йствительно была  старинная и очень красивая брошь,
я купил ее у одной служанки в Херсете и теперь показал Эмме.
   - Не возьмет ее госпожа,  - сказала Эмма, - даже мне и  то она даром не
нужна.
   - Ну  уж  если  и  ты, Эмма, против  меня, тогда, конечно, -  говорю я,
принуждая себя шутить.
   Эмма  уходит.  А я снова подступаю с расспросами к Фалькенбергу. У него
редкостный нюх, порой он неплохо разбирается в людях.
   А что, госпожа, просила его петь в последнее время?
   Нет. Теперь  Фалькенберг жалеет, что нанялся сюда  в работники, столько
здесь слез и горя.
   -  Слез  и  горя?  Да  разве капитан  и  его  жена не  в  самых  добрых
отношениях?
   - Какие там, к черту, добрые  отношения! У них все по-прежнему. Прошлую
субботу она целый день плакала.
   -   Подумать  только,  какая  неожиданность,  ведь   так  дружно  жили,
наглядеться друг на друга не  могли,- говорю я с  притворным простодушием  и
жду, что он на это скажет.
   - Черт ихней жизни рад,- отвечает Фалькенберг на вальдреский манер.- Ты
вот ушел, а она с той самой поры вконец извелась.
   Я  просидел у  чердачного  окна часа два,  не  спуская  глаз  с крыльца
господского дома, но капитан не показывался. Почему он прячется?  Дожидаться
было  бессмысленно, и я решил уйти, не объяснившись с ним. А ведь оправдание
у меня было,  я мог бы  ему  сказать, не  покривив душой, что  после  первой
статьи в газете слишком много возомнил о себе. Но теперь мне оставалось лишь
упаковать пилу, обернув ее, сколько возможно мешком, и уйти отсюда.
   Эмма была на кухне и тайком покормила меня на дорогу.
   Дорога предстояла дальняя, - первым делом надо было зайти в  пасторскую
усадьбу, сделав небольшой крюк, а уж потом идти на станцию. Выпал снег, идти
было трудно, а мешкать  я не  мог, приходилось наверстывать время:  они ведь
поехали в город ненадолго, за  рождественскими покупками, и далеко опередили
меня.
   На исходе следующего дня я добрался до пасторской усадьбы. Поразмыслив,
я рассудил, что лучше всего поговорить с самой хозяйкой.
   - Вот зашел к вам по дороге в город, - сказал я ей. - Приходится тащить
с собой пилу, так нельзя ли пока оставить здесь хоть деревянный каркас, сами
видите, какая это тяжесть.
   - Стало быть, ты собрался  в город?  -  переспросила она.- Но почему бы
тебе в таком случае не переночевать у нас?
   - Нет, спасибо. Завтра к утру мне непременно надо в город.
   Она поразмыслила и говорит:
   - Элисабет сейчас в городе. Она забыла кое-что  взять, может, захватишь
для нее небольшой пакетик? "Вот и адрес!" - подумал я.
   - Но посылку нужно еще приготовить.
   - А вдруг я не застану фрекен Элисабет?
   - Нет, они с фру Фалькенберг пробудут там до конца недели.
   Как я обрадовался,  как счастлив был услышать это.  Теперь я знал,  что
получу адрес и приеду вовремя.
   А она поглядела на меня искоса и говорит:
   -  Так  ты  побудешь у  нас до  утра?  Право,  раньше мне никак  нельзя
успеть...
   Меня  поместили  в доме, потому что уже  стояли холода  и  ночевать  на
сеновале  было невозможно. А ночью, когда  все в доме заснули, она пришла ко
мне с пакетиком и сказала:
   -- Прости, что я в такое время... Но ведь ты уйдешь спозаранку, когда я
буду еще спать.


XXXIII

   И вот я снова среди городской суеты, и толчеи, и газет, и многолюдства,
но  прошли долгие месяцы, и я уже  не  испытываю перед этим отвращения.  Все
утро  я брожу  по городу, потом покупаю  себе  новое платье и  отправляюсь к
фрекен Элисабет. Она живет у родственников.
   Но посчастливится ли мне увидеть ту, другую? Я волнуюсь, как мальчишка.
Перчатки мешают  мне, и  я стягиваю их; но, уже  поднимаясь  по лестнице,  я
замечаю, что при городском платье мои огрубевшие руки выглядят неприлично, и
снова поспешно надеваю перчатки. Нажимаю кнопку звонка.
   -- Вам фрекен Элисабет? Сию минуту.
   Фрекен выходит.
   - Добрый день. Вы спрашивали меня... Ах, боже мой, кого я вижу!
   - Я привез посылку от вашей матушки. Вот, прошу вас.
   Она надрывает обертку и заглядывает в пакет.
   - Нет,  мама  просто неподражаема! Театральный  бинокль! Да ведь мы уже
были в театре... А вас я сразу и не узнала.
   - Разве? Ведь мы виделись не так давно.
   - Разумеется, и все  же... Но вам, наверное, не терпится узнать о некой
особе? Ха-ха-ха!
   - Да,- ответил я.
   - Она  живет  не  здесь.  Я остановилась  у  родственников.  А  она - в
"Виктории".
   - Что ж, мне ведь нужно было только передать вам посылку,- говорю я, не
без труда скрывая разочарование.
   - Подождите, у меня дела в городе, пойдемте вместе.
   Фрекен Элисабет надевает пальто,  кричит кому-то в дверь "до свидания!"
и выходит  вместе со  мной.  Мы берем  извозчика и едем в какое-то  скромное
кафе.  Фрекен  Элисабет  говорит, что любит  бывать  в кафе. Но здесь ужасно
скучно.
   - В таком случае, не поехать ли куда-нибудь еще?
   - Да. Поедемте в "Гранд".
   Я боюсь, что мне там  будет  неловко, я отвык  от всего  этого,  а ведь
придется  раскланиваться  со  знакомыми.  Но  фрекен  непременно  хочется  в
"Гранд". Она в городе  всего несколько дней, но уже приноровилась  к здешней
жизни и ничуть не робеет. Прежде она мне больше нравилась.
   Мы снова берем извозчика и едем в "Гранд". Уже вечер. Фрекен садится за
ярко освещенный столик и вся сияет от удовольствия. Подают вино.
   - Какой вы нарядный,- говорит она и смеется.
   - Не мог же я прийти сюда в рабочей блузе.
   - Нет,  разумеется. Но,  откровенно  говоря,  блуза... Сказать  вам мое
мнение?
   - Сделайте милость.
   - Блуза вам больше к лицу.
   - В таком случае ну его к дьяволу, это городское платье!
   Я сижу как  на иголках, не слушая ее болтовни,  и на уме у меня  совсем
другое.
   - А вы надолго в город? - спрашиваю я.
   - Мы уже сделали все покупки и уедем вместе с Ловисой. К сожалению, это
будет  скоро.-  Она  опечалилась, но  тотчас снова повеселела и  спросила со
смехом.- А скажите, правда у нас на хуторе было хорошо?
   - Да. Просто чудесно.
   - Значит, вы вскорости вернетесь к нам? Ха-ха-ха!
   Конечно, она надо мной подшучивала. Ей хотелось показать, что она видит
меня насквозь и от нее не укрылось, как неудачно я сыграл свою роль.  Глупый
ребенок, она не знает, что я мог бы поучить иного мастера и справиться почти
со  всяким делом.  Только вот  в  главном  деле  своей жизни я никак не могу
достичь предела мечтаний.
   -  А не попросить ли мне папу вывесить весной на столбе объявление, что
вы прекрасный водопроводчик и предлагаете свои услуги?
   Она заливается смехом и щурит глаза.
   Я еле сдерживаюсь, как ни беззлобны ее шутки,  меня они задевают. Чтобы
немного успокоиться, я обвожу кафе взглядом, кое-кто  приподнимает шляпу,  я
раскланиваюсь в ответ, но мысли мои далеко отсюда. Красивая девушка, сидящая
за моим столиком, привлекает общее внимание.
   - Неужели у вас столько знакомых, что вы все время раскланиваетесь?
   - Да, кое-кого я знаю... А скажите, вы хорошо провели здесь время?
   - Чудо как  хорошо. У меня здесь два кузена,  они  познакомили  меня со
своими друзьями.
   - А бедняга Эрик скучает сейчас в глуши! - шучу я.
   - Ах, оставьте  меня со своим  Эриком. Понимаете, тут есть один человек
по фамилии Бевер. Только мы с ним сейчас в ссоре.
   - Ничего, помиритесь.
   -  Вы полагаете?  Hет, это довольно серьезно.  Скажу вам  по секрету, у
меня есть надежда, что он придет сюда.
   - В таком случае он увидит вас со мной.
   - Мы для того сюда и приехали, чтобы он приревновал меня к вам.
   - Что ж, постараемся.
   - Да, но все-таки... все-таки не мешало бы вам быть помоложе. То есть я
хотела сказать...
   Я принужденно улыбаюсь.
   -  Ну,  это ничего.  Вы напрасно  презираете нас, стариков,  мы прожили
долгую жизнь и не ударим  лицом  в грязь. Позвольте-ка, я пересяду  на диван
поближе к вам, тогда моя плешь не бросится ему сразу в глаза.
   Да,  нелегко  переступить  порог  старости  красиво  и с  достоинством.
Человек  становится сам не свой, кривляется, паясничает, не хочет отстать от
молодых, завидует им.
   -  Фрекен Элисабет,-  говорю  я  с горячей  мольбой,-  не могли  бы  вы
позвонить фру Фалькенберг и попросить ее приехать?
   Она задумывается.
   - Отчего  ж, это можно,- говорит она сочувственно. Мы идем  к телефону,
она вызывает гостиницу "Виктория" и просит позвать фру Фалькенберг.
   - Это ты, Ловиса? Если б ты только знала,  кто стоит рядом со мной!  Ты
не могла бы приехать? Вот и  прекрасно. Мы в "Гранде".  Нет, этого я тебе не
скажу. Ну  конечно, мужчина, он  теперь стал благородным господином,  но  ни
слова  больше.  Так  ты  приедешь?  Как,  уже  передумала?  Нужно  навестить
родственников? Что  ж, как знаешь. Да,  он здесь, подле меня. С чего  это ты
так заторопилась? Ну, в таком случае до свидания.
   Фрекен Элисабет вешает трубку и говорит коротко:
   - Ее ждут у родственников.
   Мы возвращаемся  к столику. Нам подают  еще  вина;  я стараюсь казаться
веселым и предлагаю выпить шампанского.
   -- С удовольствием,- отвечает фрекен.
   Когда мы усаживаемся, она говорит:
   - А вот и Бевер. Как хорошо, что мы потребовали шампанского.
   Я  могу думать лишь об  одном, но нужно  показать, на  что я  способен,
приходится ухаживать за фрекен, хотя мне это ни к чему, я говорю одно, а  на
уме у меня другое. Как бы не сказать чего невпопад. У меня из головы не идет
этот  телефонный  разговор: она,  конечно, догадалась,  что  это я  хочу  ее
видеть, но  в чем же  я провинился?  Почему  мне  так решительно отказали от
места в  Эвребе и взяли  Фалькенберга? Капитан с женой не очень-то ладят, но
когда он понял, что меня следует опасаться,  то решил уберечь жену от  столь
смехотворного грехопадения. Вот она и приехала сюда, ей стыдно теперь, что я
жил  у них,  возил ее к пастору и она дважды  обедала со мной по дороге.  Ей
стыдно, что я уже немолод...
   - Нет, так у нас ничего не выйдет,- говорит фрекен Элисабет.
   И я снова принимаюсь усердно болтать всякий вздор, а она слушает меня и
смеется.  Я много пью,  отпускаю дерзкие  шутки,  и она,  кажется,  начинает
верить, что я всерьез за ней ухаживаю. Она все чаще поглядывает на меня.
   - А я вам и в самом деле немножко нравлюсь?
   - Бога ради, поймите... Я же не вам это говорю, а фру Фалькенберг.
   -  Тс!  -  останавливает меня  фрекен.-  Конечно,  я знаю,  что  вы это
говорите ей, но не подавайте вида... Кажется, он уже ревнует. Попробуем еще,
притворимся, будто мы совершенно поглощены друг другом.
   Значит,  она  вовсе  не  поверила,  что я  всерьез за ней  ухаживаю. Ну
конечно, какой из меня соблазнитель, я слишком стар для этого.
   - Но ведь  с  фру Фалькенберг у вас ничего  не  выйдет,-  говорит она.-
Напрасны все ваши надежды.
   - Да, у меня с ней ничего не выйдет. И с вами тоже.
   - Это вы опять ей говорите?
   -- Нет, это я вам.
   Пауза.
   - А знаете ли  вы, что я была в вас влюблена? Да, да,  в ту пору, когда
вы жили у нас.
   - Это презабавно,- говорю я и пододвигаюсь к ней поближе.- Ну, держись,
Бевер!
   -  Поверите  ли, я ходила  но вечерам на  кладбище, потому  что  искала
встречи с вами. По вы были так глупы и ничего не поняли.
   - Это вы, конечно, говорите Беверу,- замечаю я.
   - Нет, поверьте, я серьезно. А один раз я пришла к вам в поле. К вам, а
вовсе не к вашему Эрику.
   - Неужели ко мне? - говорю я и делаю вид, будто мне стало грустно.
   - Вам это, наверное, кажется странным. Но поймите, ведь  и нам, в нашей
глуши, надо в кого-нибудь влюбляться.
   - И фру Фалькенберг тоже так полагает?
   - Фру Фалькенберг... Нет, она говорит, что никогда не влюбится, а будет
только  играть  на рояле, и все такое.  Но  я говорю о себе. Знаете,  что  я
однажды сделала? Право, стоит ли и говорить? Хотите, скажу?
   - Да, любопытно будет послушать.
   - Конечно, по сравнению с вами я совсем девчонка, и это все пустое;  но
вы тогда ночевали у нас на чердаке, я прокралась туда потихоньку и застелила
вашу постель.
   - Так это были вы! - Я удивлен от души и забываю свою роль.
   - Поглядели бы вы, как я туда кралась, ха-ха-ха!
   Но  бедняжка  еще не  научилась притворяться,  после  этого  маленького
признания она краснеет и принужденно смеется, стараясь скрыть смущение.
   Я спешу прийти ей на помощь.
   - Ну что  ж,  у  вас  добрая душа.  Ведь  фру Фалькенберг на  такое  не
способна.
   - Конечно, нет, но она же старше. А вы-то, верно, думали, что мы  с ней
ровесницы!
   - Стало быть, фру Фалькенберг говорит, что никогда не влюбится?
   -  Да. А впрочем, не знаю. Она ведь замужем, и  у нас  об этом  речи не
было.  Поговорите  лучше со мной... Помните, как мы с вами ходили в лавку? Я
нарочно шла все тише и тише, хотела, чтоб вы меня догнали.
   - Вы были очень добры ко мне. И теперь моя очередь.
   Я  встаю, иду к  Беверу  и приглашаю его выпить с  нами, стаканчик.  Мы
подходим  к нашему столику; при  этом фрекен  Элисабет  краснеет до ушей.  Я
завожу  легкий разговор,  а  когда вижу,  что  молодые  люди  увлеклись друг
другом, вспоминаю про одно неотложное  дело,- к  сожалению, друзья  мои, мне
придется вас оставить, право, это необходимо. Поверьте, фрекен, я совершенно
очарован вами, но  ведь все равно у меня ничего  не выйдет.  А  впрочем, как
знать...


XXXIV

   Кривыми улицами  я  спускаюсь к  ратуше,  останавливаюсь  у извозчичьей
биржи  и гляжу  на подъезд "Виктории".  Может быть, она и вправду  сегодня у
родственников... Я захожу в гостиницу и справляюсь у портье.
   - Фру Фалькенберг у себя. Номер двенадцатый, второй этаж.
   - Значит, она не ушла?
   - Нет.
   - А когда она уезжает?
   - На этот счет она ничего не говорила.
   Я снова  выхожу на улицу, извозчики откидывают кожаные  полости, каждый
зазывает меня к себе. Я выбираю пролетку и сажусь.
   - Куда прикажете?
   - Постоим пока здесь. Я беру вас на время.
   Извозчики перешептываются, судачат меж  собой: этот  человек  следит за
гостиницей, там, наверное, его жена с заезжим торговцем.
   Да, я  слежу  за  гостиницей. Кое-где в номерах горит  свет,  и  у меня
мелькает мысль, что она, быть может. стоит у окна и видит меня.
   - Подождите здесь,- говорю я извозчику и снова вхожу в гостиницу.
   -- Где номер двенадцатый?
   -- Во втором этаже.
   -- А окна выходят к ратуше?
   - Да.
   -  Значит, я не  ошибся, это моя сестра  махнула мне рукой,- солгал я и
проскользнул мимо портье.
   Я  поднимаюсь  по лестнице  и,  отыскав  нужную  дверь,  тотчас  стучу,
чувствуя, что готов уже повернуть обратно. Ответа нет. Я стучу снова.
   - Кто там, горничная? - спрашивают из-за двери.
   Мне  нельзя ответить  "да",  ведь  мой голос сразу меня  выдаст. Пробую
дверную ручку: заперто. Наверное, она давно опасается моего прихода, а может
быть, даже видела меня из окна.
   - Нет, это не горничная,- говорю я и сам слышу, как дрожит мой голос.
   Я  долго  стою, прислушиваясь; изнутри  доносится  шорох, но  дверь  не
отпирают. А  потом внизу, у  портье, раздаются два резких звонка. "Это она,-
думаю  я.- Наверное, испугалась и зовет горничную". Чтобы ее не  подвести, я
отхожу от двери, а когда приходит  горничная, быстро  спускаюсь по лестнице.
Мне слышно, как горничная отвечает: "Да, это я". Дверь отворяется.
   "Нет,- слышу я снова голос  горничной,-  просто тут сейчас был какой-то
господин, он спустился вниз".
   Я хотел  было снять комнату  в  гостинице, но раздумал: она  ведь не из
тех, кто станет встречаться в номерах с заезжим  человеком. У двери я говорю
портье, что сестра моя, должно быть, уже легла.
   Я выхожу и снова усаживаюсь в пролетку. Час проходит за часом, извозчик
спрашивает, не  замерз  ли я.  Да,  немножко. Я кого-нибудь  жду?  Да...  Он
снимает с  козел одеяло и  протягивает  мне, а я, чтобы не остаться в долгу,
даю ему на водку.
   Время идет. Час проходит за часом. Извозчики уже, не стесняясь, толкуют
между собой, что этак и лошадь замерзнет.
   Нет, дольше ждать нет смысла. Я расплачиваюсь с извозчиком, иду домой и
сажусь сочинять письмо.
   "Вы запретили писать вам,  но нельзя ли мне увидеть вас хоть на  миг? Я
справлюсь насчет ответа в гостинице завтра в пять часов".
   Не слишком ли поздний час я назначил? Но ведь я взволнован, лицо у меня
перекошено, и среди бела дня я выглядел бы просто ужасно.
   Я сам отнес письмо в "Викторию" и вернулся к себе.
   Как  долго тянется  ночь,  как  мучительно  медленно ползут  часы!  Мне
необходимо выспаться, отдохнуть, собраться с силами, а я не могу. Встаю я на
рассвете. Долго брожу по улицам, потом возвращаюсь домой, ложусь и засыпаю.
   Проходят часы.  Я просыпаюсь и, едва придя  в  себя, спешу к  телефону.
Звоню в гостиницу, спрашиваю, не уехала ли фру Фалькенберг.
   - Нет, не уехала.
   Слава  богу, она  не намерена бежать от меня, ведь письмо  ей, конечно,
передали уже давно. Просто-напросто вчера я пришел в неудачное время.
   Поев, я снова лег,  а когда проснулся, было уже за полдень,  и  я снова
бросился к телефону.
   - Нет, фру Фалькенберг не уехала. Но  вещи ее  уже  уложены. А сама она
куда-то отлучилась.
   Я наспех одеваюсь, бегу к ратуше и стою там, не спуская глаз с подъезда
гостиницы. За полчаса входит и выходит немало  людей,  но ее все нет. Вот уж
наконец пять часов, и я подхожу к портье.
   - Фру Фалькенберг уехала.
   - Как уехала?
   -  Это вы  звонили?  Она  пришла  через минуту после  звонка  и забрала
чемоданы. А вам велела передать письмо.
   Я беру письмо и, не распечатывая его, спрашиваю, когда отходит поезд.
   - Поезд ушел в пять без четверти,- отвечает портье и смотрит на часы.
   Стрелки показывают ровно пять.
   Дожидаясь на улице, я потерял драгоценные полчаса.
   Понурив голову,  я сажусь на ступеньку  лестницы. Портье  не отходит от
меня. Он отлично понимает, что эта дама мне вовсе не сестра.
   - Я  сказал фру, что ей звонил какой-то господин. А она ответила, что у
нее нет времени, и попросила передать вам письмо.
   - Она уехала одна или вместе с другой дамой?
   - Одна.
   Я встаю и иду к дверям. На улице я вскрываю, конверт и читаю:
   "Вы не должны более меня преследовать..."
   Я равнодушно кладу письмо в карман. В душе моей нет удивления, ведь все
это для меня не ново. Женщина всегда остается женщиной, вот она под влиянием
минутного порыва написала несколько слов, два из них подчеркнула и поставила
многоточие...
   У меня остается еще последняя надежда,  и я иду  на квартиру  к  фрекен
Элисабет; нажимаю кнопку звонка.  Я стою, прислушиваясь, у двери, но мне нет
ответа, как в пустыне, печальной и дикой.
   Фрекен Элисабет уехала час назад.
   Сначала я пил  вино, потом виски. Я выпил  целое море виски. Три недели
подряд я пьянствовал и топил свою тоску  в бесчувствии.  И среди бесчувствия
мне вздумалось послать  в один  бедный домик  зеркало в  красивой  золоченой
раме. Там живет  девушка по  имени Ольга,  такая ласковая  и крошечная,  как
птенчик.
   Да, видно, нервы мои все еще не в порядке.
   А в комнате у меня лежит пила. Собрать я ее  не могу,  потому что почти
весь деревянный каркас остался у пастора. Но теперь  я равнодушен  к  своему
изобретению и нисколько им не дорожу. Милостивые государи неврастеники, мы с
вами прескверные люди и, пожалуй, бываем похуже зверей.
   Но в один прекрасный день мне опротивеет эта нелепая жизнь,  и я  снова
отправлюсь на какой-нибудь остров.