- Это опять верное окружение...".

     К  вечеру 5  ноября оба стрелковых и артиллерийский полки 137-й дивизии
выступили из Ефремова занимать отведенные им участки обороны.
     В  624-м стрелковом  полку  "старички" обсуждали новость:  вернулся  из
госпиталя  их первый командир полка майор Фроленков, раненный еще в июльских
боях.
     - Ну, Андрей  Григорьевич, принимай  полк, командуй, а я опять при тебе
комиссарить  буду, - сказал Фроленкову  Михеев. - Задача поставлена, людей в
полку ты знаешь.
     - После марша собери всех командиров рот и батальонов, хочу посмотреть,
кто из старых остался.
     Когда полк вышел к Красивой Мече  и занял оборону, вечером к Фроленкову
стали приходить и представляться командиры. Хотя на марше он мельком и видел
некоторых из них, все равно сейчас встреча с каждым была теплой и дружеской.
     Комбатов было только двое  - лейтенанты Нагопетьян и Савин. Нагопетьяна
майор Фроленков до этого знал только в лицо,  в июле он был лишь взводным, и
теперь с  удовольствием оглядывал этого  высокого  красивого  парня с живыми
черными глазами.
     -  Вот,  Андрей   Григорьевич,  есть  предложение  представить  его   к
очередному  званию,  -  сказал Михеев.  - Парень  что надо,  в  полку первый
смельчак.
     В избу вошли еще двое. Фроленков узнал Тарасова и Александрова.
     - О, парторг с комсоргом, неразлучные  друзья, - пробасил Фроленков.  -
Садитесь на лавку, - он видел их обоих днем и поговорил подробно с каждым.
     Вошли, крякая с мороза, еще несколько человек.
     - Дзешкович, минометчик? - спросил Фроленков.
     - Так точно, товарищ майор, - ответил краснощекий лейтенант.
     - Командир  полковой  батареи старший лейтенант  Денисенко...  Комиссар
батареи  младший  политрук  Василенко,  -  представились  двое  молодцеватых
командиров в хорошо подогнанных шинелях.
     - Товарищ майор, младший политрук Василенко  с нами с августа воюет,  -
сказал комиссар полка Михеев. - Командир батареи новенький, но тоже с боевым
опытом.
     Фроленков поздоровался с каждым, предложил сесть.
     В госпитале он часто думал, как вернется в свой полк, мечтал об этом, и
мысли  не  допускал,  что попадет в другую часть. Поэтому был искренне  рад,
когда из управления кадров фронта его направили в родной полк.
     Фроленков  знал,   что  полк  трижды  попадал  в  окружения,  вышел  из
последнего  с  тяжелыми  потерями,  поэтому  боялся,  что  из  своих  старых
командиров никого не встретит. А тут - живы оказались многие, кого он хорошо
знал и любил. И Михеев с Тарасовым, с которыми он формировал полк, и комсорг
полка  Александров,  заметно возмужавший  за  это время. Адъютант  командира
полка  лейтенант Рак, который тогда, в  июле, когда Фроленкова ранило, сумел
вывезти  и сдать его в госпиталь. Старший лейтенант Новиков, первый помощник
начштаба. Фроленков любил его за холодный  трезвый  ум  не по годам, уважал,
как отличного  штабиста. Начальник штаба  в полку был  третьим за  четвертый
месяц,  а  помощник  оставался  все тот  же, одно это вызывало  у Фроленкова
уважение к Новикову.
     Майор  Фроленков еще на построении и  марше узнал  в лицо многих старых
бойцов-арзамасцев,  нескольких  человек  взводных,  но  большинство в  строю
стояли незнакомые.
     За четыре месяца войны из строя выбыло шесть командиров батальонов. Это
были опытные люди  -  капитаны  Козлов, Елькин, Терехин. Теперь  батальонами
командовали мальчишки-лейтенанты.
     Хотя  какие это батальоны - с  роту каждый.  Фроленков всегда  любил  и
уважал  смелых  и  отчаянных, но  ценил  и опыт.  Ему  сразу понравились оба
комбата, но  закралось  и  сомнение: сумеют  ли они  четко управлять  своими
батальонами в такой сложнейшей обстановке, когда решается судьба войны?
     Пригласив  всех  к разложенной на столе карте, майор Фроленков поставил
задачи командирам батальонов, артиллеристам и минометчикам:
     - У вас, Савин, участок обороны вдвое больше, потому что  у Нагопетьяна
танкоопасное направление. Но тоже быть  готовыми встретить и танки.  Оборону
строить  отдельными  опорными пунктами. Завтра  с  утра  все с тобой наметим
вместе.  Ну,  а  тебе, Нагопетьян -  Яблоново. Тут  и переправа через реку и
немцам кратчайший  и наиболее  удобный путь. Денисенко, здесь  четыре орудия
поставите. Зарываться  в землю капитально и стоять  насмерть, а то  придется
еще  и  родную  арзамасскую  земельку покидать.  Вам,  товарищи  коммунисты,
довести до каждого бойца, подчеркиваю - до каждого, мысль, что это последний
рубеж. От нас зависит сейчас судьба Родины, чтобы это поняли все.

     Сдал свои полномочия командира  полка и капитан Шапошников. С 9 августа
он считался временно исполняющим обязанности командира полка. Несколько  раз
предлагал  ему полковник Гришин  утвердить в должности постоянно,  но всякий
раз  Александр Васильевич  отказывался.  Штабная работа ему  была  больше по
душе,  на командной  же требовалось и больше  чисто физических качеств, а со
здоровьем у Шапошникова было неважно: мучили боли  в желудке. Перед Гришиным
свой  отказ он мотивировал  и  тем,  что по званию не может быть  командиром
полка. Полковник Гришин  понял, что  Шапошникова не уговорить. А тут как раз
Крейзер предложил нового командира полка и Гришин, решив, что хуже не будет,
если Шапошников останется начальником штаба, быстро смирился с этим. А после
первого же разговора с  новым командиром  полка был и  рад, что заполучил  к
себе в дивизию такого человека.
     Новый  командир 771-го  стрелкового полка 39-летний майор Гогичайшвили,
высокий, красивый грузин в  отлично сидевшем новом белом полушубке показался
Шапошникову  таким свежим, что он  невольно подумал: "Майор на фронте еще не
был".
     Поздоровавшись с Шапошниковым и Наумовым, Гогичайшвили сказал:
     -  У меня  раньше  полк  был  с  такими  же цифрами,  только  в  другом
сочетании.  У вас  семь-семь-один, а  у меня  семь-один-семь. Когда  об этом
узнал, было такое чувство, что вернулся в родной полк.
     - А где вы раньше воевали, товарищ майор? - спросил Шапошников.
     - Под  Себежем начал, потом  у Полоцка.  В сентябре ранен. Госпиталь. И
вот назначен сюда.
     - Не  о вас ли как-то статья была в "Красной Звезде"? - спросил Наумов,
- Что-то фамилия ваша показалась знакомой.
     -  Да, как-то летом писали. Это о том, как мы под Себежем немецкий полк
расколошматили. А вы где воевали? Расскажите  хотя бы кратко о пути полка. И
давайте обращаться не по  званиям. Не  люблю я этого.  Малхаз Ираклиевич,  -
протянул Гогичайшвили руку Шапошникову.
     - Александр Васильевич, - удивленно  ответил Шапошников, - Начали мы от
Орши, вернее, там выгружались. В первый бой  вступили  под  Чаусами,  там же
попали  в  окружение,  вышли за  Сож  у  Пропойска,  потом воевали  западнее
Рославля. Отходили через Сураж до Трубчевска. Еще раз в окружении оказались.
Сентябрь стояли  у Погара на Судости, и вот  -  из третьего окружения только
что вышли.
     - Да, досталось вам... Доложите о состоянии полка в данный момент.
     - Активных  штыков  - сто  пятьдесят, ручных  и станковых  пулеметов  -
пятьдесят, орудий  -  два, -  доложил Шапошников, - Очень  плохо  со средним
комсоставом. Нет  ни  одного командира  батальона. Но  штаб полка  в хорошем
состоянии, сколочен, люди все на своих местах, с боевым опытом.
     - Я хочу познакомиться с каждым, Александр Васильевич.
     - Хорошо, я сейчас распоряжусь, чтобы подготовились к представлению.
     Шапошников  с  удовольствием  рассказывал  о  каждом  своем  помощнике,
приходившем представляться, и Гогичайшвили заметил:
     - Ну что ж, вижу - в  полку  подобрались замечательные  люди, вам можно
только  позавидовать. Я думаю  -  сработаемся,  -  улыбнулся Гогичайшвили. -
Давайте подумаем, кого можно поставить комбатами.
     - Товарищ майор, может быть, не будем дробить те  силы, что у нас есть,
и  сведем их  все  в  один  батальон,  а  дадут пополнение  - развернемся, -
предложил Шапошников. - Так  и управлять будет  легче. А  комбатом предлагаю
старшего лейтенанта  Свинаренко, он  кадровый,  до войны  командовал  ротой.
Наиболее опытный. В полку, правда, только с сентября, но в окружении показал
себя отлично.
     - Хорошо,  готовьте приказ на утверждение. Но как же  мы  растянем все,
что у нас есть, на семь километров...
     - Давайте завтра  на  местности  и  решим,  вплоть до пулемета. Бойцы в
полку  надежные, не  побегут, ручаюсь за каждого, поэтому пулеметчиков можно
ставить  и  на  самостоятельные  участки, -  предложил Шапошников.  -  Будем
считать каждого за взвод, что же поделать. Иного выхода не вижу.
     - Да, надеяться на пополнение сейчас бессмысленно. Все, что  есть, идет
под Москву, там самое главное, - сказал Гогичайшвили.
     - У нас  кадровые  бойцы, хотя их немного  и  осталось, но как корешки,
если зацепятся, то ничем их не выдернуть, - сказал Наумов.
     - Да, кадр есть кадр, - с гордостью добавил Шапошников.
     -  В  полку  сейчас  ненадежных  и  нестойких нет,  такие  в  окружении
остались,  -   сказал   Бородин,  уполномоченный  особого  отдела  полка.  -
Настроение у людей - драться до победы или до смерти.
     - Ну, что ж, товарищи,  - заключил майор Гогичайшвили, - теперь воевать
будем вместе.

     Весь  день 6  ноября  бойцы дивизии  полковника  Гришина  вгрызались  в
начавшую  подмерзать  заснеженную  землю  у неприметных деревенек  Ереминка,
Верхний  Изрог,  Яблоново, Закопы, раскинувшихся  на многие  километры вдоль
Красивой Мечи. Не  только комбаты,  но  и командиры полков лично  обошли все
участки обороны, осмотрели буквально каждый  окоп  и огневую позицию каждого
пулемета и орудия.
     Лейтенант Вольхин, получив на свою  роту в  сорок пять  человек участок
почти  в полтора  километра, даже не  удивился.  Настолько он привык  за эти
четыре месяца войны к вынужденным  нарушениям боевого  устава, к бесконечным
трудностям и условностям, что, казалось, удивляться больше нечему.
     Небо  на  западе  было  затянуто  низкими  серыми  облаками,  незаметно
смыкалось с землей и от  самого горизонта до их позиций было  огромное, чуть
холмистое поле,  изредка  перерезанное  оврагами, лишь кое-где стояли  голые
кусты, да очень редко одинокие голые березки.
     Часа два расставлял Вольхин своих людей. Особенно повозиться пришлось с
пулеметами.  Хотя имелось их всего три, но поставить их надо было так, чтобы
в  бою не передвигать. Дорога с запада проходила метрах в  пятистах севернее
его позиций, Вольхин оценил это и успел порадоваться, что если немцы пойдут,
то сначала на соседа, у него будет время осмотреться.
     Продрогнув на ветру, Вольхин пошел к  своему будущему  КП. Трое бойцов,
скинув  ватники,  копали  яму   под  блиндаж.  Еще  двое  пилили  бревна  от
разобранного гумна.
     Вольхин присел у костра, протянул  к огню ладони.  Быстро  стало темно,
потянуло в сон. Последние несколько дней он спал довольно много, но, видимо,
из-за прежнего недосыпа и напряжения спать  все равно хотелось все  время. С
питанием  стало  нормально.  Пшенной  каши  с подсолнечным  маслом давали  в
неограниченном количестве и Вольхина после еды всегда клонило в сон.
     Заметив,  что с правого фланга,  от  дороги, к  нему идут двое, Вольхин
встал.
     Один из них был сержант Фролов, его командир взвода.
     - Новый политрук у нас, командир, - сказал Фролов.
     Старого  политрука,  Белькова,  назначили  комиссаром  формировавшегося
минометного батальона и несколько дней Вольхин жил без политрука.
     - Назначен к вам в роту, младший политрук Очерванюк, Анатолий.
     Крепко  поздоровались.  Вольхин  быстро и  внимательно  оглядел  своего
нового   товарища:  небольшого  роста,   но  внушительный,  подтянутый,  вид
сосредоточенный, серьезный.
     - Воевали? - спросил его Вольхин.
     - Немного. Выходил из окружения под Трубчевском.
     - Ну, так и мы тоже оттуда.
     - Я  в  другой дивизии  тогда служил. Секретарем в политотделе.  Работа
бумажная,  одна канцелярия. А здесь попросился на роту, - начал рассказывать
Очерванюк, - с начальником  политотдела  мы  еще  в  той дивизии  служили. Я
газеты свежие привез. Думаю сразу познакомиться с людьми.
     -  Давай, знакомься, - ответил Вольхин. -  Позиции -  от  той березы до
бугорка - все наши.
     Очерванюк сразу же ушел, и Фролов сказал Вольхину:
     - Вот человек, даже не погрелся.
     - Хорошо, значит - парень дельный, - ответил Вольхин.

     Полковник  Кузьмин,  весь  день  вместе с командиром  артполка  майором
Новицким расставлявший батареи на  позиции, в  штаб  дивизии  приехал поздно
вечером.
     - А Новицкий где? - спросил его полковник Гришин.
     -  Остался  со  штабом в первом дивизионе.  Ну и командир нам достался,
Иван Тихонович, золото-человек.
     -  Да уж, от  самого Бреста вывел  полк и сохранил в стольких боях, это
редкость большая, - ответил Гришин.
     Оба артиллерийских полка - 497-й гаубичный и 278-й легко-артиллерийский
- были расформированы  и исключены из штатов дивизии, люди частично переданы
в  17-й  артполк, частично  выбыли  в распоряжение  командующего артиллерией
фронта.
     - У него в полку большинство бойцов еще с финской служат, а сам он и  в
гражданскую  воевал. Чапаевского  склада командир, в  полку его все как отца
любят, - сказал Кузьмин.
     -  Давай  поешь  быстрее  и  над картой надо поработать. Яманову  скоро
оперсводку делать, - ответил Гришин.

     Политрук Николай Мазурин, получивший  назначение  в дивизию Гришина, не
ожидал здесь встретить кого-нибудь из знакомых. Из-под Трубчевска он выходил
с  группой из Ивановской дивизии, в которой воевал весь  сентябрь и октябрь.
Дивизия   была  на  переформировке,   и  в  отделе  кадров  армии  его,  как
политработника, решили  сразу  направить в  боевую  часть. Найдя  политотдел
дивизии, он неожиданно  узнал в батальонном комиссаре их  бывшего  комиссара
полка Кутузова.
     - Мазурин? Вот так встреча!
     Не виделись они с августа, оба  обрадовались, так как хорошо знали друг
друга и раньше.
     - Назначен секретарем в дивизионную газету, - сказал Мазурин.
     - А я здесь начальник политотдела. Но какая газета? - удивился Кутузов.
- Заявку  на газетчиков, правда,  подавали, но никакой материальной базы для
издания газеты еще нет.
     В избу вошел мрачноватый военный  с четырьмя шпалами  в петлицах старой
шинели.
     -   Товарищ  полковой  комиссар,  это  политрук  Мазурин,  наш  будущий
газетчик, - представил его Кутузов.
     Комиссар дивизии Канцедал подозрительно посмотрел на Мазурина. Весь его
вид, типичного окруженца, не внушал доверия.
     - А партбилет у вас с собой?
     Мазурин заметил, как побледнел начальник политотдела. "Эх, не догадался
спросить..." - было написан на его лице.
     - Все в порядке, товарищ полковой комиссар, - и Мазурин откуда-то из-за
шеи достал партбилет.
     Канцедал  посмотрел  документ. Кутузов  ожил, чуть  заметно  облегченно
вздохнул.
     - Хорошо... А  почему вы так одеты? - спросил Канцедал.  - Снимите  это
немедленно, - и потянул Мазурина  за грязное  полотенце, заменявшее шарф.  -
Назначен  секретарем редакции  газеты...  Какой еще  редакции? У нас  сейчас
главная задача - сплотить людей в частях. Пошли его агитатором к Фроленкову,
в Яблоново. Там бой ожидается.
     Канцедал вышел, и Кутузов с Мазуриным остались одни.
     -  Ты  не думай,  это  он  только  внешне  такой сердитый, а  так очень
доброжелательный человек,  работать с ним легко, - сказал  Кутузов. - Старый
большевик, орден Красного Знамени за финскую кампанию.
     - А что, вы один в политотделе?
     - Сейчас да. Все ушли в  части. Штат укомплектован, но  все равно людей
не хватает. Здесь  много  наших из той дивизии.  Очерванюка помнишь? Упросил
меня послать  его политруком роты. Надоело,  говорит, бумагами заниматься. А
народ  в политотделе подобрался хороший, многие кадровые,  фронтовой  опыт у
всех, и дело знают.  Постепенно познакомишься  со всеми.  А  с  газетой пока
подожди. Редактора пришлют, тогда и будешь заниматься. Но материалы собирай,
знакомься  с  людьми, вникай в  дела. Переночуешь у меня - и  с утра в полк.
Есть хочешь, конечно? У меня картошка где-то была, вот только без хлеба.

     Весь день 7 ноября работники  политотдела дивизии находились в  частях.
Беседовали с бойцами, читали  газеты,  проводили  партийные и  комсомольские
собрания. О том, что в Москве  в этот день был традиционный парад на Красной
площади, узнали вечером -  в Ефремове слушали по  радио выступление Сталина,
записали его от  руки  и  быстро распространили по частям. Эта весть, что  в
такое тяжелейшее время, когда враг у  Москвы, все же  был парад, всколыхнула
даже  самых равнодушных и уставших. "Под Москвой  должен начаться  перелом в
войне!"  -  эти  слова  Сталина,  его  непреклонная   уверенность  в  Победе
передались и каждому бойцу дивизии.
     -  Какой подъем  у людей! - сказал Кутузов Гришину,  вернувшись  поздно
вечером в штаб. - Я такого еще не видел! Даже бойцы говорят, что чувствуется
перелом. Почти  семьдесят заявлений  в партию за один день! Даже спрашивают:
почему стоим, а не наступаем?
     Полковник Гришин только что  закончил подписывать наградные листы. Было
их  двадцать  один,  в  основном  на связистов,  героев  боя  в  Гремячее  -
Трояновский.
     - Подпиши наградной на Михайленко, - сказал Гришин.
     - К  ордену Ленина?  Хороший парень, сегодня  тоже  заявление в  партию
написал, -  отметил  Кутузов.  - Туркин, Филипченко  -  к Красному  Знамени?
Достойны оба.
     Подписав остальные наградные листы, Кутузов сказал:
     - Теперь хоть есть на чьих  примерах  воспитывать. Это же очень  важно,
когда в дивизии свои герои. А то пятый месяц воюем, и ни у кого наград нет.
     - Завтра же отвези в военный совет  армии и скажи, чтобы по возможности
не задерживали, - сказал Гришин.
     Он  понимал,   что  этих  награжденных  еще  мало,  в  действительности
следовало бы наградить в десятки раз больше.  Многие погибли героями в такое
время, когда было не до наград, часто наградные и писать было некому, потому
что  в подразделениях погибли все командиры, случалось и так, что не умели и
описать факт подвига.
     Многие  бойцы, честно воевавшие с первых дней и имевшие на  своем счету
по  десятку  уничтоженных гитлеровцев, считали, что ничего особенного они не
сделали. Это как работа, только с военной  спецификой.  Затем они  и  воюют,
чтобы  фашистов  бить. А  новые командиры,  пришедшие в  дивизию недавно, не
подавали наградных  листов, потому что еще плохо  знали людей, а часто  и не
догадывались спросить, как они воевали месяц-два назад.
     - Впредь позаботьтесь и доведите  до всех командиров и политработников,
чтобы ни один факт отличия или подвига не  оставался  без внимания, - сказал
Кутузову Гришин, - а то ведь у нас как бывает: уничтожил в одном бою десяток
- герой, а за два месяца нащелкал три десятка - не замечаем.

     Еще несколько дней  после октябрьских праздников в  полосе дивизии было
тихо, и полковник Гришин ежедневно  прочитывал в боевых донесениях из полков
одни  и  те же фразы:  "Противника на  участке обороны  нет... Потерь нет...
Политико-моральное состояние  личного  состава  хорошее... Боеприпасы  есть.
Продукты есть". "Еще бы недельку такого затишья..." - мечтал Гришин.
     Из-под  Тулы прибыла группа командиров 409-го полка во главе  с майором
Князевым. Из окружения они вышли  организованно, с оружием, более четырехсот
человек, но по приказу местного командования весь рядовой  состав был влит в
действующие под Тулой  части, и  в  Ефремов  приехали лишь человек  тридцать
среднего комсостава. Так  по  существу полк предстояло формировать заново, и
даже  при  самых  лучших  темпах раньше, чем к  1  декабря,  он не мог  быть
боеготов.
     Никакого  пополнения  за  эти дни стояния на Красивой  Мече дивизия  не
получила,  не  считая  нескольк