ых можно получать кипяток.
     В Ленинграде  возникли бригады комсомольцев. Девушки ходят  по  этажам,
находят  выживших  одиночек,  помогают  им  обогреться,  получить  продукты,
объединиться в одной квартире. Сирот устраивают в уцелевшие семьи и  детские
дома. Это очень важное  движение,  оно спасет  город от  эпидемии  и  убавит
смертность.
     16  февраля. Англичане сообщили о  падении Сингапура.  Крепость  хорошо
была защищена  с моря, а японцы взяли ее с суши. Такая же угроза нависла "ад
Севастополем. Да  и мы  не  в лучшем  положении, - лед' на время стал сушей.
Танки десять - пятнадцать  километров  могут одолеть за  двадцать - тридцать
минут. Нам все время надо быть начеку.
     Второй  день гитлеровцы  не  стреляют  по Ленинграду и  Кронштадту.  Не
готовятся ли они к внезапному нападению?
     18  февраля.  Сегодня,  после осмотра на  вшивость, во  всех помещениях
нашего соединения идет большая приборка: моются трапы, гальюны, палубы. Идет
смена  постельного белья.  Всем  предписано  пойти в баню, где старое  белье
забирают и выдают новое.
     20 февраля. Вчера  подморозило.  Засветило солнце. По  южному  берегу с
утра  били  кронштадтские пушки. Говорят, что  гитлеровцы  пытались  по льду
прорваться в ораниенбаумский порт.
     Ночью была объявлена боевая тревога. Лыжники ушли в  залив. Но стрельбы
не слышалось.
     Радио сообщило, что англичане отдали Сингапур.

     Они.   оказались   неподготовленными  к   войне,   несут  поражение  за
поражением.  Вот  тебе  и хваленый  флот Великобритании! Он  ничего не может
сделать с японцами.
     22 февраля.  К  празднику на  корабли  прибыли подарки  из Свердловской
области.  Наше  соединение  получило   сорок  пакетов.  Тридцать  восемь  мы
распределили по кораблям, а два оставили на политотдел и штаб.
     Посылку   для  нас   выбрал  Фоманов.  Он  встряхивал  каждый  ящик   и
прислушивался:  не булькает ли? В  одном булькнуло. Он  вскрыл его  и  нашел
бутылку хереса,  завернутую  в полотенце.  Кроме вина в ящике  была копченая
колбаса, шпик и домашнее печенье.
     Фоманов взял вино и сказал:
     - Все остальное вам.
     Он хотел уйти, но у дверей передумал.
     - Чем же закусывать буду? - как бы у самого себя спросил он.
     Недолго раздумывая, Фоманов  вернулся  к ящику,  отломал изрядный кусок
колбасы, выбрал  три  печенины  и,  ни на кого не взглянув,  ушел. Он боялся
увидеть в наших глазах презрение.
     Подарок мы делить не стали. Принесли  все в кают - компанию,  колбасу и
шпик тонко нарезали на одну тарелку, а печенье высыпали грудой на стол. Бери
столько, сколько позволит совесть. И нужно сказать, все оказались на высоте:
ели  скромно, никто не  жадничал. Пусть  Фоманов  видит,  что среди нас  нет
похожих на него. Это один из способов коллективного воспитания.
     23  февраля. Сегодня  праздничный обед, с котлетами  и компотом, но без
вина.
     Вечером  пошел в  кронштадтский  Дом  флота.  Там артисты Ленинградской
Музыкальной комедии  ставили оперетту "Морской волчонок". Зал  был  набит до
отказа. Главную роль задорно и весело играла Рутковская.
     Во время второго акта послышалась артиллерийская пальба, да такая,  что
дом стал содрогаться, как корабль при бомбежке. Актеры больше вслушивались в
стрельбу,  нежели  в  музыку.  Запевали  невпопад.  Потом  неожиданно  погас
электрический свет.

     Конец  оперетты  мы  досматривали  при  коптящих лампах. Актеры  словно
раздваивались: рядом с ними по сцене бродили лохматые тени.
     5 марта. Больше недели  не делал записей, потому  что ходил на  семинар
командиров кораблей.  Обсуждали  прошедшие операции  и открыто  говорили  об
ошибках, чтобы весной не повторять их. Это был очень полезный разговор.
     Который  уже  день Кронштадт  подвергается  неожиданным  артиллерийским
налетам. Вот и сейчас снаряд за снарядом с воем пролетают над нашим домом  и
рвутся где - то в западной части острова.
     Говорят, что в Стрельне у гитлеровцев появился бронепоезд. Он действует
хитро:  с  ходу  дает  десяток  залпов и,  переменив место, замолкает.  Наши
артиллеристы уже  засекли  несколько точек  и .вычертили дугу, по которой он
ходит, обещают в 'ближайшие дни накрыть налетчика.
     7 марта. Сегодня пришла центральная газета "Красный  флот". В номере от
21   февраля  напечатана   редакционная  статья,   в  которой   сверх   меры
расхваливается наша многотиражка "Балтиец".
     В редакции зазвонил телефон.
     -  С тебя приходится! - без  всяких приветствий  прокричал  Фоманов.  -
Заходи к начпо.
     Бросив  гранки, иду в  кабинет  Ильина.  Там  у  него Радун  и Фоманов.
Бригадный комиссар  вслух читает  статью  "Красного  флота"  и после каждого
абзаца  поглядывает на политотдельцев, словно хочет  убедиться: радует ли их
это? Те, конечно, в приподнятом настроении. Ведь под их руководством выходит
газета!
     Кончив читать, Радун крепко пожимает мне руку.
     - Поздравляю, - говорит он. - Так держать!
     А я, смущаясь, отвечаю, что похвалы чрезмерны, теперь придется тянуться
и оправдывать то, что выдано авансом.

     8 марта. В сегодняшней газете я поместил небольшую статью о Белоусовой,
Логачевой  и  Справцевой.  Рассказал,  как они под  огнем противника спасали
имущество типографии и оказывали первую помощь раненым.
     Набрав эту статью последней, девушки объявили по типография аврал: была
произведена  мокрая приборка  и приведены  в порядок  верстатки и  кассы  со
шрифтами.
     Сегодня у девушек день отдыха. Они оделись по - праздничному - в хорошо
отутюженные форменки с надраенными  до  солнечного блеска пряжками  ремней и
ушли в Дом флота на концерт. А мы, мужчины, остались работать - допечатывать
тираж газеты.
     14 марта. Несмотря на  мороз,  солнце светило так, что сосульки на краю
крыши таяли. Значит, скоро придет тепло. Как его ждут ленинградцы!
     В Кронштадт с подарками приехали  омичи и  свердловцы.  На  митинге они
горячо  просили  моряков скорей освободить Ленинград,  так как  убедились  в
бедственном  положении  населения.  А  кронштадтцы  слушали  с  потупленными
глазами. Они же не  могли сознаться, что до весны  ничего не смогут сделать,
так как их корабли вмерзли в лед и стоят в бездействии.
     Всех  нас  порадовал  упитанный вид  делегатов, приехавших  из  глубины
страны. Значит,  там не  голодают,  найдется  еще много  богатырей,  которые
смогут стать в строй.
     Сегодня  вместе  с  сибиряками  и  уральцами  Кронштадт покинут  и наши
политотдельцы. Мы выезжаем в Ленинград готовить команды кораблей к весне.
     17 марта. Вместе с политотдельцами живу на "Урале". Минзаг вмерз  в лед
у левого берега Невы. Его меньше обстреливают, нежели другие корабли, потому
что "Урал"  похож на обыкновенный  пассажирский пароход. Гитлеровцы охотятся
за крейсерами, миноносцами и канлодками, чтобы ни один боевой корабль не мог
выйти весной в море.
     По  огневым налетам  нетрудно понять,  что гитлеровцам хорошо  известны
места стоянок. А мы  из - за тяжелого ледостава не можем отвести  корабли на
новые места.

     Пока флотская артиллерия довольно успешно ведет контрбатарейную борьбу.
Но это не выход из положения.
     18  марта. Побывал  на  улице  Воинова  в Союзе  писателей.  Там выдают
дополнительные пайки, присланные москвичами.  Мне, как военному, выдали лишь
половину  пайка: консервы, свиной жир,  шоколад и галеты. Все, что  получил,
отнес на  канал Грибоедова. Теща,  конечно, обрадовалась подарку и тут  же с
печалью сказала:
     - Юрику бы этот шоколад, но не дождался... на кладбище снесли.
     В Ленинграде заметно убавилось населения. Многих детей  и стариков  уже
успели  вывезти  по  ледовой  Дороге  жизни  за  кольцо  блокады.  Эвакуация
продолжается. Наши тоже собираются в путь, пусть только немного потеплеет.
     19  марта.  В  иллюминатор  моей  каюты  видна  испещренная  дорожками,
испятнанная прорубями ледяная поверхность Невы.
     Как  сто  лет  назад,  население  за  водой ходит  на  реку. Мне  видны
каменные, выбеленные  изморозью  стены  Петропавловской  крепости и  высокий
тонкий  шпиль. Он не  блестит,  так  как  покрашен  светло  - серой  матовой
краской,  чтобы  сливался  по цвету  с мутным небом, иначе  противник  будет
пользоваться им как ориентиром для пристрелки.
     Я  собрался отойти от иллюминатора, как неожиданно загрохотало. Начался
артиллерийский налет:  то  слева, то  справа  взлетали невысокие задымленные
столбики раскрошенного  льда.  А женщины,  пришедшие  за водой,  и не думали
разбегаться. Одни  остались в очередях  у  прорубей,  другие  понуро брели с
саночками по всем  направлениям,  словно стрельба их не касалась. У  правого
берега  две  женщины  упали.  Их, видно, сразили осколки.  Осколки  настигли
пешеходов посреди Невы и у нашего берега. Легкораненые  ползут в сторону  от
разводий, мимо неподвижных, чернеющих на снегу фигур.
     Но  вот басисто  заговорила наша артиллерия. Пушки противника мгновенно
смолкают.

     На  лед  с  кораблей  выбегают моряки с носилками. Они оказывают первую
помощь пострадавшим, несут  раненых к берегу, где появилась  белая  машина с
большим красным крестом.
     Дорого обходится ленинградцам вода!
     22  марта. Сегодня солнечный день. На  Дворцовом  мосту чудо:  появился
трамвай, сверкающий  вымытыми  стеклами окон. Это  еще  не  рейсовый  вагон,
имеющий  определенный маршрут,  а только  пробный.  Но он звенит:  "дринь  -
дринь", движется,  и его дуга  высекает из провода  искры. Значит, Ленинград
оживает!
     Захотелось взглянуть,  что  делается  в  городе.  Сбежав  по  трапу  на
набережную, я  направился  по  Фонтанке  к  Невскому. В  парке  на  деревьях
сиреневая дымка. От ветвей уже пахнет весной. Удивительное дело, замерзающие
в не отапливаемых квартирах ленинградцы не срубили  ни одного дерева в садах
и  парках. Разбирали деревянные дома,  жгли книги, мебель, но живых деревьев
не тронули.
     На Невском около Публичной библиотеки копошились сотни  людей с ломами,
лопатами, скребками. Еще недавно здесь был метровый слой льда, Садовая улица
напоминала собой один из застывших притоков Невы.
     Против "Публички" в сильные морозы лопнула магистраль. Вода хлестала из
- под земля, словно тут был родник. Жители соседних улиц  приходили за водой
к проруби. Прозрачный лед посреди улицы нарос сверкающим холмом,  на который
карабкались ползком. Теперь хрустальный  холм растерзан ломами. На Садовой и
Невском обнажились рельсы. Скоро по ним пройдут трамваи.
     Удивительные,  легендарные  люди  населяют наш  город!  Видно, характер
питерских   рабочих   и   передовых   интеллигентов   -   их   революционная
организованность,  спаянность  и непреклонность -  сложились в годы борьбы с
царизмом,  белогвардейщиной и создали  особую породу людей. Есть какая -  то
прямая связь  между сплоченностью  питерцев,  шедших  на  штурм  Зимнего,  и
блокадным братством, порожденным единой борьбой и страданиями.

     Что  заставляет  ослабевшего  от голода  рабочего  стоять  у  станка  в
промерзшем цеху и во время обстрела не уходить в укрытие? Только одна мысль:
"Это надо для нас, для фронта. Каждый снаряд, каждая мина приближают победу.
Это расплата за смерть товарищей".
     Поймет   ли  кто   ученых   и  сотрудников  института  растениеводства,
сохранявших  уникальную коллекцию семян,  которую не  успели вывезти  в тыл?
Истощенные  люди дежурят у  ящиков  и  банок  с  семенами  дни  и  ночи. Они
оберегают их от любой случайности, а сами мрут от голода. И ни у кого из них
не возникает мысли съесть хотя бы одно зернышко!
     Хранитель  коллекции масличных культур ученый Щукин, в ведении которого
находились  десятки  килограммов  арахисовых  орешков, семян  подсолнечника,
льна, мака, скончался от истощения в своем служебном кабинете.
     Я иду  по весенним улицам города  и  присматриваюсь к ленинградцам. Еще
нет  настоящего  тепла, в  тени  цепко держится холод, но  многие  обитатели
промерзших  домов  уже  выбрались на  улицу.  Они  вынесли  стулья,  кресла,
раскладушки - греются  на  солнышке. Ослабевшие сидели и  лежали,  подставив
лица  теплым лучам,  а  те,  кто  имел  силы  двигаться,  копошились  рядом:
скалывали  лед, разваливали  ноздреватые сугробы, грузили  снежные глыбы  на
фанеру, на  саночки, впрягались по  несколько  человек,  отвозили к чугунным
решеткам  и сбрасывали в каналы. Делали  все замедленными движениями,  часто
отдыхали, утирая обильный пот.
     Золотистый  солнечный  свет  беспощадно обнажал  худобу  жилистых  шей,
бледность опухших лиц, мешки и провалы под глазами. Создавалось впечатление,
что население  города, переболев  тяжелой, изнурительной  болезнью,  впервые
выбралось на улицу подышать свежим воздухом. Но скучно стоять  и  сидеть под
солнышком без дела. И ленинградцы счищают  со своих улиц скопившийся за зиму
грязный  снег,  сгребают щебень и мусор разрушенных домов, увозят на  свалки
нечистоты. Они не дадут задушить себя зловонию и эпидемиям.

     23  марта. Потепление вызвало туманы. Они наползают с моря. Все тонет в
молоке,  даже   не  видно  Петропавловской  крепости.  По  толстому   стеклу
иллюминатора змейками стекают тоненькие струйки.
     Гитлеровцы, полагая,  что в тумане наши наблюдатели не  увидят вспышек,
открыли сильный  артиллерийский  огонь  по Балтийскому  заводу  и  кораблям,
стоящим  рядом на  Неве. Два тяжелых снаряда  угодили в линкор  "Октябрьская
революция". Корабль был не  виден, а в него все же попали. Значит, противник
пристрелялся. Нашим кораблям грозит серьезная опасность. Правда, повреждения
на  линкоре невелики.  Он не выведен  из строя, может  стрелять  и  плавать.
Только придется склепать новую радиорубку и кое - что залатать на палубе.
     26 марта. Сегодня был обстрелян  наш самый  крупный минный заградитель.
Ни один снаряд не попал в корабль, но несколько разорвались рядом. Осколками
посечен  борт.  Хорошо, что  нет  пробоин  в  подводной  части,  не придется
расшивать листы и заново ремонтировать.
     Теперь  нет никаких  сомнений, что гитлеровцам хорошо известны  стоянки
кораблей. Скорей бы вскрылась Нева! Пора уходить с насиженных мест.
     31  марта. Целые дни ленинградские  женщины копошатся  на  улицах и  во
дворах, убирая побуревший грязный снег. Погода стала переменчивой, то светит
солнце,  то  налетает  пурга, то оттепель. У  многих  насморк  и  кашель. Не
началась ли эпидемия гриппа?
     Из   Москвы  прибыл   в   Ленинград  начальник  Главного  политического
управления Военно-Морского Флота армейский комиссар второго ранга  Рогов. Он
собрал писателей - балтийцев и поинтересовался, чем мы дышим.
     Вишневский  доложил  о  деятельности своей  группы  при  Пубалте,  а об
одиночках,  работающих  в  боевых  частях, ничего  не сказал.  Пришлось  мне
вспомнить, как трудились мы - редакторы многотиражек. Рогову мое выступление
понравилось.

     В перерыве ко мне подошел полковой комиссар из Главного политуправления
и сказал:
     -  Готовьтесь к  отъезду в Москву.  Забираем  в  отдел  печати.  Будете
передавать свой опыт многотиражкам всех флотов.
     Это меня ошеломило. Я не собирался покидать Ленинград.
     - А, нельзя  ли  обойтись без меня? Мне хочется пробыть  на Балтике  до
конца блокады.
     -  Не желаете в  Москву? -  удивился полковник. -  Думаете,  что мы там
баклуши бьем?
     - Этого я не думаю, но писателю важней остаться здесь...
     - Ничего не выйдет, - ответил москвич, - приказ армейского комиссара. А
на флоте, как вы знаете, приказы не обсуждаются, а выполняются.
     4 апреля. Прошло три дня. Я уже решил, что про меня забыли  и оставят в
покое. Но не тут - то было. Секретарь политотдела принес телефонограмму. Мне
предписано  немедля явиться в отдел кадров Пубалта к  батальонному комиссару
Ракову.
     С большой  неохотой пошел в Пубалт. Там  меня встретил  сухой и строгий
батальонный комиссар.
     - Вы  почему  не  являетесь за  предписанием?  -  грозно спросил  он. -
Особого приглашения ждете?
     - Меня никто не вызывал.
     - Но вас же предупредили?
     - Это был ни к чему не обязывающий разговор.
     -  Запомните:  разговор   старшего  всегда  обязывает,  никто  вторично
напоминать не будет.
     Протянув заготовленную бумагу, он сказал:
     - Отбыть немедля.
     - На чем же я выеду из Ленинграда?
     -  Не  знаю,  транспортом  не  занимаюсь.  Но если вовремя не  явитесь,
пеняйте на себя, - предупредил Раков.
     Так он сумел превратить выдвижение в наказание. Водятся у нас еще такие
службисты.
     Весь день я бегал по флотским учреждениям, прося

     помочь  отбыть в Москву,  но  никого  мои  заботы  не  трогают.  Я  уже
отрезанный  ломоть. Единственное,  что мне  удалось сделать, - это вызвать с
моими вещами и аттестатами из Кронштадта Клецко.
     5 апреля. Вчера я  распрощался со всеми на "Урале", но едва спустился с
трапа, как  заверещали  звонки  громкого боя  и  раздался  сигнал  воздушной
тревоги.
     Был  седьмой  час  вечера.  Я перебежал к  решетке Летнего  сада и стал
смотреть: откуда появятся самолеты?
     Справа затарахтели  зенитки.  И я  увидел тучу "юнкерсов". Они летели с
востока вдоль  Невы. Создавалось впечатление, что с огромной  горы словно на
салазках  скатываются  вниз  бомбардировщики.  Да не  просто, а  нацелясь на
определенные .корабли.
     Послышался  холодящий кровь отвратительный вой падающих бомб. Подо мной
дрогнула земля и затряслась. На Неве стогами вспучивался  лед и высоко вверх
взлетали голубые задымленные фонтаны.
     У всех мостов - и  на кораблях закашляли и заливчато  залаяли  зенитки,
сливаясь в дружный хор. Они испятнали комками разрывов  все небо.  Казалось,
что не осталось просветов, в которые могли  бы проскочить бомбардировщики, а
"юнкерсы" все же  прорывали огневую завесу и устремлялись к кораблям, мостам
и заводам.
     Такого  большого  налета  на Ленинград  давно  не  было.  Прижавшись  к
именному столбу ворот, задыхаясь от волнения, я наблюдал,  как сваливаются в
пике  и  взмывают "юнкерсы"  над  теми  участками  Невы,  где стоял  линкор,
крейсеры, миноносцы. Как рвутся бомбы около "Полярной звезды" и  выводком ее
стальных птенцов - подводных лодок, жавшихся к гранитной стенке.
     Я ждал, что сейчас полетят в стороны черные  обломки и запылают пожары.
Но  ни один корабль еще не  тонул. С зенитных площадок,  окутанных пороховым
дымом, комендоры яростно отбивались.
     К  вою  бомб  вдруг  присоединился  хлесткий  свист  тяжелых  снарядов,
падавших в тех же  направлениях,  что и  бомбы.  Гитлеровцы, видимо, спешили
воспользоваться

     неподвижностью кораблей, чтобы  одним комбинированным ударом уничтожить
их.
     В ответ басисто заговорила наша тяжелая артиллерия. Грохот стоял такой,
что я не слышал ни звонких команд на "Урале", ни гудения моторов самолетов.
     Налет длился не менее часа. Затем стрельба  мгновенно смолкла  и в небе
трубно загудели наши "миги", рыскавшие меж высоких облаков.
     На этом я ставлю точку. Все  четыре тетради оставляю дома. Не буду же я
таскать их с собой по всем флотам.



        "ЗА КОЛЬЦОМ БЛОКАДЫ"
     6 апреля  1942 года. Вечер и ночь я  провел не на корабле,  а дома.  На
кухне  было тепло, так как женщины по случаю пасхи днем топили плиту щепками
и мусором.
     Ужинали мы по - праздничному. На  стол  я выложил весь мой сухой  паек,
выданный на дорогу: галеты, банку мясных консервов и сухой яичный порошок.
     Спать мы улеглись рано и сразу почувствовали  пасхальную "жару  божью":
прозвучал  сигнал  воздушной  тревоги, послышалась пальба  зениток,  гудение
самолетов и посыпались  бомбы. Бомбы были  крупные. От взрывов  трясся дом и
ходуном ходила земля под ним.
     Теща вскочила  с  постели  и,  втиснувшись  в  щель между  двух шкафов,
принялась креститься. А я и няня, понимая, что шкафы и  молитвы от бомбы  не
спасут, остались лежать и прислушиваться к пальбе.
     Бомбы  не  п