казал я, - та, что повыше.
   - Эта? - выпятил нижнюю губу Боря. - Ну и что? Рядовой товарищ.
   - Таких тыщи,  - сказал Иван, - во Владике таких пруд пруди. Идешь по
улице - одна, другая, третья... Жуткое дело.
   Мои товарищи зафыркали,  глядя на Люсю,  но я-то видел,  какое она на
них произвела впечатление.
   - Если хочешь, можно вмешаться, - тихо сказал мне Боря.
   Конечно, можно вмешаться.  Так бывает на танцах. Отзываешь его в сто-
рону.  "Простите,  можно вас на минуточку?  Слушай, друг, хорошо бы тебе
отсюда отвалить.  Чего ради?  Прическа твоя мне не нравится. Давай греби
отсюда.  Мальчики, он какой-то непонимающий". А к нему уже бегут его ре-
бята,  и начинается. Глупости все это. Ничего хорошего из этого не полу-
чается.  К тому же,  в общем-то,  это стыд один, хотя и спайка и "все за
одного"...  А Виктор Колтыга - парень на все сто.  Разве он виноват, что
ростом вышел лучше, чем я, и возрастом солидней, и профессия у него зем-
ная? Морякам в любви никогда не везло.
   Люся подняла глаза,  увидела меня и вздрогнула.  Подошла и стала глу-
пости какие-то говорить, как будто никогда и не получала десяти моих пи-
сем со стихами. Я отвечал независимо, цедил слова сквозь стиснутые зубы.
Ладно, думал я, точки над "и" поставлены, завтра мы выходим в море.
   А она  так  ловко подсунула мне свою подружку,  пигалицу какую-то,  и
отошла борт к борту с Виктором Колтыгой.
   - Правда, вы поэт? - спросила пигалица.
   - Еще какой, - сказал я.
   Поэт я, поэт, кому нужен такой поэт?
   Люся с Виктором мелькали за сараями.
   Боря с Иваном издали кивали мне  на  пигалицу  и  показывали  большие
польцы: вот такая, мол, девочка, не теряйся, мол.
   Я посмотрел на нее. Она боролась с ознобом - видно, холодно ей было в
фасонистом пальтишке.  Пальтишко такое,  как мешок, книзу уже, а широкий
хлястик болтается ниже спины.  А личико у нее худенькое и синенькое, на-
верное,  от луны,  наверное, у нас сейчас у всех физиономии синенькие, а
она кусает губы,  как будто сдерживается,  чтобы не заплакать. Мне жалко
ее стало,  и я вдруг почувствовал,  что вот с ней-то у меня есть что- то
общее.
   - Вы, видно, недавно из Европы? - спросил я.
   - Осенью приехала, - пролепетала она.
   - А откуда?
   - Из Ленинграда.
   Она посмотрела на меня снизу, закусив нижнюю губу, и я сразу понял, в
чем дело.  Я для нее не такой, какой я для Люси. Я для нее здоровый вер-
зила в кожаной куртке, я для нее такой, какой для Люси Виктор, я - такой
бывалый парень и сильный, как черт, и она меня ищет, прямо дрожит вся от
страха, что не найдет.
   Я подумал,  что все мои стихи, если внести в них небольшие изменения,
пригодятся и для нее и ей-то уж они понравятся, это точно.
   - Как вас звать-то? Я не расслышал.
   - Нина.
   - А меня Гера.
   - Я расслышала.
   - Вы замерзли?
   - Н-нет, н-ничего.
   - Нина!
   - Что, Гера?
   - У меня здесь очередь за апельсинами.
   - А я уж получила, хотите?
   - Нет, я лучше сам вас угощу. Вы, Нина, не пропадайте, ладно?
   - Ладно, я тут с девочками побегаю.
   - Ладно. А потом мы пойдем в столовую, потанцуем.
   - Потанцуем?
   - Там есть радиола.
   - Правда?
   - Значит, договорились? Не исчезаете?
   - Ну что вы, что вы!
   Она побежала куда-то,  а я смотрел ей вслед и думал, что она-то уж не
исчезнет, это точно, что я сменю киноленту снов и, может быть, это будут
веселые сны.
   Я пошел к столовой.  Еще издали я заметил,  что наша  очередь  сильно
подвинулась вперед. Тут я наткнулся на парня-корреспондента. Он фотогра-
фировал сидящих у костра нанайцев и хоровод вокруг них. Я подождал, пока
он кончит свое дело, и подошел к нему.
   - Много впечатлений, корреспондент? - спросил я его.
   - Вагон.
   - Ну и как?
   - Хорошо здесь у вас,  - как-то застенчиво улыбнулся он. - Просто вот
так! - и показал большой палец.
   - Хорошо? - удивился я. - Что тут хорошего? А, романтика, да?
   - Ну,  может, и не хорошо, но здорово. И романтика - это не то слово.
Летом приеду еще раз. Возьмете меня с собой в море?
   Я засмеялся.
   - Ты чего? - удивился он.
   - Вы не писатель?
   Он нахмурился.
   - Я пока что маленький писатель, старик.
   - Мало написали?
   - Мало.  Всего ничего, - засмеялся он. - Вы, Гера, небось больше меня
написали, несмотря на возраст.
   - А вы знакомы с поэтами?
   - Кое с кем.
   - А с Евтушенко? - спросил я для смеха.
   - С Евтушенко знаком.
   Хватит травить, хотел я сказать ему. Все с запада "знакомы с Евтушен-
ко", - смех да и только.
   Тут я увидел нашего Сакуненко.  Был он с той же женщиной,  она его не
отпускала, все расспрашивала.
   - Ну и дамочка! - ахнул я.
   - Да, - помрачнел корреспондент, - она такая...
   - Васильич! - крикнул я капитану. - Что слышно насчет рейса?
   Он остановился, ничего не понимая, и не сразу заметил меня.
   - Скажи ребятам,  пусть не волнуются!  - крикнул он. - Выходим только
через два дня.
   - А куда?
   - На сайру.
   - Ничего себе, - сказал я корреспонденту. - Опять на сайру.
   - Опять к Шикотану? - спросил он.
   Тут послышались какие-то крики,  и мы увидели, что в очереди началась
свалка.
   - "Зюйд", сюда! - услышал я голос Бори и побежал туда, стаскивая пер-
чатки.

   Глава Х
   НИКОЛАЙ КАЛЧАНОВ

   Танцы в стране Апельсинии,  такими и должны быть танцы под луной, ах,
тальяночка моя,  мать честна, гопак или твист - не все ли равно, разуда-
лые танцы на Апельсиновом плато, у подножия Апельсиновых гор, у края той
самой Апельсиновой планеты,  а спутнички- апельсинчики свистят над голо-
вами нашими садовыми.
   Если бы это было еще вчера! Как бы это было весело и естественно, Бо-
же ты мой! Колька Калчанов, бородатый черт, в паре с Катенькой Кичекьян,
урожденной Пироговой,  друг мужа с женой друга, а еще один дружок испол-
няет соло на транзисторном приемнике. Ах, какое веселье!
   Нет, нет,  истерикой даже не пахло.  Все было очень хорошо, но только
лучше было бы, если бы это было вчера.
   Вдруг кончились танцы. Катя увидела Чудакова.
   - Чудаков! Чудаков! - закричала она.
   Он подошел и пожал ей руку.
   - Ну, как? - спросила Катя.
   - Да что там, - пробурчал Чудаков, - третью кончаем.
   - Кончаете уже?  - ахнула Катя и вдруг оглянулась на нас  с  Сергеем,
взяла под руку Чудакова и отвела его на несколько шагов.
   Она казалась маленькой рядом с высоким и нескладным Чудаковым,  прямо
за ними горел костер,  они были очень красиво подсвечены. Она жестикули-
ровала  и серьезно кивала головой,  видно,  выспрашивала все досконально
про своего Арика, как он ест, спит и так далее.
   Мы были такими друзьями с Ариком,  с Айрапетом - особой нужды друг  в
друге не испытывали,  но когда случайно встречались,  то расставаться не
хотелось.
   А как-то был случай, летом, ночью, когда все уже отшумело, но еще тя-
нуло  всякой  гадостью от асфальта и из подъездов,  а под ногами хлюпали
липкие лужицы от газировочных автоматов, а в светлом небе висела забытая
неоновая вывеска, тогда я стал говорить что-то такое о своих личных ощу-
щениях,  а Арик все угадывал, все понимал и был как-то очень по-хорошему
невесел.  И все мои друзья были с ним на короткой ноге, и я с его друзь-
ями.
   Где и когда он нашел Катю - не знаю. Я увидел ее впервые только в са-
молете.  Айрапет позвонил мне за день до отъезда и предложил: "Давай по-
летим вместе,  втроем?" - "Втроем,  да?" - спросил я.  "Да,  втроем, моя
старуха летит со мной".  - "Твоя старуха?" - "Ну да, жена". - "А свадьбу
замотал, да?" - "А свадьба будет там. Мы еще не расписались".
   И вот мы втроем совершили перелет в тринадцать  тысяч  километров,  в
трех самолетах различных систем: Ленинград-Москва - "Ту-104", Москва-Ха-
баровск - "Ту114", Хабаровск-Фосфатка - "ИЛ-14". Они учили меня играть в
"канасту", и я так здорово обучился, что даже над Свердловском стал сры-
вать все банки, и карта ко мне шла, и я был очень увлечен, и даже перес-
тал подмигивать стюардессам,  и не удивлялся Катиным взглядам,  а только
выигрывал, выигрывал и выигрывал.
   Над Читой Айрапет ушел в хвост самолета,  мы отложили карты, и я ска-
зал Кате:
   - Ну и девушка вы!
   - А что такое? - удивилась она.
   - Высший класс! - сказал я ей. - Большая редкость.
   И еще  что-то  такое  сказал в этом же роде,  просто для того,  чтобы
что-нибудь сказать,  пока Айрапет не вернется из хвоста. Она засмеялась,
я ей понравился.
   В общем, все это началось потом. Все, что кончилось сегодня.
   Сергей стоял, прислонившись к стене столовой, засунув руки в карманы,
изо рта у него торчала погасшая сигарета "Олень", он исподлобья с траги-
ческой мрачностью смотрел на Катю.  Конечно,  это был мужчина. Все в нем
говорило: "Я мужчина, мне тяжело, но я не пророню ни звука, такие уж мы,
мужчины".  Жаль только, что транзистор в это время играл что-то неподхо-
дящее,  какая- то жеманница пищала: "Алло! Ага! Ого! Но-но!" Странно, он
не подобрал себе подходящую музыку. Сейчас бы ему очень подошло "Сикстен
тонс" или что-нибудь в этом роде, что-нибудь такое мужское.
   Я подошел к нему и стал крутить регулятор настройки.
   - Так лучше? - спросил я, заглядывая ему в лицо.
   "До чего же ехидный и неприятный тип,  - подумал я о  себе,  -  может
быть, Сергею действительно нехорошо".
   - Если  хочешь,  можем  поговорить?  - надвигаясь и не глядя на меня,
проговорил он, - поговорим, пока ее нет.
   - Уже поговорили, - сказал я, - все ясно...
   - Я ее люблю, - пробормотал он, резко отвернув свое лицо.
   У меня отлегло от души: все понятно, конечно, Сергей страдает, но как
ему приятно его страдание, как это все отлично идет, словно по нотам.
   - Ничего  удивительного,  - успокоил я его.  - ПолФосфатки ее любит и
треть всего побережья,  и даже на Улейконе я знаю нескольких парней, ко-
торые сразу же распускают слюни, как только речь заходит о ней.
   - Ты тоже? - тихо спросил он.
   - Ну конечно же! - радостно воскликнул я.
   Так. Ничего, проехало. Скользим на грани пошлости, но все пока...
   - Ты пойми,  - сказал Сергей, повернулся и положил мне руки в кожаных
перчатках на плечи,  - ты пойми, Колька, у меня ведь это серьезно. Слиш-
ком серьезно, чтобы шутить.
   Ах ты,  какая досада - это уже что-то южное. Такие два друга с одного
двора, а один такой силач, и вот надо же - приглянулась ему дивчина.
   А между тем я чуть не задохнулся от злобы.  Ты, хотелось мне крикнуть
ему в лицо,  ты - эскимо на палочке!  У тебя это серьезно,  а у половины
Фосфатки,  у трети всего побережья,  у нескольких парней с Улейкона  это
несерьезно, да? А у меня уж и подавно - ведь ты же знаешь все мои инсти-
тутские штучки,  ведь я у тебя весь как на  ладони,  конечно,  мне  ведь
только бы бесчестить жен своих друзей,  хлебом не корми,  дай только это
сделать,  мне ведь что, мне ведь на Катю чихать, это тебе не чихать, вот
у тебя это серьезно...
   - Да, я понимаю, - сказал я, - тебе, конечно, тяжело.
   - Поэтому, старик, я тебе так, тогда... Ты уж...
   - Да ну, чего уж, ведь я понимаю... тебе тяжело...
   - А она...
   - А  она любит только своего мужа,  - чуть-чуть торопливее,  чем надо
было, сказал я.
   - Не знаю, любит ли, но она... ведь ты знаешь...
   - Знаю, - потупил глаза я, - тебе, Сергей, тяжело...
   Тут он протянул мне пачку сигарет,  чиркнул своей великолепной  зажи-
галкой "###Яшззщ",  пламя ее озарило наши печальные лица,  лица двух па-
рубков с одного двора,  и мы закурили очень эффектно в самый  подходящий
для этого момент.
   - А что в таких случаях делают,  Колька? - спросил Сергей. - Спивают-
ся, что ли?
   - Или спиваются, или погружаются с головой в работу. Второе, как при-
нято думать, приносит большую пользу.
   Тут он  выключил свой приемник и посмотрел мне прямо в глаза.  Видно,
до него дошло,  что мы мальчики не с одного двора и он не любимец публи-
ки,  что он напрасно ищет во мне сочувствия и весь этот "мужской" разго-
вор - глупый скетч, что я...
   Я не отвел взгляда и не усмехнулся, понимая, что сейчас мы начнем го-
ворить по-другому.
   Когда смолкла музыка,  вечно его сопровождавшая, его постоянный неле-
пый фон, синкопчики или грохот мотора, в эту секунду молчания мы, кажет-
ся, оба поняли, что наша "дружба" - врозь, что дело тут вовсе не в Кате,
не только в Кате, а может быть, и в ней, может быть, только в ней. В эту
зону  молчания доносились переборы гармошки,  смех и топот ног,  высокий
голос Кати и треск костра.
   - Шире грязь - навоз ползет! - воскликнул кто-то, и мимо нас в облач-
ке алкогольных паров сосредоточенно прошествовала группа тихих мужчин.
   Следом за ними, выкидывая фортели, проследовал Коля Марков.
   - Бичи пожаловали из Петровского порта, - сказал он мне. - Вот сейчас
начнется цирк.
   Бичи остановились возле весов и стали наблюдать за распродажей.  Были
они степенны, медленно курили маленькие чинарики и сплевывали в снег.
   Очередь напряженно следила за ними. Я тоже следил и забыл о Сергее.
   - Сергей Юрьевич! - позвали его.
   В нескольких  шагах от нас стоял,  заложив руки за спину,  приветливо
улыбающийся пожилой человек.  Был он одет  как  обыкновенный  московский
служащий  и  поэтому выглядел в этой толпе необыкновенно.  С лица Сергея
исчезла жестокость.  Он махнул этому человеку и,  широко шагая,  пошел к
нему, а ко мне подошла Катя.
   - Что там у Айрапета? - храбро спросил я ее.
   - Сюда  приехало несколько человек из партии,  а Арик остался там,  -
печально сказала Катя,  глядя в сторону.  - Чудаков говорит, что Арик не
теряет надежды.
   - Да?
   - Они идут по этому распадку с юга на север.  Пробурили уже две сква-
жины, и оба раза получили только сернистую воду.
   - А сейчас?
   - Третью бурят, - она вздохнула. - Маршруты там тяжелые.
   - Но зато это недалеко, - сказал я.
   - Да, недалеко, - опять вздохнула она.
   - Он может приезжатчь иногда.
   - Конечно, он приезжает иногда. Помнишь, ведь он приезжал не так дав-
но на три дня.
   - Когда? - спросил я. - Что-то не помню.
   - Как же ты не помнишь? - пробормотала она. - Он приезжал месяца пол-
тора назад. Ты помнишь все прекрасно! Помнишь! Помнишь! - почти крикнула
она.
   Я пролез под варежку и сжал ее холодные тонкие пальцы. Конечно, я все
помнил.  Еще бы не запомнить - он ходил,  как пьяный,  все три дня, хотя
почти не пил.  А она ходила как с похмелья.  Впрочем,  она пила. В честь
него были сборища у Сергея,  наверное, только он да Эдик Танака не заме-
чали их фальши.
   - Пальчики твои, пальчики... - прошептал я.
   - Пять холодных сосисок,  - засмеялась она,  теряя голову и приближая
ко мне свое лицо. Стоит нам дотронуться друг до друга, и мы теряем голо-
вы и нам уже все нипочем.  Это опасное сближение,  сближение двух крити-
ческих масс, что нам делать?
   Словно бы пушечный выстрел потряс воздух. Через секунду второе потря-
сение донеслось до нас.  Это над нами, над любителями апельсинов, на чу-
довищной высоте перешло звуковой барьер звено самолетов.
   Мы подняли головы, но их не было видно. Сохраняя свое по меньшей мере
странное спокойствие,  уверенное в своей допотопности и извечности,  над
нами стояло ночное небо, декоративно подсвеченное луной.
   У меня закружилась голова,  и если бы не Катина рука,  я, может быть,
упал бы.
   Когда я думаю о реактивных самолетах,  о том, как они, словно болиды,
прочерчивают небо прямо под бородой у дядюшки  Космоса,  земля  начинает
качаться  у  меня под ногами,  и я с особой остротой ощущаю себя жителем
небольшой планеты. Раньше люди, хотя и знали, что Земля - шар, что она -
подумать только! - вращается вокруг Солнца, все же ощущали себя жителями
необозримых пространств суши и воды,  лесов и степей,  и небо,  голубое,
темно-синее и облачное, стояло над ними с оправданным спокойствием и ти-
шиной. Но, право же, довольно этой иронии, ведь на земле найдутся бесно-
ватые пареньки, способные взорвать все это к чертям. Но, право же, к че-
му мудрить, ведь через несколько месяцев в океане, на берегу которого мы
стоим,  мозговики дадут команду,  и мальчикиспортсмены ее примут, и нач-
нутся очередные упражнения игрушечками класса "Земля- смерть".
   А мы стоим в очереди за апельсинами. Да, мы стоим в очереди за апель-
синами! Да, черт вас возьми, мы стоим за апельсинами! Да, кретины-мозго-
вики,  и вы, мальчикиумники, я, Колька Калчанов, хочу поесть апельсинчи-
ков,  и в моей руке холодные пальцы Кати! Да, я строю дома! Да, я мечтаю
построить собственный город!  Фиг вам!  Вот мы перед вами все, мы строим
дома, и ловим рыбу, и бурим скважины, и мы стоим в очереди за апельсина-
ми.
   У меня есть один приятель,  он ученый, астроном. У него челюсти как у
бульдога,  а короткие волосы зачесаны на лоб. Колпак звездочета ему вряд
ли пойдет. Однажды я был у него на Пулковских высотах. Мы сидели вечером
в  башне  главного рефрактора.  Небо было облачное,  и поэтому кореш мой
бездельничал.  Вообще у них,  у этих астрономов, работа, как мне показа-
лась,  не пыльная. Вот так мы сидели возле главного рефрактора, похожего
на жюльверновскую пушку,  и Юрка тихонько насвистывал "Черного  кота"  и
тихонько рассказывал мне о том, что биологическая жизнь, подобная нашей,
земной, явление для вселенной, для материи в общем-то чуждое.
   В общем-то,  старина,  понимаешь ли, все это весьма зыбко, потому что
такое стечение благоприятных условий, как у нас на Земле, с точки зрения
новейшей науки,  понимаешь ли,  маловероятно, кратковременное исключение
из правил.  Ну, конечно, все это во вселенских масштабах, для нас-то это
история,  а может быть,  и тысячи историй, миллион цивилизаций, в общем,
все нормально.
   - Ты давно об этом знаешь? - спросил я его.
   - Не так давно, но уже порядочно, и не знаю, а предполагаю.
   - Поэтому ты такой спокойный?
   - Да, поэтому.
   Боже ты мой, конечно, я знал, что наша Земля - "песчинка в необъятных
просторах вселенной",  и в свете этого  походы  Александра  Македонского
несколько смешили меня, но сознание того, что мы вообще явление "малове-
роятное", на какое-то время поразило меня, да и сейчас поражает, когда я
об этом думаю. Стало быть, все это чудеса чудес? Бесчисленные исключения
из правил,  игра алогичности? Например, чудо апельсина. Случайные переп-
летения  маловероятных  обстоятельств,  -  и  на дереве вырастает именно
апельсин, а не граната-лимонка. А человек? Подумайте об этом, умники! Вы
же ученые, вы же знаете все это лучше меня, ну так подумайте.
   - Катя, ты чудо! - сказал я ей.
   - А ты чудо-юдо, - засмеялась она.
   - Я серьезно. Ты - исключение из правил.
   - Это я уже слышала, - улыбнулась она с облегчением, переходя к весе-
лости и легкости наших прежних отношений.
   - Ты - случайное переплетение маловероятных обстоятельств, - с дрожью
в голосе проговорил я.
   - Отстань, Колька! Ты тоже переплетение.
   - Конечно. Я тоже.
   - Ого! Ты слишком много о себе возомнил.
   - Пальчики твои,  пальчики... - забормотал я, - маловероятные пальчи-
ки, ты моя милая... Я хочу тебя поцеловать.
   - Ты,  кажется,  совсем того, заговариваешься, - слабо сопротивлялась
она. - Колька, это нечестно, посмотри, сколько народу вокруг.
   Боже ты мой,  вот две случайности - я и Катя, и случайность свела нас
вместе,  и мы случайно подходим друг к другу,  как яблоко к яблоне,  как
суша к воде,  как муж к жене,  но вот - мы не можем даже поцеловаться на
глазах у людей,  и, видно, это действует какой-то другой закон, не менее
удивительный, чем закон случайностей.
   Кто-то дернул меня за плечо.
   - На минутку, Калчанов, - сказал мне потрясающего вида силач без шап-
ки и без шарфа. - Ты полегче, Калчанов, - проговорил он, глядя в сторону
и массируя свои предплечья, - кончай тут клинья подбивать, понял?
   Тут я вспомнил его - это был Ленька Базаревич, моторист из партии Ай-
рапета.
   - Понятно, Леня, - сказал я ему, - ты только не задави меня, Леня.
   Я увидел,  что к нам приближается Сергей Орлов.  Два таких силача  на
меня одного - это уж слишком.