Тогда ты будешь рабом и будешь сторожить колесницу, -- сказал Димка.
     -- Я Ахилл! -- заорал Юрка, потрясая ружьем для подводной охоты.
     Димка моментально бросился на песок и схватил его за пятку.
     Огромный пляж простирался на несколько километров к северозападу, и все
эти километры  были  забиты  голыми  людьми. Это был воскресный и невероятно
жаркий для Прибалтики день. Мелкие волны размеренной чередой  шли  к  пляжу,
лениво сворачиваясь в вафли. На горизонте медленно перемещались, то сбиваясь
в  кучу,  то  вытягиваясь  в красивую эскадру, белые треугольники яхт. И над
всем этим на юго-западе висел голубой  и  зубчатый,  как  старая  поломанная
пила, силуэт Таллина, грозные камни Таллина.
     Вчера  ребята  уже  успели  разбить  палатку  в  лесу,  в ста метрах от
последнего дома пригородного курортного поселка Пирита. Галке,  как  она  ни
сопротивлялась,  жить  в палатке не позволили. Алик и Димка зашли в соседний
дом и увидели хозяина, пожилого мужчину. Он сидел  на  корточках  и  фотогра
фировал  огромного доброго пса, лежащего на крыльце. По двору бегали еще две
собачки, три кошки, павлин  и  жеребенок.  Ребята  представились  хозяину  и
сказали,  что  они студенты-ихтиологи из Москвы и приехали сюда для изучения
нравов рыб Финского залива. Хозяина звали Янсонс.  Он  сказал,  что  он  ани
малист,  что  он  охотно  сдает  для девушки комнату на мансарде, жена будет
только рада, денег не надо, -- а ребятам он с удовольствием окажет помощь  в
благородном  деле изучения нравов рыб Финского залива. Так что с устройством
быта все произошло легко, как в сказке.
     -- Чудаки не дадут нам погибнуть, -- сказал Димка, ликуя.
     Ребята спустились с холма и направились в дальний конец пляжа, где  еще
виднелись островки свободной суши. Впереди шел Димка. На плече он нес рюкзак
и ласты. Затем следовал Юрка с подводным ружьем. Алик независимо шествовал с
пишущей  машинкой.  Замыкала  отряд  Галка.  У  нее  на плече висела сумка с
надписью "SAS".
     -- Приказываю установить наблюдение за заливом, -- распорядился  Димка,
-- при появлении судна Янсонса выкинуть международный сигнал: "К нам, к нам,
дядя!"
     --  Что  делать  женщинам,  капитан?  --  приложив  два пальца к виску,
спросила Брижит Бардо.
     -- Раздеваться. Лечь в стороне, загорать и как можно реже давать о себе
знать.
     Они постелили полотенца, закопали в песок лимонад  и  улеглось  в  ряд,
подставив спины солнцу.
     --  Сэр,  я  предлагаю провести общую политическую дискуссию, -- сказал
Алик, -- пусть каждый внесет свои предложения на повестку дня.
     -- Проблема пищи, -- сказал Димка.
     -- То есть финансовая проблема, -- уточнил Юрка.
     --  А  мне  можно,  капитан?  --  робко  пискнула  Галя.  --   Проблема
равноправия женщин, капитан.
     -- Молчать!
     Дебатировалась  финансовая  проблема.  В  наличии  имелось 1500 рублей.
Сумма сама по себе громадная, но на нее надо было прожить  месяц  вчетвером.
Кроме  того,  имелось  десять  лотерейных  билетов. Короче говоря, надо было
дотянуть до тиража.
     -- Наши мысли не что иное, как электромагнитные  колебания,  --  сказал
Алик.  --  Если  в  день тиража мы напряжем свою волю, учетверенная мощность
наших импульсов... Вам ясно? Телепатия и так далее. Выигрыш обеспечен.
     -- "Волгу" продадим, купим "Москвича" и на нем покатим в Ленинград,  --
рассудил Димка.
     -- Дети, -- сказала Галка, а Юрка захохотал.
     -- Вот с такими настроениями ни черта не выиграешь, -- разозлился Алик.
     --  В общем, жрать пока надо поменьше, -- подытожил Юрка. -- До тиража.
Потом уж поедим.
     -- Ты же обещал нас всех кормить рыбой, -- заметила Галя.
     -- Рыбы-то, пожалуйста, ешь сколько угодно.
     -- Да где она?
     -- Финского залива тебе хватит на ужин?
     -- Я не понимаю, что это вы  так  разволновались  из-за  этих  дурацких
денег? -- сказал Димка.
     --  Правда,  чего мы волнуемся? -- улыбнулась Галя. -- Ведь наш капитан
обыграет всех на бильярде, а Алик наводнит местные  газеты  своими  стихами,
балладами, новеллами, баснями, шарадами.
     --  Ты  вроде  струсила,  детка?  Побежишь на телеграф, как говорил эта
дубина Игорь?
     Галя села, подняла голову,  и  лицо  у  нее  стало  таким,  что  ребята
уткнулись в песок.
     --  Что  мне трусить? Разве трусят, когда впервые видят море? И едут на
поезде так далеко и... все вместе? Я ничего не боюсь, когда... Ой, мальчики,
мне сейчас так... Боюсь только женоненавистников. --  Она  открыла  глаза  и
улыбнулась Димке. -- Но, к счастью их не так много.
     -- Судно Янсонса в двух кабельтовых на норд-осте! -- доложил Юрка.
     Димка встал.
     --  Женщины  и  поэты  остаются  на берегу. Человек-амфибия и я идем на
промысел. Сбор в шесть вечера возле автобусной остановки.
     А Галя все сидела с  таким  лицом,  что  просто  не  было  сил  на  нее
смотреть.
     К ногам Димки подкатился волейбольный мяч. Ишь ты, сидит, размечталась!
Актриса! Сидит и будто не видит этих типчиков, что перебрались к ней поближе
со своим мячом.
     -- Уловил? -- сказал Димка Юрке зловеще.
     -- К Галке хотят подклеиться. Ясно.
     Трое  парней,  все как на подбор, стояли и ждали, когда Димка подает им
мяч.
     -- Покажем им?
     -- Пошли.
     Димка небрежно одной рукой поднял  мяч  и,  раскручивая  его,  пошел  к
парням.
     -- Подкинь мне вон на того пижона. Покажем им, чертям, столичный класс!
Ну-ка,  давай, Юрка! Дима-a! Ничего, подождете, дойдет и до вас очередь. Еще
заплачешь, пижончик. Давай, Димка! Юра-а!  Выше!  Узнаете,  как  клеиться  к
нашим  девочкам! Разве Галка -- твоя девочка? Просто товарищ, как Алька. Это
-- ее личное дело. Ей, небось, нравится, что она пользуется  успехом  здесь.
Давай-давай!  Можешь  ты  кинуть как следует? Не нравится мне этот пижончик.
Просто не нравится, и все. Галка здесь ни при чем. Ну, давай!
     Трое парней довольно равнодушно смотрели, как изгалялись Димка и  Юрка.
Наконец  Димка  уловил  темп,  прыгнул  и  ахнул  что есть силы прямо в того
пижончика. Пижончик принял мяч, падая на спину, и покатился, как  заправский
защитник.
     --  Молодец! -- закричала Галка. Димка оглянулся на нее. Открыла глаза,
спящая принцесса! Странно, что вот такие пижончики и пользуются  у  девчонок
самым большим успехом. А взял он здорово. Молоток!
     Мяч  снова  отскочил  к Димке. Он поймал его и бросил далеко в сторону.
Сказал пижончику:
     -- Что вам, места больше нет? У нас тут творческая личность, ему  нужна
тишина и чистый воздух. Понятно?
     Ребята  поговорили  между  собой  по-эстонски, засмеялись и пошли туда,
куда Димка забросил мяч.
     -- Молодец, -- сказала Галя, -- какой ты молодец, Дима!
     -- Слушай, детка. --  Димка  нахмурился.  --  Хочу  тебя  предупредить.
Кончай,  знаешь, свои закидоны глазками и прочие шуры-муры. Мы не собираемся
тут за тебя кашу расхлебывать. Алька, смотри тут за ней!
     Алик, ничего не замечая, словно одержимый, стучал на пишущей машинке.
     -- Ребята сами подошли, -- сердито сказала Галя. -- Что я их, звала?
     -- Ты хочешь сказать, что пользуешься успехом? -- А тебе в конце концов
какое до этого дело? -- Алик, слышишь, Галка пользуется успехом.
     Алик вздрогнул, посмотрел на них, лег на песок и сказал в бороду:
     -- Кому же еще пользоваться успехом, если не ей? Димка не унимался:
     -- Юрка, ты слышишь: Галка-то наша пользуется успехом!
     -- А нет, что ли? -- Юрка проверял  свою  снасть.  --  Ты  думаешь,  не
пользуется?
     -- Конечно, пользуется. Я же и говорю, что пользуется.
     Юрка перекинул через плечо ласты,
     --  Я  считаю,  --  сказал  он,  -- что в нашей школе больше никто и не
пользовался таким успехом, как Галка. Вот, может, еще Боярчук.
     -- Боярчук... Люся? -- встрепенулся Алик. -- Да, да!..
     -- Нет! -- торжественно заявил Димка. -- Боярчук в  счет  не  идет.  Из
нашей  школы  только  Галка  пользуется  настоящим успехом. Боярчук ведь еще
недоразвитая.
     -- В каком смысле? -- Алик сел и уставился на Димку.
     -- В женском смысле, конечно. У Галки уже есть все, чтобы  пользоваться
настоящим  успехом.  А  Боярчук,  -- Димка показал в воздухе, какая она, эта
Боярчук. Плоская, мол.
     Юрка захохотал:
     -- В этом смысла точно!
     Галя переводила взгляд с одного на другого. Она была поражена.  Ребята,
ее  друзья,  впервые  при  ней вели такой разговор. В поезде они трепались о
любви, но это же был обычный треп. А  теперь  они  говорят  так  о  ней!  Ее
друзья! А Димка даже с какой-то злобой. Подлец!
     -- И все-таки глаза у Люси... Боярчук удивительные, -- сказал Алик.
     --  Глаза!  --  засмеялся  Димка.  --  Ха-ха,  глаза!  Что  ты будешь с
глазами-то делать? С одними глазами успеха не завоюешь. Наша Галка  глазами,
думаешь, всех покоряет?
     Галя вскочила и ударила Димку по щеке.
     --  Дурак, дурак, дурак! -- Отбежала в сторону и упала на песок. -- Все
вы дураки и щенки!
     Димка стоял, закрыв рукой щеку и глаз, и одним глазом  смотрел  на  все
вокруг.  В  этот  миг  берег, и лес, и люди выглядели, как десять лет назад,
когда он захлебнулся в воде и на мгновение потерял сознание. После этого все
казалось вот таким, неузнаваемым.
     -- Идиотка! -- крикнул он первое, что пришло  в  голову.  И  сразу  все
стало  на  место.  Галкина золотистая голова покачивалась за бугром. Плачет,
что ли? Вот еще напасть с ней!  А  Алька-то  какого  черта  смотрит,  словно
стервятник?
     -- Янсонс сигналит, -- сказал Юрка, -- пошли.
     Алик  с  минуту  смотрел  им  в  спины, потом побежал и рванул Димку за
плечо.
     -- Слушай, ты, ты! -- пробормотал он. -- Ты неправ насчет  глаз!  Глаза
-- зеркало души.
     -- Напиши это в стихах, -- буркнул Димка.
     -- Не прикидывайся, Димка, что тебе наплавать на глаза.
     -- Отстань! Видишь, нам Янсонс сигналит.
     -- Да ладно вам, -- сказал Юрка.
     Они  снова  пошли к воде, но Димка обернулся. Бородатый черт смотрел им
вслед. Теоретик! Любви нет. Удовлетворение половой потребности. А сам  готов
разреветься из-за глаз этой Боярчук.
     -- Слушай, Алька, скажи ей, что она права, -- я дурак. И все мы дураки.
Скажи, чтоб не куксилась.
     -- И развези там киселя побольше, -- добавил Юрка.

     --  ХОРОШО,  ВЫ  ДУРАКИ, -- сказала Галя, -- я это давно знала, но я не
знала, что вы такие.
     -- Понимаешь, -- Алик заглянул ей  в  глаза,  --  Димка  стал  какой-то
странный. По-моему, он что-то затаил.
     -- Ты уверен? -- воскликнула Галя. -- По-твоему, он что-то затаил?
     Она  посмотрела  в  море.  Там, довольно далеко от берега, стояло судно
Янсонса. По мелководью к нему бежали Юрка  и  Димка.  Устроили  вокруг  себя
настоящее  безобразие,  тучи брызг поднимают. Вот стало трудно бежать. Идут.
Поплыли. Неужели Димка что-то затаил? Неужели это возможно?
     -- Я подозреваю, -- сказал Алик, -- я не хочу  тебе  говорить,  это  не
по-товарищески, но мне кажется...
     --  Алька,  можно  тебя  дернуть  за  бородку?  Можно, а? Ну, миленький
Алинька, можно разочек? Всего один разик?

     -- ХОРОШЕЕ СУДНО У ЯНСОНСА,  --  сказал  Димка,  --  и  сам  он  дядька
хороший.
     -- А что такое анималист? -- спросил Юрка.
     -- По-моему, это что-то из зоотехники.
     Янсонс  сидел  на  корме  своей  голубой  моторки. Издали, в курточке и
восьмиугольной фуражке, он был похож на юношу. Моторка покачивалась  на  вол
нах. Голубые тени скользили по ее корпусу. Солнце отсвечивало вокруг в воде,
вращалось  маленькими волчками. Янсонс, загадочный анималист, сидел на корме
и улыбался подплывающим ребятам из-за своей трубки.

     "СТУЧИТ И СТУЧИТ. Какой смешной этот Алик!" -- подумала Галя.
     Она уже два раза выкупалась.  Поиграла  в  волейбол  с  теми  ребятами.
Ребята  оказались  рабочими  с  таллинского  завода  "Вольта",  Они говорили
по-русски с удивительно милым акцентом. А Алик все стучал на своей  машинке.
"Все-таки  он  молодец!"  --  подумала  Галя,  Сценарист,  беллетрист и поэт
Александр  Крамер  за  эти  два  часа  написал  уже  один  рассказ   и   три
стихотворения;  о  трактористе,  ко  Дню  Военно-Морского  Флота  и  ко  Дню
физкультурника.

     Бронзой мускулов,
     День. звени!
     Будут ли тусклыми
     Наши дни?

     Мускулы-тусклыми! Железная рифма. Отхватят с руками. 48  строчек  по  5
рублей  --  240!  Неплохо  за  два  часа!  Конечно,  это  халтура, но кто не
халтурил? И Маяковский себя смирял, становясь на горло собственной песне.
     Десять окурков валялись рядом с ним на песке. Закуривая новую сигарету,
он поднял вверх свою бородку  (паршивенькая,  надо  сказать,  бороденка!)  и
поправил синий платок на шее.
     "Ну,  а  теперь  начну  что-нибудь  настоящее,  для души. Каюта, Пахнет
табаком.  Шкипер  спит.  Волосы  из  ноздрей,  как  два  маленьких   взрыва.
Заскрежетало.  Закручу психологический узел. Жена, любовница, 17-летний сын,
драка в портовом кабачке.  Напишу  в  манере  сюрреализма  и  пошлю  Феликсу
Анохину  на  рецензию.  Ему  понравится.  Главное -- психический автоматизм,
всегда говорит он. Телеграфный  язык  современной  прозы.  Сделаю  настоящую
модернягу".
     Алик  сунул  окурок  в  песок  и  увидел великолепные остроносые туфли,
медленно передвигающиеся  по  песку.  Штаны  тоже  были  стопроцентные,  без
манжет.  Алик поднял голову выше и ахнул. Мимо него шел знаменитый сценарист
и кинодеятель Иванов-Петров.
     "На ловца и зверь бежит!" -- сразу же подумал Алик.
     Знаменитость отошла метров на десять и со слабым стоном  повалилась  на
песок.
     -- Галка, видишь того человека? -- горячо зашептал Алик.
     --  Шикарный дядечка, -- равнодушно сказала Галя. Она лежала на животе,
болтала ногами в воздухе и читала что-то по театру.
     -- Это же Иванов-Петров!
     -- Иванов да еще и Петров? Не может этого быть.
     -- Темная ты женщина! А еще актрисой собираешься стать!
     Алик вскочил, подтянул шейный платок, пригладил волосы. Темная  женщина
Галка!  Не  знает  Иванова-Петрова!  Это же авангард нашего искусства! Пойду
пожму руку старику. Мы ведь с ним немного знакомы. Болтали тогда о  "Сладкой
жизни". Он рассказывал о фестивале в Каннах, а я тогда сказал...
     Алик  сказал  тогда,  что,  по  его мнению, Феллини -- экзистенциалист.
Правда, Иванов-Петров этого не услышал, потому  что  одновременно  с  Аликом
заговорил режиссер Галанских. Иванова-Петрова окружала целая толпа маститых,
и  Алик  бегал вокруг и вставал на цыпочки. Потом Алик снова сказал, что, по
его мнению, Феллини -- экзистенциалист, но тут заговорили  один  редактор  и
знаменитый  оператор Пушечный. В третий раз до всех дошло. Все посмотрели на
Алика и засмеялись, дубы, а Иванов-Петров, проходя к выходу, хлопнул его  по
плечу.  Знакомство, конечно, шапочное, но почему не поприветствовать старика
Иванова-Петрова? Ему, наверное, бу дет приятно  здесь,  в  Эстонии,  увидеть
своих с "Мосфильма".
     Алик пошел на сближение.
     "Главное,   не   терять  независимости!"  --  думал  он.  Прошел  мимо.
Иванов-Петров лежал на спине. Алик влез по  пояс  в  воду,  окунулся,  пошел
обратно, небрежно хлопая ладонью по воде.
     "Полная  независимость",  -- думал он. Остановился над распростертым на
песке телом и сказал громко:
     -- Ба, да это, кажется Иванов-Петров!
     Сценарист вздрогнул, но глаза не открыл. Алик растерялся.
     -- Ба, да это кажется Иванов-Петров! -- сказал потише. Сценарист открыл
глаза.
     -- Привет! -- сказал Алик и плюхнулся на песок рядом.
     Иванов-Петров протянул ему руку.
     -- Давно здесь? -- спросил Алик независимо, может быть, даже  несколько
покровительственно.
     -- Первый день.
     -- Творческая командировка? Или конференция?
     --  Да  нет,  брат,  --  виновато сказал Иванов-Петров, -- жиры сгонять
приехал. Засиделся. Думаю тут погулять, в теннис поиграть.
     -- Дело! -- одобрительно сказал Алик.
     -- Ты меня прости, брат, --  замялся  кинодеятель,  --  память  у  меня
что-то  стала  слабеть.  Сорока  еще  нет, понимаешь ли, а вот... Ты в каком
жанре трудишься?
     --  Почти  во  всех,  --  ответил  Алик  и   с   ужасом   взглянул   на
Иванова-Петрова. -- В основном сценарии. Думаю стать киносценаристом.
     -- Тяжело, -- вздохнула знаменитость.
     --  Можно  вам  показать?  --  Алик независимо усмехнулся. -- В порядке
шефства посмотрите мои работы?
     -- Давай, брат, -- снова вздохнул Иванов-Петров.

     ЮРКА ПЛЫЛ ПОД ВОДОЙ. Он дышал через трубку и смотрел вниз -- песчаное и
словно гофрированное дно. По дну скользила его  тень,  похожая  на  самолет.
Перед  самым носом, блестя, точно металлическая пыль, прошла стайка мелюзги.
Внизу шмыгнула стайка мелочи покрупнее.
     "Тюлька, -- подумал Юрка. -- Четыре рубля килограмм".
     Дно было совершенно  чистое:  ни  кустика,  ни  камушка.  Черта  с  два
подстрелишь  на  таком  дне! Все равно, что охотиться в парке культуры. Тоже
мне Янсонс, знаток природы, куда привез!  Ага,  кажется,  начинается!  Внизу
появились валуны и лужайки темно-зеленого мха, потом пошли какие-то кустики.
Юрка  посмотрел  наверх.  Там  все сияло ярко и вызывающе. Здесь был другой,
мягкий и вкрадчивый, мир. Юрка чувствовал все свое тело, легко  проникшее  с
этот   чужой   мир.  Он  чувствовал  себя  гордым  и  мощным,  как  никогда,
представителем воздуха и земли в этой иной стихии. Честно говоря, он ни разу
в жизни не охотился под водой и, если уж совсем начистоту, впервые плавал  с
ластами  и  в  маске. Но с детства он был страшно уверен в себе, считал, что
любое дело ему по плечу. В пятом классе на уроке физкультуры он забрался  на
большой  трамплин,  как  будто  это  было  для него самое привычное дело. На
баскетбольной площадке он чаще всех бросал по кольцу из любого положения. Он
был самым высоким в классе, самым сильным, и он  был  кандидатом  в  сборную
молодежную.
     "Покупайте  свежемороженую  камбалу.  Вкусно,  питательно", -- вспомнил
Юрка плакат в магазине на их улице, когда увидел внизу несколько  круглых  и
плоских  рыб.  Он  нырнул,  поднял  ружье  и выстрелил в самую крупную. Рыбы
трепыхнулись и исчезли. Гарпун тоже пропал. А тут еще ахнул с моторки Димка.
Он нырнул до самого дна, толкнул Юрку в плечо и, выпуская пузырьки, вознесся
вверх. Наловишь с ними рыбы, с этими типами, Янсонсом и Димкой!  Но  где  же
гарпун?

     ДИМКА  ЛЕЖАЛ  НА  СПИНЕ.  Волны  поднимали  его, и тогда слева он видел
желто-зеленую полоску берега, а справа-силуэт танкера, волны опускали его, и
тогда он оставался наедине с небом. Вдруг он вспомнил стихи. Виктор  на  юге
часто повторял это:

     С этих пор я бродил
     В полуночном пространстве,
     В первозданной поэме,
     Сложенной почти наобум,
     Пожирал эту прорву,
     Проглатывал прозелень странствий,
     Где ныряет утопленник,
     Полный таинственных дум.

     Вот  жизнь  у  этих утопленников! Наверное, это здорово -- качаться все
время на волнах и быть полным таинственных дум! Но еще лучше  быть  живым  и
вспоминать  разные  стихи про море. Алик знает целую прорву стихов и много о
море. Виктор знает стихи, а Галка -- наизусть "Ромео  и  Джульетту".  Галка,
Галка,  какой  ты  молодец, что дала мне по шеке! Как это хорошо получилось!
Как здорово все -- я в море, а она на берегу.
     Волна подбросила Димку. Танкер лез в гору,  а  две  яхты  ползли  вниз.
Пикировала здоровенная, похожая на гидроплан чайка. Совсем рядом подпрыгнула
корма моторки. Две чаечки косо перерезали всю эту вихляющуюся картину и сели
на воду.
     --  "И  летит кувырком и касается чайками дна", -- снова вспомнил Димка
стихи и даже испугался: "Что это сегодня со мной?" Он перевернулся и поплыл.
Вот жизнь!

     ЧАЙКА, ПОХОЖАЯ НА ГИДРОПЛАН, прилетела с моря, изящно сделала  вираж  и
ушла  обратно.  Галя  отбросила книжку и перевернулась на спину. Над головой
прошли ботинки Иванова-Петрова и голые ступни Алика.
     "Мальчики