но речь шла о
каком-то диковинном и редком занятии, известном ей больше понаслышке.
   - О, я счастлив буду предоставить свою в ваше распоряжение! -  воскликнул
я, но, еще не окончив фразу, почувствовал что в  подобной  поспешности  есть
нечто вульгарное, а кроме того, делу может повредить, если старухе покажется
что я чересчур уж ретив, точно человек, которым движет некий тайный  умысел.
Но она сидела все с тем  же  непроницаемым  видом,  и  у  меня  шевельнулась
неприятная мысль, что она гораздо лучше успела рассмотреть меня, чем  я  ее.
Она не стала благодарить меня за мою  несколько  расточительную  любезность,
упомянула только, что дама, принимавшая меня накануне, -  ее  племянница,  и
скоро сюда придет. Она нарочно велела  ей  не  торопиться,  так  как  желала
сперва поговорить со мной наедине - у нее на то есть  свои  причины.  Сказав
все это, старуха снова замолчала, а я  терялся  в  догадках  -  что  это  за
таинственные причины, и какие  сюрпризы  меня  еще  ожидают,  и  могу  ли  я
отважиться на какой-либо  умеренный  комплимент  по  адресу  моей  вчерашней
собеседницы.  В  конце  концов  я  рискнул  заметить,  что  буду  очень  рад
возобновить знакомство с последней, она вчера так терпеливо меня  выслушала,
хоть я наверняка должен был показаться ей по меньшей мере  чудаком.  На  это
последнее замечание последовал со стороны мисс Бордеро очередной неожиданный
ответ:
   - У нее прекрасные манеры, я сама занималась ее воспитанием.  -  Я  хотел
было   вставить,   что   этим,   должно   быть,    объясняется    грациозная
непринужденность, свойственная обхождению племянницы, но вовремя удержался -
старуха уже продолжала:- Не знаю, кто вы такой - да и  не  хочу  знать,  это
теперь так мало значит. - Все это нетрудно было истолковать  как  знак,  что
аудиенция окончена и сейчас мне  будет  сказано,  что  я  могу  отправляться
восвояси, поскольку  она  уже  достаточно  насладилась  лицезрением  эдакого
образца беззастенчивости. Тем удивительнее  прозвучали  для  меня  следующие
слова, произнесенные дребезжащим старушечьим  голоском:  -  Можете  получить
сколько угодно комнат - если заплатите хорошие деньги.
   Я на миг замялся, прикидывая сколько именно она может иметь в виду.  Моей
первой мыслью было, что речь и в самом деле пойдет об очень  крупной  сумме,
но тут же я рассудил, что крупная сумма в ее представлении -  не  совсем  то
же, что в моем. Впрочем, заминка, вызванная этими  соображениями,  была  так
коротка, что она едва ли успела ее заметить, и он почти тотчас же продолжил:
   - Заплачу с величайшим удовольствием и притом вперед, благоволите  только
назвать цифру.
   - Извольте, тысяча франков в месяц, - проворно  откликнулась  она  из-под
зеленого козырька, по-прежнему скрывавшего выражение ее лица.
   Цифра  была,  что  называется,  ошеломительная;  умозаключения   мои   не
оправдались. Подобных цен попросту не  существовало  в  Венеции;  за  тысячу
франков я бы мог снять целый дворец в отдаленном районе, и не на месяц, а на
год. Но я готов был на любые траты в  пределах  своих  возможностей,  и  мое
решение  созрело  немедленно.  Уплачу  ей,  не  поморщившись,  сколько   она
спрашивает, но уж впоследствии постараюсь сквитаться, заполучив  вожделенную
добычу даром. Впрочем, запроси она впятеро больше, я  бы  не  стал  спорить,
слишком уж это было непереносимо - торговаться с Джулианой Джеффри  Асперна.
Довольно и того,  что  вообще  пришлось  вести  с  нею  речь  о  деньгах.  Я
рассыпался в уверениях, что ее желания полностью  совпадают  с  моими  и  на
следующий же день я буду иметь  счастье  вручить  ей  плату  за  три  месяца
вперед. Она весьма благосклонно приняла эту весть, не выказывая ни малейшего
намерения хотя бы приличия ради предложить мне сперва посмотреть комнаты. Ей
это  попросту  в  голову  не  пришло,  а  меня  только   радовала   подобная
беззаботность. Не успели мы заключить это небольшое  соглашение,  как  дверь
отворилась, и на пороге появилась младшая из двух  дам.  Завидя  племянницу,
мисс Бордеро воскликнула почти ликующе:
   - Он дает три тысячи - он их принесет завтра же!
   Мисс Тина застыла на месте, переводя свой кроткий взгляд с тетки на  меня
и с меня на тетку; потом она выговорила чуть слышно:
   - Три тысячи франков?
   - Вы имели в виду франки или доллары? - спросила меня старуха.
   - Я так понял, что речь шла о франках, - мужественно улыбнулся я.
   - Это очень  хорошо,  -  сказала  мисс  Тина,  словно  сама  чувствовала,
насколько бестактным мог показаться заданный ею вопрос.
   - Тебе-то что? Ты же все равно ничего не  понимаешь,  -  отозвалась  мисс
Бордеро, не резко, но с какой-то странной снисходительной холодностью.
   - Да, да, в денежных делах - конечно! - поспешила согласиться мисс Тина.
   - Но, без сомнения, есть предметы, в которых вы разбираетесь очень тонко,
- счел я уместным заметить. Для меня было  что-то  болезненно  неприятное  в
том, какой оборот приняла наша беседа, во всех этих рассуждениях о  долларах
и франках.
   - В детстве ее учили всему, что положено знать благовоспитанной девице. Я
сама следила за ее воспитанием, - сказала мисс Бордеро. И тут же добавила: -
Но с тех пор у нее знаний не прибавилось.
   - Я все время находилась при вас, - ответила мисс Тина очень кротко и, уж
разумеется, без тени сарказма.
   - Да, и если б не это... - подхватила тетка куда  более  язвительно.  Она
явно намекала, что, если бы не это, племянница и вообще бы осталась  невежда
невеждой; но, по-видимому,  мисс  Тина  не  была  уколота  намеком,  хоть  и
покраснела, слыша, как постороннего  человека  посвящают  в  подробности  ее
жизни. Мисс Бордеро меж тем вернулась к главной теме нашего разговора.
   - В котором часу вы завтра явитесь с деньгами?
   - Чем  раньше,  тем  лучше.  Если  вам  удобно,  я  буду  здесь  ровно  в
двенадцать.
   - Я всегда дома, но у меня есть свои часы,  -  сказала  старуха,  как  бы
подчеркивая, что она вовсе не в любое время доступна.
   - Вы подразумеваете часы, отведенные для визитеров?
   - Визитеров у меня не бывает. Но если вы принесете деньги к двенадцати, я
вас приму.
   - Чудесно, постараюсь быть точным, - сказал  я  и,  вставая,  добавил:  -
Позвольте скрепить наш уговор рукопожатием. - Мне нужна  была  хотя  бы  эта
маленькая формальность, ибо я догадывался, что других не будет.  К  тому  же
пусть нынешнюю мисс Бордеро никак нельзя было назвать привлекательной, пусть
даже в ее усохшем  от  старости  существе  было  нечто  отпугивающее,  но  я
испытывал неодолимое желание хоть миг единый подержать в своих  руках  руку,
которую когда-то с нежностью пожимал Джеффри Асперн.
   Она не сразу ответила;  ясно  было,  что  мое  предложение  не  встретило
сочувствия. Но она и не отшатнулась, к чему я уже почти  был  готов,  только
сказала холодно:
   - В мое время это не было принято.
   Несколько задетый таким отпором,  я,  однако,  не  подал  виду  и  весело
обратился к мисс Тине:
   - Но вы, надеюсь, не откажетесь?
   Она тотчас же протянула мне руку, торопливо шепнув:
   - Да, да, в знак того, что все улажено!
   - Вы заплатите золотом? - спросила мисс Бордеро. Я  внимательно  поглядел
на нее.
   - А вы не боитесь, между прочим, держать в доме такие большие деньги?
   Меня  не  столько  раздражала  старухина   жадность,   сколько   удивляло
несоответствие  между  огромностью  суммы,  о  которой  шла  речь,  и  столь
ненадежным способом ее хранения.
   - Кого же мне бояться, если я даже вас не боюсь? - хмуро отозвалась она.
   Я засмеялся.
   - Что ж, в сущности, теперь вы под моей охраной, так  что,  если  угодно,
могу вручить вам условленную сумму золотом.
   - Благодарю, - с достоинством  отвечала  старуха  и  легким  кивком  дала
понять, что аудиенция окончена. Я откланялся и вышел, думая о  том,  что  не
так-то легко будет провести ее. Уже в sala я  заметил  мисс  Тину,  вышедшую
вслед за мной, и решил, что она, верно, хочет исправить  небрежность  тетки,
даже не  предложившей  мне  осмотреть  помещение.  Но  она  молчала,  только
смотрела на меня, улыбаясь едва заметно, однако ж без грусти, и в  выражении
ее лица было что-то отрочески бесхитростное и наивное,  вступавшее  в  почти
забавное противоречие с поблекшими чертами. Она  не  была  дряхлой,  как  ее
тетка, но показалась мне вдруг куда более  беспомощной,  потому  что  в  ней
чувствовалась внутренняя хрупкость, не свойственная мисс  Бордеро.  Я  ждал,
когда она спросит, не желаю ли я посмотреть комнаты, но не торопил  событий;
ведь в мои планы теперь входило как можно  больше  времени  проводить  в  ее
обществе. Прошла целая минута, прежде чем я решил наконец начать разговор.
   - Я и не надеялся на такую удачу. Очень любезно  было  со  стороны  вашей
тетушки принять меня. Должно быть, это вы замолвили за меня словечко.
   - Это она ради денег, - сказала мисс Тина.
   - Вы с ней говорили о деньгах?
   - Я сказала, что вы, наверно, хорошо заплатите.
   - А как вы могли это знать?
   - Я сказала, что вы богатый человек.
   - С чего вы это взяли?
   - Сама не знаю, должно быть, мне так показалось по вашему тону.
   - Вот те на! Придется  мне  изменить  тон,  -  воскликнул  я.  -  Ибо,  к
сожалению, вы ошиблись.
   - Сколько я знаю, - сказала мисс  Тина,  -  таково  уж  обыкновение  всех
forestieri [*Иностранцев (итал.)] в Венеции - платить большие деньги за  то,
чему на самом деле не бог весть какая цена. -  Она  словно  бы  желала  меня
утешить этим замечанием, дать мне понять, что я хотя бы не  одинок  в  своей
безрассудной расточительности. Мы шли по sala бок о бок, и я, вновь  отмечая
про себя величественные размеры этого помещения, вслух высказал догадку, что
она едва ли составит часть моих будущих апартаментов, но, может  быть,  одна
из этих дверей ведет туда? - Нет, вы можете сразу подняться в верхний  этаж,
- ответила мисс Тина, словно бы в уверенности, что я и сам должен знать свое
место.
   - Стало быть, именно в верхнем этаже находятся  комнаты,  предназначенные
мне вашей тетушкой?
   - Тетушка считает, что чем обособленнее вы будете жить, тем лучше.
   - Она, несомненно,  права.  -  И  я  почтительно  выслушал  последовавшие
объяснения: наверху, мол, ничто не помешает  мне  обставить  все  по  своему
вкусу; туда ведет другая лестница, но тоже отсюда, из бельэтажа, и для  того
чтобы спуститься в сад или же подняться к себе, я  должен  буду  всякий  раз
проходить через  sala.  Последнее  обстоятельство  давало  мне  существенное
преимущество; я уже предвидел, что именно на нем будет основан весь механизм
моих сношений с обеими дамами. Я спросил, а как мне сейчас  найти  дорогу  в
мое  будущее  жилье,  и  тем  поверг   мисс   Тину   в   очередной   приступ
замешательства, что с ней, видимо, часто случалось при общении с людьми.
   - Не знаю,  право,  найдете  ли  вы.  Пожалуй...  пожалуй,  придется  мне
проводить вас. - Ей это явно раньше не приходило в голову.
   Мы поднялись в верхний этаж и прошли через  длинный  ряд  пустых  комнат.
Самые лучшие выходили окнами в  сад;  из  некоторых  других  за  черепичными
крышами противоположных домов  можно  было  увидеть  голубую  лагуну.  Везде
густым слоем лежала пыль, кое-что было  даже  попорчено  вследствие  долгого
небрежения, но я прикинул, что, потративши несколько сот франков, можно  три
или четыре комнаты сделать пригодными для  жилья.  Затея  моя  оборачивалась
довольно дорого; но теперь, когда осталось только водвориться  в  доме,  мне
уже не хотелось тревожиться по этому поводу. Я стал было  перечислять  своей
спутнице, какие усовершенствования я намерен произвести в первую очередь, но
она возразила, несколько даже живей обычного, что я волен  делать  все,  что
мне угодно. Казалось, она желала уведомить меня, что обе мисс Бордеро  ни  в
малой мере не склонны интересоваться моими действиями. Я сразу же догадался,
что такой тон она взяла,  следуя  указаниям  тетушки  (замечу,  кстати,  что
впоследствии я научился безошибочно, как мне казалось,  распознавать,  когда
она говорит свои слова, а когда -  подсказанные  старухой).  Она  словно  бы
попросту не замечала  царившего  вокруг  запустения  и  ничего  не  пыталась
объяснить или оправдать.
   Должно быть, сказал я себе, сколь ни прискорбна такая мысль,  Джулиана  и
ее племянница попросту неряшливы, как  итальянские  простолюдинки;  впрочем,
поздней мне пришло в голову, что роль критика едва ли пристала жильцу,  чуть
ли не силком навязавшемуся хозяевам. Мы  смотрели  то  в  одно  окно,  то  в
другое, ибо в комнатах смотреть было решительно не на что, а уходить мне  не
хотелось.  Я  пробовал  спрашивать  мисс  Тину  о  тех  или  иных   зданиях,
видневшихся в перспективе, но ни разу не получил ответа. Ясно было, что  вид
из этих окон совершенно незнаком ей,  словно  она  уже  много  лет  сюда  не
поднималась; и она даже не делала попыток скрыть эти, чересчур  поглощенная,
как я это вскоре понял, чем-то другим.
   Вдруг она сказала без всякой связи с предыдущим:
   - Не знаю, может быть, вам это безразлично, но деньги для меня.
   - Деньги?..
   - Да, те, что вы будете платить.
   - Бог мой, эдак мне захочется продлить свое пребывание до года  или  даже
двух!
   Говоря это, я мило улыбался, но мне уже начало действовать на нервы,  что
у этих женщин, так неразрывно связанных с Асперном, только и разговору,  что
о расчетах и платежах.
   - Что ж, тем лучше для меня, - почти весело откликнулась она.
   - Вы мне не оставляете выбора!
   Мисс Тина недоуменно глянула на меня, но тут же продолжала:
   - Она хочет, чтобы мне больше досталось. Она думает, что скоро умрет.
   - О, не дай бог! - воскликнул я с искренним  испугом.  Я  вполне  отдавал
себе отчет в  том,  что  Джулиана,  почувствовав  приближение  конца,  может
уничтожить письма Асперна, но до тех пор наверняка не выпустит  их  из  рук;
должно быть, она всякий вечер перед отходом ко сну перечитывает их или  хотя
бы прижимает к своим увядшим губам. Дорого бы я дал, чтобы хоть на миг стать
свидетелем этого  обряда.  Я  осведомился  у  мисс  Тины,  страдает,  ли  ее
почтенная тетушка каким-нибудь злостным недугом; но в  ответ  услыхал:  нет,
она просто очень устала, ведь она прожила такую необыкновенно долгую  жизнь.
По крайней мере, сама она говорит, что с нее довольно и она хочет умереть. К
тому же все ее друзья давным-давно лежат в могиле; уж тут бы одно  из  двух:
или им следовало остаться здесь, или ей уйти вслед за ними. И еще одно часто
повторяет ей тетушка: чтобы жить, нужно терпение, а терпения  у  нее  больше
нет.
   - Но ведь так же не бывает, чтобы человек умирал,  когда  ему  захочется,
правда? - сказала мисс Тина. И тут я рискнул заметить: если на те  средства,
что у них есть, они сейчас существуют вдвоем, то  ведь  останься  она  одна,
этого и подавно  хватит.  Столь  сложное  соображение  заставило  мисс  Тину
призадуматься, но минуту спустя все же последовал ответ:
   - Видите ли, сейчас она обо мне заботится.  И  она  думает,  если  ее  не
будет, у меня ума не хватит справляться самой.
   - Скорей можно бы предположить, что вы  заботитесь  о  ней.  Она,  видно,
очень гордый человек.
   - Неужели вы успели это заметить? -  воскликнула  мисс  Тина  с  оттенком
радостного удивления.
   - Я порядочно времени провел с нею наедине и признаюсь, она поразила меня
- поразила  и  возбудила  мой  живейший  интерес.  А  ее  гордость  заметить
нетрудно. Едва ли мне доведется часто беседовать с нею, когда я буду жить  в
доме.
   - Да, вы, пожалуй, правы, - утвердительно кивнула моя собеседница..
   - А вам не кажется ли, что она отнеслась ко мне с некоторым подозрением?
   В  ясном,  незамутненном  взгляде  мисс  Тины   я   не   увидел   ничего,
подтвердившего бы, что я попал в точку.
   - Вряд ли, иначе она так легко не допустила бы вас в дом.
   - Это называется легко? Она себя надежно застраховала, во всяком  случае,
- сказал я. - Где, по-вашему, ее уязвимые места?
   - Я бы вам не сказала, даже если бы  знала.  -  И,  не  дав  мне  времени
возразить, мисс Тина с грустной улыбкой добавила: - А вы думаете, у нее есть
уязвимые места?
   - Я недаром задал этот вопрос. Скажите мне, и я буду  обходить  их  самым
тщательным образом.
   В ответ она посмотрела на меня  с  тем  робким,  но  откровенным  и  даже
приязненным любопытством, которое я в ней подметил при первой нашей встрече,
потом промолвила:
   - А тут и говорить нечего. Мы существуем  так  тихо,  так  незаметно.  Не
отличишь один день от другого. У нас нет никакой жизни.
   - Если б я мог надеяться, что внесу с собой хоть немного.
   - О, нам и так хорошо, - сказала она. - Мы знаем, чего хотим.
   Мне не терпелось порасспросить ее о многом: как все же им удается сводить
концы с концами, бывает ли кто-нибудь в доме, есть ли у них родня в  Америке
или еще где-нибудь. Но я счел, что  сейчас  еще  не  время,  лучше  отложить
расспросы до другого случая. И я ограничился тем, что спросил:
   - Хоть вы-то не будете гордой? Не станете от меня прятаться?
   - Мое место при тетушке, - сказала она, отведя глаза. И  тотчас  же,  без
всяких прощальных церемоний, повернулась и исчезла, предоставив  мне  самому
выбираться как сумею. Я еще  побродил  по  залитой  теперь  солнцем  пустыне
старого дома, желая разобраться в создавшемся положении. Даже  служаночка  в
деревянных башмаках не явилась меня проводить, и я в конце концов  рассудил,
что это признак доверия.
 
   IV
 
   Возможно, так оно и было, но тем не менее прошло полтора  месяца,  настал
июнь, и миссис Прест уже готовилась к сезонному отлету, а мои дела нисколько
не  продвинулись  вперед.  Придя  к  своей  приятельнице   накануне   срока,
назначенного для ее отъезда, я должен был  признаться,  что  похвастать  мне
нечем. Мой первый шаг был неожиданно стремительным и успешным, но ничто пока
не предвещало второго. Вечерние чаепития в обществе хозяек дома, -  картина,
которую мы себе рисовали когда-то, - казались  неизмеримо  далеким  миражем.
Миссис Прест меня обвинила в недостатке смелости,  но  я  ответил,  что  без
удобного случая и смелость не проявишь;  можно  расширить  брешь,  если  она
есть, но нельзя ломиться в глухую стену. На это она возразила, что  мне  уже
удалось пробить брешь, достаточно широкую для пропуска целой  армии,  и  что
время, которое я растрачиваю попусту, хныча у нее в гостиной, лучше было  бы
с пользой употребить на театре военных действий. Я, и правда, довольно часто
ее посещал и откровенно выкладывал все свои огорчения, думая, что  это  хоть
сколько-нибудь меня утешит. Но в конце концов  я  нашел,  что  не  такое  уж
утешение, когда тебя постоянно высмеивают за нерешительность, тем более  что
на самом деле я жил в постоянной готовности  к  действию,  и  я  даже  почти
обрадовался, когда моя насмешливая приятельница закрыла свой дом  на  летний
сезон. Она ожидала, что мои взаимоотношения с барышнями Бордеро составят для
нее занимательный спектакль, и была разочарована тем, что взаимоотношении, а
стало быть, и спектакля, не получилась. "Разорят они вас, - сказала она  мне
перед тем как покинуть Венецию. Выкачают все ваши деньги, не показав  вам  и
лоскутка бумаги". Во всяком случае, после ее отъезда я  с  большим  усердием
сосредоточился на своей задаче.
   Верно, что до этого времени мне ни разу, кроме одного случая, не пришлось
хотя бы на миг встретиться с моими  странными  хозяйками.  Тем  единственным
исключением было утро, когда я принес им свою чудовищную дань -  три  тысячи
франков золотом. Мисс Тина уже дожидалась в sala и сразу же протянула ко мне
руку за деньгами, таким образом лишив меня  возможности  увидеть  ее  тетку.
Старуха накануне сказала, что примет меня сама,  но,  видно,  ей  ничего  не
стоило нарушить свое слово. Деньги лежали в объемистом замшевом  мешке,  как
были получены из банка, и, чтобы принять их, мисс Тине пришлось сложить  обе
ладони горстью. Сделала она