зал:
     - Влип!
     - Дальше? - потребовал Коваленко, заканчивая осмотр одежды.
     - Фотокарточка  -  это  пароль,   -   проговорил   Брызгалов.   -
Вещественный пароль. Теперь я расскажу все по порядку.
     - Одевайтесь, - разрешил Коваленко.
     Брызгалов медленно оделся,  обулся и,  бросив взгляд на стол, где
лежали отобранные у него вещи, попросил разрешения закурить.
     Коваленко взял   щепотку   махорки,   листок   бумаги  из  своего
портсигара и передал предателю.
     - Фотокарточку,  эту половинку,  надо показать Саврасову.  У него
вторая  половичка.  Сложенные  вместе,  они  должны  составить   целую
фотографию.
     - Кто такой Саврасов?
     - Инженер.
     - Где он?
     Брызгалов назвал один из уральских городов.
     - Кто вас послал к нему?
     - Гауптман... Капитан Гюберт.
     Далее выяснилось,  что  после  побега  из  арестантского   вагона
Брызгалов   попал   из   танковой   части  не  в  штаб  дивизии,  а  в
разведывательную  организацию  гитлеровцев  и  что   его   подготовкой
занимался некий капитан Гюберт.
     Брызгалову было приказано побыстрее проникнуть на Урал,  отыскать
инженера Саврасова,  сказать ему три слова: "Шифр 17 апреля", получить
информацию и вернуться обратно к капитану Гюберту.  Для  этого  ему  и
выдано   было   служебное  удостоверение,  паспорт  и  командировочное
предписание на имя агента снабжения Старопокровского завода. Документы
принадлежали  одному  из расстрелянных гитлеровцами советских граждан.
Из пятидесяти пяти тысяч рублей - сорок Брызгалов должен был  передать
Саврасову, а пятнадцать оставить себе.
     - Вы знаете Саврасова? - спросил я.
     - Нет.
     - А где обитает капитан Гюберт?
     Брызгалов назвал   небольшой   районный   город,   оккупированный
гитлеровцами.  Но Гюберт  живет  не  в  самом  городе,  а  примерно  в
километре от него,  в лесу, в бывшем детском санатории. В распоряжении
Гюберта имеется небольшой штат из двадцати - двадцати пяти человек,  и
среди них двое русских. Фамилий их Брызгалов не знает.
     - Может быть, знали, но забыли? - спросил Коваленко.
     - Совсем   не  знал,  -  ответил  Брызгалов.  -  Мне  с  ними  не
разрешали...
     - Сколько времени вы пробыли в резиденции Гюберта?
     - Восемь месяцев.  С декабря прошлого года.  И никуда не выходил.
Вся  территория обнесена колючей проволокой в три ряда,  круглосуточно
охраняется, подходы заминированы. У них там все свое: и кухня, и баня,
и радиостанция, и электродвижок...
     Он докурил цигарку до самых губ,  аккуратно положил окурок на пол
и затоптал ногой.
     - Что вы должны были сказать Саврасову при встрече? - спросил я.
     - Ничего.
     - То есть?
     - Вначале  ничего.  Я  должен  был  показать  ему  вот этот кусок
фотокарточки, и все.
     - А потом?
     - А после того как Саврасов мне покажет вторую половинку, сказать
ему: "Шифр 17 апреля".
     - Что это значит?
     - Не могу знать. Капитан Гюберт не сказал мне об этом ничего...
     - Выкладывайте все! - жестко сказал Коваленко, глядя прямо в лицо
парашютисту.
     Брызгалов рассказал,  что  он  обязан  был  выслушать  Саврасова,
хорошенько  запомнить  все,  что  тот  скажет,  и,  не  теряя времени,
возвратиться с докладом к капитану Гюберту.  Капитан в ближайшее время
не  намерен  переносить  свою  резиденцию,  по крайней мере,  к такому
заключению пришел Брызгалов. Возможно, что Саврасов снабдит его новыми
документами,   командировкой   в   прифронтовой   район.  Возвращаться
Брызгалов должен через линию фронта на том участке,  где ему  указано.
Он назвал это место.  При встрече с первым же гитлеровцем надо сказать
пароль:  "Ахтунг,  панцер!",  что  в  переводе  означает:   "Внимание,
танки!",  и потребовать,  чтобы его доставили к гауптману Гюберту.  На
участке передовой,  где обусловлен переход,  пароль,  данный Гюбертом,
будет известен командирам германских частей.
     - А кто вас свел с Гюбертом?
     - Он сам приехал в штаб танковой дивизии и забрал меня, - ответил
Брызгалов. - Нас сопровождала охрана и солдаты фельджандармерии.
     - И Гюберт сразу отвез вас в свою резиденцию? - спросил я.
     - Нет,  - ответил Брызгалов.  - Меня еще  месяца  два  держали  в
кутузке  жандармерии.  Вытребовали  из  Бреста  сохранившиеся судебные
дела,  все проверяли.  Гюберт время от времени приезжал беседовать  со
мной, а в декабре забрал к себе.

        "2. КОМАНДИРОВКА"

     Прошло три   дня.   Ничего   нового   Брызгалов   не   рассказал.
Подполковник Фирсанов позвонил в Центр.  Выслушав его, Центр предложил
допросы  временно  прекратить  и  сообщил,  что  на днях к нам вылетит
полковник Решетов. Кто такой Решетов - никто у нас не знал.
     Полковника мы  встретили  утром  на фронтовом аэродроме.  Это был
рослый хмурый человек,  судя по его выправке  -  в  прошлом  строевик.
Представившись  и  поздоровавшись  с нами,  он уселся в машину рядом с
шофером,  наклонился вперед к ветровому стеклу и молчал всю дорогу  до
штаба. Я сидел сзади, и в глаза мне бросилась одна особенность: правой
рукой Решетов все время старательно массировал кисть левой.  Эта кисть
была  заметно  бледнее  правой,  суше и помечена большим белым рубцом,
идущим по тыльной стороне.
     В рабочей  комнате  Фирсанова  он  уселся  на  маленький  жесткий
диванчик,  прижавшийся к простенку между окнами,  расчесал свои густые
волосы и расстегнул воротник гимнастерки.
     - Садитесь,  товарищи, - сказал он нам - подполковнику Фирсанову,
майору Коваленко и мне.
     Его спокойное хмурое лицо со  сросшимися  на  переносице  бровями
казалось утомленным.
     Пауза затянулась. Полковник курил. Мы ждали.
     - Где  парашютист?  -  спросил  наконец Решетов,  потирая больную
руку.
     - Во дворе, рядом, - ответил Фирсанов.
     - Где его лучше допросить: там или здесь?
     - Только у меня, там негде.
     - Распорядитесь, чтобы его привели, - приказал Решетов.
     Я, как   младший   по  званию,  вышел  и  через  несколько  минут
возвратился с Брызгаловым.
     За эти дни Брызгалов немного отошел,  отдохнул, глаза его, тогда,
при первом знакомстве в колхозе,  показавшиеся мне  очень  маленькими,
теперь  как бы увеличились и смотрели с некоторой наглецой,  словно он
уже считал себя в полной безопасности.
     - Садитесь, - бросил ему полковник.
     Брызгалов осторожно сел.
     Решетов несколько  секунд  молча  смотрел ему в глаза.  Брызгалов
поежился под его тяжелым взглядом,  как  жук,  наколотый  на  булавку,
потом нервно передернул плечами и уставился в пол.
     - Вас готовил к переброске Гюберт? - спросил Решетов.
     - Эге...  Я  уже  говорил об этом вот им.  - И Брызгалов небрежно
кивнул в нашу сторону.
     Глаза полковника сузились.
     - Встать! - резко сказал он. - Отвечать, как полагается!
     Брызгалов вскочил,   словно   его  подбросило  сильной  пружиной,
подтянулся, вытянул руки по швам.
     Решетов ставил   вопросы  громко,  четко,  отрывисто,  не  отводя
взгляда от Брызгалова.
     - Да,  капитан  Гюберт,  -  отвечал  Брызгалов.  -  Он  готовил к
переброске и возил на аэродром.
     - Кто сопровождал в самолете?
     - Тоже он.
     - Еще кто?
     - Второй немец.
     - Фамилия?
     - Не знаю.
     - А Саврасова знаете?
     - Нет, никогда в глаза не видел.
     - А Гюберт Саврасова знает?
     Лицо Брызгалова  застыло;  казалось,  в  его  голове   происходит
какая-то усиленная работа мысли.
     Задержавшись с ответом, он сказал наконец:
     - По-моему, не знает.
     - Садитесь! - разрешил полковник. - Почему вы так решили?
     Брызгалов сел,  вздохнул,  вытер  влажный  лоб  рукавом пиджака и
начал рассказывать.  Накануне выброски Гюберт обстоятельно беседовал с
ним.  В ходе беседы он вызвал к себе незнакомого Брызгалову русского и
предложил ему:  "Опишите подробнее  и  точнее  наружность  Саврасова".
Брызгалов считает,  что, если бы Гюберт лично знал Саврасова, он бы не
передоверил описание его наружности другому.  К тому  же,  когда  этот
русский рисовал портрет Саврасова, Гюберт спросил его, кто выше ростом
- Брызгалов или Саврасов. Русский взглянул на Брызгалова, попросил его
встать  со  стула  и  ответил,  что  Саврасов,  если и выше,  то очень
ненамного.
     Трудно было предположить,  чтобы Брызгалов врал так тонко. К тому
же этот  вопрос  к  его  личной  судьбе  не  мог,  по-видимому,  иметь
отношения.   Из   рассказанного   можно  было  заключить,  что  Гюберт
действительно не знал Саврасова.
     Это обстоятельство,  очевидно,  пришлось  по  душе  Решетову.  Он
чему-то усмехнулся, прошелся по комнате и продолжал допрос:
     - Как звали русского?
     Брызгалов покачал головой.  Этого он не знал. Может быть, при нем
Гюберт  и  называл  русского  по  имени  или фамилии,  но Брызгалов не
обратил на это внимания,  не  запомнил.  За  все  время  пребывания  в
разведывательном  пункте  он  видел  этого русского только два или три
раза и знаком с ним не был.
     - В чем он был? - спросил Решетов.
     - В  гражданском  костюме.
     - Обрисуйте мне его, - предложил полковник. - Каков он собой?
     Брызгалов помедлил немного,  видно  собираясь  с  мыслями,  потер
угреватый   лоб,  посмотрел  в  потолок,  прищурил  один  глаз,  точно
прицеливался,  и   начал   рассказывать.   Он   дал   яркий,   сочный,
запоминающийся  портрет,  по  крайней  мере  я  получил довольно живое
представление   о   внешности   и   характерных   особенностях   этого
неизвестного "русского".
     - Значит, брови у него мои? - спросил Решетов.
     Брызгалов посмотрел на полковника исподлобья и ответил:
     - Пожалуй... А в плечах он поширше немного. Он пожирнее вас, а вы
суховаты...
     - Какое вознаграждение обещал вам Гюберт по возвращении?
     Брызгалов потупился и после небольшой паузы проговорил:
     - Обещал на тридцать тысяч часов и  золота  из  Ювелирторга...  И
интересную должность...
     - Какую именно?
     - Начальника полиции в Рославле.
     Полковник усмехнулся,  прошел к дивану,  сел и принялся  за  свою
левую руку.
     Я попросил разрешения задать арестованному несколько вопросов.
     - Спрашивайте, - сказал полковник.
     Брызгалов перевел взгляд на меня.
     - Вы владеете немецким языком? - спросил я.
     Брызгалов разрешил себе улыбнуться:  кроме русского, он не владел
никакими.
     - Как же вы изъяснялись с Гюбертом?
     - Хм... Он по-русски говорит не хуже нас с вами.
     Полковник быстро встал:
     - А может быть, Гюберт не немец?
     - Немец!  - твердо заверил Брызгалов.  - Самый настоящий немец. С
немцами по-своему он говорит очень быстро.  А по-русски говорит хоть и
правильно, но медленно.
     - А почему вы решили, что тот, незнакомый вам человек, русский? -
осведомился я.
     - И по разговору и по обличию. Нет, уж тут я не ошибаюсь.
     - Так... - произнес Решетов и хлопнул себя по коленям. - Еще есть
вопросы?
     Вопросов не было.
     - Отправьте, - распорядился полковник.
     Я увел арестованного и вернулся.
     - Можете быть свободны, - сказал Решетов мне и Коваленко.
     Мы вышли.  Я решил отправиться домой и закусить, так как с утра у
меня крошки во рту не было. Коваленко остался в штабе.
     День выдался жаркий.  Я шел теневой стороной улицы,  не торопясь.
Колонка    была    уже   починена,   три   воронки   засыпаны,   около
трансформаторной  будки  стояла  грузовая  машина:  несколько   бойцов
грузили в ее кузов глыбы кирпичей, спаянные цементным раствором.
     Когда я  перешагнул  порог  дома,   меня   встретил   настойчивый
телефонный  звонок.  Я  вбежал  в  комнату  и  схватил трубку.  Звонил
Коваленко:
     - К полковнику Решетову, быстро! Где вы пропадаете?
     - Как - где? Я только что до дому дошел, еще не завтракал даже.
     - Не умрете... Давайте быстрее. Он не из тех, кто любит ждать.
     Обратно в штаб я почти бежал. Майор встретил меня у входа, видимо
специально,  чтобы  сгладить  впечатление  от  своего  резкого тона по
телефону.
     - Успели перекусить? - спросил он.
     - Когда же? Я только вошел - и звонок.
     - Ничего!  Дело поправимое.  После разговора прямо ко мне. Я тоже
не завтракал,  - и, подмигнув мне многозначительно, добавил: - Закусим
добре!
     Я понял без пояснений,  что майор грозится выставить  к  завтраку
что-нибудь более интересное, чем пиво, которым славился городок.
     В кабинете меня ждали Решетов и Фирсанов.
     - Садитесь,  майор...  - пригласил полковник. - Вы понимаете, что
кому-то надо ехать на Урал, на свидание с Саврасовым? - с ходу спросил
он.
     - Очень хорошо понимаю,  - ответил я.  - Думал  об  этом.  Нельзя
упускать такой возможности.
     - Вот именно. Вы к такому путешествию готовы?
     - Я?.. Так точно, готов немедленно.
     - Отлично!  - сказал полковник и откинулся на  спинку  дивана.  -
Правда,  подполковник Фирсанов колебался, на ком остановить выбор - на
вас или на майоре Коваленко,  а потом согласился  со  мной,  что  ваша
кандидатура  более  подходит.  Важно,  что  вы  уже трижды были в тылу
врага,  видели  тамошнюю  обстановку,  знаете   режим,   установленный
оккупантами,  их повадки.  Разговаривая с Саврасовым,  вам не придется
фантазировать.  А   Саврасов   безусловно   поинтересуется   воинскими
подвигами   своих   хозяев,  всякими  там  подробностями  и  деталями.
Рассказывайте ему  побольше.  Это  очень  важно.  Ведь  вы  пойдете  к
Саврасову как посланец Гюберта, как человек с той стороны. О Саврасове
мы, правда, почти ничего не знаем. Но есть основания полагать, что это
гусь  крупный...  -  Полковник  помолчал  и спросил:  - Разведчиком вы
стали, кажется, совсем недавно?
     - Так точно, - ответил я.
     - А кем были до войны?
     - Учителем математики.
     - В армии служили?
     Я ответил,   что  отбывал  срочную  службу,  затем  три  года  на
сверхсрочной,  учился на  специальных  курсах  и,  наконец,  воевал  с
белофиннами.
     - Так вот,  майор,  - сказал полковник Решетов,  - задание это не
менее  важное,  чем  ходка  в  тылы  противника.  Свидание с инженером
Саврасовым надо провести на "отлично".  Неизвестно,  во что выльется и
что повлечет за собой эта встреча.  Неизвестно, с кем вам еще придется
повидаться после знакомства с  Саврасовым.  Гадать  мы  не  будем,  но
предвидеть кое-что можем.
     - Ясно.
     - Ведите  себя  в разговоре с Саврасовым смелее,  чувствуйте себя
свободно, поставьте дело так, чтобы он понял, что вы не просто курьер,
вроде Брызгалова, а доверенное лицо капитана Гюберта с особыми от него
полномочиями.  Постарайтесь  выудить   из   него   все,   что   можно.
Постарайтесь узнать больше, чем он сам сочтет нужным передать Гюберту.
     - Ваша встреча с  Саврасовым,  -  заметил  Фирсанов,  -  проверит
показания Брызгалова. И от результатов ее будет зависеть многое.
     - Теперь вот что,  -  продолжал  Решетов,  -  помимо  предметного
пароля,  вот этой разрезанной фотографии,  вы должны назвать Саврасову
устный.  Вы должны сказать ему:  "Привет  от  Виталия  Лазаревича",  а
Саврасов  обязан  ответить:  "Очень  рад,  я видел его в феврале сорок
первого года".
     - Значит, Брызгалов?.. - сказал я.
     - Да,  да...  - перебил меня Решетов.  -  У  Брызгалова  дух  еще
неокончательно сломлен.  Он кое-что скрывает. Насчет устного пароля он
сознался  только  что,  когда  вы  отсутствовали.  Я  с  ним  еще  раз
беседовал.
     - Понятно.
     - Возможно, что он и сейчас не все сказал, - проговорил Фирсанов.
     - Возможно,  даже весьма вероятно,  - согласился Решетов.  - Но я
предупредил  этого  субъекта,  что за все,  что он не нашел нужным нам
рассказать, он отвечает головой. Итак, собирайтесь, майор.
     Я встал.
     - Полетите завтра утром, - заключил полковник. - Вас встретят там
и дадут знать, где искать Саврасова. Я буду звонить ночью и предупрежу
товарищей. Доброго пути. Желаю успеха! - И он подал мне руку.

        "3. САВРАСОВ РАЗГОВАРИВАЕТ ОТКРОВЕННО"

     Самолет доставил меня из Москвы в город на Урале около полудня.
     Два товарища, предупрежденные полковником, встретили меня и сразу
же сообщили,  что Саврасова в городе нет. Его ждут с минуты на минуту.
Живет Саврасов в центральной городской гостинице.  В той же гостинице,
этажом ниже,  забронирован номер и для меня - "представителя одного из
железнодорожных главков".
     Условившись о встречах и телефонных звонках,  мы распрощались,  и
я, усевшись в автобус, отправился в город.
     Получив номер и сдав документы на прописку,  я решил прежде всего
привести  себя в порядок:  надо было предстать перед инженером в самом
лучшем виде и произвести впечатление хорошего конспиратора,  человека,
располагающего средствами и идеальными документами.
     Я побрился,  переоделся и вышел на улицу.  День  был  на  исходе.
Длинные тени тянулись через мостовую.
     Улицы города,  широкие,  просторные,  озелененные, были заполнены
пешеходами  и машинами.  Война взбудоражила город,  перекинув в него с
запада  крупные  предприятия  и  десятки  тысяч  новых  людей.  Я  шел
неторопливо,  разглядывая  вывески  и афиши,  временами останавливаясь
перед витринами, чтобы посмотреть на свое отражение.
     Погода портилась.  Лето  покидало  Урал.  Деревья  на  улицах и в
скверах  дрожали  под  порывами  ветра.   Над   центральным   сквером,
предчувствуя дождь, беспокойно летали и каркали галки.
     Я решил было пройти до конца главной улицы,  но передумал и пошел
обратно.  Не  то  чтобы я волновался.  Нет.  Еще в самолете я мысленно
рисовал картину моего первого визита к Саврасову.  Я представлял себе,
как  войду к Саврасову,  что скажу,  как направлю ход беседы,  пытался
предусмотреть опасные вопросы.  Казалось, я был вполне подготовлен. Но
видимо,  подсознательно  меня тревожило ощущение неизвестности,  и мне
вдруг захотелось ускорить встречу, чтобы избавиться от этого ощущения.
     Около гостиницы стоял изрядно потрепанный "ЗИС-101", и я подумал,
что на этой машине вернулся  Саврасов.  Я  поднялся  на  третий  этаж,
толкнул дверь его номера. Дверь была заперта.
     Я отправился к  себе  и  прилег  на  диван.  Время  потянулось  в
раздумьях и ожидании.
     Примерно через час-полтора я снова  поднялся  на  третий  этаж  и
увидел ключ, торчащий в двери Саврасова. Значит, инженер явился. Ждать
больше нечего:  я огляделся по сторонам, убедился, что коридор пуст, и
без стука вошел.
     У круглого стола,  уставленного посудой,  с журналом  "Огонек"  в
руках сидел Саврасов.  Он поднял голову и сквозь большие очки в черной
оправе выжидательно уставился на меня.  У него было большое,  гладкое,
актерское  лицо,  старательная - волосок к волоску - прическа с ровным
пробором, темные, с припухшими веками глаза.
     - Вы к кому?  - спросил он бархатистым, звучным голосом, не меняя
позы, с нотками удивления в голосе.
     - Если вы инженер Саврасов, то к вам, - ответил я, стоя у порога.
     - Да,  я Саврасов.  Чем могу быть полезен?  - спросил он,  слегка
прищурив глаза,
     - Я к  вам  с  приветом  от  Виталия  Лазаревича,  -  произнес  я
негромко, внимательно следя за его лицом.
     Он немного побледнел,  полная рука, державшая журнал, вздрогнула.
Он  бросил журнал на стол,  откинулся было на спинку стула,  но тотчас
быстро встал.
     Эти резкие   и   непоследовательные   движения  ясно  говорили  о
волнении.
     - Никак  не  ожидал...  - произнес Саврасов вполголоса и,  обойдя
стол,  направился к двери.  Походка у него была тяжелая,  и паркет под
его шагами поскрипывал.  Приоткрыв дверь,  он вынул ключ,  вставил его
изнутри и,  повернув два раза,  строго сказал:  - У вас очень  громкий
голос. Нельзя ли потише?
     Я почувствовал повелительные нотки, прозвучавшие в его голосе.
     Саврасов подошел  вплотную,  посмотрел  мне  в  глаза пристальным
взглядом,  будто прицеливался,  и тихо,  но очень  медленно  и  внятно
назвал ответный пароль:
     - Очень рад...