ратическим домом", как характеризовал квартиру Мецената Новакович.
     - Почему  эта  старуха накрывает завтрак  на полу? -  робко  шепнул  он
Новаковичу.
     - О,  это странная история, - с готовностью объяснил Новакович. - У нее
была семья из восьмидесяти двух человек, и все они один за другим умирали, и
всех  их  она  видела  мертвыми на  столе!  И  поэтому с тех пор стол, по ее
понятиям, - святое место, которое не должно оскверняться икрой и коньяком!..
     - Как это удивительно! - воскликнул Куколка. - По-моему, вот  сюжет для
жуткой баллады в стиле Жуковского.
     - И очень просто! Вы бы записали, чтоб не забыть.
     - Ей-Богу, запишу.
     Когда  все,  кроме  забытого Кузи, улеглись на  ковер спинами  вверх  и
принялись за коньяк с икрой, Кузя взвыл:
     - Телохранитель! Сними - или я прыгну вниз и сломаю ногу.
     - Какие у меня мозги?
     -  Замечательные!  Галилей,  Коперник,  Ньютон и  Эдисон  -  причудливо
соединились в твоей черепной коробке.
     - Не люблю грубой лести. Сиди.
     Видя, что явства  и пития исчезают  с поражающей  быстротой, Кузя решил
помочь  себе сам: лег  на верхушку  шкафа  и,  открыв его  дверцы,  принялся
сбрасывать огромные тома "Словаря" с верхних полок на пол.
     Меценат  равнодушно  поглядывал  на такое  варварское обращение  с  его
библиотекой, а Новакович и Мотылек тихо хихикали, ерзая животами по ковру.
     Когда груда сброшенных книг оказалась  достаточной, Кузя повис на шкафу
и сполз вниз, приветствуемый кощунственными словами Мотылька:
     - Сошествие Святого Духа на апостолов.
     Икру ели столовыми ложками из объемистой миски, коньяк пили  из  чашек,
потому что наливание в рюмки отнимало, по  словам Новаковича, массу времени.
Меценат  был щедр,  как  король, и  радушно  потчевал Куколку,  чуть  ли  не
вмазывая ему в рот полные ложки икры.
     Подвыпивший Куколка болтал без умолку:
     -  Я  раньше не  верил в себя, а теперь,  с  сегодняшнего  дня, верю! Я
напишу целую книгу и посвящу ее господину Меценату!
     -  Пиши, старик, пиши,  -  поддакивал  Мотылек. -  Мы тебя не  покинем!
Здорово это у тебя вышло о старушке:
     В лесу старушка
     Сидит в кадушке,
     Скрипит избушка...
     - Позвольте... Вы перепутали...
     - Неважно! Главное - музыка стиха.
     - А что, Куколка? - спросил Новакович. - Что, если переложить эти стихи
на музыку? Я бы и переложил.
     - Да разве вы композитор?
     - Я-то? Вы оперу "Майская ночь" слышали?
     - Но ведь это вещь Римского-Корсакова?!
     - Вот я и говорю - знаете "Майскую ночь" Римского-Корсакова? Так я могу
написать в десять раз лучше!
     - А вы в шахматы играете? - осведомился Кузя.
     - Очень плохо.
     - То-то и оно. Я вам могу дать вперед коня и пешку.
     - Неужели вы так хорошо играете?
     - Замечательно! - скромно заявил Кузя.
     - Он может играть с вами партию не только не глядя на доску, но даже не
спрашивая, какой ход вы сделали.
     - Да как же это так? - изумился Куколка.
     - Догадывается. О, это прехитрая бестия.
     Мотылек нашел нужным сказать и свое слово:
     - Читали мои стихи?
     - А вы тоже... поэт?
     -  Гм...  конечно, не такой, как вы, однако половина моих стихов попала
во все гимназические хрестоматии.
     Один Меценат  молчал,  но  видно  было,  что  он  искренне  наслаждался
беседой,  изредка  расширяя  ноздри,   будто   вдыхая   аромат  невероятного
простодушия, наивности и доверчивости Куколки.
     После  ухи  Меценат  поднял  чашку  за здоровье своего  юного  гостя  и
попросил Мотылька:
     - Сыграй нам Шопена.
     Желание Мецената всегда для всех было  законом. Мотылек вскочил, сел за
рояль и запел очень приятным голосом:
     В степи стоит себе избушка,
     Кругом трава, трава, трава...
     Живет себе в избе старушка.
     И хоть скрипит себе едва,
     Но, в руки взяв вина стакан,
     Танцует все канкан, канкан ..
     -  У  меня  немножко не так... -- попытался  нерешительно  протестовать
Куколка.
     - Я знаю, но по музыке нельзя иначе.
     Развеселившийся Меценат  велел  подать шампанского,  и все с бокалами в
руках спели застольную песню все о той же безропотной старушке.
     Ушел  Куколка,  очарованный  обществом,  крепко потрясая  всем  руки  и
обещая, что он "никогда, никогда не забудет этого чудного дня и что он, если
позволят, будет приходить часто-часто"...
     Когда  амфитрион и его веселые клевреты остались  одни, Новакович  стал
посреди комнаты, засунул руки в карманы и вызывающе сказал:
     - Ну??!!
     -  Этот человек действительно стоит  25  рублей,  -  тоном  специалиста
определил Меценат. - Его нужно прикормить здесь.
     -  Хотите,  я  для смеху напечатаю  его стихи  в журнале?  -  предложил
Мотылек.
     -  Надо  сделать больше,  - подхватил Кузя. - Мы должны сделать из него
знаменитость. Я завтра дам в свою газету о нем заметку.
     -  Одну?  Нужно  дать  ряд  заметок.  А  потом  мы  устроим  вечер  его
произведений!
     Таким   образом   -   однажды   в   сумерки   была   организована   эта
противоестественная  издевательская  кампания,  направленная  против  святой
простоты доверчивого, наивного, глуповатого юноши...


Глава IV. ВООБЩЕ О МЕЦЕНАТЕ



     Странный господин  этот Меценат.  По  существу, неплохой человек, он  с
ранней  юности был  заедаем скукой, и эта  болезнь вела  его  жизнь по самым
причудливым, прихотливым путям.
     Богатство избавляло  его  от прозы добывания средств к существованию, и
поэтому неистощимый запас  дремавшей в нем  энергии  и  пылкой  фантазии  он
направлял в самые неожиданные стороны.
     Много путешествовал, но  без  толку.  Приехав  в  любую страну,  он  не
знакомился с  ней,  как все другие путешественники,  не  осматривал музеев и
достопримечательностей,  а,  осев  где-нибудь  в трущобном  кабачке, заводил
знакомства с рыбаками, матросами,  дружился с  этим  полуоборванным людом и,
угостив  шумную  компанию,  потом с  наслаждением созерцал их бурные  споры,
ссоры и потасовки.
     Горячо любил всякую живую жизнь, но как-то так  случалось, что искал он
ее не там, где нужно.
     Писал  очень   недурные  рассказы,   но   не  печатал   их.   Прекрасно
импровизировал на рояле, но тут же забывал свои творения.
     Временами   целые  дни  валялся  на  диване  с  "Историей   французской
революции" или "Похождениями Рокамболя" в вялых руках, а потом вдруг на него
нападала  дикая  энергия,  и  он носился с компанией  своих  приспешников из
подозрительных трактиров в первоклассные рестораны и обратно, шумя, втягивая
в свою орбиту массу постороннего  народа, инсценируя  ссоры,  столкновения и
разрешая их гомерическим пьянством.
     И потом после двух-трех  таких бурных дней снова тихо опускался на дно,
как безгласный труп утопленника...
     Он  был женат, и это, пожалуй, можно  назвать  самой большой нелепостью
его жизни... Зачем он женился?
     Ответ можно было  найти  один: Меценат  пылко, истерически любил всякую
красоту  -  в  красках  ли,  в  звуке,  в шелесте спелой ржи  или  в текучей
изменчивости подвижного лица прекрасной женщины.
     Поэтому встреча с Верой Антоновной и решила его бестолковую судьбу.
     Она  была  прекрасна  - высокая пышная брюнетка  с  мраморным  телом  и
глазами,   как   две  звезды,   освещавшими   матово-бледное   лицо.   Такой
соблазнительной ножки и трепетных гибких рук Меценат не встречал за всю свою
жизнь, и поэтому он решил вопрос просто:
     - Или эта женщина будет моей, или я умру.
     Из того, что он не  умер, ясно для читателя  решение этой дилеммы в его
пользу.
     Эта  роскошная красавица  была  невероятно ленива,  ум ее  и  тело были
всегда в дремлющем состоянии; поэтому, когда Меценат  впервые ее  поцеловал,
она, полуразбуженная, недоумевающе осведомилась:
     - Чего это вы там возитесь около моего лица?
     Такой вопрос еще больше привел его в восхищение:
     - О, прекрасная мраморная статуя! Это я вас поцеловал.
     - Здравствуйте! Была охота. Неужели это вам доставляет удовольствие?
     -  Слушайте, - пылко сказал Меценат. - Мне бы очень  хотелось, чтобы вы
вышли за меня замуж! Я вижу, вы любите спокойную малоподвижную жизнь - я дам
вам ее! Я  настолько богат, что могу окружить вас  чисто восточной роскошью,
полной неги, лени и наслаждений!
     - А? -  переспросила она музыкальным, но  сонным голосом. - Простите, я
не расслышала.
     И добавила с очаровательной простотой:
     - Я, кажется, задремала... Повторите, что вы сказали.
     Меценат  повторил,  разукрасив  свое  предложение пышными цветами своей
дикой исступленной фантазии.
     - Жениться на мне хотите, что ли? - кратко сформулировала она поток его
красноречия.
     - Да, да, божественная статуя Киприды!..
     - А вы не будете меня... тормошить?..
     - О нет. После медового месяца - полная свобода.
     - Слушайте... только, по-моему, женитьба - это такая возня... Портнихи,
какие-то  документы, обручение. Вы человек очень  приятный,  но... нельзя ли
без этого?
     - Без... чего?
     - Без того, чтобы меня тормошили.
     - Вот что... У вас завтра найдется полчаса свободного времени?
     - Увы, я уж чувствую, что это будут "несвободные  полчаса времени". Чем
вы хотите меня занять?
     -  Я  все  устрою  раньше.  Ваше  дело  только  -  заехать  в   церковь
обвенчаться.
     -  Неужели  это  можно  так просто?  -  поглядела она на него,  приятно
удивленная.
     - Да, да - только полчаса. А потом мы с вами поедем путешествовать.
     - Только поедем  куда-нибудь  подальше. Хорошо? В вагоне  экспресса так
удобно. А вылезешь - бррр... Носильщики, суета, толпа  на вокзале... В отеле
нужно устраиваться... Что вы так на меня смотрите? Послушайте! Неужели я вам
нравлюсь такая?
     -  Больше, чем когда-либо!  Да  ведь  это клад  -  спящая красавица! По
крайней мере, лень помешает вам говорить и делать глупости...
     - А? Что вы говорите?
     Он пылко  целовал  ее,  а  она,  сложив  классически  изваянные руки на
прекрасных коленях, погрузилась в сладкую дремоту...
     После  свадьбы  Меценат сделал все  по желанию  Веры Антоновны: полтора
месяца они носились в экспрессах по всей Европе - он пылкий  влюбленный, она
в  состоянии  сладкой неподвижности  и полудремоты...  Никогда еще в мире не
было большего  контраста между бешено мчавшимся  экспрессом и этим роскошным
неподвижным телом, безмятежно покоящимся в его железных недрах.
     Через полтора месяца эта удивительная пара вернулась, и Меценат любовно
устроил жену на отдельной  квартире, потому  что,  как объяснила  она,  "так
меньше беспокойства".
     Жили они дружно,  потому что Меценат, насытившись первым пылом страсти,
не докучал  ей  своими  посещениями,  снова  погрузившись  в  мир Мотыльков,
Телохранителей и пикников с ухой на дорогом персидском  ковре  в своей дикой
гостиной... Перебесился, благосклонно объясняла нянька, преклонявшаяся перед
Меценатом.


Глава V. О КЛЕВРЕТАХ МЕЦЕНАТА



     Эту   странную   коллекцию  "развратных  молодых   людей,  впоследствии
разбойников"  -  как  называл  своих клевретов  Меценат, пользуясь  ремаркой
Шиллера, - он составлял постепенно...
     Первым к нему пристал Кузя.
     Однажды Меценат сидел в задней комнате темного кафе, играя с незнакомым
унылым старцем в шахматы.
     Кузя, ленивый репортер одной плохо читаемой  газеты,  сидел  тут  же и,
хлопая отяжелевшими веками, следил за игрой...
     После одного из ходов унылого старика Кузя посоветовал:
     - Возьмите у него коня.
     - Что вы,  милый мой! Да ведь тогда он делает королю и королеве "вилку"
и забирает королеву.
     - Ах, да!..  - сконфуженно сказал Кузя. Через  два-три хода Кузя  снова
дал преглупый совет:
     - Двиньте этой пешкой, двиньте!
     - Да ведь тогда король открывается.
     - Ах, да!..
     - То-то вот "ах, да"! -  добродушно сказал Меценат, делая старичку мат.
- Гнилой вы игрок, я вижу. Хотите, сыграем, я вам дам вперед королеву.
     -  Не знаю уж,  как  и быть... - нерешительно  пробормотал Кузя.  -  Уж
больно я плохо играю. По рублику разве одну партию.
     Сыграли.  Кузя  выиграл  с большим  трудом  и усилиями. Сыграли  вторую
партию. Эту Кузя выиграл легче.
     - Нет, королеву вперед мне трудно, - признался Меценат. - Хотите коня?
     -  Давайте  коня, -  после некоторого  колебания  согласился Кузя  и...
выиграл и эту партию.
     -  Желаете  ли на  квит  без  форы?  -  предложил  Меценат,  совершенно
обескураженный таким странным случаем.
     - Желаю, - коротко согласился Кузя и... выиграл.
     На седьмой партии уже  Кузя давал Меценату вперед коня - и к концу игры
толстый бумажник Мецената значительно похудел.
     - А вы ловкий парень, - рассмеялся Меценат, кончая игру.
     -  Да,  я  ловкий, - согласился  Кузя. - А  вам  наука: не играйте  так
азартно с незнакомыми.
     -  Ну  теперь, я надеюсь,  мы  не будем  незнакомы,  -  любезно  сказал
восхищенный его цинизмом Меценат. - Пойдем, я угощу вас ужином.
     - Нет, лучше я угощу. Я совершенно вас обыграл.
     - О, у меня дома еще много денег.
     И, увидев, как Кузя, не вынимая правой  руки из кармана,  пытался одной
левой зажечь спичку о коробку, лежавшую на столе, воскликнул  с неподдельным
восторгом:
     - Послушайте! Вы почти так же ленивы, как моя жена.
     - Шахматный ум, - лаконически пояснил Кузя. - В обычной жизни дремлет.
     - Вы шахматами только и живете?
     - Нет, я репортер в "Голосе  Утра". Если вас кто-нибудь ночью ограбит -
позвоните  ко мне.  Я  опишу это так, что сам преступник  будет плакать, как
дитя.
     После ужина Меценат затащил  Кузю к себе, и до утра за рюмками шартреза
оба  с  приятностью проспорили об Эдгаре По, о лучших способах  обнаруживать
преступления и о красоте донских казачек.
     Оба были энциклопедисты.
     Встреча с Новаковичем произошла при более трагических обстоятельствах.
     В 3 часа ночи в трактире "Иордань" - месте, наименее всего  подходившем
по своему характеру к этому  кроткому библейскому наименованию,  - карманный
вор Гриша с пылом объяснял  заинтересованному Меценату сложные приемы своего
ремесла, демонстрируя способ ощупывания "пассажира", расстегивания пуговиц и
извлечения бумажника.
     Меценат не брезговал  и таким  обществом, потому  что, как сказано было
выше, любил "живую жизнь во  всех ее проявлениях", а карманный вор Гриша был
яркой личностью и специалистом в своей опасной профессии.
     Поэтому  Меценат  забавлялся  новинкой,  как   дитя,  и,  когда  Гриша,
показывая  некоторые позиции правой и левой  руки,  ловко вытащил Меценатовы
золотые часы  уже не с целью демонстрации,  а с корыстолюбивыми намерениями,
Меценат  тут  же,  повторяя  Гришины пассы,  незаметно  извлек из  Гришиного
галстука бриллиантовую  булавку, после чего  оба, хохоча,  как дети, вернули
друг другу вещи по принадлежности.
     -  А вы  тоже ловкий, - отпустил Гриша галантный  комплимент.  - Вам бы
подучиться, могли бы с нами вместе работать.
     Тут  же  он,  окликнутый  товарищем, отошел  на минуту  от  польщенного
Мецената,  а  к  Меценату  приблизился  кроткий,  елейного  вида  мужчина  с
ласковыми глазами и предложил:
     - Не хотите ли перекинуться в картишки? Тут, в задней комнате.  Пойдем,
господин, много выиграть можете, ежели повезет.
     "Шулер, - мелькнуло в голове Мецената, - любопытно с ним сразиться..."
     - Ну что ж, пойдем, - благодушно согласился он вслух.
     И уже собрался идти, как к столу приблизился огромный плечистый студент
в  узкой  порыжевшей тужурке - мирно уплетавший до  этого  объемистое  блюдо
сосисок  с  пивом за соседним  столом, - приблизился  и сказал спокойно,  но
увесисто:
     - Нет, вы с ним не пойдете играть в карты.
     - Почему? - с любопытством осведомился Меценат.
     - Потому что...
     - Послушайте, молодой  человек... - кротко  сказал елейный игрок.  - Вы
лучше бы не мешались не в свое дело, а?
     -  А  ты,  голубчик,  лучше  отойди,  -  не  менее  кротко  посоветовал
атлетический студент.
     У "голубчика" лицо мгновенно изменилось, елейность слетела, как шелуха,
и бешеный волк с горящими, как угли, глазами ощерился и защелкал зубами.
     -  Ну,  ну, брось, - спокойно, но серьезно сказал студент. - Отойди. А!
Чер-р-рт!
     Последующее произошло так быстро, что Меценат не успел бы  сосчитать до
трех: елейный  человек сделал  неуловимое  движение  рукой,  и  в ней  вдруг
сверкнул, будто  бы схваченный  в воздухе, короткий  финский нож.  Он так  и
застыл на весу, потому что студент, сделав не менее неуловимое движение, уже
держал руку "игрока" с ножом немного повыше локтя.
     Студент стоял очень  спокойно, а  "игрок"  вдруг побледнел, и рука  его
задрожала мелкой дрожью...
     - Видишь, чудак... я ж предупреждал.
     - Как вы думаете, -  спросил студент, глядя на Мецената  открытым ясным
взглядом, - сломать ему руку или просто выкинуть его?
     -  Неужели можно сломать?  -  заинтересовался  Меценат, более, впрочем,
академически, как любитель спорта.
     - О, пустяки. Один резкий поворот наружу и... - Нож со звоном выпал  из
посиневшей руки "игрока".
     - Отпустите, - угрюмо сказал он, корчась от боли. - Я уйду.
     -  Иди, милый,  иди с  Богом.  Нечего  тебе  тут делать. Пойди  займись
чем-нибудь другим.
     Когда они остались одни, Меценат спросил:
     - Кто это такой?
     - О,  страшная скотина.  Тот  первый, с которым вы сидели давеча, очень
приличный малый. Обыкновенный вор. В крайнем случае, лишились бы бумажника -
и все, а  этот... и табаком  глаза  засыплет, и  ножичком  ткнет при удобном
случае, не задумываясь. А мы еще не знакомы: студент Новакович.
     Вернувшийся Гриша, узнав, в  чем дело,  в  полной мере подтвердил слова
Новаковича:
     - У нас его тоже не любят... Мы на "мокрое дело" никак не пойдем, а ему
это  -  все равно как "Отче наш" прочитать. Чуть что  - сейчас за "перо"(1),
нехороший человек, наши его  избегают...  Разрешите пощупать ваши мускулы? -
вежливо отнесся он к Новаковичу.
     (1) Перо - на воровском жаргоне - нож. - Примеч. авт.
     -  Сделайте одолжение. Вишь ты, они у меня какие. Это от сахару, да еще
моркови ел я много.
     Тут же он  самым простым  убежденным  голосом  рассказал новым знакомым
такую невероятную, неправдоподобную историю, что и Меценат, и Гриша до упаду
смеялись.
     С  этого дня  Новакович  сделался  неизменным  спутником,  а  иногда  и
телохранителем Мецената во всех авантюрах благодушного скучающего богача.
     Позднее  всех  прилетел  на  Меценатов  огонек  беззаботный  поэт  Паша
Круглянский,  прозванный  Мотыльком,  потому  что  первое  время, являясь  в
компанию даже в десять утра, он неизменно говорил извиняющимся тоном:
     - А я к вам на огонек зашел.
     Впервые обнаружил его Меценат у витрины большого книжного магазина.
     Мотылек  стоял, собирая свое  морщинистое  лицо в  чудовищные складки и
снова распуская их, и вполголоса ругался:
     - Ослы! Подлецы! Скоты несуразные. Черти.
     - Кто это "ослы"? - ввязался Меценат в его телеграфический монолог.
     -  Издатели,  - доверчиво  пояснил Мотылек.  - Что  они выпускают?  Что
печатают? Разве это стихи?
     - А вы, собственно, какие стихи предпочитаете?
     - Свои. Вот послушайте...
     И,  прислонившись  спиной  к   витрине,   Мотылек  принялся  с  пафосом
декламировать какую-то элегическую балладу.
     - Правда, хорошо?
     - Очень. Кстати, хотите привести в порядок мою библиотеку?
     - А у вас большая?
     - Тысячи три томов.
     - Пойдем! - решительно сказал Мотылек, хватая Мецената за руку.
     - Да не сейчас, чудак. Это успеется. Сейчас время завтрака.
     - Пойдем завтракать! - не менее бурно ухватился за эту мысль, а равно и
за руку Мецената Мотылек. - Только вот что...
     Он выпустил  Меценатову руку, вынул тощее портмоне и принялся задумчиво
пересчитывать серебряную мелочь.
     - Гм! Хватит ли на