роятные вещи.
   Он дал нам возможность налюбоваться на него, а потом стал греть Кати-
ны руки.
   - Доволен? - сказал он мне. - Доказал мне, да? Высек меня, да?
   - Угости меня чем-нибудь, Сережа, - попросил я.
   - Пей, - он кивнул на бутылку.
   Я выпил.
   - Женщине сначала наливают.
   - Моя ошибка, - сказал я. - Давай, значит, так: ты грей женщине руки,
а я буду наливать женщине.
   Он выпустил ее руки.
   - Удивляешь ты меня, Калчанов.
   Катя подняла рюмку и засмеялась, сузив глаза.
   - Он тебя еще не так удивит,  подожди только. Сегодня день Калчанова,
он всех удивляет, а завтра он еще больше всех удивит.
   - Катя, - сказал я.
   - Ты ведь думаешь,  он просто так, - продолжала она, - а он не просто
так. Он талант, если хочешь знать. Он - зодчий.
   Я молчал, но мысленно я хватал ее за руки, я умолял ее не делать этой
вивисекции, не надо так терзаться, молчи, молчи.
   - Это ведь только так кажется, что ему все шуточки, - продолжала она.
- У него есть серьезное дело, дело его жизни...
   - Неужели в самом деле?  - поразился Сергей,  с удовольствием помогая
Катиному самоистязанию.
   - Конечно. Он дьявольски талантлив. Он талантливей тебя, Сережа.
   Сергей вздрогнул.
   - Пойдем-ка танцевать, - сказал я, встал и потащил ее за руку.
   - Ты зачем это делаешь? - спросил я, обнимая ее за талию.
   Она усмехнулась.
   - Пользуюсь напоследок правом красивой женщины.  Скоро я стану такой,
что вы все со мной и разговаривать не захотите.
   От нее пахло апельсиновым соком,  и вся она была румяная, юная, прямо
пионервожатая из "Артека", и ей очень не шел этот тон "роковой женщины".
Мы  затерялись в толкучке танцующих,  казалось,  что нас никто не видит,
казалось,  что за нами никто не наблюдает,  и мы снова неумолимо сближа-
лись.
   Крутился перевернутый  фужер  на  проигрывателе,  края пластинки были
загнуты вверх, как поля шляпы, но всетаки звукосниматель срывал какие-то
хриплые странные звуки. Я не мог различить ни мелодии, ни ритма, не раз-
бирал ни слова, но мы все-таки танцевали.
   - Успокоилась?
   - Да.
   - Больше этого не будет?
   Я отодвинулся от нее, насколько позволяла толкучка.
   - Давай, Катерина, расставим шашки по местам, вернемся к исходной по-
зиции. Этот вариант не получается, все ясно.
   - Тебе легко это сделать?
   - Ну,  конечно.  Все  это ерунда по сравнению с теми задачами,  кото-
рые...  Точка. Ведь ты сама сказала: у меня есть большое дело, дело моей
жизни.
   - А  у меня есть прекрасная формула:  "Но я другому отдана и буду век
ему верна". И кроме того, я преподавательница русского языка и литерату-
ры.
   - Ну вот и прекрасно!
   - Обними меня покрепче!
   Без конца  повторялась  эта загадочная пластинка,  ее ставили снова и
снова, как будто весь зал стремился к разгадке.
   - Этот вечер наш,  Колька,  договорились?  А завтра - все.  Не каждый
день приходят сюда пароходы с апельсинами.
   Горит пламя - не чадит.
   Надолго ли хватит?
   Она меня не щадит,
   Тратит меня, тратит...
   Я вспомнил тихоголосого певца,  спокойного,  как астроном.  Мне стало
легче от этого воспоминания.
   Жить не вечно молодым,
   Скоро срок догонит,
   Неразменным золотым
   Покачусь с ладони...
   Я построю города, и время утечет. Я сбрею бороду и стану красавцем, а
потом заматерелым мужиком,  а потом... Есть смысл строить на земле? Есть
смысл?
   Потемнят меня ветра,
   Дождиком окатит.
   А она щедра, щедра,
   Надолго ли хватит...
   А пока мы не знаем печали,  не знаем усталости,  и по темному  узкому
берегу летят наши слепящие фары,  и наши пузатые самолеты, теряя высоту,
садятся на маленькие аэродромы, и в шорохе рассыпающихся льдин, гудя си-
ренами, идут в Петрово и Талый ледоколы, и вот приходит "Кильдин" и мы с
Катей танцуем в наш первый и последний вечер,  а что здесь было  раньше,
при жизни Сталина, помни об этом, помни...
   Катя была весела,  как будто действительно поверила в эту условность.
Она,  смеясь, повела меня за руку к нашему столу, и я тоже начал смеять-
ся, и мы очень удивили Сергея.
   - Ты не джентльмен, - резко сказал он.
   Пришлось встать и с благодарностью раскланяться.  Какой уж я джентль-
мен? Сергей изолировался от нас, ушел в себя, и я, подстраиваясь под Ка-
тину игру, перестал его замечать, придвинулся к ней, взял ее за руку.
   - Хочешь знать, что это такое?
   - Да.
   - Если  хочешь  знать,  это вот что.  Это душное лето,  а я почему-то
застрял в городе.  Я стою во дворе десятиэтажного дома, увешанного бель-
ем.  На зубах у меня хрустит песок, а ветер двигает под ногами стаканчи-
ками изпод мороженого.  Мне сорок лет,  а тебе семнадцать,  ты  выходишь
из-под арки с первыми каплями дождя.
   - Простите, керя, - кто-то тронул меня за плечо.
   Я поднял  голову - надо мной стоял здоровый парень с пакетом апельси-
нов в руках. Это был один из дружков Виктора Колтыги, один из партии Ай-
рапета.
   - Вечер добрый, - сказал он и протянул пакет Кате, - это вам.
   Она растерянно захлопала ресницами.
   - Спасибо, но у меня есть. Зачем это?
   - Для вашего мужа Айрапета... Нара...
   - Нарайровича, - машинально подсказала Катя.
   Он поставил пакет на стол.
   - Есть такая индукция, что нефть сегодня ударит. Может, в город прие-
дет ваш муж,  а ему фрукт нужен,  как южному человеку.  - Он помялся еще
немного возле нас,  но Катя молчала,  и он пошел к своему столу. Я заме-
тил, что с их стола на нас смотрят. Я увидел, что в Кате все взбаламуче-
но, что в ней гремит сигнал тревоги, что ей нигде нет приюта, и я принял
удар на себя. Я снова взял ее руку и сказал:
   - Или наоборот,  - дожди,  дожди,  дожди,  переходный вальс в дощатом
клубе.  Я пионер старшего отряда, меня ребята высмеивают за неумение иг-
рать в футбол,  а ты старшая пионервожатая,  ты приглашаешь меня  танце-
вать...
   Сергей ударил меня ногой под столом.  Я несколько опешил: что тут бу-
дешь делать,  если человек начинает себя вести таким естественным  обра-
зом?
   В этот  момент  к нам протолкались с криками и шутками Стасик и Эдька
Танака.  Они свалили на стол свои апельсины, и Эдик стал жаловаться, что
его  девушка  обманула,  не  ответила  на чувство чемпиона,  можешь себе
представить,  и мало того - танцует здесь на его глазах с другим парень-
ком, танцует без конца под одну и ту же идиотскую пластинку.
   - Понимаешь,  я снимаю эту пластинку, а он подходит и снова ставит, я
снимаю,  а он опять ставит. Я его спрашиваю: нравится, да? А он говорит:
слов не могу разобрать.  А все остальные кричат: пусть играет, что тебе,
жалко, надо же слова разобрать. Дались им эти слова!
   - Пейте, ребята, - сказал я, - коктейль "Загадка".
   - Роковая загадка,  - сказал Стасик,  отхлебнув.  - Жалею я,  ребята,
свой организм.
   За столом  воцарилось веселье.  Пришла Эсфирь Наумовна и что-то такое
принесла. Эдька и Стаська рассказывали, с какими приключениями они ехали
и  какой ценой им достались апельсины,  а я им рассказывал о своей бога-
тырской схватке с Костюковским. Сергей все доказывал ребятам, что я сво-
лочь,  они  с ним соглашались и только удивлялись,  как он поведет назад
свой мотоцикл.
   А Катя тихо разговаривала с Эсфирью Наумовной. Я прислушался.
   - Он был такой, - говорила Эсфирь Наумовна, - всякие эти танцы-шманцы
его не интересовали.  Он только книги читал, мой Лева, и не какие-нибудь
романы, а всевозможные книги по технике. У него даже девочки не было ни-
когда...
   Я не знал,  о чем идет речь, но понимал, что не о пустяках. Катя вни-
мательно слушала подвыпившую официантку,  она была бледна,  и пальцы  ее
были сжаты,  не было сил у меня смотреть на нее,  и в это время из толпы
танцующих выплыло заросшее черной бородой лицо Айрапета.
   Катя вскочила. Ее муж, медленно переставляя ноги, подошел к нам.
   - Здравствуй,  девочка,  - сказал он и на секунду прижался щекой к ее
щеке.
   - Арик, дружище! - заорал Сергей, тяжело наваливаясь на стол и глядя,
как ни странно, на меня.
   - Привет, ребята, - весело сказал Айрапет и опустился на стул. - Дай-
те чего-нибудь выпить.
   Я видел, что усталость его тяжела, как гора, что он просто подламыва-
ется под своими улыбками.
   - Коктейль "Загадка", - сказал я и подвинул ему бокал.
   - Что я вам, Угадайка, что ли? - сострил он. - Дайте коньяку.
   Сзади медленно, деликатно приближались люди из его партии. У них пря-
мо скулы свело от нетерпения.
   - Ну, Арик? - спросила Катя.
   - Ни черта! - махнул он рукой. - Сернистая вода. Все напрасно. Завтра
встаем на новый маршрут.
   А ЗАВТРА...
   Кончился апельсиновый вечер.  Будьте уверены, разговоров о нем хватит
надолго. А завтра...
   Впереди пойдут бульдозеры, за ними тракторы-тягачи потащат оборудова-
ние - вышку,  станок, трубы... Может быть, вертолет перебросит часть лю-
дей, и они займутся расчисткой тайги для буровой площадки. К вечеру люди
влезут в спальные мешки и погрузятся в свои мечты. Может быть, Витя Кол-
тыга  найдет  время полистать журнал "Знание - сила",  а уж Базаревич-то
наверняка поваляется в снегу,  а Кичекьян закроет глаза и услышит гремя-
щий фонтан нефти.
   Синоптики предсказывают безветренную погоду.
   - Больше верьте этим брехунам, - ворчат на "Зюйде".
   Вслед за  ледоколом  в шорохе размолотого льда пойдет флотилия сейне-
ров. Ледокол выведет их к теплому течению и даст прощальный гудок. У Ге-
ры Ковалева руки как доски, трудно ему держать карандаш.
   - Талант ты, Гера. Рубай компот, - скажут ему вечером в кубрике Иван,
и Боря, и Валя Костюковский.
   Может, кому-нибудь и помогает крем "Янтарь",  но только не Люсе Крав-
ченко. Поплывут по ленточному транспортеру кирпичи. Все выше и выше под-
нимаются этажи.  Кран опускает контейнеры прямо в руки девчат.  Еще один
контейнер,  еще один контейнер, еще один этаж, еще один дом, магазин или
детские ясли, и скоро вырастет город, и будет в нем памятник Ильичу, и -
после  работы  -  Люся  со своим законным мужем Витей Колтыгой пойдет по
проспекту Комсомола в свою квартиру на  четвертом  этаже  крупноблочного
дома. Вот о чем думает Люся.
   - Эй,  мастер,  нос  обморозишь!  - крикнет Коля Марков задумавшемуся
Калчанову,  и тот вздрогнет, сбежит вниз по лесам, "прихватывая" подсоб-
ников.
   - "Евгений Онегин" - образ "лишнего человека",  продиктует Катя Пиро-
гова тему нового сочинения.
   Кончился апельсиновый вечер.
   Завтра все войдет в свою колею, но пока...

   Глава ХVII
   ВИКТОР КОЛТЫГА

   Все равно  это был лучший вечер в моей жизни.  Индукция меня подвела,
шут с ней. Я сказал Люсе, что люблю находить, наверное, наврал. Я больше
люблю искать.
   - Значит, завтра опять уходишь? - спросила она.
   - Что ж поделаешь.
   - Надолго?
   - На пару месяцев.
   - Ой!
   - Но я буду приезжать иногда. Здесь недалеко.
   - Правда?
   - Впрочем,  лучше не жди. Будет тебе сюрприз. Люська, скажи, ты чест-
ная?
   - Да, - прошептала она.
   Мы вышли из столовой и секунду постояли на крыльце, обнявшись за пле-
чи.
   Луна висела высоко над нами в спокойном темном небе. На площади перед
столовой "Маяк" толпа,  сосредоточенно пыхтя, поедала апельсины. Оранже-
вые корки падали в голубой снег. Бичам тоже немного досталось.
   1962

   СЮРПРИЗЫ
   Записи! Достает Л. Соколов. Герка все знает.
   Что получится, если ежа женить на змее? Ответ: два метра колючей про-
волоки.
   Ее зовут Людмила Гордон. Ого!
   Современный стиль "бибоп" связан с именем головокружительного Чарльза
Паркера.
   Татьяна, ты роковая женщина.
   А ты болван!
   Сама дура.
   В понедельник комсомольское. С занесением в личное, как пить дать.
   Мраморный зал. А0-00-04
   Выпивон -  Герка,  закуску принесут девочки.  Музыку притащат медики,
дух взаимопонимания внесу я.
   Мне тошно.
   Констебль и Тернер похожи на импрессионистов, а жили гораздо раньше.
   Художники хорошие у англичан, мощные писатели, а композиторы? Не знаю
ни одного. Узнать!
   Блок писал:  чтобы понимать лирику,  надо самому быть "немного в этом
роде".
   Позвонить Соколову насчет записей.
   Кирилл, смотаемся в перерыве?
   ?
   На "Плату за страх"?
   !
   Михаил лежал с ногами на диване и читал свою старую записную  книжку,
которая неожиданно обнаружилась в ящике письменного стола. Кажется, мама
за эти три года не притрагивалась к его бумагам. Михаил шевелил пальцами
босых ног и улыбался. Веселое была время. И когда все вместе, и с девуш-
кой, и грусть даже была веселой. Идешь один, тошно тебе, тучи громоздят-
ся на горизонте, и вдруг струя какого-то особенного ветра или запах мок-
рых листьев на бульваре - и тебе хочется рвануться  и  побежатьпобежать-
побежать...  И  бежишь как бешеный (хорошо,  что еще не зажгли фонарей),
заскакиваешь в телефонную будку,  вынимаешь вот эту записную  книжку  и,
услышав чей-то голос, начинаешь басом читать стихи, а сам смотришь стек-
лянным взглядом за черный контур Ленинграда и,  холодея, чувствуешь, что
там море.  Сейчас все как-то иначе.  Время прошло, прошла юность. Сейчас
идет молодость. Зрелая молодость, хе-хе-хе. И вот спустя три года ты са-
дишься к своему старому письменному столу и находишь в нем все так,  как
было. Стол стоит словн
   Михаил отложил записную книжку и обвел глазами  комнату.  В  зеркале,
висящем  на прежнем месте,  отражались голые ступни и раскрытый чемодан.
Михаил прилетел в Ленинград несколько часов назад.  В ушах его еще стоял
грохот и свист невероятной дороги.  Самолет Певек-Магадан, самолет Мага-
дан-Хабаровск, самолет Хабаровск-Москва, самолет Москва-Ленинград. Двад-
цать  четыре  часа  грохота и свиста!  Неистовая техника двадцатого века
проволокла его через весь континет и сбросила на старый  диван,  который
равнодушно и радушно принял в свое лоно хозяина,  маменькина сынка Мишу,
стильного малого Майкла,  двадцать пятый номер факультетской баскетболь-
ной команды.  Словно и не было этих трех лет.  Откуда может знать старая
рухлядь про эти три года?  Старая,  дореволюционная, выцветшая, пообтре-
панная рухлядь? Давно пора все это выбросить отсюда и заменить современ-
ной мебелью. Старые друзья, свидетели нашей жизни! Милые добрые памятни-
ки юности!
   Зазвонил телефон.  Чутко  со стороны мамы,  даже телефон она оставила
здесь. Когда-то Михаил потребовал, чтобы телефон из бывшего кабинета от-
ца  был перенесен к нему в комнату.  Он объяснил,  что телефон необходим
ему для "творческих консультаций".  Тогда они вдвоем с  Кириллом  писали
киносценарий.  И это действительно было очень удобно: не вставая с дива-
на, он мог трепаться с Кириллом, и с Людкой Гордон, и со всем городом, с
кем угодно.
   - Алло!
   - Старик! - завизжал в трубку Кирилл.
   - Это ты, старик? - изумленно спросил Михаил.
   - Конечно, старик, это я.
   - Боже мой, это ты!
   - Ну да, старик.
   - Это ты, старик, черт тебя подери!
   - Ты не помешался, старик, после перелета? - заботливо спросил Кирилл
своим удивительно ребячьим голосом.
   - Прости, старик, последнее письмо я получил от тебя с Урала, поэтому
я и был поражен сейчас.
   - Последнее письмо! - засмеялся Кирилл. - Это было больше года назад,
и ты, конечно, не ответил.
   - Я ответил.  Месяца через три.  Ночевали в Усть- Майе, и я настрочил
тебе целое послание, шедевр эпистолярного жанра.
   - Хорош ответ!  Я получил его через полгода в Питере.  Ребята с Урала
переслали мне его сюда.
   - Какого же черта ты не отвечал?
   - Как раз собирался ответить, старик.
   Они захохотали.  Михаил легко представил,  как трясется от смеха  его
толстый друг, обжора и выдумщик. Наконец Кирилл собрался с силами.
   - Слушай,  старик.  Мне вчера Антонина Сергеевна сообщила, что ты ве-
зешь свои кости обратно, и я уже все обдумал.
   - Ты уже все обдумал! - восхитился Михаил.
   - Все до мелочей.  Собираемся у меня в восемь. Постараюсь, чтобы были
все старики, все, кто сейчас в городе. Есть кое-какие сюрпризики для те-
бя.
   - Выкладывай сейчас.
   Кирилл немного помолчал.
   - Сам увидишь.  Итак,  сэр, без церемоний, просто в смокинге, ровно в
восемь. Тряхнем стариной, а?
   После Кирилла  позвонил Глеб Поморин.  Оказалось,  что он уже знает о
сборище у Кирилла.
   - Я к тебе сейчас приеду, и пойдем вместе, - предложил Михаил.
   - Ладно, приезжай. Только я теперь не там живу.
   - Где же?
   - Ты помнишь адрес Татьяны?
   - Танькин дом?  Еще бы не помнить.  Что? Ты теперь там живешь? Давно?
Два года уже? Сын у вас? Черт бы вас побрал, старики!
   Михаил повесил трубку и стал надевать ботинки.  Он испытывал странное
чувство,  похожее на ревность, хотя никогда не ухаживал за Танькой и ни-
когда...  Нет,  однажды на вечеринке он попытался ее обнять, но это было
просто так.  Ему тогда казалось, что все девчонки в него влюблены. Полу-
чил по щеке.  Очень был расстроен,  а через пять минут целовался с Людой
на балконе.  А Кирилл стрелял в них из водяного пистолета.  В тот  вечер
все словно с ума посходили. Надо будет отыскать Люду, но это потом.
   Михаил оделся  очень  тщательно (пусть не думают,  что на Севере оди-
чал),  поговорил с мамой (Ну, конечно, мамочка, до развода мостов обяза-
тельно. Правда, я повзрослел и поумнел. Да-да, завтра собирай всех родс-
твенников, отдаюсь на растерзание), вышел на улицу, посмотрел, как разъ-
езжаются  такси со стоянки,  вдохнул всей грудью ленинградский воздух (о
да, это ленинградский воздух!) и пошел по проспекту.
   "Я люблю этот город, - подумал он, - и пойду по нему пешком".
   Идти было как-то странно,  он не понимал отчего,  а потом  догадался:
руки не заняты ничем.  Он уже отвык ходить со свободными от ноши руками.
Он долго шел,  пока не вышел на набережную канала, где высился серый Та-
нин дом.  Пошел к дому, с удовольствием стуча каблуками по старым камен-
ным плитам,  и тут увидел Таню.  Она шествовала навстречу и катила перед
собой  детскую коляску.  В коляске стоял и смотрел вперед,  как капитан,
маленький Поморин.  Таня,  как и раньше,  была очень модно одета. Михаил
остановился. Татьяна равнодушно прошла мимо.
   - Здорово, мать, - сказал он.
   Она вздрогнула и обернулась.
   - Мишка!
   И бросилась целоваться.
   "А раньше-то не разрешала дотронуться", - подумал он, целуя ее.
   - Познакомь с Глебовичем, - попросил он.
   - Ваня, это дядя Миша, - сказала Таня.
   - У-у, -грозно сказал малыш.
   - Это он тебя пугает. Он всех незнакомых сначала пугает.
   Михаил протянул малышу шоколадку.
   - Ты с ума сошел! - закричала Таня. - У него всего три зуба, а ты ему
шоколад. - Она посмотрела на этикетку. - Съем сама.
   Они сели на гранитную скамейку. Стали есть шоколад и болтать.
   - Ну, как живешь?
   - А Глеб?
   - Учится на заочном,  на следующий год кончает. Ты его не узнаешь. Он
такой стал...  не такой, как был. Еле уговорила его уйти из рабочего об-
щежития.  Вот видишь, ты даже не знаешь, что он там жил. Только когда я,
-  она  нарисовала пальцем в воздухе,  - только тогда он переехал к нам.
Тесно, из-за этого и ругаемся, наверное, - закончила она задумчиво, гля-
дя в сторону.
   - Танька, а разве вы с Глебом раньше?..
   - Да. Он мне писал стихи.
   - Кто тебе не писал стихов? Я тоже писал.
   - Ты только издевался надо мной.  И в стихах тоже.  Ведь у тебя же не
было ко мне ничего серьезного. Правда, Мишка? Нет, ты скажи прямо.
   - Конечно, не было, - сказал Михаил.
   Появился здоровенный,  неузнаваемый Глеб.  Минуты две Глеб  и  Михаил
хлопали друг друга по спинам и мычали нечленораздельное. Потом вышла Та-
нина мама и увезла Ваню.  Малыш помахал Михаилу ручкой. Супруги Поморины
покосились на Михаила.  Тот изобразил восторг.  Он знал,  что маленькими
надо восторгаться.
   - Ты все-таки надел этот галстук? - ядовито спросила Таня у мужа.
   - Да, я надел этот, - твердо ответил Глеб и посмотрел на нее.
   Второй сюрприз сразил Михаила.  Это была Людмила Гордон в очень широ-
кой блузке, которая, однако, уже ничего не могла скрыть. Люда открыла им
дверь Кирилловой квартиры и,  увидев Михаила, ср