ицы и скрывающем повязку на лбу.  Фингал подгримирован. Глупости,
подумала я,  тем заметнее. Разглядев, что он и впрямь намазал губы мерз-
кой оранжевой жирной помадой, я не выдержала и улыбнулась. Шиншилла под-
мигнул мне, благо правый глаз у него был здоровый.
   - Надеюсь,  Ленхен,  - сказал Хозяин, - что ты не упала в душевой, не
прищемила  руку  дверью  и  не вывихнула лодыжку из-за своих несусветных
каблуков.
   - Обошлось, - сказала я, - правда, я прищемила голову, прикусила язык
и обожгла ухо.  Однако терплю, в терпении красота, чтобы не сказать кра-
сотища, ас-сабр джамиль, чужеземец.
   - А ухо-то чем обожгли? - спросил Николай Николаевич.
   - Замочной скважиной, - предположил Камедиаров.
   - Соляной кислотой, - отвечала я.
   - Пробу ставили? - спросил Камедиаров.
   - С духами "Огни Москвы" спутала, - отвечала я. - Кто же в наше время
пробу ставит? Одна печаль. На себя первым делом и нарвешься.
   - Да неужто вы такая низкопробная? - спросил Леснин.
   - Я вообще чурка, - сказала я.
   - Чур меня, чур, - сказал Хозяин.
   - Хотите, я угадаю, во что вы играете?
   - И не пытайся, - сказал Хозяин.
   - Просим, просим, - сказал Николай Николаевич.
   - В три листика, - сказала я.
   - Самое смешное, что ты права, медхен Ленхен.
   Неделю назад я ответила бы, что всегда права.
   - Лена, сыграйте что-нибудь на фисгармонии, - сказал Сандро.
   - Что-нибудь восточное?
   - Не обязательно.
   - Да на ней,  что ни играй, все выйдет Бах, - сказал Николай Николае-
вич.  - Баха играют - Бах,  Гедике - Бах,  этюды Шитте - Бах,  "Амурские
волны" - тоже Бах.
   Я послушно пошла к фисгармонии и сыграла сначала "Отзвуки театра",  а
потом "Болезнь куклы".
   - Как хорошо ты играешь сегодня, - сказал Хозяин.
   - И вы все играете замечательно,  - сказала я.  - К сожалению,  я  не
знаю правил, поэтому не могу оценить игру по достоинству; предусматрива-
ется ли в конце выигравший или одни проигравшие?
   Эммери неотрывно смотрел на меня поверх карточного веера.
   - Я вам сейчас все объясню,  - сказал Сандро, - подразумевается и вы-
игравший, и проигравшие. Сумма кона в нашей компании ограничена, потому,
достигнув предела, игроки должны будут открыть карты. По ходу игры можно
вскрыться, посмотреться, вступить в свару, можно темнить, можно перетем-
нить. А кто наберет больше очков, тот и выиграл. Поняли?
   - Конечно,  поняла,  - отвечала я. - Вступили в свару, темнили, пере-
темнили, достигли предела, открыли карты, а у кого больше розовых очков,
тот и выиграл.
   - Надежды подает, - сказал Шиншилла. - Еще немного, и на пароль "сда-
вай" она выучится отвечать отзывом "сними".
   - Да,  глядишь, и в мушку, и в баккара будет резаться, - сказал Каме-
диаров.
   - Мой вам совет,  Лена, - сказал Николай Николаевич, - чтобы освоить-
ся,  начинайте  с  детских  игр,  например  с  "пьяницы",  с "осла",  со
"свиньи", с "бонжур, мадам, - пардон, месье".
   Помнится, выиграл Сандро, сказавший, по обыкновению: "Зато мне в люб-
ви не везет".
   - Группа  белых  валунов  - в тени одного из них сидел Ганс,  - начал
свой рассказ выигравший,  - только оттеняла и делала еще темнее  вход  в
пещеру.  "Колодец Бархут" притягивал Ганса, как притягивает пловца водо-
ворот,  однако он медлил подчиниться зову и погрузиться  в  вечную  тьму
подземелий.  Услышав  вначале  звук  шагов,  вскоре увидел он выходящего
из-за одного из валунов бедно одетого человека с мешком и  бурдюком.  Не
обращая внимания на Ганса, человек остановился, положил в тень соседнего
валуна бурдюк,  развязал мешок и, к удивлению Ганса, достал оттуда вели-
кое  множество плоских черных камней.  Глянув на солнце и на собственную
тень,  человек принялся с величайшим тщанием выкладывать на песке темный
каменный прямоугольник; посреди одной из сторон прямоугольника сделал он
небольшую выемку.
   - Что ты делаешь, путник? - спросил, недоумевая, Ганс. - Что означает
твой темный прямоугольник из камней? И зачем ты таскаешь с собой по пус-
тыне подобную тяжесть?  Уж не зороастрийский ли ты маг, и не заклятие ли
ты собираешься произнести?
   - Я правоверный,  сина, - отвечал человек с камнями, - и ношу с собой
свою пустынную мечеть.  Я только что выложил выемку посреди обращенной к
Мекке  стены мечети.  Сейчас я войду в мечеть и буду молиться.  Не мешай
мне.
   Ганс отошел к своему белому валуну, а молящийся вошел в каменный пря-
моугольник,  опустился на колени, дотронулся лбом до песка возле выемки,
обращенной к Мекке,  и стал молиться.  Молился он долго,  а потом встал,
собрал свою пустынную мечеть в мешок и взялся за бурдюк.
   - Не хочешь ли воды? - спросил он Ганса.
   - Выпил бы глоток, - отвечал тот.
   Молящийся угостил его водою,  объяснив,  что бурдюк он тащит с собой,
дабы подкрепить тело, а мешок с камнями - чтобы поддержать душу, и, сла-
ва Аллаху, странствие его проходит спокойно.
   - Ты пришел посмотреть колодец Бархут? - спросил Ганс.
   - О нет!  - отвечал молящийся.  - Я пришел поклониться могиле пророка
Худа, она тут неподалеку.
   - Не удивительно ли,  - сказал Ганс, - что врата в ад расположены ря-
дом с могилой святого?
   - Ничего удивительного я в том не вижу,  чужеземец, ибо сказано: "Нет
места темнее, чем под светильником".
   - Не тяжело ли тебе таскать твой мешок?
   - Своя ноша не тянет, - отвечал паломник.
   Попрощавшись с Гансом, он закинул за спину мешок с камнями и бурдюк с
водой и, обогнув скалу, скрылся из виду.
   Ганс продолжал,  как завороженный, сидеть у входа в пещеру, именуемую
"колодец Бархут",  и глядеть в ее темные врата. Дыхание хриплого, холод-
ного и сухого ветра постепенно овладевало округой, взвивая песок, будя в
невидимых пещерных глубинах эхо,  принося тьму, предупреждающую тьму но-
чи.  Невесть откуда взявшаяся туча зависла над скалою,  над валуном, над
головой Ганса;  молния невиданной яркости залила мертвенным, пронзитель-
ным,  щедрым на подробности светом померкший пейзаж. Одновременно с мол-
нией раздался чудовищный раскат грома;  в глубине пещеры полыхнул огнен-
ный шар; Гансу показалось, что молния ударила именно туда. Пещера издала
львиный рык,  отвечая громовому раскату всеми пустотами  разом;  запахло
серой. Град обрушился на голову Ганса, и, не успев поразмыслить, ринулся
он в пещеру, спасаясь от ледяных градин.
   Из узкого темного грота,  на стене которого виднелся свежий след мол-
нии,  словно высекшей в известняке искру спекшегося и оплавленного стек-
ловидного зеленого вещества,  Ганс попал в огромный зал,  сверкающий по-
лупрозрачными  колоннами свисающих с потолка сталактитов и десятилетиями
поднимающихся с пола им навстречу сталагмитов.  Стены и пол представляли
собою букеты белоснежных каменных ромашек и лилий,  словно прощающихся с
земными живыми цветами.  Среди неувядающих  тысячелетиями  лепестков  из
кальцита  и гипса нашел Ганс старую лампу,  зажег ее и пошел в кромешную
вечную тьму.
   В третьем зале встретил его немолчный крик летучих  мышей.  Маленькие
существа с перепончатыми крыльями,  мягкой, густой и короткой шерсткой и
застывшими в гримасе личиками,  невзирая на непогоду,  покидали  пещеру,
подчиняясь ведомому одним им порядку; сначала над головой Ганса пролета-
ло по одному нетопырю в минуту,  затем интервалы между вылетами укорачи-
вались, а группы летуний увеличивались, потом все повторилось в обратной
последовательности, и после вылета последней запоздавшей летучей мышки в
гулком зале настала тишина, прерываемая мерным звуком капель с потолка.
   Перетекающее из  помещения в помещение пространство манило Ганса,  не
отпускало,  поражало разнообразием,  словно чуждаясь повторений,  только
изредка раздваиваясь,  ветвясь, играя в лабиринт. Попадались ему обезли-
ченные камеры,  которые старался  он  пробегать  побыстрее,  потому  что
клочьями  тумана  скапливался  в  них  на полу ядовитый газ,  вызывающий
удушье,  дурноту и легкий кашель; встречались коридоры из глины, в кото-
рых  так  дорого давался каждый шаг,  ибо липкая засасывающая грязь пуще
магнита притягивала подошвы; потоки ледяных рек и ручьев приходилось ему
пересекать  вброд  или переходить по камням;  на дне ручьев в прозрачной
воде видел он,  поднося к водной поверхности лампу, речной жемчуг; в бо-
ковом ответвлении с громадной анфиладой наполненных водой помещений, ку-
да не рискнул он двинуться,  услышал он грохот обвала и звонкие  россыпи
камнепада. Видел он и водопады, оглушительными потоками низвергающиеся в
бездонные провалы,  играющие паводками на нижних этажах, подпольных тер-
расах, иных горизонтах, чье эхо переливалось под полом, у него под нога-
ми.
   После волны холода стал он чувствовать,  по мере продвижения  вниз  и
дальше по наклонным штольням,  веяние тепла с легким запахом дыма, поро-
ха, серы.
   Подземные толчки сотрясали стены и каменный пол. Под ногами перекаты-
вались  шарики шлака.  Какой-то непонятный звук начинал возникать вдали,
нарастая.
   Вскоре шаги стали бесшумны,  потому что двигался он по теплому пеплу.
Серые, темно-синие, коричнево-черные клубы дыма тихо плыли навстречу.
   Внезапно коридор был прерван огромным залом;  впрочем,  от противопо-
ложной стены зала он продолжался,  превратившись в  светящийся  туннель.
Зал тоже тихо светился собственным светом. Стены его изборождали оранже-
вые раскаленные трещины.  На потолке увидел Ганс сверкающие золотом кап-
ли.  Одна  из  капель упала ему на рукав,  оставив коричневое обугленное
пятно.
   Посреди зала росло огромное коренастое дерево с раскидистой ветвистой
кроной,  опушенными  по краям резными листьями и странной формы плодами,
которые, как показалось Гансу, издавали звуки, скрежетали, шептали, шур-
шали; впрочем, возможно, шуршали находящиеся в постоянном движении, хотя
царило в подземелье безветрие,  сине-зеленые листья. Ганс подошел побли-
же, желая разглядеть причудливый плод размером с арбуз, а может, и пола-
комиться им;  шепот, лепет, причмокиванье усилились; Ганс поднял лампу и
отшатнулся:  плод оказался головой шайтана, вращающей глазами и шепчущей
через силу:  "Заккум!  Заккум!  Заккум!" Плод на соседней ветке, то бишь
ближайшая шайтанова голова, скрежетал зубами, повторяя: "Джаханнам - о -
джаханнам - о - джаханнам..." Ганс перекрестился,  и, обойдя дерево, тя-
нувшееся к нему листвою и простиравшее к нему ветви,  двинулся по тунне-
лю.
   Жар нарастал. Раскаленные ядра катались по полу туннеля, искры огнен-
ного града летели с потолка.  Как ни странно, ожогов Ганс не чувствовал.
Туннель проходил сквозь вязкое вещество цвета красной меди и оканчивался
уже совсем в ином мире. Это было пространство без конца и края, заливае-
мое в гипотетическом низу волнами жидкого базальта, пронизываемое парок-
сизмами извержений, подернутое, насколько мог видеть глаз, клубами дыма,
освещаемое снопами огня,  в котором тысячи воплей слились в один  вопль,
усиленный эхом,  отраженный гипотетическим каменным сводом наверху, оку-
танным испарениями, но нависающим неотвратимо твердью.
   С карниза, на котором стоял вышедший из туннеля Ганс, перекинуто было
в окутанную дымом даль сияющее лезвие моста,  на которое предстояло сту-
пить теням, ибо то был мост в рай.
   Остолбенев, стоял Ганс с  ненужной  лампой  в  руках,  совершенно  не
представляя, что ему делать дальше.
   Тут подлетел  к нему маленький огненно-белый нетопырь и стал взмывать
над его головою,  касаясь крыльями щек,  отлетая и  возвращаясь,  словно
приглашая  следовать  за  ним.  Ганс пошел за сияющим мурином по карнизу
вдоль бездны.  Когда добрались они до белой скалы, белый нетопырь грянул
оземь у ног Ганса,  и камень разверзло,  и поток воды хлынул,  пенящийся
поток, подхвативший Ганса и повлекший его по жерлу узкого канала в неиз-
вестность. Ганс изо всех сил старался не захлебнуться, не пойти на дно и
не удариться головой о низкий потолок каменной трубы; постепенно забрез-
жил свет,  вода стала сперва темно-зеленой,  потом светло-желтой,  потом
прозрачной,  затем Ганса вышвырнуло с волною на яркий солнечный свет, и,
ослепленный, обессилев, он впал в беспамятство.
   - Как, однако, внимательно слушали меня нынче. Никто не перебивал. До
чего народ на будущем зациклился.  Какой интерес к ожидающей нас геенне,
а? И ни тени сомнения, что ожидает именно она!
   - Чует кошка, чье мясо съела, - сказал Шиншилла.
   - Помните анекдот, - сказал Николай Николаевич, - про еврея, спросив-
шего раввина про рай и ад и получившего ответ: "В раю оно, конечно, кли-
мат, а в аду опять-таки общество"?
   - Я ожидал описаний пыток и адских мучений, - сказал Леснин.
   - У вас материалистическое представление о геенне, - сказал Сандро, -
я бы сказал, вульгарно-материалистическое.
   - Неужели все присутствующие должны непременно попасть  в  геенну?  -
спросил Шиншилла. - Меня вообще смущает в постановке вопроса бинарность,
либо-либо,  или-или, либо тебе спутник ангел, либо твой собеседник черт;
а ежели я всего-навсего человек, и во мне намешано и добро, и зло, и ча-
ша весов колеблема ежедневно и еженощно?
   - Чем колеблема? - спросил Камедиаров.
   - Кто разберет-то,  - сказал Николай Николаевич. - Кстати, насчет би-
нарности вы не вполне правы.  Помните дантовский лимб? И у мусульман су-
ществует нечто подобное, о чем и в Коране имеется запись со слов Магоме-
та,  то есть Мухаммада;  "люди преграды" - так именовал он тех смертных,
которым после Страшного Суда суждено пребывать  на  возвышенности  между
адом и раем: не имея доступа в рай, адским мукам они не подвергаются.
   - За какие заслуги? - спросил Леснин.
   - За  то,  что  они  души хоть и не просвещенные верою,  но невинные.
Кстати, Сандро, над вашим Гансом ведь адское пламя не властно; помнится,
вы говорили, что ожогов он не чувствовал.
   - Все-то вы, Николай Николаевич, знаете, - сказал Шиншилла.
   - Потому и пребываю во многих скорбях.
   - Это вы-то в скорбях?  - спросила я.  - При вашем аппетите,  любви к
фаршированным рябчикам и прочим радостям мирским?
   - Откуда у тебя,  медхен Ленхен,  такой прокурорский тон  берется?  -
спросил Хозяин. - Если тема ада склоняет тебя неисповедимо к юриспруден-
ции,  вспомни хотя бы о презумпции невиновности: говорит, что пребывает,
так, стало быть, и вправду в скорбях.
   - А если врет? - спросила я.
   - Бог - Тот, Кто знает всю правду, - сказал Эммери, - остальные видят
только часть ее, поэтому врут все, Лена, исключений нет.
   - Вольно или невольно, - сказал Сандро.
   - Будучи девушкой кристально честной и глубоко  искренней,  -  сказал
Камедиаров,  улыбаясь,  -  а  также натурой глубоко чувствующей и весьма
последовательной,  Лена,  видимо,  сверхчувствительна ко лжи и  называет
этим  словом  всякую неточность выражений и словесных фигур.  А заодно и
то, чего просто не понимает.
   Продолжая улыбаться и глядя на меня, он налил себе коньяка и не спеша
пригубил.
   Собирался ли  он выполнить свою угрозу теперь,  когда унесенные домой
письма находились на прежнем месте, и, стало быть, никаких доказательств
моих подвигов у него не было?
   - А вот я не понял, - быстро сказал Шиншилла, - страшен ли был Гансов
ход в ад,  или так,  серединка на половинку, умеренные ужасы? Кто-нибудь
почувствовал страх? Для вас самого, Сандро, было ли там что-нибудь пуга-
ющее?
   - У кого какое воображение,  - отвечал Сандро,  - меня  лично  пугает
картина перевернувшегося мира:  обычно наверху у нас небо, воздух, обла-
ка,  звезда Зуххаль,  а внизу твердь, паркет, булыжник; а там, напротив,
под ногами провал с лавою,  огнем и пропащими душами,  а над головой ка-
менные своды.
   - Подумаешь,  каменные своды, - сказал Камедиаров, - и в каземате ка-
менные своды,  и в тюрьме, и в подземелье. Человек подымает глаза, отча-
явшись, к небу, а видит свод из глыб гранитных, и то в лучшем случае.
   - Что же в худшем? - спросил Николай Николаевич.
   - В худшем - грязный отсыревший потолок,  беленый, плоский. День. Не-
делю. Десять лет.
   Я зажмурилась, представив нары, Шиншиллу, уголовников, Хозяина в ват-
нике,  промерзшие бараки,  будь оно все проклято.  Камедиаров  вертел  в
длинных пальцах рюмку коньяку, Леснин развалился в уютном старом кресле,
я не принимала его на работу,  не устанавливала время и место  действия,
ярость затапливала меня,  поднимаясь к вискам,  закладывая уши, бессмыс-
ленная,  бессильная ярость,  срывающая тормоза, не дающая времени рассу-
дить, досчитать до ста, сдержаться.
   - Будучи  девушкой кристально честной и глубоко искренней,  - сказала
я,  - не могу не отметить то наслаждение,  с которым Камедиаров поминает
тюрьму.  Предвкушая отправить в таковую хотя бы двоих из присутствующих.
Причем с помощью знаменитого нашего беллетриста Леснина.
   - Лена! - воскликнул Сандро.
   - Являясь по совместительству натурой глубоко чувствующей,  - продол-
жила я,  - не скрою, что с Камедиарова, в конечном итоге, взятки гладки,
поскольку он из нелюдей,  тварь из другого измерения,  ряженая в челове-
ческое тело,  у него свои дела,  ему наши сантименты - грязь одна и глу-
пость, мы для него никто, да ведь и он для нас ничто, какие претензии! А
уж Леснина-то не откажу себе в удовольствии всем присутствующим предста-
вить,  правда,  по недостатку информации чина не знаю,  вы кем  в  своей
чрезвычайке-то состоите,  писатель? До полковника дослужились или до ге-
нерала? У вас, чай, и оружие именное, маузер, из которого кокетливо обе-
щались  вы  кого-то  из  нас двоих с Шиншиллой пристрелить;  а мандат на
битье лежачего ногами в вашей конторе вместе с оружием выдают или на та-
кие пустяки и разрешения не требуется,  только ботинки, в носках-то ногу
ушибешь о чей-нибудь мосол, да это в лучшем случае, перестараешься - мо-
жешь и пальчик сломать.  Боли-то вы ведь ой как боитесь, литератор, руч-
кой когда об стенку трахнули, аж позеленели.
   - Лена... - сказал Шиншилла.
   - Да,  чуть не забыла,  вы выполнить обещанное  Шиншилле  собираетесь
всерьез или так,  языком мололи от избыточного словарного запаса? Вы ему
обещали закатать его в тюрьму к уголовным гомосекам на роль всеобщей же-
ны, - вместо того, чтобы его искалечить, от широты души, надо думать.
   - Может,  вы заодно поведаете,  за что дано было обещание?  - холодно
спросил Камедиаров.
   - Всенепременнейше. Обещание было дано за отказ передать Леснину пач-
ку старых писем, принадлежащих другому лицу.
   - Уточните, какому лицу. Еще уточните, как оказались письма у Шиншил-
лы, - сказал Камедиаров.
   - Будучи натурой весьма последовательной,  - сказала я, - уточню. Наш
нездешний гость намекает на свое недавнее намерение поведать вам,  Хозя-
ин, что я на самом деле собой представляю.
   - Остановись, Ленхен, - сказал Хозяин.
   - Чуть позже,  - сказала я.  - Ему кажется,  что мой моральный  облик
имеет для вас какое-то значение. Он надеется, что вы расстроитесь и даже
потрясены будете,  узнав, что я наглая врунья, а тут как раз к случаю на
вас, совершенно несообразно с моей наглостью, сослуживцы донос накатают,
и Леснин перед начальством в своем департаменте расстарается,  и  закон-
чатся  наши светские ночныя посиделки в связи с вашим внезапным отъездом
в лагеря на отсидку.
   - Да написан уже донос, написан, - сказал Хозяин, - давно гостей жду,
когда вы расходитесь, сплю, не раздеваясь, не хочу, чтобы в подштанниках
застали. Так что нет смысла все это обсуждать.
   - Я и не обсуждаю, - сказала я, - а только проявляю сверхчувствитель-
ность ко лжи, потому что в последние дни врала слишком много. Я действи-
тельно знаю все о каждом из присутствующих. Знаю, что вы липовый ученый,
Николай Николаевич, и не такие уж у вас чистые руки. Знаю, что у Шиншил-
лы нет никакого покровителя и он только разыгрывает гомика. Знаю, как вы
приспосабливаетесь к действительности, Сандро. А чтобы не было между на-
ми не токмо что неточностей, но и неясностей, хочу сказать, что я читала
ваши письма,  Хозяин, и в этом виновата перед вами. Я открыла ваш тайник
случайно. И не п