олзком к лесу! - скомандовал Малышенко.
     Поползли  мы  по скошенному полю.  Об острую стерню  руки  искровенили,
одежду порвали, но все же ушли  от  автоматчиков. Собрались на опушке леса и
не знаем, что  делать. Отрезанными оказались. К нам еще какие - то пехотинцы
присоединились. Сандружинница с ними.
     - Давайте руки перевяжу, - говорит.
     - Плюнь, сестренка, не до царапин сейчас. Надо к своим пробиваться. Кто
у вас из командиров остался? Пусть выводит.
     -  Никого здесь нет.  Командуйте,  моряки,  - просит  она.  - Вы  народ
отчаянный, с вами пробьемся.
     Пришлось мне командование на себя взять. Поснимали мы с убитых гранаты,
оружие, патроны собрали. На всех винтовок не  хватило. Решили вперед пустить
ребят с гранатами и штыками,  а позади  тех, кто имел  карабины и пистолеты.
Направление взяли по ручному компасу, который был  у  акустика Малышенко, и,
как только стемнело, двинулись по краю опушки.
     Вскоре лесок кончился. Впереди - ровное поле. Надо бы ползти по нему, а
мы шагали слегка лишь пригибаясь. Гитлеровцы ракетами нас осветили.
     - Ложись! - кричу. - Вправо отползай!
     А у Линькова нервы опять подвели: он вскочил и... бегом назад. Бежит, а
его  прожекторный луч преследует. Недолго  парень метался - светящиеся  пули
прошили.
     - Видите, что с трусами бывает, - заметил я. - Слушать только команду!
     Мы выждали некоторое время и, как фрицы угомонились, поползли по своему
направлению. Малышенко мне свой компас отдал.
     Подобрались мы  к траншее.  Видим  силуэты  трех фрицев у  пулемета.  Я
тронул Малышенко за плечо и  шепчу: "Давай вместе гранаты кинем!" Надо бы на
коленку лишь подняться,  а он во  весь рост встал... И фриц по нему  очередь
дал. Но моя граната свое дело сделала: пулеметчиков раскидало.  Тут вскочили
остальные и кинулись в траншею...
     Рукопашный бой был недолгим. Гитлеровцев  в траншее  оказалось немного.
Мы  их штыками  и  ножами  истребили, но и сами многих  потеряли. В общем  к
условленной березовой рощице прорвалось  лишь одиннадцать парней и девушка -
медичка, которая за мной увязалась.
     У нас так во рту пересохло,  что мы тут же напились из придорожной лужи
и, не мешкая, пошли дальше. Гитлеровцы больше нам не попадались.
     К рассвету мы  вышли к дачному поселку, где по асфальтированной  дороге
среди повозок двигались в  сторону моря артиллеристы и пехотинцы.  Паники не
было. Просто, оставив заслоны, отступали очень усталые люди.
     Мы  пошли за  пехотинцами,  шагавшими без  строя. Гитлеровские  снаряды
пролетали над нашими головами и рвались где - то на рейде.
     В потоке отступающих добрались до Минной гавани. Там уже шла посадка на
транспорты. Народу уйма. Все норовят попасть первыми. Боцманы  в  свои дудки
свистят,  порядок наводят. С  рейда  миноносцы  по  берегу  палят.  Самолеты
кружат. Не поймешь: какие из них свои, какие чужие?
     Как - то  так получилось,  что в сутолоке я  потерял медичку и ребят, с
которыми пробился из окружения.
     Поискал   я   их,   поискал  и  устроился  на  сетьевике.  Доплелся  до
краснофлотского кубрика и там свалился на рундук. Ух. как я утомился за двое
суток!  Спал  вмертвую, ни пальбы, ни взрывов не слышал, так  что о переходе
ничего  путного не  могу  рассказать.  Меня  разбудили у  самого Гогланда  и
высадили с пассажирами на пирс. Сетьевик ушел спасать тонущих.
        "РАССКАЗ КАТЕРНИКОВ"
     Катера  МО  -  малые охотники, предназначенные для охоты за  подводными
лодками, сопровождали и охраняли почти все крупные корабли. Их командиры  со
своих  мостиков  видели многие трагедии  перехода.  Вот  что  мне  рассказал
командир МО - 407 старший лейтенант Воробьев:
     "Наш брат  катерники  - народ  замотанный. Ни днем ни  ночью  покоя  не
имеем. Гоняет всякий, кому вздумается.

     26  августа я  стоял около штабного корабля "Пикер". Поздно вечером мне
приказали  идти  к  острову  Найсаар, разыскать  стоявший  там  транспорт  и
отправить его в бухту Копли.
     Ночь темная, штормовая. Катер бьет волной, заливает. Я все  же добрался
до  острова, нашел транспорт и передал капитану приказание. А тот слушать не
хочет. Без буксира, говорит, не пойду.
     Ну что мне  делать? Вернулся назад. А у пирса -  пусто, ни кораблей, ни
катеров.  Куда они делись? С трудом нахожу дежурного, он по секрету сообщил:
ушли укрываться от шторма к острову Аэгна.
     -  Иди к лидеру "Минск", - посоветовал он. -  Начальник штаба  флота на
нем.
     Опять  ухожу в  темень. Меня в лоб  бьет волной  и поливает с головы до
ног. Я веду катер на поиск и кляну все на свете.
     Часа  через полтора нахожу  наконец "Минск". Он на якоре.  Думал, дадут
отдышаться и соснуть часок. Не тут - то было! Новое задание: иди на  запад к
передовым траншеям, разузнай обстановку и захвати раненых.
     - А где эта передовая? - спрашиваю. - Я ведь не воевал на суше.
     Мне назвали полуостров.  В сердцах я так  рванул с  места, что чуть  не
таранил рейдовый катер, укрывавшийся за кормой лидера.
     Ну, думаю, больше на глаза начальству не попадусь. Приткнусь где-нибудь
и дам команде отдохнуть.
     Подхожу к полуострову. Там эстонская шхуна на мели застряла. Не то сама
выскочила,  не  то  штормом выкинуло.  На шхуне полно  раненых -  матросы  и
солдаты. Легкораненые вплавь  добрались до берега,  бродят по пляжу  в белых
повязках. Костер развести опасаются, - противник близко.
     Подойти к борту шхуны  не могу: слишком  мелко, боюсь  винты  поломать.
Приказал  на шлюпках  раненых  переправлять. А чтобы времени  понапрасну  не
терять - послал своего помощника и сигнальщика на разведку.
     Работали  три шлюпки.  Раненых  разместили  в кубриках и каютах.  И всю
верхнюю  палубу  заняли. Остальных девать некуда. Но не  бросишь же своих на
расправу фашистам!  Не  знаю,  что делать с ними. Но  тут мои разведчики  на
водолазном боте возвращаются. Нашли его в бухточке и всех с пляжа подобрали.
     К утру  ветер  несколько стих. Море  стало успокаиваться.  Я взял бот и
шлюпки на буксир, потащил к "Минску".
     Подхожу к лидеру, докладываю обстановку и спрашиваю: куда деть раненых?
     Мне приказывают высадить их на  тральщик и  миноносец "Скорый". А  тут,
как назло, обстрел. Один из тральщиков ход дал, отказался принимать раненых.
Другой взял только со шлюпок и с бота.
     Миноносец  "Скорый"  тоже снялся с  якоря, но  для нас  застопорил ход.
Командир кричит в мегафон:
     - Подходи к борту, быстрей перебрасывай.
     Я  мигом к нему.  Зацепился и  давай раненых передавать. Тут вдруг один
снаряд метрах в сорока плюхается... вверх столб воды поднимает. Второй...
     Командир миноносца  кричит: "В вилку берут... отваливай!" И  ход  дает.
Старшины  мои  чего  -  то  замешкались,  швартовы  порвало,  катер  не  так
развернулся... В  суете миноносец  зацепил нас носом, проломил восьмиместный
кубрик  и  потянул  за собой...  Чуть  катер  не  опрокинул. Хорошо, что  МО
деревянный, плавает, как пробка. Удержались.
     Пришлось отойти подальше от маневрирующих кораблей и падавших снарядов,
чтобы завести на пробоину пластырь.
     На  пластырь  пошли два  одеяла,  вся фанера  и лист  железа.  Механик,
повиснув над бортом, помогал боцману и старшинам.
     С заплатой на боку катер имел весьма неказистый вид. Меня запросили:
     - Сумеете ли идти своим ходом?
     - Сумею, - ответил я. - Дойду.
     - Тогда заправляйтесь горючим, пойдете в охранение "малютки".
     И мне назначили место в походном ордере.
     Отходившие с фронта войска с ходу грузились на транспорты.
     В непрерывном грохоте артиллерии  трудно  было  расслышать человеческие
голоса.  Но  паники и суматохи не  наблюдалось.  Боцманы  жестами руководили
посадкой,  а уставшие  пехотинцы  безропотно им  подчинялись. Поднявшись  по
трапам и заняв отведенные места, они мгновенно засыпали. Никакая сила уже не
могла разбудить вышедших из многодневных боев солдат.
     Загруженные транспорты отваливали от  пирсов  и уходили в море.  Бой не
прекращался.  Крейсер и  миноносец,  курсируя  по заливу,  били  из пушек по
противнику, не позволяя ему ворваться в город, подойти к пристаням.
     В двенадцатом часу  по  условленному сигналу  стали сниматься с  якорей
многопалубные  океанские  транспорты   и  выстраиваться   в   кильватер   за
тихоходными  тральщиками "ижорцами"  и "рыбинцами". Издали казалось,  что за
крошечными птенцами выводком плывут дородные гусыни.
     Охранять  перегруженные  суда отправились  пять катеров МО и  миноносец
"Свирепый".
     В  два  часа  в  путь  отправился второй караван.  В это  время в  небе
показались немецкие самолеты - разведчики.
     Минеры  заканчивали  свою  работу:  вверх  взлетали  склады и причалы в
портах.  Минные  заградители сбрасывали свой  груз, чтобы противник не сразу
мог войти в бухты.
     Таллинн горел.  Густой  и  черный  дым  так  застилал  солнце, что едва
приметны были его контуры. Днем стало пасмурно, словно наступила ночь.
     В четыре часа двинулись в путь главные силы Балтийского  флота: крейсер
"Киров", лидер "Ленинград", эскадренные миноносцы и подводные лодки.
     Я нашел подводную лодку "малютку" и занял свое место левее ее.
     Последними покидали Таллиннский рейд корабли прикрытия - лидер "Минск",
быстроходные   эсминцы,  тральщики,  сторожевики,  минзаги   и  катера.  Дав
последний залп по противнику, отряд развил хорошую скорость  и стал догонять
нас.
     Вскоре  авиация  принялась бомбить  тихоходы, а с наступлением  сумерек
фрицы начали обстреливать из береговых батарей.
     "Киров" и миноносцы  открыли по правому  берегу ответный огонь. А  нам,
катерникам, приказали поставить дымовую завесу.
     Грохоту было много. Потом стемнело, надобность  в  дымзавесах отпала. Я
вернулся к "малютке".
     Вскоре  корабли  застопорили   ход,  в  воду   полетели  якоря.  Многие
останавливались прямо на минных полях. Подводная лодка пошла дальше.
     То впереди, то позади раздавались взрывы. Но  что в темноте происходило
- трудно было понять. Горизонт то и дело озарялся вспышками..."
     Подробней рассказал об этой ночи и следующем дне  командир катера МО  -
210 лейтенант Валентин Панцирный.
     "Мы покинули Таллиннский рейд с кораблями  последнего  каравана. Катера
нашего  дивизиона шли в охранении  старых  миноносцев типа "Новик". Я  был в
распоряжении командира миноносца "Артем".
     Мы шли концевыми. Крупные транспорты двигались за тральщиками  впереди.
Темнота надвигалась быстро. В сумерках мы видели перед собой силуэты впереди
идущих кораблей и пенистый кильватерный след.
     Вскоре горизонт озарился огромной вспышкой и до нас докатился протяжный
гул, похожий на раскаты грома. Мы в это время уже находились за маяком Кэри.
Корабли почему - то начали замедлять ход и через каких-нибудь полчаса совсем
остановились. Это было опасно.
     Я   недоумевал:  "Кто  это  так  распорядился?  Ведь  в   училище   нам
вдалбливали,  что  ни в коем случае нельзя  останавливаться на минном  поле.
Надо  быстрей  идти вперед, только вперед.  Иначе мы становимся неподвижными
мишенями".
     Корабли все же продолжали стоять.  До нас доносились какие - то неясные
человеческие голоса: не то крики о помощи, не то команды.
     Командир миноносца "Калинин" в мегафон приказал катеру  МО -  211 пойти
вперед и выяснить, что там случилось.
     Катер ушел и довольно быстро вернулся. Командир  МО - 211 подошел почти
вплотную к "Калинину" и стал докладывать.  О чем он  говорил, я не разобрал,
потому что в этот момент вспышка выхватила из тьмы и катер, и миноносец. Она
была  такой резкой,  что  я на время ослеп.  Грохот ударил в уши, и  горячая
воздушная волна чуть не сбросила меня с мостика...
     Когда  я  вновь  обрел  зрение, то был потрясен:  на том месте, где еще
недавно  виднелись  миноносец и катер, было пусто, только что - то хлюпало и
клокотало  в волнах. Не доверяя своему  зрению,  я  дал  ход катеру  и пошел
вперед, чтобы убедиться: не мерещится ли мне?
     Зрение  мое  восстановилось, я хорошо  видел,  как  в  пузырящейся воде
крутились обломки, тряпки и барахтались люди.  Мои матросы начали  подбирать
тонущих. И в это время море вновь озарилось яркой вспышкой... Один за другим
прогрохотали два мощных взрыва.
     Почти  одновременно  подорвались  мой  "Артем"  и  "Володарский".   Мне
показалось,  что  их торпедировали.  Велев  приготовить  глубинные бомбы,  я
ринулся  в ту часть моря,  где, по моим  расчетам, могла находиться немецкая
субмарина. Но разве во тьме разглядишь перископ или след от него?
     Чтобы пугнуть  гитлеровских подводников, я  сбросил несколько глубинных
бомб и  вернулся к месту  катастрофы. Из пучины, проглотившей корабли, бурно
всплывал мазут и пузырился среди барахтавшихся в воде людей...
     - Разъедает глаза... скорей вытаскивайте! - кричали плававшие.
     Мои краснофлотцы, привязав к бросательным концам пробковые круги, стали
выуживать  тех, кто  имел  силы  уцепиться.  Одним  из  первых они  вытащили
старшину радистов Сорокина. Он плавал на МО - 211.
     - Где ваш катер? - спросил я у него.
     -  Не знаю,  меня  снесло  с палубы,  - ответил Сорокин. -  Я поплыл  к
"Артему" и опять попал в беду.
     Спасенные просили  пить. Их тошнило. Мазут разъедал глаза. И нечем было
промывать. У нас кончилась пресная вода.
     Подобрав из  воды  человек  пятьдесят, я  решил самостоятельно  догнать
корабли, ушедшие дальше, так как охранять мне уже было некого.
     Несмотря  на мглу,  лишь изредка  озаряемую  вспышками взрывов,  я  шел
полным ходом мимо застывших на минном поле транспортов. Чтобы не  налететь в
темноте  на всплывшую  мину, я  выставил на носу двух впередсмотрящих, самых
зорких старшин.
     Часа  через  два  мы  увидели на  горизонте  силуэты  крупных кораблей.
"Эскадра",  - догадался я, и дальше идти не решился. Малым кораблям в ночное
время без  вызова запрещено  подходить к миноносцам и  крейсерам. Они  могут
принять тебя за противника и расстрелять без предупреждения.
     Выключив моторы, я стал ждать рассвета. Вскоре нас придрейфовало к МО -
142. Он, оказывается,  шел  в конвое эскадры,  но из - за течи и повреждения
мотора отстал, а теперь, так же как я, боялся приблизиться к своему конвою.
     - Кто там впереди? - спросил я у командира катера.
     - "Киров", "Ленинград" и новые  миноносцы. Стариков  почти не осталось.
Собственными глазами видел, как погиб "Яков Свердлов".
     МО - 142,  оказывается, находился  в  каких  - то  двух  кабельтовых от
"Якова Свердлова". В девятом часу наблюдатели заметили в море всплывшие мины
и как бы след перископа подводной лодки. Командир МО -  142 на всякий случай
поднял сигнал: "Вижу подводную лодку противника", прибавил ход  и  кинулся в
погоню, сбрасывая на ходу глубинные бомбы.
     "Яков Свердлов" тоже поднял сигнал "Э", дал несколько гудков и вышел на
бомбометание;  он,  видимо,  сбросил  только  одну  малую  бомбу, потому что
вспучилась вода и послышался глухой звук,  а затем  вдруг взвился  у правого
борта  "Якова  Свердлова"  столб  пламени  и  мощный  взрыв  почти переломил
корабль.  Нос   и  корма   миноносца  были   задраны,  а  на   середине  уже
перекатывались волны.
     Корма миноносца все больше задиралась вверх, стали оголяться винты... с
палубы  посыпались  в  воду  люди,  а  вместе с  ними  и... глубинные бомбы,
приготовленные к сбрасыванию. Одна из этих бомб взорвалась почти  у борта МО
- 142. Его так тряхнуло, что заглох левый мотор и появилась течь.
     Катерникам  одновременно  пришлось   исправлять  свои   повреждения   и
подбирать  утопающих. Так они отстали от своего конвоя и вынуждены были лечь
в дрейф.

     - Какие-нибудь корабли ушли дальше? - поинтересовался я.
     - Навряд ли, -  „ответил командир  МО -  142. -  Мы обогнали  все
караваны.
     - Почему эскадра остановилась?
     -  Говорят,  что где  -  то показались торпедные катера.  На  крейсере,
видно, ждут рассвета.
     -  Очень  остроумно!  Ведь любому  курсанту известно,  что самое лучшее
время для такого перехода  -  темная ночь. В темноте,  какой бы ни был путь,
отделаемся меньшими потерями.
     - Командующий на крейсере, иди посоветуй, как ему действовать, - не без
издевки предложил мне командир МО - 142.
     До  рассвета  было  часа  четыре.  Я  разрешил  большей  части  команды
отдыхать,  а  сам оставался на  мостике.  Под утро услышал за кормой далекие
неясные крики с моря.
     "Тонут. И спасать, видно, некому", - подумал я и объявил тревогу. Катер
направил в сторону криков.
     По  пути  попадались плывущие  в  воде  бескозырки,  шляпки,  чемоданы,
обломки дерева. Наконец  увидели  людей, повисших  на  перевернутых шлюпках,
плотах, бревнах  и... всплывших минах.  Некоторые  раненые были  в  гипсовых
повязках.
     - Спасите!.. Нет сил... скорей! - кричали они.
     Все  они  были  с затонувшего ночью транспорта.  От холода и  усталости
мужчины и женщины с трудом говорили.
     Вода  в этом  участке  моря  была  такой  прозрачной,  что  я с мостика
разглядел темневшие на глубине рогатые шары.
     Избегая опасных  мест,  мы  стали  выуживать обессиленных пловцов. Трем
мужчинам, висевшим на минах, боцман крикнул:
     -  Эй,  на   минах!  Довольно  обниматься,  бросайте  своих   красавиц,
добирайтесь вплавь. Мы к вам подходить не будем.
     Двое бросили  мины. По -  собачьи молотя по  воде руками  и ногами, они
добрались  до  перевернутой  шлюпки,  а  затем -  до брошенных  им пробковых
кругов.  Но солдат, у  которого на спине торчал  вещевой мешок, никак не мог
расстаться со своей спасительницей. Он тонким голосом запричитал:
     - Ой, милые! Ой, родные!.. Ой, не умею плавать!
     Боцман  толкнул к нему длинную доску. Но она, видно, показалась солдату
ненадежной. Он продолжал висеть на мине и выкрикивать:
     - Ой, не сдюжит ваша доска... посылайте лодку!
     А  я в  это время  заметил движение  кораблей  эскадры: они снимались с
якорей и выстраивались за медленно двигавшимися тральщиками.
     -  Пошли, больше возиться некогда, - громко сказал я. - Не хочет плыть,
пусть остается на мине. А наш сигнальщик в шутку выкрикнул:
     - Эй, пехота, смотри, мина задымилась... Сейчас взорвется!
     Это подействовало.  Солдат бросил  мину  и, держась за  доску, поплыл к
пробковому  кругу. Когда  его  подняли  на палубу, раздался  смех. Пехотинец
оказался бережливым: кроме вещевого мешка он сохранил еще и кирзовые сапоги.
Они у  него  за  ушки  были привязаны  к  поясному  ремню.  Бедолага заранее
разулся.
     - Утром  у меня тоже катер  был нагружен до отказа,  - вставил  старший
лейтенант Воробьев. - Я подошел к транспорту, чтобы передать спасенных, но у
него борт высокий, на ходу  не высадишь. Вижу, за транспортом буксир чапает.
На нем легковая машина, шкафы какие - то, комод. Требую остановиться. А усач
с мостика басит:
     - Не могу, на борту имущество! Отвечай потом! Я обозлился:
     - Ах ты сволочь! - кричу. - Ему, видишь, вещи  дороже людей!  Сейчас же
застопори ход, а то из пулемета чесану!
     Усач видит, что я не шучу: комендор наводит пулемет. Чертыхаясь и тряся
усами, он,  как бешеный, сбросил  с кормы  шкафы и  принял  от  меня  добрую
половину спасенных.
     - Молодец! - похвалил я его и, увидев свою "малютку", помчался к ней.
     Утро  выдалось малооблачным.  Нас принялась  бомбить авиация. Зенитчики
едва успевали отбиваться. Краска на раскаленных пушках горела.

     Я  подобрал  еще  несколько  человек  из  воды. С  плававшей деревянной
крестовины двух женщин снял. Одна была беременной, тошнить ее начало. Думал,
роды начнутся, но ничего, обошлось".
        "РАССКАЗ ПАССАЖИРА"
     На острове Гогланд  оказалось  много  полуголых  мужчин  и  женщин.  Их
высаживали на сушу катера, сновавшие между островом и тонущими транспортами.
     Я подошел к  бледнолицему  мужчине лет  сорока.  Стоя  в трусиках, - он
сушил на ветках сос