день.  Производство!  А  он  подойдет
по-тихому: Семен Ильич, так  и  так,  нужно  то-то  и  то-то.  Такому  и
отказывать грех. А насчет семейных дел - это мы не  знаем,  чем  он  там
после работы занимается.
   Секретарь комитета комсомола всплеснула руками:
   - Ну, Уткин! Ну, мы ему покажем! Пусть только из отпуска  выйдет.  Мы
его на комитет вытащим! Будет знать, как жену терроризировать!
   Немного успокоившись, она сообщила:
   - А мы его в бюро  собирались  вводить.  Он  ведь  довольно  активный
общественник, в ДНД участвует, недавно один двух хулиганов  задержал.  И
на собраниях всегда выступает, он хорошо умеет  говорить,  складно  так.
Надо же - лицемер!
   На шум зашел в комнату улыбчивый толстяк  -  оказалось,  председатель
месткома.
   - Уткин? - удивился он. - А мы ему тут квартиру выбивать  собираемся.
Как очереднику района.
   Принесли уткинское заявление. "В связи с  тем,  что  у  меня  молодая
семья, которая может в любой момент увеличиться, а также больная теща, и
мы живем в аварийном доме, предназначенном к слому..."
   Я переписал заявление дословно. Мерзковатенький  облик  вырисовывался
постепенно у этого Уткина.
   - Нехорошо,  товарищи,  получается,  -  сокрушенно  покрутил  головой
предместкома. - Проглядели мы человека. Дождались, что пресса вмешалась.
А ведь он... Сколько лет он у нас работает?
   - Два с половиной, - ответил начальник цеха.
   - Вот видите, - сказал предместкома и ушел.
   - Положим, работает он у вас не больше полутора, - заметил  я  скорее
справедливости ради. - Но не в этом дело...
   - А по-моему, два, - возразила секретарь. - Меня как раз  выбрали,  и
он пришел.
   - Да что гадать, - сказал досадливо начальник цеха, - зайти  к  Марье
Тимофеевне, и все.
   Дверь с табличкой "Отдел кадров" находилась напротив и была заперта.
   - Обедаете, - сказал начальник цеха. -  Вы  запишите  телефон,  я  ее
предупрежу, она вам скажет.
   Когда я приехал в редакцию, до встречи с Ириной  оставался  еще  час.
Мимо меня по коридору пролетел Завражный, на ходу ткнув карандашом в мою
сторону:
   - Делаешь?
   - Делаю.
   Я поел в столовой, а потом заглянул к Феликсу.  Они  с  Ликой  клеили
какой-то коллаж.
   - Не нашел своего Латынина? - спросила Лика.
   - Его теперь другие люди ищут. Серьезные, - ответил я  и  тут  только
первый раз за день  вспомнил  про  поручение  Сухова.  Надо  бы  вечером
позвонить Костиной, вдруг она чего-нибудь да вспомнит.
   - Мы в кино хотим сходить, - сказал Феликс. - На "Амаркорд"  Феллини.
Позвони своей директрисе.
   Жизнь, похоже, опять входила в нормальную колею.
   Ни погонь, ни драк не предвиделось.
   Сергей Уткин оказался мрачным типом выше  среднего  роста  с  синяком
вокруг левого глаза. Водкой от него несло, будто он  дот  только  минуту
назад хватил полный стакан.
   Вероятней всего, так оно и было. Когда я заглянул к нему  в  комнату,
на  столе  стояла  бутылка,  довершая  натюрморт  из  грязных   тарелок,
захватанных чашек и заветренных объедков.
   - Из газеты, - пробурчал он. - А почему сразу не из прокуратуры?
   Я присел на один из стульев, с  интересом  оглядываясь  по  сторонам.
Обстановка казалась совершенно непригодной для жилья.  Шкаф,  потерявший
за долгую жизнь одну створку и две ноги, замененных теперь протезами  из
кирпичей, кровать -  не  кровать  даже,  а  топчан,  прикрытый  грязными
тряпками, которые когда-то были постельным бельем. Вместе  с  упомянутым
уже столом и тремя шаткими стульями весь интерьер.
   - Чего изучаете? - грубо спросил Уткин. - Не нравится, как пролетарии
живут? Ну ничего, переедем в новую  квартиру  -  вот  там  заживем,  там
обставимся! Ирина, жена! - закричал он, ерничая, и забарабанил в стенку.
- Когда переезжать будем? И ничего вы  со  мной  не  сделаете,  -  снова
повернулся он ко мне. - Я тут  прописанный,  ясно?  И  осуществляю  свое
право на площадь, данное мне Конституцией. Вот так вот!
   Да, говорить Уткин умел. А водка, похоже, не давала  ему  молчать.  В
сочетании с тем,  что  я  узнал  о  нем  на  заводе,  портрет  получался
изумительный. У меня и заголовок был уже готов для  материала:  "Курский
соловей".
   Перед уходом я заглянул на половину к Ирине.  Здесь  было  чисто,  но
тоже как-то голо.
   - Может, не  стоит  вам  здесь  сегодня  ночевать?  -  спросил  я.  -
Поезжайте куда-нибудь к родственникам или знакомым.
   - Ничего, я привычная, - махнула она рукой.
   Поздно вечером, после кино, я позвонил Марине Костиной.
   - У него была девушка, - сказала она, - по-моему, Таня.  Помнишь,  он
приходил с ней к нам на вечер встреч в прошлом году?
   Я  помнил.  У  меня  сохранилось  впечатление  о  чем-то  высоком   и
светловолосом.
   - А как ее найти?
   - Ох, он был такой конспиратор!  От  всех  все  скрывал.  Но  у  меня
почему-то сидит в голове, что она работала с ним вместе, чуть  ли  не  в
одном отделе.
   Ну что ж, это было уже кое-что. По крайней мере, сегодня я лягу спать
с надеждой.
 
27 
 
   Когда Феликс уехал на работу, я  сел  писать  материал.  Есть  старое
журналистское правило, которому меня стали учить с первых же дней работы
в газете. Набрал фактуры полный блокнот? Теперь отложи его в  сторону  и
садись за стол, больше до самого конца в  него  не  заглядывай.  Фактура
должна  начать  жить  в  тебе  самостоятельной  жизнью,  иначе  хорошего
материала не получится. Блокнот понадобится только для одного:  проверки
фактов, цифр и так далее.
   Я писал всю первую половину дня, прервавшись  лишь  один  раз,  чтобы
позвонить по елинскому служебному телефону.
   - Можно попросить Таню? - спросил я наобум.
   - Попцову? - ответил мужской голос. - Она в командировке.
   - Минуточку!  -  крикнул  я,  чтобы  не  дать  ему  положить  трубку,
совершенно, впрочем, не представляя, что говорить.
   - Да, - вежливо откликнулся он.
   - Видите ли... - решился я наконец, - я друг Андрея Елина...
   Голос в трубке сразу размягчился, задрожал и как-то потек:
   - О, мы знаем, конечно. Такое несчастье... Татьяне уже позвонили, она
должна приехать завтра вечером.
   Как видно, в отделе это не было ни для кого  секретом.  Я  облегченно
перевел дух.
   - Вы не подскажете ее домашний телефон?
   - Да, да, разумеется, - сочувственно-понимающе отозвался голос.
   Итак, снова ожидание. На этот раз хоть с определенным сроком.
   Остаток дня прошел в привычной суете. Я отвез материал в контору, там
его перепечатывали, я его  вычитывал,  потом  отдал  Завражному,  с  ним
вместе мы еще что-то там исправляли, доводили "до ума" и наконец заслали
в наборный цех. Когда надо,  газета  делается  быстро:  завтра  "Курский
соловей" будет стоять в номере, и уже послезавтра утром читатели  увидят
его на полосе. Завражный был доволен.
   Светлане сегодня звонить не имело  смысла:  она  с  бабушкой  ушла  в
театр. Я поехал домой, то бишь к  Феликсу.  Но  самого  Феликса  там  не
оказалось, мне даже ужинать пришлось в полном одиночестве.
   Он пришел  поздно  и  зашуровал  потихоньку  на  кухне,  стараясь  не
разбудить  меня.  Сквозь  дрему  я  слышал,  как  шипят,  разбиваясь  на
сковороде, яйца. Легко, как бывает  во  сне,  мысль  моя  перескочила  с
пятого на десятое, и я сказал ему, на мгновение проснувшись:
   - Не горюй, Феликс, завтра я еду  смотреть  себе  комнату.  Нашел  по
объявлению.
   - С чего это ты взял, что я горюю? - обиженно спросил он,  выглядывая
из кухни.
   Но я уже снова засыпал. Мысль закруглилась  и  приобрела  законченную
форму: быть может, Лика  и  есть  та  самая  женщина,  которая  объяснит
наконец Феликсу, зачем людям надо жениться,  и  тогда  ему  не  придется
больше утром и вечером есть яичницу.
 
28 
 
   Комната оказалась прелестной. Небольшой,  но  чистенькой  и  светлой,
окном во двор. А главное, не слишком дорогой. Господи, что еще нужно? Я,
не раздумывая, оставил хозяйке задаток.
   Больше у меня никаких дел до вечера не намечалось, и я решил устроить
себе выходной: поездить по магазинам, купить всяких мелочей, необходимых
человеку, который  фактически  начинает  новую  жизнь  на  новом  месте.
Вечером, часов с шести до десяти, мне, правда,  предстояло  дежурить  по
собственному материалу, но назвать  это  занятие  чересчур  утомительным
тоже было нельзя. Отчасти я даже чувствовал себя  не  в  своей  тарелке:
никуда не нужно бежать, ни с кем не  надо  встречаться,  никто,  включая
Завражного, ничего от меня не требует. Какие-то каникулы прямо.
   В редакцию я приехал  часам  к  четырем,  перекусил  и  отправился  в
приемную посмотреть, нет ли гранок. Гранки были, я понес  их  к  себе  в
кабинет, чтобы в спокойной обстановке  заняться  проверкой  фактов.  Как
обычно, я выписал их на отдельную бумажку и, листая блокнот,  постепенно
вычеркивал. В конце концов без ответа остался только вопрос: сколько  же
времени работал Сергей Уткин  на  заводе?  Конечно,  можно  было  просто
обойти его молчанием,  принципиального  значения  он  не  имел.  Но  мне
подумалось, что нестыковку со сроками все же необходимо выяснить. Ибо  в
одном случае выходило, что Ирина подавала  заявление  в  суд  о  разводе
через полгода после свадьбы, и это соответствовало логике, а в другом  -
через полтора, что не лезло ни в какие ворота.
   Я взглянул на часы: как бы мне не опоздать позвонить в отдел кадров.
   Но я не опоздал.
   - Ага, Семен  Ильич  предупреждал,  -  сказала  неведомая  мне  Мария
Тимофеевна. - Вот оно, "Дело", у меня под рукой. Значит,  так:  числится
он у нас действительно с декабря позапрошлого года...
   "Ну, слава Богу, - подумал я, - не наврала Ирина!"
   - С предыдущего места работы уволился всего за  неделю  до  этого,  -
продолжала Мария Тимофеевна, - так что  перерыва  в  трудовом  стаже  не
имеется.
   - Кстати, где он раньше  работал?  -  поинтересовался  я  из  чистого
любопытства.
   -  Минуточку.   Вот   -   орловский   городской   комбинат   бытового
обслуживания, фабрика № 2. Радиомастер.
   - Как орловский? - спросил я ошарашенно. - Разве не курский?
   - Тут написано - орловский, я читать пока не разучилась.
   - А  где  родился,  учился?  -  лихорадочно  начал  спрашивать  я.  -
Посмотрите в автобиографии!
   Она пошелестела бумажками:
   - И родился, и крестился - все в Орле.
   Вот тебе и на! А  мне  полчаса  назад  наш  художник  принес  готовый
рисованный заголовок к моему материалу: рука, которая держит  в  пальцах
грубо вылепленную из глины птичку-свистульку, и надпись вязью - "Курский
соловей".
   А тут еще Протасов, все  это  время  иронично  наблюдавший  за  моими
метаниями, подлил масла:
   - Подумаешь, беда! Ну, назови теперь - "Орловский рысак".
   - А иди ты... - сказал я. Мне было совсем не до шуток. И  дело  не  в
одном заголовке. Если Ирина так легко  могла  перепутать  город,  откуда
приехал ее муж, она может ошибиться  и  в  другом.  Надо  немедленно  ее
разыскать.
   Так, куда я подъезжал, когда мы с ней встречались? К метро  "Динамо".
Какие  там  есть  рядом  поликлиники?  Я  нашел  в   столе   справочник.
Поликлиники, поликлиники...
   В четвертой или пятой по счету мне сказали:
   - Работает такая.
   - А нельзя позвать ее к телефону?
   - Да вы что, очумели, что ли? У нас  тут  больные,  а  мы  вам  будем
сестер  звать!  -  ту-ту-ту...  Объяснять,  что  я   из   газеты,   было
бессмысленно - не поверят. Я набрал номер главврача - никто не  подошел.
Надо ехать туда.
   На бегу я заскочил к Завражному и в двух словах  обрисовал  ситуацию.
Он помрачнел.
   - Давай быстро.. И прямо  оттуда  звони  мне  -  я  сегодня  дежурный
редактор.
   Но  когда  я  добрался  до  поликлиники,   заведующая   хирургическим
отделением посмотрела на меня с большим удивлением:
   -  Уткина?  Она  две  недели,  как  ушла  в   декретный   отпуск.   Я
почувствовал, что схожу с ума. Подъезжая к Крылатскому,  я  взглянул  на
часы: без двадцати семь. В таком идиотском  положении  я  еще  не  бывал
никогда в жизни. Материал стоит на полосе, а я теперь  не  уверен  ни  в
одной его строчке. Больше того, у меня даже адреса Уткиных нет  -  Ирина
показывала мне дорогу, а сам среди множества этих одноэтажных деревянных
развалюх я могу проискать до утра. Выяснив  у  прохожих,  где  отделение
милиции, я помчался туда. Пока по моей просьбе искали участкового,  пока
он шел до отделения, прошло минут сорок. Я сидел  на  жесткой  скамье  в
дежурной  части  и  чувствовал  себя  несчастней  самого   распоследнего
арестанта. Было уже без четверти восемь, когда я подъехал  к  указанному
участковым дому. И сразу увидел, что дом не тот.
   Несколько секунд я сидел за рулем в оцепенении, раздумывая, как быть.
Потом усилием воли взял себя в руки, вылез  и  открыл  калитку.  У  меня
теплилась  слабая  мысль,  что  участковый  перепутал  одних  Уткиных  с
другими.
   Навстречу мне с ведром помоев вышла пожилая женщина.
   - Уткина Ирина здесь живет? - спросил я.
   - Здесь, - ответила она, окидывая меня равнодушным взглядом, -  Ирка,
тебя!
   На крыльце появилась та, которую позвали. Увидев ее, я  сразу  понял,
что совпадения отменяются: она была заметно беременна и левый глаз у нее
явственно косил. Это была  Ирина  Уткина  -  настоящая,  единственная  и
неповторимая.
   Через четверть часа я знал от Сергея с Ириной, что  позавчера  к  ним
приезжал корреспондент от  моей  газеты  -  звали  его,  кажется,  Игорь
Максимов, он и удостоверение показывал. Все расспрашивал, как они живут,
не ссорятся ли, вспоминал про то, что Ирина год  назад  ходила  подавать
заявление на развод. Они еще потом удивлялись, откуда  он  узнал-то  про
него! В общем, покрутился и уехал.
   - Понятное - сказал я. Хотя понятно  мне  было  далеко  не  все  -  А
скажите, среди ваших знакомых нет такой худенькой милой девушки...
   Я, как мог, описал им свою посетительницу.
   Уткины переглянулись.
   - Тонька! - скривив губы, с усмешкой сказала Ира. - Вона,  через  две
улицы жила, сейчас они уже квартиру получили. Из-за нее у нас и  было..,
эта.., мордобитие.
   - Значит, было все-таки? - спросил я.
   - Было, - ответил Сергей, обнимая жену за плечо, - да быльем поросло.
Теперь вот - прибавления ждем.
   Погоди, Тонька, подумал я, доберутся и до  тебя.  Или  я  плохо  знаю
Сухова. Непонятно было другое: зачем понадобился  весь  этот  громоздкий
спектакль? Не проще ли было просто пристукнуть меня, как Елина?
   - Телефона тут нет поблизости?
   Сергей покачал головой:
   - Ближайший - вот у тех высоких домов.
   Надо было  немедленно  звонить  Завражному.  Ну  что,  скажите,  меня
дернуло прежде пойти взглянуть на дом самозваной Уткиной,  в  котором  я
был позавчера?
 
29 
 
   Я проехал до конца улицы и свернул направо, но уже через два  десятка
метров обнаружил, что дальше  проезда  нет.  Глубокий  овраг  с  крутыми
обрывистыми склонами подходил здесь прямо к границе крайнего участка.  Я
вышел из машины, огляделся, и мне показалось, что я различаю  над  одним
из домов на следующей улице тоненький прутик телевизионной антенны -  не
Бог  весть  какой,  конечно,  но  ориентир,  по  которому  я   собирался
отыскивать тот дом. Заперев дверцу на ключ, я двинулся дальше пешком.
   Эта улица казалась  почти  полностью  вымершей.  Многие  дома  стояли
заколоченные,  с  поваленными  заборами,  выбитыми  окнами.   Вскоре   я
определил, что дом с антенной, попавший мне на подозрение, скорей всего,
выходит фасадом не на эту,  а  на  следующую  улицу.  Недолго  думая,  я
перемахнул через шаткий  заборчик  одного  из  забитых  домов,  пересек,
путаясь ногами в молодом бурьяне, двор, потом еще один, в который проник
через  дыру  в  ограде,  и  снова  перепрыгнул   через   забор,   удачно
приземлившись на корточки. Метрах  в  тридцати  впереди  себя  я  увидел
машину, притулившуюся у ворот. Это была синяя "трешка" с номером 79-77.
   Первая мысль была: "Гляди-ка, а официант, оказывается, не наврал!"
   Вторая - совершенно естественная и  органичная:  надо  давать  отсюда
деру.
   Но в меня словно вселился бес. Потом, когда я в спокойной  обстановке
пытался   проанализировать   свои   поступки,   разумного,   логического
объяснения не нашлось. Меня тянуло как магнитом. В телепатию, по крайней
мере в свои способности к телепатии, я не верю. Особой смелостью тоже не
отличаюсь. Так что, вероятней всего, я просто не  мог  отказать  себе  в
удовольствии хоть одним глазком взглянуть на этого самого Марата.
   Представляю, что сказал бы Сухов, если  в  мог  увидеть  меня  в  эту
минуту! Но так или  иначе,  а  моя  алогичная,  иррациональная,  короче,
совершенно мальчишеская выходка сыграла  необыкновенно  важную  роль.  А
поддайся я разуму - плохи были бы мои дела...
   Пригибаясь, короткими  перебежками  я  добрался  до  синей  машины  и
спрятался за капотом. У калитки, с той стороны забора, стояли двое. Один
из них был повыше ростом - я видел часть его головы, украшенной  очками.
Вероятно, это и был Марат. Второго, пониже, скрывали  от  меня  забор  и
кусты. Но разговор их я слышал отлично, хоть и шел он вполголоса.
   - Он почему-то отогнал машину в самый угол к оврагу,  а  сам  куда-то
делся, - жаловался низенький. - Я со своей отъехал назад, к повороту,  а
там оставил Семена с Филькой, они его ждут.
   Это Стариков, догадался я. И говорят они про меня.
   - Себя он загнал в угол, Шура,  себя.  Только  надо  было  давно  это
сделать, я ведь сразу говорил, что ничего из этой затеи не получится.
   Ого, Марат, оказывается, рассуждал так  же,  как  я!  Кому  же  тогда
принадлежала   идея?   Старикову?   Не    похоже!    Неужели    все-таки
Медуза-горгона, прекрасная Елена Сергеевна?
   - Я так думаю, что он этот дом ищет, - заметил Стариков.
   - Сюда он не сунется, - уверенно ответил Марат. - Увидит машину и  не
сунется. К тому же ему сейчас больше всего хочется к  телефону  поспеть,
дать в своей газетке отбой.
   Надо же, поразился я, все знают! И ведь вот что удивительно: они меня
здесь, кажется, ждали!
   - А если все-таки сунется? - продолжал упрямо настаивать Стариков.
   - Помнишь, Шура, что в таких случаях говорил Санчо Панса? Что  камнем
по кувшинчику, что кувшинчиком по камню - кувшинчику все едино.
   - Ты, что ли, будешь.., по кувшинчику?..
   -  Вместе  будем,  Шура,  вместе.  Дело-то  общее.  Заварили  -  надо
расхлебывать.
   Я стал потихоньку ретироваться.
   Оказавшись наконец в безопасности, на одном из заброшенных  участков,
я приткнулся к забору и  попытался  спокойно  обдумать  свое  положение.
Следовало признать его  довольно-таки  пиковым.  Прямо  скажем  -  дрянь
положение. Конечно, на войне знать замыслы противника очень важно. Но не
менее важно уметь это использовать.
   Итак, к машине мне нельзя. Выбираться из поселка пешком? А  если  они
спохватятся, что меня что-то  долго  нигде  нет,  и  поедут  по  дороге?
Попытаться угнать машину Старикова? Это был бы самый роскошный, киношный
вариант, но, к сожаленью, Не то, чтобы открыть и завести чужие "Жигули",
даже при том, что я в  принципе  знаю,  как  это  сделать,  без  должной
сноровки уйдет слишком много времени, а  у  меня  его  нет.  Спрятаться,
затаиться? Но прав этот чертов Марат: я должен в самое  ближайшее  время
оказаться у телефона, а лучше всего, прямо в редакции.
   Последний вариант: колотиться в дома, прося помощи? Ой, маловероятно,
что я, чужой человек, найду здесь, на ночь глядя, охотников идти воевать
неизвестно с кем, неизвестно за что. И тут я вспомнил про Сергея Уткина.
   Через несколько минут я задами оказался у  его  дома.  На  то,  чтобы
объяснить ему ситуацию, потребовалось всего  несколько  минут.  Большого
энтузиазма моя просьба у него не вызвала. Но он выслушал молча  и  хмуро
сказал:
   - Посидите тут, сейчас за ребятами схожу.
   Скоро  он  вернулся  с  высоким  неразговорчивым  парнем,  выбрал  из
поленницы в углу  двора  три  крепкие  палки,  раздал  нам  по  одной  и
скомандовал:
   - Пошли.
   И ничего не случ