атальонный комиссар.
- Надо поймать лазутчика... Остановите катер!
     "Каэмка"  подошла  к  берегу.   Выхватив  пистолеты,  мы  выбрались  на
гранитный  парапет, соскочили  на панель  и  группой устремились к  угловому
дому.
     У ворот нас встретила дежурная - пожилая женщина с противогазом на боку
и красной повязкой на рукаве.
     -  Кто у вас с  крыши сигналит? - заорал  на нее  батальонный комиссар,
размахивавший наганом. Дежурная испуганно начала оправдываться:
     - Я не отходила... Я все время тут. На крыше другие дежурят.
     Узнав,  по какой  лестнице попадают  на  крышу, мы,  перескакивая через
несколько ступенек, взбежали наверх и прошли на чердак.
     Там над  ящиком  с  песком едва  светился  фонарь  "летучая мышь".  Две
бледные девицы, прижавшись к стояку, с тревогой прислушивались к вою моторов
и грохоту зениток.
     - Дежурные! - окликнул батальонный комиссар. - Кто у вас тут был?
     . - Минька дворничихин. Он никого не слушается... По крыше ходит.
     В чердачное окно мы взглянули на крышу. Невдалеке, почти на краю ската,
стоял небольшой парнишка и, чем - то размахивая, восторженно вопил:
     -  Сбили...  Наши  сбили!  Вон  горит  и падает!  Его  лицо,  озаряемое
вспышками разрывов, сияло. А что он держал в руках, разобрать было трудно.
     - А ну, давай сюда! - грозным голосом приказал батальонный комиссар.
     - Чего? - не расслышав, переспросил парнишка.
     - Марш сюда, говорят!
     Когда парнишка приблизился, батальонный комиссар схватил его  за руку и
потребовал:
     - Показывай, что у тебя!
     Но  у  парнишки  в  руках  была не  ракетница,  а  железные  клещи  для
обезвреживания "зажигалок".
     - Кто с вашей крыши ракеты пускал?
     - Никто. Я тут один.  Это вон с той,  -  начал оправдываться  парнишка,
показывая на соседнюю крышу. - Там дядька за трубой сидел. Он в кулак курил,
а потом пулять начал... Я думал - по самолетам.
     Мы стали  вглядываться  в  крышу затемненного здания. Но разве наводчик
станет ждать, когда придут за ним и схватят. Он, конечно, исчез.
     Велев ребятам немедленно сообщить в милицию о  ракетчике, мы  вернулись
на катер и двинулись вниз по Неве.

     В городе возникло  много пожаров. Небо  над нами постепенно розовело, а
на востоке оно стало багровым.
     Затемненный  катер   шел  с  предосторожностями,  чтобы  в  темноте  не
наткнуться на встречное судно.
     Простор  залива встретил нас громовыми раскатами. Одновременно стреляли
из  тяжелых  орудий  Кронштадт, форты  и корабли. Впереди то и дело мелькали
оранжевые  вспышки.  Жерла  орудий  изрыгали  воющий,  визжащий, сотрясающий
воздух металл. Огромный купол неба исчертили огненные траектории. Артиллерия
северных фортов  палила в сторону реки  Сестры,  а Кронштадт и корабли -  по
Петергофу и соседним пригородам.
     - Ну и бьют! -  сказал  кто - то  за моей спиной. - Снарядов не жалеют.
Видно, немцы сильно прут. Сколько их намолотили, а все не остановить.
     Вскоре  мы  вошли  в зону такого невообразимого грохота, что не слышали
собственных голосов.
     Я  посмотрел  в сторону Ленинграда.  Налет авиации продолжался,  В небе
метались лучи прожекторов. Пожары не унимались, над городом стояло зарево.
     Наш   катер,  стороной   обходя   стреляющие   корабли,  лавируя  между
транспортами и баржами, сигналя постам наблюдения, миновал Морские ворота  и
доставил нас в Итальянский пруд к штабной пристани.
     Затемненное  здание  штаба  снаружи  казалось  необитаемым.  Под  синей
лампочкой я заметил часового в каске. Он жестом показал, куда нужно идти.
     В вестибюле тоже стояли часовые с полуавтоматами, а у телефонов  сидели
строгие старшины.
     Интендант с тремя серебристыми  нашивками, проверив  наши  предписания,
коротко сказал:
     - Проходите.
     Оставив чемодан в закутке  раздевалки, я  отправился разыскивать второй
отдел политуправления.
     В тускло  освещенный коридор доносился стрекот пишущих машинок, громкие
голоса  оперативников,  диктующих  приказы,  звонки  телефонов, какое  -  то
гудение, дробный стук ключей радистов. Висел слоистый табачный дым.
     В   комнатах   политуправления   взлохмаченные  инструкторы   сидели  в
расстегнутых  кителях. Одни принимали по .телефонам  донесения, другие  сами
печатали на машинках сводки, третьи, зарывшись в бумаги, что - то  писали. Я
обратился к инструктору по  печати, который,  чуть ли не водя носом по узкой
полоске   бумаги,  вычитывал  гранки   воззвания  моряков   к  ленинградцам.
Оторвавшись от  чтения, он  некоторое время близоруко смотрел на меня  и  не
понимал, чего я от него хочу, а постигнув, неохотно поднялся и сказал:
     - Пройдем к полковому комиссару.
     Он  провел  меня  в  небольшую  комнату  к  начальнику  второго  отдела
Добролюбову. Полковой только что вернулся с фронта и был возбужден.
     -  Писателю  не  здесь,  а на  Пулковских  высотах  следовало  быть!  -
воскликнул он.
     - С охотой, но... меня послали сюда.
     -  Это не к  вам лично. Но стоило бы посмотреть,  как герой гражданской
войны Клим Ворошилов у Пулковских высот с моряками в атаку ходил!
     Эта весть не вызвала у меня восторга.
     - Неужели так плохи наши дела, что главнокомандующий  вынужден ходить в
атаку? - с тревогой спросил я.
     Мой  вопрос   смутил   полкового  комиссара,   он   поспешил  отпустить
инструктора и, когда мы остались вдвоем, доверительно сообщил:
     - Положение очень тяжелое. Фашист, сволочь, прет и прет. Измолотим одну
дивизию - на подходе другая! Гитлер  пообещал, что  после взятия  Ленинграда
кончится война. Вот они и лезут. Прямо одержимые! Наша первая бригада с ходу
в  бой  вступила. Третий  день  дерется  на  Пулковских  высотах.  Положение
отчаянное.  Устали  орлы, на ногах едва  держатся.  Ворошилов,  видно, решил
взбодрить. Схватил  винтовку и  пошел  впереди. У комбрига дух захватило: "А
вдруг убьют маршала, - беды не оберешься!" Подобрал самых  отчаянных ребят и
кинулся прикрывать Климента Ефремовича. В общем, страху натерпелись  и  он и
комиссар.  Но  Ворошилов воодушевил  моряков - за  день  больше  десяти атак
отбили!
     - Что же будет дальше?
     -  Все решат ближайшие дни, а может, и часы. Флот  не  жалеет снарядов.
Слышите, как бьют крейсеры и линкор?

     От  стрельбы  тяжелых  батарей  дребезжали  в  рамах  стекла  и  мигала
электрическая   лампочка   под  потолком,  Полковой   комиссар  вдруг   стал
официальным.
     - Вас,  как  имеющего  уже некий  опыт войны, мы  назначаем  редактором
многотиражной газеты воюющих кораблей,  - сказал он. - Соединение сборное. В
него  входят корабли разных  ОВРов -  рижского,  таллиннского,  выборгского,
кронштадтского.   Будете   выпускать   газету   для   сторожевиков,   минных
заградителей,  тральщиков,  сетьевиков,  спасателей  и   морских  охотников.
Кораблей,  как  видите,  много.  Но  в  соединении  нет  ни  типографии,  ни
наборщиков, а газету надо выпускать немедля.
     - Как же я это сделаю?
     - Могу  подсказать некие  ходы. Здесь,  на  рейде, как мне докладывали,
болтается баржа, прибывшая из Трон-зунда. На ней редактор и имущество газеты
шхерного отряда. Разыщите эту баржу и посмотрите, что вам может пригодиться.
Редактора отошлете в наше распоряжение.
     -  Есть, -  сказал я, хотя представления не  имел,  как сумею  наладить
немедленный выпуск газеты.
     Уже  надвигалась ночь. Артиллерия фортов  и кораблей продолжала бить по
южному  берегу.  Было  тревожно и душно, как перед  грозой. "Неужели и ночью
передышки не будет?" - невольно подумалось мне.
     В темноте я с трудом разыскал у Петровского парка здание кронштадтского
ОВРа. Начальник  политотдела  полковой комиссар  Ильин еще не  спал. Это был
невысокий, круглолицый человек с тусклыми глазами и глухим голосом.
     - А - а, редактора прислали... Очень хорошо. Когда же  мы газету начнем
выпускать? Меня уже теребят.
     - А у вас есть  хоть какое-нибудь  типографское оборудование? - спросил
я, надеясь на чудо.
     - Типографское?  - переспросил он. -  Нет,  даже  простого ротатора  не
имеем. Политотдел сборный, имущества много, но все какое - то не то.
     Где же вы намереваетесь газету печатать?
     -  А это уж ваше дело.  Может быть,  городская типография возьмет? Но у
нас нет денег.
     - На первое время мне нужны два - три сотрудника.
     - Сотрудников найдем, - уверил  он. - Построим завтра вновь прибывших и
спросим,  кто с  газетами имел  дело. А  пока можете  взять  старшину  Петра
Клецко. Он у нас по печати: за газетами ездит, почту разносит...
     Поняв, что в  газетном деле начпо ничего не смыслит и  серьезной помощи
не окажет, я решил дождаться утра.
     - Куда разрешите устроиться на ночь? - спросил я у него.
     Начпо  вызвал старшину, сидевшего за пишущей машинкой в  приемной.  Тот
взял у  меня  аттестат на питание и отвел в одну из комнат политотдельцев. В
ней  стояло  три   койки.  На  крайней  спал  старший  политрук  из  морской
погранохраны.  Это я определил  по нашивкам  на рукавах кителя, висевшего на
спинке стула. Несмотря  на грохот тяжелой артиллерии и позвякивание стекол в
окне, он спал на спине с открытым ртом, словно убитый.
     Я разделся, погасил  свет и  лег  на  койку у стены,  которая от мощных
залпов вздрагивала, источая запах известки.
     На  новом  месте  не  спалось. Лишь  временами  охватывало какое  -  то
странное оцепенение. Мне мерещилось, что я плыву по штормовому,  грохочущему
морю и не могу удержаться на  койке, потому что руки не подчиняются мне... Я
падаю и не могу достигнуть палубы, вместо нее - свистящая пустота.
     К утру  стрельба  как  будто  несколько стихла и  стекла окон перестали
дребезжать.
     "Видно,  стреляю! малым  калибром с залива, - соображал  я.  - А может,
немцы  уже   ворвались   на   улицы   Ленинграда,   не   будешь   же  палить
двенадцатидюймовыми снарядами по домам".
     Со  двора послышалось  нарастающее завывание  сирены.  Захлопали двери.
Снизу донесся топот многих ног.
     Вскочив, я быстро оделся и хотел бежать. Но куда? Зачем? Здесь я не был
"расписан", не имел своего поста, как на "Полярной звезде".
     - Куда тут деваться во время тревог? - спросил я у соседа по койке.

     Тот зевнул, потянулся и, закурив, ответил:
     - Вчера в Петровский парк загоняли. Там наши бомбоубежища.
     Видя, что старший политрук никуда не спешит, я тоже остался в здании.
     Воздушная тревога  длилась недолго. Не успел я побриться, как по  радио
разнеслась песня горниста, играющего отбой.
     Отыскав  секретаря  политотдела,  я попросил  вызвать  почтаря. Ко  мне
явился  главстаршина в  поношенном бушлате  и  черных краснофлотских брюках,
заправленных  в  голенища   кирзаков.  Внешность   его   была  какой   -  то
стариковской,  хотя  ему не было  и тридцати лет. Старили главстаршину мешки
под глазами и стертые зубы, державшие обгорелую трубку.  Мне показалось, что
этот  морячина  попал  в ОВР из торгового флота. На малых  судах  боцманы  и
механики любят напускать на себя солидность морских волков.
     - Где вы до войны плавали? - спросил я.
     - На Балтике.  И на  островах служил. Морское дело знаю, могу исполнить
любую  работу.  Можете  проверить.  Морских  волков  узнают  по  аппетиту  и
беспробудному сну. Всеми этими качествами я обладаю в полной мере.
     Главстаршина, поняв, что  я  не кадровик,  что  передо  мной  можно  не
тянуться,  распустил  язык. Он явно рисовался, изображая развязного эрудита.
Видно было, что это тертый калач.
     - Говорят, вы стихи пишете? - поинтересовался я.
     - Могу.
     - В газете приходилось работать?
     - Было дело. На Гогланде за редактора многотиражку подписывал.
     - Почему же вас почтальоном сделали?
     - В политотделе  думают,  что  это самая близкая  к писательскому труду
деятельность.
     Клецко был старожилом в соединении, он знал, где и что можно добыть и к
кому обратиться.  В первый день  я не  уловил в нем  швейковских  задатков и
предложил:
     - Пойдете в секретари многотиражки?
     - Хоть сейчас! Надоело с почтальонской сумкой таскаться и всюду слышать
одни попреки: "Где мои  письма? Куда их деваете?" -  точно я их сам пишу или
рву. Один  даже сказал: "Он их выбрасывает, чтобы меньше бегать".  А разве я
виноват,  что  письма плохо  ходят?  Прихожу на камбуз,  а кок "расхода"  не
оставил.  "Я  тебя,  гада,  кормить  не  буду. Отдай письмо". А  где  я  его
возьму?..
     -  Значит,  договорились,  -  перебил   я  главстаршину.  -  Сейчас  же
отправляйтесь  и  доложите  начальству, что слагаете  с  себя  почтальонские
обязанности  и переходите в мое подчинение.  Как только сдадите сумку, будем
действовать сообща.  Нам надо  разыскать  на рейде СБ-1. Для этого хорошо бы
раздобыть небольшой катеришко. Кто здесь катерами распоряжается?
     -  Штаб.  Но лучше пойти  к  командиру базы ОВРа -  интенданту третьего
ранга  Белозерову. У  него  свои катера.  Сходим вместе,  а  то  он  на меня
накинется, подумает, что я сам к вам напросился.
     Не  теряя времени,  мы  зашагали  к  начальнику  базы.  В  приемной нас
остановил толстощекий старшина:
     - Сейчас нельзя, начальник занят.
     - У меня нет времени ждать, - сказал я и решительно направился к двери.
Клецко отстал, он не решался без вызова показаться на глаза начальству.
     В  небольшой  комнате  за  столом  сидел  белобрысый,  почти  безбровый
интендант с бледным лицом и перебирал бумаги.  Мельком взглянув на меня,  он
буркнул:
     - Занят. Придите позже.
     Но я сделал вид, что не расслышал его, представился. Интендант сразу же
поднялся. Видимо, в его расчеты  не входило обострение  отношений  с будущим
редактором газеты. Из сурового он стал приветливым.
     - Очень рад. Чем могу служить? - спросил интендант. А узнав,  для какой
цели мне понадобился катер, он даже обрадовался: - Давно мечтаю заиметь свою
типографию, а то бегай, выпрашивай  каждый  бланк. А тут и  ведомости сможем
отпечатать, и накладные...
     Я  не стал возражать. Зачем  же  с первой  встречи портить отношения? И
решил, что теперь можно поговорить и о Петре Клецко.
     - Да  сделайте милость,  забирайте.  Только  наплачетесь вы  с  ним,  -
предупредил Белозеров. - Чистый  Швейк! Впрочем,  такой вам может сгодиться.
Ему все баковые сплетни известны. Один вашу газету заполнит.

     В общем, забирайте, а для порядка прикомандирую вам своего помощника по
строевой. Вы  только  разыщите  баржу и приберите  ее  имущество к рукам,  а
разгрузку и доставку возложите на Макарова. Он все произведет в лучшем виде.
     Интендант Макаров оказался расторопным человеком. Без всяких возражений
он отправился со мной на Петровскую пристань.
     Проходя через  сад, затененный огромными дубами, кленами и серебристыми
тополями, мы остановились перед памятником Петру Первому, сооруженному ровно
сто лет назад.
     "Оборону флота и  сего места держать  до последней силы и  живота,  аки
наипервейшее дело", - прочитал я петровский завет.
     Сумеем  ли  мы его выполнить?  Опасность, нависшая  над  Кронштадтом  и
Ленинградом, видно, не убавилась.  Артиллерия  кораблей  и фортов продолжала
бить по побережью. От частых залпов, сотрясающих воздух,  осыпалась листва с
деревьев и, кружась, падала на землю.
     У пристани стоял  небольшой железный катер.  На нем мы и отправились на
розыски баржи шхерного отряда.
     В заливе виднелось много разномастных барж, они были рассредоточены  по
всему  плесу. Небольшие деревянные баржи стояли  на отмелях,  выпустив вверх
аэростаты, а большие железные покачивались на якорях  на изрядном расстоянии
друг от друга.
     -  В них снаряды и бомбы с  прибалтийских  баз, -  объяснил Макаров.  -
Близко во время обстрела лучше не подходить.
     Ветер  вздымал  небольшую волну, но  мы его не чувствовали.  Мне  стало
жарко. Расстегнув ворот кителя, я в бинокль разглядывал каждую баржу.
     СБ - 1 мы нашли на восточном рейде. Она стояла на якоре. По борту ходил
часовой с винтовкой.
     - Кто идет? - окликнул он, становясь наизготовку.
     -   Свои,  -  ответил  Макаров  и,  не  обращая  внимания  на  протесты
растерявшегося часового, приказал рулевому подойти к борту.
     Зацепившись  крюком  за   баржу,  я   увидел   выглянувшего   из  трюма
пограничника со "шпалой" в петлицах.

     - Здесь типография шхерного отряда? - спросил я у него.
     - Здесь, - отозвался  пограничник. -  И не  только типография, но и вся
редакция. Наконец - то вспомнили. Мы вас давно ждем.
     - Меня  не  укоряйте, - остановил  я  его.  - К  Пубалту  имею такое же
отношение,  как и вы. В Кронштадте и суток не пробыл.  Мне приказано принять
имущество газеты, а вас отослать в отдел печати.
     -  Ну  что  ж,  принимайте,  -  огорченно  сказал  он.  -  Всегда  так,
сработаешься с людьми, а тебя сразу в другое место.
     Он  провел  меня  по шаткому трапу в свой  отсек баржи.  Там  на грудах
бумаги сидели три девушки в тельняшках и черных юбках, подпоясанных широкими
матросскими  ремнями.  Две  из  них  при  свете лампочки разбирали  шрифт  и
раскладывали  по ящикам кассы,  третья что - то писала. При  нашем появлении
они встали и вытянули руки по швам.
     -  Садитесь,  - с  досадой сказал редактор. -  Я же вам говорил, что во
время работ начальство не приветствуют. - И, обратясь ко мне, добавил: - Вот
видите - на барже два номера газеты выпустили.
     - А где отпечатали?
     -  На  этой  "американке", -  показал  старший  политрук  на  небольшой
печатный станок, установленный в углу.
     - А других типографских машин вы не вывезли?
     - Нет.  Для походной редакции  и  этой  достаточно. Зато  шрифтов у нас
много.   Да   что  я  рассказываю...  Вот  список  редакционного  имущества.
Проверяйте.
     И  он  протянул  мне  развернутый лист  бумаги.  Занявшись проверкой, я
натолкнулся на четыре кучки гранат и патронов.
     - Мое войско вооружилось,  - смущенно ответил старший политрук. - Ждали
нападения катеров. Решили живыми не сдаваться.
     Одна из девушек вдруг поднялась и спросила:
     - Товарищ старший политрук, разрешите обратиться?
     - Обращайтесь.
     - Мы  просим послать нас на сухопутный фронт. Надоело на этой проклятой
барже сидеть.
     - Теперь  с рапортами не  ко мне,  а  к  другому  старшему политруку, -
объяснил редактор, указывая на меня. - Вы перешли в его подчинение... Как он
решит.
     Девушка решительно шагнула ко мне и протянула три рапорта.
     - А что вы на фронте намерены делать? - спросил я.
     - Здесь на барже мы оказывали первую помощь раненым. И видно, не плохо,
врач похвалил. Кроме того, мы стрелять умеем.
     - А в редакции работать больше не желаете?
     - А кому нужна будет теперь газета, на закрутку что ли?
     - Понадобится в любом случае. Без газеты не обойтись.
     - А у нас здесь даже курящие не брали. Говорят, бумага толстая.
     - Значит, плохую газету выпускали.
     - Как плохую? - захорохорился редактор. - Сам последние сводки по радио
принимал, свежими печатал.
     -  Да не  в укор вам,  -  поспешил я успокоить его.  - Просто объясняю,
какой газета должна быть в принципе.
     - Все равно хотим на фронт, - продолжали твердить свое девушки.
     Их упрямство вывело меня из терпения, и я строго заметил:
     - А  с  дисциплиной у  вас неважно дело обстоит. Военные люди находятся
там, куда их ставят. Понятно? Где вы их взяли? - спросил я у редактора.
     -  В  Выборге  мобилизовали...  двух  наборщиц и  корректора.  До этого
военной  службы  не   проходили.   А   насчет  дисциплины   вы  правы,  есть
распущенность.
     - Остаетесь в типографии, - сказал я девушкам. - А если понадобимся  на
фронте, пойдем вместе.
     Девушки обиженно умолкли и стали укладывать свои вещи.
     В  редакционный  отсек  спустился  и интендант  Макаров.  Он уже  успел
облазить всю баржу и пришел не  одни, а  с хитроватым техником - интендантом
шхерного о