ывало  так:
проснется человек, хочет встать, а головы поднять не  может  -  волосы
примерзли. Ночью то один, то другой вскочит от  холода,  потопчется  у
костра, чтобы согреться, и,  съежившись,  снова  ложится.  А  тут  еще
другая беда навалилась. По законам физики,  дым  из  чума  должен  был
выходить в верхнюю дыру, но у нас дым вверх не выходил, а  стлался  по
чуму, выедая глаза. Вероятно, мы  все-таки  неправильно  строили  свои
шалаши.
   Словом, бед было много, и  мы  приняли  решение  на  время  крепких
морозов расквартироваться в селе Рудня-Бобровская. Село было надежное.
Там уже  давно  стоял  наш  "маяк",  который   из   местной   молодежи
организовал оборону от немцев и полицейских.
   19 января отряд снялся с места и направился в Рудню-Бобровскую.
   Приняли нас, как желанных гостей. Большая толпа крестьян  встретила
отряд около села и вместе  с  нашей  колонной  направилась  к  центру.
Ребятишки забегали вперед и с палками  вместо  винтовок  шагали  около
меня и Стехова.
   На площади нас ожидали  жители  села.  На  здании  сельсовета  были
вывешены портреты руководителей партии и правительства. Народ  ждал  и
верил в приход Советской Армии и сберег эти портреты.
   Около стола, покрытого красной материей, с подносом в  руках  стоял
пожилой крестьянин. На подносе были хлеб-соль.
   Когда  колонна  подошла  и  остановилась,  крестьянин   вышел   нам
навстречу.
   - Хлеб да соль вам, дорогие гости! - сказал он. -  Милости  просим,
располагайтесь у нас, как у себя дома. Мы вас накормим и обогреем. Ваш
отряд мы хорошо знаем и уважаем. Вы нас не обижаете и в обиду немцам и
бандитам не даете. Ну, а ежели теперь  придется  драться  с  заклятыми
врагами, будем драться вместе.
   Крестьянин кончил говорить и передал хлеб-соль Стехову. Стехов взял
поднос в руки и сказал ответную речь, простую и короткую.
   Я дал  команду  -  строй  разошелся.  Партизаны  вмиг  смешались  с
крестьянами. И такие задушевные начались разговоры, будто  встретились
старые, давние друзья!
   Село Рудню-Бобровскую мы в шутку назвали  своей  "столицей".  Здесь
был центр нашего отряда, а вокруг нас по  крупным  селам  Сарненского,
Ракитянского,  Березнянского  и  Людвипольского  районов  стояли  наши
"маяки". По сути дела, мы были во  всей  этой  округе  представителями
советской власти.
   Под  контроль  отряда  были  взяты  все  молочарни,  работавшие  на
гитлеровцев, и они  оттуда  ничего  уже  не  могли  взять.  "Оседлали"
Михалинский  лесопильный  завод,  посадили  там  своего  коменданта  и
лесоматериалы  выдавали  только  нуждающимся  крестьянам.  Мы  громили
немецкие фольварки уже на западном берегу рек Случь и Горынь. На нашей
стороне они были разгромлены. Многие районы  стали  полностью  нашими,
партизанскими.
   Из Ровно, из районных центров, с железнодорожных станций - отовсюду
к нам, в "столицу", стекались важные сведения и тут же передавались  в
Москву.
   В пятидесяти километрах  на  юг  от  Рудни-Бобровской  организовали
"оперативный маяк" во главе с Фроловым. Там продолжалось  формирование
местных  вооруженных  отрядов,  которые  вместе  с   нашими   группами
выполняли боевые задания.
   Наша "столица" хорошо  охранялась.  Вокруг  села  были  расставлены
посты. Вместе с нашими бойцами на  постах  стояли  местные  жители  из
молодежи. Они ходили и с патрулями по селу. Это  было  очень  надежно:
местные люди сразу же распознавали чужаков.
   Прямо у села мы наладили прием самолетов.
   Почти каждую ночь  Москва,  как  заботливая  мать,  сбрасывала  нам
подарки. В воздухе раскрывались огромные парашюты, и у  самых  костров
падали тюки  в  мягкой  упаковке - с обмундированием, теплой  одеждой,
питанием, папиросами.
   С нашим приходом население воспрянуло. От нас крестьяне узнавали  о
положении на фронтах.
   В Сталинграде в эти  дни  немецко-фашистские  армии  были  окружены
железным    кольцом    наших    войск.    Окончательное    уничтожение
трехсоттысячной армии немцев было только вопросом  времени.  В  январе
войска Ленинградского фронта прорвали блокаду Ленинграда. На  Северном
Кавказе также шло стремительное наступление Советской Армии.
   Отношения у партизан с  местным  населением  установились  хорошие.
Каждый боец в свободное время помогал хозяевам дома, где он жил.
   В нашем отряде было твердое правило: не только не  доставать  самим
спиртных напитков, но и не выпивать, если кто-нибудь  станет  угощать.
Бывало так. Придет партизан с задания, хозяйка поставит на  стол  еду,
раздобудет самогон и угощает:
   - Закуси и выпей. Прозяб небось?
   - Покушать можно, спасибо, а пить - не пьем.
   - Что же так? С дороги полезно.
   - Нет, пить не буду, не полагается.
   Только один партизан нарушил это правило, и последствия были  очень
тяжелые.
   На "маяке" Жигадло часто и подолгу бывал боец  Косульников.  В  наш
отряд он вступил  с  группой,  бежавшей  из  плена.  Маликов,  который
возглавлял "маяк", сообщил, что  Косульников  систематически  нарушает
партизанские законы: ежедневно достает самогон и  напивается  допьяна.
Больше того, стал воровать у товарищей продукты и вещи для  обмена  на
самогон.  Наконец  стало  известно,   что   Косульников   связался   с
подозрительной семьей и выболтал, что он партизан.
   Было ясно, что этот негодяй  подвергает  смертельной  опасности  не
только партизан, которые бывали на хуторе у Жигадло, но и семью самого
Жигадло. Штаб принял решение немедленно вызвать с "маяка" и  из  Ровно
всех наших людей, а Косульникова арестовать.
   На той самой площади, где  нас  с  хлебом-солью  встречали  жители,
снова построился весь отряд. Вокруг от мала до  велика  стояли  жители
Рудни-Бобровской. Когда Косульникова привели на площадь, я обратился с
краткой речью к партизанам.
   - Однажды, - сказал я, -  он  уже  изменил  своей  Родине.  Нарушая
присягу, он сдался в плен врагу. Теперь, когда ему была  предоставлена
возможность искупить вину, он нарушил наши  порядки,  опозорил  звание
советского партизана и дошел до предательства. Он совершил поступок во
вред нашей борьбе, на пользу гитлеровцам. Командование отряда  приняло
решение расстрелять Косульникова.
   И Косульников был расстрелян.

   К  началу  1943  года  в  наших  районах  сосредоточилось   большое
количество партизан.  Из  партизанского  соединения  Героя  Советского
Союза генерала Сабурова прибыли два батальона. Недалеко, в  Вороновке,
стоял  отряд  подполковника  Прокопюка;  здесь  же   действовало   еще
несколько разведывательно-диверсионных групп.
   Такое скопление партизан беспокоило немцев.  Находившийся  в  Ровно
Николай  Иванович  Кузнецов  сообщил,  что  Эрих   Кох,   гитлеровский
наместник на Украине, приказал "очистить" Сарненские леса от партизан.
Выполняя приказ Коха, шеф ровенской полиции Питц наскреб в  Ровно  две
тысячи эсэсовцев, прибавил к ним  бандитов-националистов  и  расставил
свои гарнизоны по районным центрам вокруг нас.
   Мы приняли контрмеры. Через местных  жителей  распространили  слух,
что сами  собираемся  напасть  на  районные  центры.  Слухи  дошли  до
гитлеровцев, и, вместо того чтобы наступать, они  стали  готовиться  к
обороне. В помещениях, где они  расквартировались,  двери  были  обиты
толстым железом. На окнах из такого же железа были  сделаны  ставни  с
амбразурами для пулеметов. Дома окружили  проволочными  заграждениями,
вырыли траншеи, ходы сообщения. А мы, сковав их хитростью,  вели  пока
свою работу.
   В конце января Кузнецов вновь  сообщил  из  Ровно,  что  гитлеровцы
готовят крупную карательную экспедицию.  Вызваны  войсковые  части  из
Житомира и Киева. Наступление готовится с нескольких сторон.
   Тогда с помощью населения мы устроили лесные завалы на всех дорогах
вокруг сел, где находились наши "маяки", и вокруг Рудни-Бобровской.
   Каратели двинулись к Рудне-Бобровской с четырех сторон, но ждать их
мы не стали. Конечно, мы могли нанести им  большой  ущерб,  но  нельзя
было рисковать людьми и подвергать опасности жителей села.
   Из Рудни-Бобровской мы ушли. Ушла вместе с  нами  и  большая  часть
жителей. Они перенесли свои пожитки в лес, пригнали  скот  и  устроили
свой "гражданский" лагерь.
   Кольцо вокруг Рудни-Бобровской сжималось, и скоро каратели сомкнули
его. Но нас там уже не было. Каратели пошли по нашим следам,  пытались
окружить нас в других селах  и  хуторах,  но  мы  ускользали  из  этих
ловушек. Так началась наша игра с немцами  в  "кошки-мышки".  Каратели
натыкались на лесные завалы, обстреливали их ураганным огнем,  думали,
что мы сидим за этими  завалами,  врывались  в  них  и  натыкались  на
партизанские мины. По этой стрельбе и  взрывам  мы  точно  знали,  где
немцы, а они шли, как с завязанными глазами.
   На север, в большие лесные массивы, ушли два батальона сабуровского
соединения и отряд Прокопюка,  а  мы  кружили  по  хуторам,  продолжая
"игру", не шутки ради, конечно:  нас  держала  здесь  работа.  В  этих
районах всюду были наши люди, в селах - "маяки". Из Ровно от Кузнецова
то и дело шли связные.  Бросать  налаженную  работу  мы,  конечно,  не
могли.
   Время  от  времени  наши  связные  и  разведчики   сталкивались   с
карателями и после небольших  перестрелок  уходили.  Но  одна  крупная
стычка все же произошла.
   Как-то три дня не было связных  от  "оперативного  маяка"  Фролова.
Предполагая, что Фролову грозит опасность, я  направил  ему  в  помощь
шестьдесят  пять  бойцов.  По  дороге  они  неожиданно  наткнулись  на
карателей и открыли огонь. Но в самом начале боя гитлеровцы неожиданно
прекратили огонь и поспешно отступили. Наши удивились, но преследовать
не стали. Лишь на следующий день мы узнали, почему так  произошло.  То
была не простая колонна карателей.  Из  Вороновки  в  Рудню-Бобровскую
ехал   командир   карательной   экспедиции,   немецкий   генерал,    в
сопровождении сотни телохранителей. Чуть ли не первыми пулями  генерал
и его адъютант были убиты. Обескураженные таким оборотом  дела,  немцы
прекратили бой и поспешили увезти останки своего командира.
   Вдоволь повоевав с лесными завалами, карательная экспедиция ушла по
направлению к Житомиру. А в начале февраля  мы  снова  обосновались  в
лесу,  в  одном  из  своих  старых  лагерей,  недалеко   от   той   же
Рудни-Бобровской. И в  это  время  по  радио  мы  приняли  необычайное
сообщение:   отборные   немецкие   армии   в   Сталинграде   полностью
разгромлены!
   Скоро до нас дошел слух,  что  немцы  объявили  траур.  По  приказу
оккупантов, в течение трех  дней  запрещались  всякие  зрелища.  Немцы
должны были на левом рукаве одежды носить черные повязки,  а  немки  -
надевать темную одежду. Темную одежду было приказано  также  носить  и
населению. Но немцы не оповестили население, по какому поводу объявлен
траур. Начали распространяться слухи, что умер Гитлер.
   - Слава тебе, господи, что убрал ирода! - говорили крестьяне.
   Не знали и мы, по какому поводу объявлен траур, пока не возвратился
из Ровно Кузнецов. Оказывается,  траур  был  по  случаю  разгрома  под
Сталинградом гитлеровской трехсоттысячной армии.
   Николай Иванович рассказал  нам  много  интересного.  За  последнее
время через  Ровно  и  Здолбуново  необычайно  усилились  транспортные
перевозки. Железные и шоссейные дороги забиты войсками.  Рейхскомиссар
Украины Эрих Кох издал  приказ  о  "чрезвычайных  мерах"  в  отношении
районов, не платящих натуральный и  денежный  налоги.  Приказано  было
также "решительно" расправиться с партизанами.


ПОДВИГ

   Наши разведчики не появлялись больше на "маяке" Вацлава Жигадло. Мы
опасались, что болтливость Косульникова могла навести  гитлеровцев  на
наш след. Самого Жигадло  предупредили,  что  временно  к  нему  никто
являться не будет.
   Но "маяк" между Ровно и лагерем был необходим, поэтому решено  было
организовать новый секретный "маяк" на другом хуторе,  вблизи  лесного
массива, чтобы в случае опасности легко было укрыться.
   Новый "маяк" находился в тридцати километрах от Ровно.  На  "маяке"
было двадцать пять отборных бойцов и  с  ними  несколько  пар  хороших
лошадей с упряжками. Специально для Кузнецова имелись  ковровые  сани,
на которых он отправлялся в Ровно.
   Когда Кузнецов находился  в  Ровно,  связь  между  ним  и  "маяком"
поддерживал Коля Приходько. На  фурманке,  велосипеде  или  пешком  он
доставлял  пакеты  от  Кузнецова  на  "маяк",  и  пока  другой  курьер
добирался до лагеря и  обратно,  Приходько  отдыхал,  а  потом  уже  с
пакетом  от  меня  он  вновь  отправлялся  к  Кузнецову.   Порой   ему
приходилось совершать эти рейсы по два раза  в  день,  и  все  сходило
благополучно. Появление его в Ровно ни у кого не вызывало  подозрений.
Несколько раз вражеские посты проверяли у него документы и  оставались
ими вполне удовлетворены.
   Но мы знали характер Коли Приходько. Он не мог спокойно пройти мимо
гитлеровца  или  полицейского,  и,  хоть  обычно   он   скрывал   свои
приключения, кое-что становилось известным.
   Однажды Приходько ехал из Ровно на фурманке. При выезде  из  города
он заметил, что позади фурманки  идут  двое  полицейских  и,  как  ему
показалось, следят за ним. Вместо того чтобы погнать лошадей и  уехать
подобру-поздорову, Приходько нарочно  поехал  шагом.  Полицейские  шли
следом.
   Впереди показался мост через реку Горынь. За полкилометра от  моста
Приходько остановился и стал подтягивать подпругу, хотя упряжь была  в
полном порядке.
   Когда полицейские подошли к повозке, Приходько сказал им:
   - Садитесь, подвезу.
   Те залезли на повозку, винтовки положили рядом.
   - Что, хлопцы, в полицаях служите? - спросил он.
   - Служим.
   - Куда едете?
   - Народ собираем в Германию. Тут вот с одного хутора  брать  будем.
Добром не хотят, - объяснил полицай.
   - Несознательный народ! - посочувствовал ему Приходько,
   В это время повозка уже въехала на мост.
   - И правда бестолковый народ. Вот погляжу я на тебя, - обращаясь  к
Приходько, продолжал полицейский: - хлопец ты здоровый,  сильный.  Ну,
чего тебе тут делать? Иди добровольно. Там, брат, разживешься, барином
домой вернешься. Ты женат?
   Фурманка в этот момент доехала до середины моста.
   Ответа на свой вопрос полицейский не дождался.
   - Руки в гору, гады! - крикнул Приходько и  наставил  пистолеты  на
своих пассажиров.
   От испуга они покорно подняли руки.
   - Геть с повозки, продажные твари! - скомандовал Приходько.
   Но когда полицейские, пятясь с поднятыми руками, сошли с  фурманки,
последовал новый приказ;
   - В воду, гады!
   Дело это, надо сказать, происходило глубокой осенью. Река вздулась,
вода шла под самым настилом моста.
   - Прыгай, говорю вам, иначе постреляю! - не отставал Приходько.
   Пришлось обоим полицейским под револьверным дулом прыгнуть вниз.
   Уже в воде, желая спастись, они хватались  друг  за  друга,  топили
один другого, пока оба не пошли ко дну.
   Винтовки полицейских остались на фурманке. Ну, а по нашим правилам,
трофеи  скрыть  никак  нельзя  было,  и  пришлось   Приходько   самому
рассказать эту историю.
   Долго объясняли мы ему в штабе, что так нельзя. Не имеет  он  права
рисковать порученным делом. Сведения, которые он доставляет из Ровно и
которые мы передаем в Москву, дороже полицейских.
   - Все понимаю, товарищ  командир,  но  вот  подвернется  подходящий
случай - не могу сдержаться, - оправдывался Коля и все же дал  честное
слово больше так не поступать: - Умру, но не подведу.
   - Умирать незачем. Лучше будь поосторожней.
   И надо сказать, слово свое Коля Приходько сдержал. Много раз  потом
он ездил с "маяка" в Ровно и обратно и всегда  своевременно  доставлял
сведения. Связь действовала безотказно.
   21 февраля я передал курьеру с "маяка" пакет для Кузнецова.
   - Вы повезете важный пакет. Если он попадет к  врагу,  мы  потеряем
лучших наших товарищей. И Приходько это передайте.
   Утром 22 февраля этот пакет был вручен Приходько, и он направился с
ним в Ровно.
   Кузнецов ждал весь день, но Приходько не было. Не явился он и утром
следующего дня. А к двенадцати часам дня по городу пошли  слухи.  Одни
говорили, что у села Великий Житень какой-то украинец перебил  "богато
нимаков" и сам был убит. Другие рассказывали, что какой-то партизан из
леса всю ночь держал бой с карателями и перебил их видимо-невидимо.  И
все утверждали, что бой вел один человек.
   Кузнецов сразу понял, что молва идет  о  Приходько.  Именно  в  это
время и в этом месте он должен был проехать. Да и кто же, как  не  наш
богатырь Приходько, мог в одиночку сразиться с целой сворой немцев!
   Николай Иванович хорошо  знал  Приходько.  Они  подружились  еще  в
Москве.  Вместе  прилетели  в  отряд,  вместе  участвовали  в   боевых
операциях. Кузнецов ни на минуту не сомневался, что, если Приходько  и
попадет в руки врагов, он ни под какими пытками не  выдаст  товарищей.
Но вот вопрос: если он погиб, успел ли  он  перед  смертью  уничтожить
пакет, которого Кузнецов так ждал?
   Приняв все меры предосторожности, Николай Иванович  послал  в  село
Великий  Житень   Казимира   Домбровского,   у   которого   там   были
родственники.
   Со слов очевидцев Домбровский и рассказал  нам  подробности  гибели
Николая Приходько.
   Как обычно, Николай ехал на фурманке. У  села  Великий  Житень  его
остановил пикет - около двадцати жандармов и полицейских.
   Приходько остановился и предъявил документ, по которому  значилось,
что он местный житель. Этот документ не раз проверялся  и  теперь  как
будто не вызывал сомнений. Но гитлеровцы решили обыскать фурманку.
   Этого Приходько не  мог  допустить.  На  фурманке  под  сеном,  как
всегда, были запрятаны автомат и несколько противотанковых гранат.
   - Да чего тут смотреть-то? - пробовал возразить Николай.
   - Не твое дело. Надо.
   Тогда Приходько выхватил из фурманки автомат и дал большую  очередь
по жандармам. Нескольких уложил на месте, остальные отбежали  за  угол
дома и открыли стрельбу.
   Отстреливаясь, он вскочил на фурманку и  погнал  лошадей.  Тут  его
настигла пуля. Тяжело раненный в грудь, он продолжал  путь  в  сторону
Ровно.
   Но уже на окраине села он неожиданно наткнулся на грузовую машину с
гитлеровцами.  Те,  видимо,  что-то  поняли  и  открыли  автоматный  и
пулеметный огонь. Раненный второй раз, Приходько и не думал сдаваться.
Соскочив с фурманки в придорожную канаву, он продолжал стрелять.
   Неравный бой длился долго.
   Приходько еще раз был ранен. Уже истекая кровью, чувствуя, что силы
его оставляют, он привязал секретный пакет к гранате и слабеющей рукой
метнул ее во врагов.
   Когда оставшиеся в живых гитлеровцы окружили Николая,  он  был  уже
мертв. Но умер он не от  немецкой  пули.  Выстрел  себе  в  висок  был
последним выстрелом нашего партизана-богатыря.

   Излишне  говорить,  как  встретили  у  нас  весть  о  гибели   Коли
Приходько. Ведь еще при жизни он был окружен у  нас  нежной,  братской
любовью, и о храбрости его партизаны рассказывали легенды.
   Советское правительство высоко оценило патриотический подвиг нашего
товарища. Ему посмертно  присвоено  высокое  звание  Героя  Советского
Союза, а подразделение разведки, бойцом которого он был, стало  носить
имя Героя Советского Союза Николая Тарасовича Приходько.


НА СТАНЦИИ ЗДОЛБУНОВО

   Весть о гибели Николая  Приходько  глубоко  взволновала  не  только
партизан нашего отряда. В диверсионной группе  на  станции  Здолбуново
были товарищи, знавшие Приходько с детства. Ведь он родился и до войны
жил на этой станции.
   Смерть его для здолбуновцев также была тяжелой утратой.
   Еще в первое свое посещение  Ровно  Приходько  побывал  на  станции
Здолбуново,   встретил   старых   знакомых   -   Дмитрия   Михайловича
Красноголовца и двух братьев Шмерег. Поговорив с Николаем, они  охотно
согласились  помогать  нам.  Приходько  познакомил   Красноголовца   с
Кузнецовым и Струтинским. Позже наши разведчики Шевчук