Василий АКСЕНОВ
   АПЕЛЬСИНЫ ИЗ МАРОККО

   Повесть
   Глава 1
   ВИКТОР КОЛТЫГА

   В общем,  лично мне надоело...  Артель "Напрасный труд". Мы пробурили
этот живописный распадок в двух местах и сейчас бурили в третьем. Гиблое
дело - нет здесь ее. Я это чувствую нюхом - как никак уже пять лет шата-
юсь в партиях, на Сахалине был возле Охи, и по Паронаю, и в устье Амура,
и на Камчатке... Насмотрелся я на эти рельефы!
   Ничего я  не  имею против этого распадка,  здесь даже красиво;  можно
горно-лыжную базу построить, на западном склоне отличная трасса для сла-
лома, воздух здесь хороший, а может, и грязи какие-нибудь есть для боль-
ных,  вполне возможно. Целебный источник? Допускаю, стройте, пожалуйста,
санаторий;  боже ты мой,  может,  здесь и золото есть,  может быть, этот
чудный,  живописный, лучший в мире распадок - настоящее золотое дно, мо-
жет,  золота здесь хватит на все сортиры в коммунистическом обществе, но
нефти здесь нет.
   Понятно, я молчал и ничего не говорил Кичекьяну.  И все ребята молча-
ли.  Кичекьян у нас человек новый,  это его первая разведка. В этом году
он окончил Ленинградский горный и приехал к нам сюда начальником партии.
Сейчас  он  сильно психовал,  и поэтому мы молчали.  А хотелось сказать:
"Знаешь что,  Арапет-джан (или как там у них говорят), надо собирать все
хозяйство и сматываться отсюда.  Знаешь,  джан (вот именно, джан), наука
наукой,  а практика практикой".  Но мы молчали, работали, консервы ели -
наше дело маленькое.
   В четыре часа наступила ночь,  и верхушки сопок заблестели под луной,
словно серебряные.  Над кухней уже давно вился дымок,  а по дну распадка
шли наши сменщики, сигналили папиросками.
   - Пошли обедать, товарищ начальник, - сказал я Кичекьяну.
   Но он  только помотал головой.  Он сидел на ящике и кушал хлеб с мас-
лом,  вернее не кушал, а, как говорится подкреплял силы. Масло на морозе
стало твердым, как мыло. Кичекьян отрезал толстые куски, клал их на хлеб
и в таком виде наворачивал. По его худому и заросшему лицу ходили желва-
ки. Он был маленький и тощий, он даже в ватнике и в ватных штанах казал-
ся, как бы это сказать... изящным. Временами он откладывал хлеб и масло,
дышал на руки,  а потом снова принимался за свое дело.  Потом он встал и
заорал:
   - Луна, плыви в ночном просторе, лучи купая в море...
   Конечно ему было нелегко здесь, как человеку южному.
   Я тоже был человек южный,  из Краснодара,  но за восемь лет (три года
армии  и пять лет на гражданке) я тут порядком акклиматизировался.  Воз-
можно,  летом я поеду в отпуск и проведу его у матери в Краснодаре.  Из-
вестно каждому,  что в Краснодаре самые красивые девчата в Союзе. Причем
это не реклама,  а если бы еще наших девчат приодеть  получше,  то  все:
пришлось  бы  пустить в Краснодар еше несколько железных дорог,  шоссе и
построить международный аэропорт. Я часто думаю о Краснодаре и о красно-
дарских девчатах, и мысли эти появляются в самые желтые дни. В пятьдесят
девятом на Устье-Майе, когда замело перевал и мы три дня лежали в палат-
ке и на зубариках играли,  я представлял себе,  как я, отпускник, ранним
летним утром гуляю себе по краснодарскому колхозному рынку,  и грошей  у
меня  полно,  и есть не хочется,  а впереди еще вечер,  когда я пойду на
танцплощадку, где тоненькие и рослые девчата уставятся на меня - какой я
стильный,  и  видно,  что не дурак,  и самостоятельный,  - в общем,  па-
рень-гвоздь.
   Сейчас, спускаясь к лагерю на дно распадка,  я тоже думаю о Краснода-
ре,  о женщинах,  о горячих пляжах,  об эстрадных концертах под открытым
небом, о джазе Олега Лундстрема... Мне приятно думать, что все это есть,
что на земном шаре имеется и еще кое-что кроме этого потрясающего,  вол-
шебного, вонючего распадка.
   На кухне мы здорово наелись и сразу осоловели,  захотели спать.  Леня
Базаревич, по своему обыкновению, отправился купаться, а мы влезли в па-
латку и, значит, водрузили свои тела на закрепленные за каждым койки.
   Когда наша смена одновременно стаскивает валенки, тут хоть святых вы-
носи.  Свежему  человеку  впору надеть кислородную маску,  но мы ничего,
смирились, потому что стали вроде бы как братья.
   Юра, Миша и Володя как бухнулись на свои плацкарты, так сразу и загу-
дели,  запели,  засопели.  Это они только настраивались. Потом началось!
Когда они храпят, кажется, что работают три перфоратора. Причем комедия:
как один перестанет храпеть,  так и второй прекращает и третий - стоп! А
по новой начинают тоже одновременно.  Если бы я жил в  капиталистической
стране,  я бы этих трех молодых людей зверски эксплуатировал:  показывал
бы их в цирке и заработал бы кучу фунтов стерлингов или лир.
   Мне тоже хотелось спать,  но надо было сделать еще одно дельце. Я за-
жег  карманный  фонарик  и под его тусклый свет стал писать письмо одной
краснодарской девчонке,  которая в этот момент, можешь себе представить,
находилась в каких-нибудь семидесяти четырех километрах от меня. Девчон-
ку эту звали обыкновенно - Люся Кравченко.  Познакомился я с ней прошлой
весной, когда "Кильдин" привез сезонниц на рыбокомбинат. Обычно к приез-
ду сезонниц все ребятишки в радиусе двухсот километров начинают наводить
блеск  на свою аммуницию,  стригутся под канадскую полечку и торопятся в
порт Петрово на всех видах транспорта, а то и на своих на двоих. Еще бы,
ведь это для нас сенсация - сразу двести или триста новых невест!
   В тот раз тоже много парней понаехало в Петрово.  Все гуляли по глав-
ной улице в ожидании парохода и делали вид,  что попали  сюда  случайно,
или по делам, или с похмелья. Однако все эти мудрецы оказались на прича-
ле,  когда "Кильдин" стал швартоваться, и все смотрели, как невесты схо-
дили по трапу, а потом повалили за ними на главную улицу, а к вечеру все
"случайно" оказались на рыбокомбинате.
   Там я и заприметил Люсю Кравченко.  Ну, сделал дватри виража, а потом
пошел на сближение.  "Откуда,  землячка?" - спрашиваю.  Это у меня такой
прием.  А она вдруг - бац:  "Из Краснодара". Каково? Даже врать не приш-
лось.  Весь вечер мы с ней гуляли, и мне было грустно смотреть в ее чер-
ные глаза,  а ее загорелые руки вызывали в моей памяти пионерский лагерь
на Кубани и песенку "Джон-Грей,  силач-повеса". И я думал о том, что мне
уже двадцать шестой год, а у меня ни кола ни двора, и я весь вечер зали-
вал ей про космические полеты и про относительность времени, а потом по-
лез к ней обжиматься. Ну, она мне врезала по шее.
   Потом мы ушли в экспедицию,  и в экспедиции я о ней не думал, а думал
по обыкновению о краснодарских девчатах,  но почему-то все краснодарские
девчата на этот раз были похожи на Люсю.  Просто сто тысяч ЛюсьКравченко
смотрели  на  меня,  когда  я,  стильный,  умный и самостоятельный,  па-
рень-гвоздь, поднимался на танцплощадку в парке над Кубанью.
   Осенью я ее встретил на вечере отдыха в Доме культуры моряков в порту
Талый.  Честно,  я  был удивлен.  Оказалось,  что она решила остаться на
Дальнем Востоке,  потому что здесь,  дескать, сильнее ощущается трудовой
пульс страны.  Она работала каменщицей и жила в общежитии в поселке Шла-
коблоки. Ну, там, училась заочно в строительном техникуме, ну, там, тан-
цевала в хореографическом кружке - все как полагается. Она была расфуфы-
рена черт знает как, и за ней увивались один морячок по имени Гера, сов-
сем молодой парнишка,  года так с сорок второго, и знаменитый "бич" (так
на морских берегах называют тунеядцев) из Петровского  порта  по  кличке
Корень. Я им дал от ворот поворот. Весь вечер я рассказывал ей про Румы-
нию, какой в Трансильвании виноград и какой скачок там сделала текстиль-
ная промышленность, и про писателя Михаила Садовяну. Потом я провожал ее
в автобусе в эти знаменитые Шлакоблоки и смотрел искоса на ее профиль, и
мне было грустно опять, а иногда я злился, когда она тоненько так улыба-
лась. Уж не знаю, из-за че
   Возле барака я ее обжал.  Ну, для порядка она мне врезала пару раз по
шее.  Ладошки у нее стали твердые за это время. Потом оказалось, что мне
негде ночевать, и я всю ночь, как бобик, сидел на бревнах возле ее бара-
ка,  а тут еще пошел мокрый снег,  и я всем на смех подхватил воспаление
легких.  Месяц я провалялся в Фосфатогорске в больнице, а потом ушел вот
в  эту знаменитую экспедицию под командованием "гениального ученого" Ай-
рапета Кичекьяна.
   Значит, надо было мне сделать еще одно дельце перед тем,  как  упасть
на койку и тоненько, деликатно засвистеть в две ноздри в противовес этим
трем перфораторам.
   Я писал Люсе,  что она, конечно, может меня презирать, но должна ува-
жать как человека,  а не собаку, и, поскольку у нас уже установились то-
варищеские отношения,  пусть все-таки ответит на мои письма и сообщит об
успехах.
   Я написал это письмо и задумался. Боже ты мой, мне стало страшно, что
жизнь моя вдруг пойдет под откос!  Боже ты мой,  а что,  если в мире нет
ничего,  кроме этого распрекрасного распадка?  Боже ты мой, а вдруг все,
что было раньше в моей жизни,  мне только снилось,  пока я спал двадцать
шесть лет на дне этого распадка, и вот сейчас я проснулся, и ковыряю его
все это время уже третий раз,  и ничего не нахожу,  и так  будет  теперь
всегда?  Вдруг это какой-нибудь астероид,  затерянный в "одной из весьма
отдаленных галактик",  и диаметр у него семьдесят три  километра,  а  на
семьдесят четвертом километре вместо поселка Шлакоблоки - пропасть,  об-
рыв в черное космическое пространство? Такое было со мной впервые. Я ис-
пугался.  Я не знал, что со мной происходит, и не мог написать адреса на
конверте.
   Я прильнул к нашему маленькому окошечку, размером со школьную тетрад-
ку,  и увидел,  что Ленька Базаревич все еще купается в серебристых сне-
гах.  Нагишом барахтается под луной,  высовывает из снега  свои  голубые
полные ноги. Ну и парень этот Базаревич, такой чудик! Он каждый день это
проделывает и ходит по морозу без шапки и в одном только тонком  китайс-
ком свитере. Он называет себя "моржом" и все время агитирует нас занять-
ся этим милым спортом. Он говорит, что во многих странах есть ассоциации
"моржей",  и переписывается с таким же, как и он сам, психом из Чехосло-
вакии.  У них с этим чехом вроде бы дружеское соревнование и обмен  опы-
том.  К примеру,  тот пишет:  "Дорогой советский друг! Вчера я прыгнул в
прорубь и провел под водой полчаса.  Выйдя из воды и как следует обледе-
нев,  я  лег  на снег и провел в нем час.  Превратившись таким образом в
снежную бабу,  я медленно покатился по берегу реки в  сторону  Братисла-
вы..." Конечно,  получив такое письмо,  наш Леня раздевается и бежит ис-
кать прорубь, чтобы дать чеху несколько о
   Базаревич встал,  потянулся,  потер себе снегом уши и  стал  надевать
штаны.  Я написал на конверте адрес: "Поселок Шлакоблоки, Высоковольтная
улица, фибролитовый барак N7, общежитие строителей, Кравченко Л."
   Если она не ответит мне и на это письмо,  то все - вычеркну тогда  ее
из своей личной жизни. Дам ей понять, что на ней свет клином не сошелся,
что есть на свете город Краснодар, откуда я родом и куда я поеду летом в
отпуск, и вовсе она не такой уж стопроцентный кадр, как воображает о се-
бе, есть и у нее свои недостатки.
   Вошел Базаревич и, увидев на табуретке конверт, спросил:
   - Написал уже?
   - Да, - сказал я, поставил точки над "и".
   Базаревич сел на койку и начал раздеваться.  Он только и делал в сво-
бодное от работы время, что раздевался и одевался.
   - Тонус потрясающий,  Витька,  - сказал он,  массируя свои бицепсы. -
Слушай,  - сказал он,  массируя мышцы брюшного пресса, - какая хоть она,
твоя Люся? Твоя знаменитая Люсь-Кравченко?
   - Да как тебе сказать, - ответил я, - ростом мне вот так, метр шесть-
десят, пожалуй...
   - Хороший женский рост, - кивнул он.
   - Ну,  здесь вот так,  - показал я,  - и здесь все в порядке. В общем
параметры подходящие.
   - Ага, - кивнул он.
   - Но  и не без недостатков принцесса,  - с вызовом сказал я.  - Задок
мог быть... ну...
   Базаревич вздохнул.
   - А карточки у тебя нет?
   - Есть, - сказал я, волнуясь. - Хочешь, покажу?
   Я вытащил чемодан и достал оттуда вырезку из районной газеты. Там был
снимок, на котором Люся в украинском костюме танцевала среди других дев-
чат.  И надпись гласила:  "Славно трудятся и хорошо,  культурно отдыхают
девушки-строители. На снимке: выступление хореографического кружка".
   - Вот эта, - показал я, - вторая слева.
   Базаревич долго смотрел на снимок и вздыхал.
   - Дурак ты, Витька, - наконец сказал он, - все у нее в порядке. Ника-
ких недостатков. Полный порядок.
   Он лег спать,  и я выключил свой фонарик и тоже лег. В окошко был ви-
ден кусочек неба и мерцающий склон сопки.  Не знаю, может, мне в детстве
снились такие подернутые хрустящим и сверкающим настом сопки,  во всяком
случае,  гора показалась мне в этот момент мешком деда-мороза.  Я понял,
что не усну,  снова зажег фонарик и взял журнал. Я всегда беру с собой в
экспедицию  какойнибудь  журнал и изучаю его от корки до корки.  Прошлый
раз это был журнал "Народная Румыния", а сейчас "Спортивные игры". В со-
тый  раз,  наверное,  я читал статьи,  разглядывал фотографии и разбирал
схемы атак на ворота противника.
   "Поспешность... Ошибка... Гол!"
   "Как самому сделать клюшку".
   "Скоро в путь и вновь в США, в Колорадо-Спрингс..."
   "Как использовать численный перевес".
   "Кухня Рэя Мейера".
   "Японская подача".
   Я, центральный нападающий Виктор Колтыга,  разносторонний спортсмен и
тренер не хуже Рэя Мейера из университета Де-Поль,  я отправляюсь в путь
и вновь в Колорадо-Спрингс,  с клюшкой, сделанной своими руками... Хм...
"Можно ли играть в очках?" Ага,  оказывается,  можно, - я в специальных,
сделанных своими руками,  очках прорываюсь вперед,  короткая тактическая
схема Колтыга - Понедельник - Месхи - Колтыга, вратарь проявляет поспеш-
ность,  потом совершает ошибку, и я забиваю гол при помощи замечательной
японской подачи. И Люся Кравченко в национальном финском костюме подъез-
жает ко мне на коньках с букетом кубанских тюльпанов.
   Разбудили нас Чудаков и Евдощук.  Они,  как были, в шапках и тулупах,
грохотали сапогами по настилу, вытаскивали свои чемоданы и орали:
   - Подъем!
   - Подъем, хлопцы!
   - Царствие небесное проспите, ребята!
   Не понимая,  что происходит,  но понимая, что какое-то ЧП, мы сели на
койках и уставились на этих двух безобразно орущих людей.
   - Зарплату, что ли, привез, орел? - спросил Евдощука Володя.
   - Фигушки, - ответил Евдощук, - зарплату строителям выдали.
   В Фосфатогорске всегда так:  сначала выплачивают строителям,  а когда
те все проедят и пропьют и деньги снова поступят в казну, тогда уже нам.
Перпетуум-мобиле.  Чего ж они тогда шум такой подняли, Чудаков с Евдощу-
ком?
   - Ленту, что ли, привезли? - спросил я. - Опять "Девушку с гитарой"?
   - Как же, ленту, дожидайся! - ответил Чудаков.
   - Компот, что ли? - спросил Базаревич.
   - Мальчики! - сказал Чудаков и поднял руку.
   Мы все уставились на него.
   - Быстренько,  мальчики, подымайтесь и вынимайте из загашников гроши.
В Талый пришел "Кильдин" и привез апельсины.
   - На-ка разогни, - сказал я и протянул Чудакову согнутый палец.
   - Может, ананасы? - засмеялся Володя.
   - Может, бананы? - ухмыльнулся Миша.
   - Может, кокосовые орехи? - грохотал Юра.
   - Может, бабушкины пироги привез "Кильдин" - спросил Леня, - теплень-
кие еще, да? Подарочки с материка?
   И тогда Евдощук снял тулуп,  потом расстегнул ватник,  и мы заметили,
что у него под рубашкой с правой стороны  вроде  бы  женская  грудь.  Мы
раскрыли  рты,  а  он запустил руку за пазуху и вынул апельсин.  Это был
большой, огромный апельсин, величиной с приличную детскую голову. Он был
бугрист,  оранжев  и  словно светился.  Евдощук поднял его над головой и
поддерживал снизу кончиками пальцев, и он висел прямо под горбылем нашей
палатки,  как солнце,  и Евдощук, у которого, прямо скажем, матерщина не
сходит с губ,  улыбался, глядя на него снизу, и казался нам в эту минуту
магом-волшебником, честно. Это была немая сцена, как в пьесе Николая Ва-
сильевича Гоголя "Ревизор".
   Потом мы опомнились и стали любоваться апельсином. Я уверен, что ник-
то  из ребят,  принадлежи ему этот апельсин,  не скушал бы его.  Он ведь
долго рос и наливался солнцем где-то на юге и сейчас был такой,  как  бы
это сказать, законченный, что ли, и он был один, а ведь сожрать его мож-
но за несколько секунд.
   Евдощук все объяснил.  Оказалось, что он добыл этот апельсин в Фосфа-
тогорске, ему уступил его в обмен на перочинный нож вернувшийся с Талого
экспедитор Парамошкин.  Ну,  Евдощук с Чудаковым и помчались сюда, чтобы
поднять аврал.
   Мы повскакали с коек и завозились,  вытаскивая свои чемоданы и рюкза-
ки. Юра толкнул меня в спину.
   - Вить, я на тебя надеюсь в смысле тити-мити.
   - Ты что, печку, что ли, топишь деньгами? - удивился я.
   - Кончай, - сказал он, - за мной не заржавеет.
   Мы вылезли из палатки и побежали в  гору  сообщить  Кичекьяну  насчет
экскурсии в Талый.  Бежали мы быстро,  то и дело сбиваясь с протоптанной
тропинки в снег.
   - Значит, я на тебя надеюсь, Вить! - крикнул сзади Юра.
   На площадке возле костра стоял Кичекьян и хлопал рукавицами.
   - Бросьте заливать,  ребята,  - сказал он, - какие там апельсины. Вы-
пить, что ли, захотелось?
   Тогда мы все обернулись и посмотрели на Евдощука.  Евдощук,  небрежно
глядя на луну и как бы томясь, расстегивал свой тулуп. Кичекьян даже за-
улыбался,  увидев апельсин. Евдощук бросил апельсин Айрапету, и тот пой-
мал его одной рукой.
   - Марокканский, - сказал он, хлопнув по апельсину рукавицей, и бросил
его Евдощуку, а тот метнул обратно. Такая у них произошла перепасовочка.
   - Это вам, - сказал Евдощук, - как южному человеку.
   Кичекьян поднял апельсин вверх и воскликнул:
   - Да будет этот роскошный плод знамением того, что мы сегодня откроем
нефть! Езжайте, ребята. Может быть, и мы туда на радостях заявимся.
   Мы ничего ему на это не сказали и побежали вниз.  Внизу  Чудаков  уже
разогревал мотор.
   Когда едешь  от нашего лагеря до Фосфатогорска и видишь сопки,  сопки
без конца и края, и снег, и небо, и луну, и больше ничего не видишь, не-
вольно думаешь:  куда это ты попал, Витек, думал ли ты, гадал ли в детс-
тве,  что попадешь в такие края? Сколько я уже плутаю по Дальнему Восто-
ку, а все не могу привыкнуть к пустоте, к огромным пустым пространствам.
Я люблю набитые ребятами кузова машин,  бараки и палатки, хоть там топор
можно повесить. Потому что когда один храпит, а другой кушает мясную ту-
шенку, а третий рассказывает про какую-нибудь там деревню на Тамбовщине,
про  яблоки и пироги,  а четвертый пишет письмо какой-нибудь невесте,  а
приемник трещит и мигает индикатором,  - кажется, что вот он здесь, весь
мир,  и  никакие нам беды не страшны,  разные там атомные ужасы и строн-
ций-90.
   Чудаков гнал машину на хорошей скорости,  встряхивая нас на славу. Мы
стукались друг о друга и думали об апельсинах. В своей жизни я ел апель-
сины не один раз.  В последний раз это было в Москве года три  назад,  в
отпуске. Ничего, прилично я тогда навитаминился.
   Наконец мы проехали Кривой Камень,  и открылся лежащий внизу Фосфато-
горск - крупнопанельные дома,  веревочки уличных фонарей, узкоколейка. В
центре города, голубой от лунного света, блестел каток.
   Скатились мы,  значит,  в  этот  "крупный  промышленный  и культурный
центр",  в котором жителей как-никак пять тысяч человек,  и  Чудаков  на
полной  скорости начал крутить по совершенно одинаковым улицам среди со-
вершенно одинаковых четырехэтажных домов.  Может,  и мне придется жить в
одном  из этих домов,  если товарищ Кравченко найдет время оторваться от
своей общественной деятельности и ответить на мои  серьезные  намерения.
Не знаю уж, как я свой дом отыщу, если малость выпью с получки. Придется
мету какую-нибудь ставить: "Жилплощадь занята. Глава