, дивясь  в  то
же время упорству, с которым она стремится выжать все, что можно,  из  моего
пребывания в  доме,  и  гадая,  куда  она  теперь  гнет;  а  она  между  тем
продолжала: - Вот и пригласили бы девицу покататься, показали бы ей город.
   - Что это вам вздумалось, милая тетушка! - жалобно воскликнула  "девица".
- Я отлично знаю город.
   - В таком случае,  ты  сможешь  давать  пояснения  ему,  -  сказала  мисс
Бордеро,  и  в  ее  неиссякаемой  способности  на  все  находить  ответ  мне
почудилось что-то беспощадное. Прожженный старый циник,  которого  ничем  не
тронешь и ничем не смутишь, -вот кем она показалась мне в эту минуту.
   - Мы с тобой понаслышаны  о  том,  сколько  нового  появилось  кругом  за
последнее время. Все это любопытно бы посмотреть, и в  твои  годы  -  не  то
чтобы столь уже юные - нужно ловить  случай,  когда  он  представляется.  Ты
достаточно взрослая, мой  друг,  и  можешь  не  бояться  этого  джентльмена.
Полюбуйтесь вместе прославленными венецианскими закатами, - бывают еще такие
закаты в Венеции? Для меня солнце закатилось уже давно. Но для  меня  -  это
еще не значит для всех. А я прекрасно обойдусь без  тебя.  Это  только  твое
воображение, будто ты так нужна мне. Свозите ее  на  Пьяццу;  красивое  было
когда-то место, - продолжала мисс Бордеро, обращаясь уже ко мне. -  Как  там
забавный старый собор,  надеюсь,  не  обрушился?  Прогуляйтесь  с  ней  мимо
магазинов, пусть возьмет с собой денег, зайдет и купит, если что понравится.
   Бедная мисс Тина тоже поднялась и теперь стояла перед  теткой,  жалкая  и
растерявшаяся; всякому, кто взглянул бы на эту сцену  со  стороны,  было  бы
ясно, что почтенная старая дама потешается над нами  обоими  в  полное  свое
удовольствие. Мисс Тина забормотала было какие-то невнятные возражения, но я
поторопился сказать, что, пожелай она оказать мне честь проехаться со мной в
гондоле, я приложу все старания, чтобы она не  соскучилась.  А  если  ее  не
прельщает мое общество, гондола с гондольером все равно к ее услугам;  малый
отлично знает свое дело, и на него вполне можно  положиться.  Мисс  Тина  не
говорила ни да, ни  нет,  только,  отвернувшись,  смотрела  в  окно,  словно
вот-вот расплачется. Но я не отступался:  мол,  с  одобрения  мисс  Бордеро,
уговориться будет нетрудно. В один из ближайших дней выберем удобный для нее
час и отправимся. Прежде чем откланяться, я спросил у Джулианы,  смею  ли  я
рассчитывать, что мне будет позволено как-нибудь еще навестить ее.
   Она немного помедлила с ответом:
   - А это такое большое удовольствие для вас?
   - Большее, чем я бы мог выразить словами.
   - Отдаю должное вашей учтивости. Но знаете ли вы,  что  это  едва  ли  не
смертельно для меня?
   - Трудно поверить, видя вас сегодня куда  более  оживленной,  куда  более
блестящей собеседницей, нежели при первом нашем знакомстве.
   - В самом деле, тетушка, - сказала мисс Тина. - Мне кажется, вам  это  на
пользу.
   - До чего же  трогательно  каждый  из  нас  печется  о  благе  прочих,  -
усмехнулась  мисс-  Бордеро.  -  Так,   по-вашему,   я   сегодня   блестящая
собеседница? Да вы просто сами не понимаете, что говорите; должно быть,  вам
никогда не приходилось бывать в приятном женском общество.  Что  вообще  вы,
нынешние, знаете о хорошем  обществе?  -  воскликнула  она  и,  не  дав  мне
возразить, продолжала:- Не усердствуйте в комплиментах, я ими сыта по горло.
А если захотите прийти - что ж, моя дверь на запоре, но можно и  постучаться
иногда.
   Она кивнула мне в знак прощания, и я вышел  из  комнаты.  Позади  щелкнул
дверной замок, но мисс Тина, вопреки моим ожиданиям, осталась с тетушкой.  Я
медленно прошел вдоль зала и у самой лестницы  помешкал  еще.  На  этот  раз
надежда моя оправдалась, минуту спустя я увидел знакомую фигуру.
   - Превосходная мысль -о прогулке на Пьяццу,  -  сказал  я.  -  Когда  вам
угодно будет поехать - сегодня, завтра?
   Как упомянуто выше, она была смущена, но я уже замечал - и  теперь  снова
мог в этом убедиться, - что мисс Тина,  в  отличие  от  большинства  женщин,
никогда  не  пыталась  скрывать  свое  замешательство,  убегать,  прятаться;
напротив, она подходила ближе, словно бы в поисках сочувствия  и  защиты.  О
чем бы она ни говорила, всегда казалось, будто она просит  в  чем-то  помочь
ей, что-то объяснить, а между тем трудно было представить себе женщину более
далекую от актерства. К человеку, который был с  ней  добр,  она  тотчас  же
проникалась  неограниченным  доверием,  не  робела  больше,  и  ей  казалось
естественной близость с таким человеком, в том невинном смысле, как она  это
понимала. "Сама не знаю, - сказала  она  мне,  -  что  это  вдруг  нашло  на
тетушку, отчего она в одночасье так переменилась, видно, что-то задумала". Я
посоветовал ей доискаться, что именно тетушка задумала, и сообщить мне; мы с
ней будем есть мороженое у Флориана, и там под  звуки  оркестра  она  мне  и
отрапортует.
   - О, не надейтесь получить такой "рапорт" в скором времени, - сказала она
сокрушенно и прибавила, что ни сегодня, ни завтра этого, во  всяком  случае,
ждать нечего. Но я уже успокоился, решив, что теперь нужно только  запастис