орудия,  как гитлеровцы, приблизившиеся уже метров на
триста, поднялись в атаку. Их танки стреляли с места, прикрываясь буграми  и
не решаясь идти  в атаку на орудия прямой наводки.  Обе батареи,  не имевшие
стрелкового прикрытия, вели огонь почти в упор, заставили противника залечь,
но гитлеровцы перебежками все же приближались к батареям.
     Старший  лейтенант Беляков  подал команду снимать  орудия и отходить, а
сам  с  группой   артиллеристов,  взявших  карабины  и  пистолеты,   остался
прикрывать  отход.  Стрелять из орудий  было  уже нельзя.  Отбивались  почти
врукопашную,   немцы,   численностью  около  взвода,   подбегали  метров  на
тридцать-пятьдесят. Старший лейтенант Беляков из пистолета застрелил пятерых
гитлеровцев, лейтенант Зайцев - двоих, они чудом не получили даже ранений.
     Вышли  из  боя,  когда  увидели,  что  вся батарея в безопасном  месте.
Лейтенант   Бондарев,  батарею  которого  атаковало  до  роты   гитлеровцев,
отбивался из орудия, сколько было можно, остался с группой бойцов прикрывать
ее отход и погиб в самом конце боя.
     Минометная батарея, позиции которой были на южных склонах высоты,  вела
огонь беспрерывно, посылая мину за  миной в атакующих гитлеровцев, но и к ее
позициям они приблизились метров  на сто. Лейтенант Владимир Тумас, командир
минометного взвода, у которого, казалось, было два выхода, оставить минометы
и  браться за карабины или отходить, бросив при этом матчасть,  нашел третье
решение.
     - Подкладывай под станины камни! - приказал он своим  расчетам, которые
еще опускали мины в стволы, сидя на корточках, а то и полулежа.
     Несколько человек,  поняв  мысль  лейтенанта,  быстро закатили  крупные
булыжники под плиты, и стволы минометов встали почти вертикально.
     Гитлеровцы,  подбежавшие  к  позициям  батареи  Тумаса, были  буквально
сметены разрывами нескольких мин,  выпущенных беглым огнем. Лейтенант Тумас,
командовавший  огнем все это  время, несколько минут, пока  закатывали камни
под  плиты, был  в страшном напряжении,  потому что одна минута  промедления
стоила  бы жизни  им  всем: немцы  бежали  на них,  не стреляя,  намереваясь
расстрелять в  упор  или  взять живыми. Он с  наслаждением  смотрел, как  от
разрывов   мин  в  небо  летят  клочки  тел,  остальные   атакующие,  словно
споткнувшись,  залегли, а  еще  через  минуту-другую всего несколько человек
убегали от позиций  минометной роты.  Лейтенант Тумас огляделся по сторонам:
"Если бы нас сейчас смяли, то немцы прорвались бы на высоту".
     Рота противотанковых ружей лейтенанта Николая Пизова еще  в первые часы
боя  подавила  огонь  трех  дзотов.  Во  время  контратаки  гитлеровцев  она
оказалась на северных склонах высоты и, когда им навстречу с окраины Мценска
побежали остатки батальона Настеко, за ними поползли три немецких танка,  то
лейтенант  Пизов приказал стрелять  из  ружей и  по немецкой  пехоте,  и  по
танкам. Гитлеровцы,  атаковавшие  на этом  участке ротой, попали  под хорошо
организованный огонь из противотанковых  ружей, патроны которых разрывались,
если попадали в человека. Гитлеровцы быстро смешались и залегли. Встали и их
танки, стреляя с места, но стояли, не рискуя получить  в корпус  бронебойный
патрон. Лейтенант Пизов был ранен в  руку, но из боя не  выходил до тех пор,
пока гитлеровцы не отошли вместе с танками.
     Подполковники Владимирский и Трушников  добежали до высоты  в то время,
когда батареи Белякова  и Бондарева, минометчики  Тумаса и пэтээрщики Пизова
отбивали контратаки гитлеровцев с флангов.
     - Связь  есть? -  спросил Владимирский  у  Настеко. Тот был  ранен,  на
голове белел бинт.
     - Есть, - и окликнул телефониста.
     - Кустов! Кустов! - закричал в трубку Владимирский.
     - Слушаю, товарищ подполковник. Как вы там? Ничего отсюда не видно. Вас
контратакуют?
     - Да, с флангов. Проси у командующего залп "катюш" по флангам высоты, а
то нам не удержаться.
     - Давайте координаты! - прокричал Кустов.
     - Точных дать не могу, - ответил подполковник Трушников.
     - Данных дать не можем! - взял трубку Владимирский.
     - Тогда как же вести огонь? В  белый свет? Возвращайтесь на  КП, а то и
командующий уже беспокоится.
     Старший   лейтенант  Настеко,  используя  те  десять-пятнадцать  минут,
которые  ему  дали артиллеристы,  прикрывавшие  его отход  на  высоту, сумел
быстро расставить оставшиеся пулеметы и противотанковые ружья  с расчетом на
круговую  оборону. Он  успел  обойти линию  обороны,  подбодрить  оставшихся
бойцов,  их было не  более шести-семи  десятков,  и  немного  перевести  дух
самому.
     Когда  гитлеровцы  пошли  в  атаку на  батальон с трех сторон,  Настеко
понял, что оба соседних батальона отошли,  артбатареи тоже, и сейчас они или
погибнут, если будут прорываться назад, или, если не струсят, продержатся на
высоте.
     Первую атаку гитлеровцев отбили уверенно, пулеметчики Земскова работали
отлично. Настеко,  сидя  в окопе,  жадно ловил звуки  пулеметных очередей со
всех сторон  -  одновременно  работали более десятка станковых  и столько же
ручных  пулеметов. Он был  ранен  второй  раз, в  предплечье.  Кто-то наспех
перетянул ему руку  у самого плеча, она быстро  онемела, но командовать было
можно, а голова стала даже ясней. "От потери крови", - понял Настеко.
     Вторая  атака гитлеровцев  началась вслед  за первой, так что не успели
остыть  пулеметы  из-за  перегрева   стволов,  как  пришлось   устанавливать
очередность  ведения огня. Склоны высоты,  перепаханные снарядами и  минами,
были  завалены трупами - наших и гитлеровских солдат. Настеко успел доложить
в  штаб полка,  что  отбивают третью  атаку, но попросить помощи не успел  -
прервалась связь. Поле, по которому  были проложены провода  связи, все было
вспахано разрывами. Через несколько минут осколками разбило и рацию.
     К Настеко подполз помначштаба батальона младший лейтенант Горошко.
     -  Ранен я,  товарищ комбат, - Горошко, как показалось Настеко, доложил
об этом не с сожалением, а с удовлетворением.
     - Ну и что?
     - Ничего, - Горошко вытащил из противотанковой сумки полотенце, обмотал
им шею,  которую чиркнула пуля. -  Что  будем делать? Обстановка  все хуже и
хуже.
     - Надо кого-нибудь послать в полк за подкреплениями.
     Боец, лежавший рядом с  ними,  татарин по внешности, с перебитой рукой,
подполз к Настеко:
     - Товарищ комбат, разрешите я ползком доберусь в штаб полка и доложу.
     - Ты же ранен.
     - Ничего, одна рука может работать, а ноги в порядке.
     - Попробуй. Винтовку оставь, возьми пару гранат.  Хватит и для немцев и
для себя, если что.
     ... Старший лейтенант Настеко в этот день был ранен еще два раза, когда
отбивали  восьмую и девятую атаки.  Сознание он не терял, хотя и держался  с
трудом. Он  видел,  с каким  упорством  держались бойцы  его  батальона,  их
становилось  все  меньше  и  меньше,  а  атаки гитлеровцев  с промежутками в
десять-пятнадцать  минут следовали одна за другой.  Их автоматчики несколько
раз  поднимались  группами  на гребень  высоты,  казалось, еще  одна  атака,
каких-то полчаса и случится непоправимое.
     Настеко удивлялся и  упрямству, с каким атаковали гитлеровцы.  В первой
атаке  их было сотни  три, не менее батальона.  За это время  они потеряли в
атаках  не  менее двухсот  человек,  к  оставшимся несколько  раз  подходило
подкрепление, и  атаки продолжались с неослабевающим упорством. "Наверное, у
них приказ - взять высоту, во что бы то ни стало", - подумал Настеко.
     -  У  нас  тоже приказ:  удержаться,  во  что бы  то  ни  стало.  Вот и
посмотрим, кто кого, - сказал Настеко своему заместителю лейтенанту Сергану.
     В  середине  дня, около  15  часов,  позади  позиций батальона  Настеко
раздалось раскатистое "Ура!".
     Пришло  подкрепление,  сто  двадцать  человек. Бойцы принесли несколько
ящиков с патронами.
     - А  поесть?  -  спросил кто-то  из бойцов Настеко.  - Мы  голодные  со
вчерашнего вечера.
     -  Знаю,  что за  нами должны были  идти с термосами, - ответил младший
лейтенант, который привел маршевую роту. - Отстали, наверное.
     - Снова идут! - закричал кто-то впереди.
     - Десятая или одиннадцатая? - спросил Настеко Сергана.
     - Если с утра считать, то двенадцатая,  - ответил Серган. - Связь дали,
товарищ комбат.
     -  Настеко? -  услышал  он в трубке  голос подполковника  Гордиенко.  -
Подкрепление пришло?
     - Да, только что. Они снова атакуют, товарищ подполковник, огоньку бы.
     - Давай координаты, "катюши" сейчас ударят.
     С  десяток  огненных  стрел  с  жутким воем пронесшихся  над  высотой и
разорвавшихся,  хотя  и позади  атаковавшей высоты роты немцев, сделали свое
дело: гитлеровцы сразу залегли, а потом и побежали назад.
     Больше в этот день атак они не возобновляли.
     Вечером в батальон принесли термосы с пищей и водкой  - завтрак, обед и
ужин сразу. Командиры накормили своих людей, хотя многим от  усталости кусок
в горло не шел, да и есть, когда вокруг трупы - не всем было привычно.
     Политрук противотанковой  батареи  Евгений  Иванов, еще  днем  раненный
пулей в плечо,  с трудом проглотил всего несколько ложек каши. Боль в  плече
не  утихала,  а  при  неосторожном  движении  усиливалась,  и  он  с  трудом
сдерживался,  чтобы  не  стонать.  Командир  его  батареи  старший лейтенант
Александр  Беззубенко   был  тяжело  ранен  и   лежал  на  шинели,   кое-как
забинтованный бойцами.  Из  командиров  на батарее  не  раненым остался один
лейтенант  Виктор  Корнильев.  Неразбитых  орудий  осталось   два,   снаряды
кончились, и Иванов, сидя  в воронке, думал, что теперь ему на батарею после
госпиталя вернуться вряд ли доведется. Пришел и его черед уходить...
     Из состава батареи, выехавшей на фронт, он оставался последним.  Позади
был невероятно  долгий  и адски  трудный путь от Орши через половину России.
Батарея несколько раз обновлялась за это время  полностью, а его  судьба все
еще хранила.  Он  ждал,  что его  ранят  или убьют, такой момент должен  был
наступить  неизбежно. Невозможно было воевать  десять месяцев и не  получить
хотя  бы  царапину.  Но  и расставаться с полком было для Иванова невыносимо
тяжело. Хотелось знать, как будет дальше...
     Ночью с  высоты были эвакуированы  все  раненые,  в том числе  командир
батальона  старший  лейтенант  Настеко. Батальон он сдал  лейтенанту  Андрею
Сергану.  Тоже ночью пришло  и  еще  одно пополнение, человек сто пятьдесят.
Адъютант старший батальона лейтенант Головкин распределил его по ротам.  Так
и не сомкнув за ночь глаз, они  обошли все позиции батальона, проверяя,  как
расположились люди и вывезены ли раненые.
     Приказ на  наступление  они получили вместе  с  пополнением. Надо  было
готовиться. Ночью  они слышали  под  высотой на  восточном берегу Зуши  стук
лопат и голоса немцев, шум танковых моторов. Послали две группы на разведку,
но  их  обстреляли. Стало  ясно, что противник  копает  траншею. Можно  было
попробовать  атаковать,  но  пополнение   совершенно  не  ориентировалось  в
темноте, а те, кто воевал с утра, были до предела измотаны боем.
     Утром после жиденькой артподготовки  батальон все же поднялся в атаку и
где  перебежками,  а  где  и  ползком  по  грязи, все  же  достигли  траншей
противника и в нескольких местах ворвались в них.
     Лейтенанты Серган и Головкин, а с ними телефонист с катушкой,  бежавшие
чуть  сзади, хорошо это видели. В траншеях  шел рукопашный бой,  гитлеровцев
было немного, а атакующие с разбегу и с азарта  перемахнувшие самое  опасное
открытое пространство, дрались совершенно без страха.
     Все  в траншеях  было  кончено  в  несколько  минут.  Лейтенант  Серган
посмотрел на часы и удивился: весь бой длился только десять минут.
     - Володька тяжело ранен! - подбежал к Сергану лейтенант Головкин.
     Командира  взвода разведки  Владимира  Милюшковского, прошитого в грудь
автоматной очередью, бинтовали двое  бойцов. Он,  бледный,  с синими губами,
сидел, сжимая в руке автомат.
     - Как же ты напоролся? - подошел к нему Серган.
     - Диск кончился,  а он тут как тут, выскочил откуда-то. Хорошо вот Иван
не дал меня добить.
     Иван  Калмыков, огромного  роста боец в короткой шинели, перевязывавший
Милюшковского, сказал:
     -  Не надо вам  сейчас  говорить, товарищ лейтенант, кровь горлом может
пойти.
     - Эй, смотрите-ка, танки! - привстал лейтенант Головкин.
     На  правофланговую  роту  лейтенанта  Коновалова  ползли четыре  танка,
близко друг к другу. За танками рассыпался взвод автоматчиков.
     - Калмыков, тащи лейтенанта в тыл, - приказал Серган.
     -  Не надо  меня никуда тащить,  я еще могу воевать, -  пытаясь встать,
сказал Милюшковский, - Калмыков, дай мне руку.
     -  Не  пускайте  его никуда!  -  приказал  Серган, -  Я  побегу в  роту
Коновалова, а ты, Головкин, подбрось сюда два пэтээра.
     Лейтенант Андрей  Серган видел, как  наискосок к  крайнему справа танку
пополз  лейтенант Коновалов.  Он  узнал его по нескладной  фигуре  и  манере
сутулиться. Бойцы  роты  Коновалова стреляли из  винтовок по автоматчикам, и
никто из обороняющихся не побежал назад, хотя танки были все ближе и  ближе.
Серган видел, как один танк встал и развернулся боком,  подбитый лейтенантом
Коноваловым  противотанковой  гранатой. Коновалов  был  убит,  когда  пополз
назад. Серган понял  это, когда увидел, что он  полз  и вдруг  остановился и
стал поджимать под себя  колени. Серган еще  видел,  как второй  танк подбил
связкой гранат лейтенант  Головкин, а потом вдруг что-то бросило со страшной
силой, он больно ударился спиной об землю.
     Когда Андрей очнулся, увидел над собой лицо лейтенанта Головкина.
     - Ты здесь?  - прошептал Серган. Он попробовал встать,  но почувствовал
сильные боли в ногах и в груди.
     - Миной тебя. Лежи, скоро вынесем.
     - Как батальон?  - спросил  Серган.  Он  понял,  что  батальоном теперь
командовать придется лейтенанту Головкину.
     - Нормально. Два танка подбили.
     ... До вечера батальон отбил еще две атаки немцев, но сам наступать был
не в состоянии.  Ночью лейтенант Головкин получил приказ отвести батальон, а
к  утру весь сводный полк дивизии, безуспешно штурмовавший Мценск и так и не
взявший город к празднику 1 мая, был выведен в тыл.
     Еще через двое суток  вся  137-я  стрелковая  дивизия была переведена в
район села Вяжи на речке Зуша с задачей занять здесь оборону  и быть готовой
отражать возможные атаки противника в направлении высоты с отметкой 252.
     Майор  Шапошников  уехал из  дивизии  сразу  после  окончания  Мценской
операции. Никогда  еще не  было ему  так тяжело на душе. Не радовало и новое
назначение, которое давало относительный отдых в ближнем тылу.
     На  душе было  горько от осознания  того,  что  скоро год, как началась
война,  а они от Победы дальше, чем тогда,  в  июле 41-го, их  дивизия стала
гораздо слабее, понесла невосполнимые потери, и вообще вся война шла не так,
как хотелось бы. В будущее страшно было заглядывать. С холодком в душе думал
Шапошников, что им придется вновь отбивать эти деревеньки, за каждую платить
кровью и разбитой  техникой, и  так - до  самого Берлина.  Единственное, что
утешало его в  эти минуты расставания с дивизией, это то, что ему  удалось в
последние дни спасти  жизни лейтенантам Тюкаеву и Вольхину. Первому он помог
отправиться в  академию, и это означало, что Тюкаев будет  жить,  по крайней
мере, еще полгода, а второй был переведен в оперативный отдел штаба дивизии,
и это давало возможность Вольхину не погибнуть в очередной напрасной атаке.
     ...  Наступил май 1942  года. Земля, усеянная за зиму  осколками, робко
покрывалась первой зеленью и  медленно оживала.  До  предела  обескровленная
после  тяжелого боя за Мценск 137-я  стрелковая дивизия расчищала оставшиеся
после зимних боев окопы на Зуше, уставшие мужики-пехотинцы, бросив  ватники,
неторопясь, рыли новые землянки, изредка поглядывая на запад, где в таких же
окопах с надеждой уже не  на победу, а  хотя бы на отпуск домой,  сидели  за
пулеметами немецкие солдаты.
     На огромном, в сотни верст Брянском фронте наступило затишье...



КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ


     1 Местная жительница Устинья Кондратьевна Филиппова и через 35 лет была
убеждена, что  в этом лесу еще бродят тени наших погибших солдат. Она сама с
соседями хоронила погибших. "Как снопов их лежало по всему полю... А вот под
этим бугорком мы тридцать человек закопали. Под  этим дубом -  четверых...".
Документы погибших отобрали полицаи. У себя дома она укрывала раненых бойцов
дивизии. Подлечившись, они уходили на восток.
     2 Лейтенант Л. Корнилин  попал  в плен. Дважды бежал, был  приговорен к
расстрелу,  чудом остался жив.  Войну закончил в Праге. Если бы об  этом мог
знать   тот  гитлеровец,  который  пожалел  и  не  добил  раненого  русского
лейтенанта...
     3 В.  Тюкаев  был награжден за  выполнение этого  задания  медалью  "За
боевые заслуги".
     4 Командир отделения  батальона связи  старший сержант Павел Шмонин при
выходе из окружения в одной  из  стычек был  ранен, взят в плен и расстрелян
карателями.  Чудом  выжил,  а   когда  поправил  здоровье,   организовал  из
окруженцев  партизанский отряд.  "Группа Валентина Майорова" - так назывался
действовавший на Кричевщине отряд Павла Шмонина. На его счету немало  смелых
операций.  Награду  П. Шмонину,  орден  Красного  Знамени, вручал  в  Москве
"всесоюзный  староста"  М.  И.  Калинин. После  войны  П.  Шмонин,  коренной
нижегородец, связал судьбу с г. Кричевом.
     5 Через несколько дней после  исчезновения полковника Малинова со своих
должностей были сняты начальники особых отделов полка и дивизии Н. Потехин и
В. Горшков.
     6 Капитан Найда умер в госпитале в Брянске от тяжелого ранения.
     7   Войну  И.   Малых  закончил   в   звании   полковника,   командиром
артиллерийской  бригады.  Награжден  орденом  Ленина   и  четырьмя  орденами
Красного Знамени.
     8 Спустя  45  лет А.  Самойленко побывал на  месте этого  боя, еще  раз
прошел от стрелковых ячеек до окопчиков боевого охранения, где был ранен.  В
одном из окопчиков нашли череп, пробитый пулей.  А. Самойленко держал его  в
руках, безуспешно пытаясь определить, кто это мог быть из его однополчан...
     9 Погибших в этом лесу  местные  жители начали хоронить после того, как
фронт  ушел на восток. С. Радиевская  рассказала, что у нее  были  документы
восемнадцати бойцов-горьковчан, но все они пропали, когда попали к полицаям.
До октября хоронил  в окопчиках погибших Ф. Левков  со  своим сыном  Иваном.
Анна  Лазаренко  о  тех  днях  рассказала так: "В отступление  мы не  пошли,
спрятались  в погребушке. Заглянул немец, приказал выходить, а мы онемели от
страха. Он  снял с ремня гранату и бросил в  нас. Погибла женщина,  соседка,
двое ее детей,  мальчиков, а третий,  грудной,  был у нее на руках и остался
жив.  Помню, как немцы гнали наших пленных, спотыкаются, бедняжечки, а немцы
их бьют... Погибшие в лесу были под каждым кустом. Мы просто  прикапывали их
там,  где  они   лежали".  Два   месяца  лежал  прямо  на  улице  в  деревне
Александровка  2-я  труп  погибшего  красноармейца, жители  не хоронили его,
боясь немцев, стоявших в деревне...
     10  По   данным   одного   из  бойцов,   командир   238-го   отдельного
противотанкового  дивизиона  майор Федор  Митрофанович  Маков перед прорывом
якобы  вышел  на  немецкую  колонну,  которая   шла  по  просеке,  и  сел  в
остановившийся немецкий  танк. Больше о его судьбе  ничего  не  известно.  В
Книге  памяти записано, что он пропал без  вести не в  июле, а в ноябре 1941
года.
     11  В 1945 году командир батальона связи Ф.  Лукьянюк во время застолья
рассказал знакомому подполковнику СМЕРШ о загадке исчезновения полковника И.
Малинова. Тот пообещал по  своим каналам узнать  что-нибудь. Через некоторое
время подполковник при встрече