ть, в какую воду
сыпать, не запомнила!"

Женя взяла деревянную ложку с привязанной к ней длинной палочкой и
принялась мешать. Кажется, ничего, всђ нормально. Лапша разварилась, надо
картошку закладывать, а когда прокипит - тушђнку.

Сполоснула картошку, высыпала в кастрюлю и тут же спохватилась - надо бы
порезать. Ну ничего, так вкуснее будет. Посмотрела торжествующе вслед
удалявшейся Дине.

"Ну и пусть идђт. Подумаешь какая! Ещђ сама будет есть да облизываться".

Подложив в костђр палок, Женя уселась за стол, раскрыла книгу. Ох, уж этот
Братец Кролик[1]! Как он ловко провђл Братца Лиса! А как к смолистому
Чу-челке приклеился!

Хохочет Женя, косички трясутся, а из кастрюли пар валит и чем-то подгорелым
пахнет. Покрутила носом - да, пахнет. Вскочила, схватила ложку, заглянула в
кастрюлю. Кипит что-то мутное, не поймђшь. Пузырики какие-то лопаются, а из
них - дым. Странно! Что бы это могло быть? Сунула ложку, а там, на дне,
какая-то вязкая масса - не провернђшь. Стала мешать - сломала ложку. Тьфу
ты! Вот беда-то какая!

Что же делать? Долить воды?

Взяла ведро, долила, помешала палочкой. Попробовать бы, да ложки нет.
Лизнула палочку, поморщилась. Невкусно и дымом пахнет. Да, она забыла
посолить! Черпнула горстку соли, бросила в кастрюлю. Опять помешала, опять
лизнула. Фу, какая гадость! До чего же невкусно, хоть плачь! Нет, плохо без
учительницы и без подруги плохо.

Посмотрела, а Дина уже далеко. Всђ равно никуда не денешься - надо звать.
Скоро Лида приедет, девочки утят пригонят, а обед не готов.

Женя поднялась, сложила ладони рупором, крикнула жалобно:

- Ди-и-на-а-а!..

Дина сразу же оглянулась, словно ждала, что еђ позовут, помахала рукой и
побежала назад. Ещђ не добегая, крикнула:

- Вываливай всђ из кастрюли, живо!.. Обед в тот день получился на славу.
Девочки ели и хвалили, а Дина с Женей прыскали от смеха.

Кряка со своей шайкой тоже была довольна: им досталась варђная с картошкой
тестяная масса.

АДОВА НОЧЬ

Дед Моисеич не был у девочек дней пять и вдруг заявился. Лицо его выражало
некоторое беспокойство. Хоть он и сам предложил Елизавете Петровне
разделить бригаду на два звена, но всђ же сомнения тревожили его.
Как-никак, а девчонки. Глупые ещђ, несмышлђные.

Подойдя к обрыву, дед жадно всмотрелся и тут же облегчђнно вздохнул. Там -
внизу - всђ было в порядке. Утята белой пеной окутали редкий прибрежный
камыш. Сейчас стало их вроде больше. Растут не по дням, а по часам. Уже
покрываются пером. Не успеешь и оглянуться, как будут настоящие утки.

В загоне, и отсюда видать, тоже как будто бы всђ в порядке. Кормушки с
поилками стоят чинно - рядами. Значит, следят, не то что у мальчишек.
Вспомнив ребячье звено, в котором он только что был, дед нахмурился,
сердито покрутил носом. Ведь какие лодыри! Кормушки не моют, время
кормления не соблюдают. Постели себе хорошо сделать не могут. Спят, как
поросята, - стыдно смотреть! - на соломе.

Распалившись неприятными воспоминаниями, дед спустился по крутой глинистой
тропинке вниз. Девочки сидели за столом, кончали обедать.

Увидели деда, вскочили разом, подбежали, обступили со всех сторон:

- Здравствуйте, дедушка Моисеич! Вот хорошо, что пришли! Мы вас накормим
сейчас. У нас и квасок есть холодный. Садитесь!

У деда на сердце тепло сделалось, приятно, но он, чтобы не подать виду,
нахмурил брови, окинул придирчивым взглядом загон и принялся
скрести-пожелтевшими от курева пальцами небритый подбородок.

- Нет, девочки, сперва я посмотрю, всђ ли у вас в порядке. Если плохо, и
есть не буду - уйду.

В загоне было чисто, в кормушках тоже. Покрутив носом, Моисеич заглянул в
ящики с фуражом, в кадушки. Всђ в порядке. Корм прикрыт и не рассыпан, как
на других колхозных базах.

Девочки, молча переглядываясь, ходили за дедом:

- Ну как, дедушка, всђ в порядке?

- Всђ хорошо, всђ в порядке, - признался дед и полез в карман за
сигаретами. Вынул одну, покрутил в пальцах, ткнул в рот: - А ну, посмотрим,
как вы живђте!

Подошђл к палатке, откинул полу, да так и замер от удивления. Слева -
широкий топчан на двух человек раздулся от пышных соломенных матрасов.
Подушки - горой, сверху - думочка. Белые простыни, покрывало с вышивками.
Справа - прикоснуться страшно! - на трђх раскладушках пикейные одеяла,
чистые наволочки. На глиняном полу - плетђнные из чакана подстилки. У серой
полотняной стены - столик, покрытый белой скатђркой, на столике - книжки,
патефон с пластинками, рукоделия.

Опустил дед полу, постоял, подумал. Вынул сигаретку изо рта, не стал
закуривать. Сказал только:

- Ладно живђте, правильно. Молодцы, девчата!

- Вот, а теперь садитесь обедать, - сказала Дина. - У нас борщ хороший,
каша пшђнная на молоке и с маслом.

Пообедав и испив кваску, дед достал сигаретку и, закурив, с наслаждением
затянулся. День клонился к концу. Утки, розовые от заходящего солнца, вышли
на берег, тоненькой верђвочкой потянулись к загону.

Девочки схватили вђдра, побежали кормить. Дед, щурясь от дыма, смотрел с
удовольствием,

как ловко управляются девчата. Намешали свежего

корма, насыпали в кормушки, налили воды:

- Ути! Ути! Ути!..

В воздухе тихо, безветренно. Лиман застыл, превратился в зеркало, глубокое,
бездонное. И, если приглядеться, там, в воде, можно рассмотреть обрывистую
кручу, камыш с длинными коричневыми шишками, небо с розовыми облаками.
Хорошо! Даже комар как-то к месту. Вьђтся, пођт разбойную песню:

"Ззз!.. Ззз!.."

Моисеич повђл ладонью по шее, раздавил с десяток:

- Вам, девчата, достађтся небось от комара-то?

- Достађтся, дедушка Моисеич, - откликнулась Дина, доливая в поилки воды. -
Но мы уже привыкли, не замечаем как-то.

Моисеич усмехнулся, вставая:

- Это вы ещђ того... адову ночь не испытывали.

- А что это за "адова"? - поинтересовалась Люба.

- Ну, когда комар злой, как сатана, и когда он валит и валит тучей и
кусается, как собака. Спать невозможно. Это вот и есть адова ночь... Ну,
девчата, спасибо вам, я пошђл.

Ушђл Моисеич, а комар, словно дед наколдовал, повалил, как из трубы. Тђплый
влажный воздух звенел тонко и зло: "Ззз!.. Ззз!.." В ответ раздавалось:

"Хлоп, хлоп! Шлђп, шлђп!.."

Девочки, накрывшись простынями, ворочались на постелях, отбивались от
комаров. Кто-то стонал во сне, вздыхал, отплђвывался, кто-то твердил:

- Ведь это что? Едят! Живьђм едят!..

- Нет, я больше так не могу! - сказала Дина. - Загрызут, честное слово,
загрызут! И что это они сегодня?

Зашуршал матрас, скрипнул топчан. Белая фигура, поднявшись, встала,
откинула полог, выскочила наружу. Вслед закричали:

- Динка, закрой полог, комара напустишь!

Снаружи было так же душно, как и в палатке. В небе, отбрасывая от яра
чђрную тень, висела полная луна. В белесоватой воде скупо отсвечивались
звђзды. Было тихо. Лишь изредка квакнет лягушка, ей лениво ответит другая -
и снова тишина. Только звон в ушах: "Ззз!.."

Глаза слипаются сами собой, и ноги подкашиваются. Так бы и уснула. А над
ухом: "Ззз!.. Ззз!..

Повела ладонью по лицу, посмотрела: на шершавых пальцах густо размазались
комары. Нет, не уснуть сегодня!

Подошла к ларю, откинула крышку, погрузила ру ки в зерно. Колючий овђс,
шурша, расступился, охватил ласковой прохладой и как-то сразу успокоил зуд.
Подумала: "Вот бы самой туда!.." - примерилась взглядом: ларь большой, как
раз. Закинула ногу, перевалилась через край, раздвинула плечом податливую
массу и сразу же уснула крепким сном.

Утки взбаламутились ни свет ни заря. Подняли головы, уставились на палатку
и разноголосым хором:

"Кря-кря-кря-кря!.." Подождали, прислушались - не идђт ли кто? И снова:
"Кря-кря-кря-кря!.."

- Скаженные! Чтоб вам провалиться! Самый раз поспать бы. Комар пропал...

Девочки, словно по команде, натянули простыни, залезли головами под
подушки. Но снова: "Кря-кря-кря!.." - требовательно, зло.

Лида встала и вышла. Светлело. Слабый ветерок, шелестя камышом, гнал по
лиману мелкую рябь.

Розовая полоса на востоке, ширясь, оттесняла на запад звђзды. Утки
зашумели, закрякали. Лида, почђсываясь и зевая, подошла к воротам, открыла
загон. Пусть идут в лиман. Но утки словно и не видели открытого прохода.
Побежали к кормушкам, забарабанили носами по дереву. Лида вспылила:

- - Ну не кормить же вас в такую рань! Ушла, снова легла, зарывшись головой
в подушку. Утки покричали, повозмущались, не торопясь вышли из загона,
стали бродить вокруг палатки. Более нахальные просовывали головы в щели
полога, кря- . кали.

Поднялась на раскладушке Женя, села, обняв руками коленки. Долго, качаясь,
боролась со сном. Открыла глаза, увидела: прямо перед ней сквозь розовеющий
прођм входа, подмаргивая пуговичным глазом, торчала голова с разинутым
клювом: "Кря-кря!.."

Женя наклонилась, схватила чувяк, швырнула в глупую утиную голову:

- Чтоб тебе провалиться!

Девочки зашевелились.

Люба подняла голову, спросила:

- Ты чего мои чувяки бросаешь? - и, не дожидаясь ответа, снова уткнулась в
подушку.

- Покормить бы их, что ли, да пустить в лиман? - сказала Женя.

- И поспать бы, - громко зевнув, добавила Люба. - Хоть с часок. Аня, Ань!
Как ты думаешь, а?

- Давайте покормим, - согласилась Аня.

Девочки, ворча, поднялись.

Лида, всматриваясь в постели, спросила:

- А где же Дина?

Но ей никто не ответил. Спотыкаясь на ходу, девочки насыпали зерна в
кормушки, налили воды. Подождали немного, ещђ насыпали, ещђ налили. Бросив
пустые вђдра в кадушку, потянулись к палатке. Кто-то, проходя мимо
открытого ларя с овсом, опустил крышку. Крышка, наткнувшись на ручку метлы,
спружинила, да так и осталась полуоткрытой.

* * *

Дед Моисеич ещђ издали увидел: большой утиный косяк, растянувшись на целый
километр, торопливо плывђт к чужому базу, где в камышах белело стадо
соседнего колхоза.

"А где же девчонки? - забеспокоился дед. - Что-то не видать никого. Неужто
спят? Ах, беда! Ах, беда! Смешаются, тогда доказывай, где наши, а где не
наши!"

Дед скатился с обрыва, семеня ногами, подбежал к палатке, откинул полог.
Так и есть - спят.

Затряс головой и, перейдя от волнения на украинский язык, закричал сердито:

- Подывись! Подывись на них, а! Поразляга-лись, як свинота, а качата
порасплывались аж до косы!..

И тут сзади что-то хлопнуло громко. Дед обернулся и обмер от страха: из
ларя с овсом поднималось что-то невиданное, клокастое и шершавое.

Дед попятился, замахал руками, но, узнав Дину, плюнул сердито, затопал
ногами:

- Скорей, скорей, качат загонять! Рассыпая овђс, Дина выскочила из ларя,
метнулась к лиману:

- Ой, ой, солнце-то высоко! Как же это мы?! Из палатки одна за другой
выбегали девочки. Ругаться тут было некогда.

Дед схватил шест, побежал к лодке:

- Окружа-а-ай! Не пуща-а-ай!.. Аня и за ней девочки, крича и размахивая
косынками, побежали вдоль берега.

Утиный косяк шђл клином, словно в наступление. Впереди - Кряка.
Беспрестанно кланяясь, она крякала громко. И по стаду, как по войску,
проносилось дружное: "Кря-кря-кря-кря!.."

Утки плыли изо всех сил. Клин вытягивался, извивался, сверкая на солнце
ослепительной белизной.

- Кряка! Кряка! - кричали девочки. - Ути! Ути!..

Кряка покосилась подозрительно и взяла правее, подальше от берега.
Навстречу из камышей вытягивался другой белый клин.

Дед Моисеич, стоя в плоскодонке, изо всех сил напирал на шест,
отталкивался. Лодчонка, хлюпая днищем, летела как на крыльях.

- Не пуща-ай!.. Не пуща-ай! - кричал дед. - Забегай в во-оду-у!..

Поднимая брызги, девочки свернули в воду. Под босыми ногами податливо
раздалась тина, захрустел камыш.

Мелководье тянулось метров на сто. Заросли редели постепенно и вдруг
оборвались, открыв широкий простор лимана. На зеленоватой воде в золотых
брызгах солнечных бликов - два вытянувшихся друг к другу косяка.

Стало глубже. Вода бурлила у колен, словно путами связывая ноги. Бежать
быстро нельзя, плыть - невозможно.

Дина бежала из последних сил. В груди горело, и сердце колотилось так, что
заглушало утиные крики. До уток ещђ далеко - метров двести, а косяки всђ
ближе и ближе друг к другу. Нет, не успеть! Всђ пропало! И Кряка пропала, и
Крякина шайка. Не с чем будет поехать на выставку. А позор-то, позор - на
всю Кубань!...

Мимо, обгоняя, пробежала Аня, вслед за ней Лида с Женей.

- Ути! Ути! Ути!..

Кто-то крикнул:

- Ox, сейчас сойдутся! Сходятся!.. Дина закрыла лицо руками, остановилась в
отчаянии:

- Всђ, всђ пропало!..

И в это время рядом: "Бах! Бах!" - один за другим грохнули выстрелы. Дина
вскрикнула, обернулась.

В узкой, ещђ скользившей по воде плоскодонке, широко расставив ноги, стоял
паренђк в голубой майке, в серых, закатанных до колен штанах. В руках у
него слабо дымилось ружьђ. Лежавший поперђк лодки длинный шест ронял в воду
частые прозрачные капли.

- Разошлись! - облегчђнно вздохнув, сказал паренђк. - Думал, не .поспею. -
И, переломив двустволку, стал вынимать гильзы. - Проспали, что ли?

Паренђк улыбался широко и дружелюбно. Веснушчатое с вздђрнутым носом лицо
его светилось участием.

- Комар заел?

- Заел, - сказала Аня.

- Я так и знал. Больно злой он был в эту ночь. Нам тоже досталось. Ну,
гоните, девчата, свођ стадо, я погоню свођ.

Положив ружьђ, паренђк взял шест, свистнул, подгоняя уток, и, сильно
оттолкнувшись, заскользил по солнечной дорожке.

Девочки смотрели ему вслед, всђ ещђ не веря неожиданно благополучному
исходу.

- Спаси-ибо! - крикнула вдогонку Дина и покраснела смутившись.

- Ла-адно! - глухо донеслось в ответ.

- Хоть бы обернулся, - обиженно сказала Аня. - Невежливый какой!

ПРИШЛА БЕДА - ОТВОРЯЙ ВОРОТА

В ту же ночь - опять беда. Девочки, проснувшись, вскочили с постелей;
моргая, уставились в темноту. Мелко-мелко дрожала земля. Что-то
перекатывалось, гудело. Вспышка молнии блеснула ослепительно, очертив на
мгновение открытый в палатку ход, вслед за тем гулко треснуло небо, и на
землю с шумом обрушился ливень.

- Пришла беда - отворяй ворота! - сказала из темноты Аня. - Вчера комар,
сегодня - вон что...

- Беда одна не ходит, - ответила ей Лида.

Гроза! До сих пор девочкам везло. Гроза пронеслась только однажды, днђм.
Тогда .утята вылезли на берег и стояли, подняв вверх клювы. Это в лучшем
случае. В худшем им вдруг приходило в голову плыть куда-то. И девочки,
дрожа от холода, вынуждены были лазить по камышам, бить, от страха перед
змеями по воде палками, кричать изо всех сил.

Но это днђм. А что же делать ночью, когда вот так шумит ливень? Держать в
загоне уток нельзя. Начнут метаться, лезть на проволочную сетку, давить
друг друга... И выпустить тоже нельзя. Ночь, темно. Расплывутся по лиману,
ищи тогда, собирай. Двадцать тысяч не двадцать штук. Моргай потом перед
колхозом. отвечай. Выходить, конечно, надо, а страшно.

Снова глухое ворчание, перекаты и грохот над головой.

Аня встала, нащупала на столе спички. Вспыхнув, загорелся огонђк. Уродливые
тени заметались по палатке и сникли. Аня подняла руку к висевшей на
центральном столбе керосиновой лампе. Зажгла, вставила стекло. Желтоватый
свет озарил перепуганные лица. Девочки, сидя в постелях, бросали
встревоженные взгляды на прогнувшийся полотняный потолок палатки,
вздрагивали при каждом ударе грома. Вместе с ними вздрагивал язычок лампы.

Гремел гром, без перерыва лился дождь. Слышно было, как кипела вокруг
палатки вода. Девочкам казалось, что они на разбитом корабле плывут по
бурному морю. Захотелось к людям, домой, под прочную железную крышу.

Дина, нагнув голову, торопливо заплетала косу. "Нашла время, когда
заплетать!" - раздражђнно подумала Аня. Накинула на голову косынку,
завязала туго, сказала, ни на кого не глядя:

- Девочки, надо выпустить уток. Кто со мной? Дина откинула заплетђнную
косу. опустила ноги на пол:

- Я!

Лида потянулась за сарафаном:

- И я!

Женя спрыгнула с топчана, хотела что-то сказать, но в это время снаружи
свистнуло, хлестнуло, как бичом. От жуткого треска язычок лампы вытянулся и
погас.

Аня не помнила, как очутилась под дождђм. На некоторое время замерла,
охваченная страхом. Казалось, не существует больше ничего, кроме ливня,
шипящей под ногами воды и беспрестанного грохота. Ветвистые молнии,
вспыхивая, рассекали небо, и тогда из черноты возникали на миг столбы с
проволочной сеткой, дощатая загородка и в дальнем углу загона сгрудившиеся
в кучу утки. Ане почудился сдавленный писк, крик о помощи. Острое чувство
жалости моментально растворило страх. "Затопчут! Затопчут друг друга!" -
подумала она и, не разбирая дороги, побежала открывать дощатую перегородку.

Тут же она увидела - рядом, в темноте тоже двигалось что-то белое.
Протянула руку, наткнулась на чьђ-то плечо. Это была Дина. Аня обрадованно
схватила подругу за руку./Теперь они вдвођм, теперь совсем не страшно.
Только в груди вместе с всплеском молнии что-то трепещет восторженно,
замирает, летит в пропасть, взмывает под облака, словно на качелях.

Небо вспыхнуло ярко. Ага, вот и ворота! Мигом подняли доски, закричали что
есть силы:

- Ути! Ути! Ути!..

В налетевшем громе утонули ответные крики. Громадное белое пятно
покачнулось, вытянулось, потекло к выходу.

Подбежали остальные девочки, встали рядом, чтобы регулировать. Утки шли
густым потоком, скользили по ногам, царапались когтистыми лапами, кричали.

Когда проковыляли отставшие, девочки, уже привыкшие к шуму и грохоту, пошли
за ними. Ничего не поделаешь, придђтся пасти - лезть в кипящий от дождя
лиман, торчать в воде, пока не рассветђт.

Уходя последней, Аня обернулась. В опустевшем загоне от вспышек молний -
рябь пузырей по лужам и какие-то неровности, кочки.

От страшной догадки захватило дыхание.

- Ой, ма-ама!..

Это крикнула Женя. И ещђ выкрик, это уже Дина:

- Девочки-и!.. Аня! Лида! Утята затоптанные!..

Аня нагнулась, пошарила руками вдоль проволочной сетки. Так и есть -
утђнок. Скользкий, весь в грязи. Кажется, дышит! Положила его в подол,
присела, разгребла руками жидкую грязь и сразу же наткнулась на другого.
Уже не стала ощупывать, положила и его туда же. И ещђ, и ещђ...

Гроза ушла. Густые облака, клубясь и стреляя молниями, уползали на юг, за
холмы. На востоке, увеличиваясь на глазах, расплывалось оранжевое зарево.
Лђгкий ветерок зарябил в лимане воду, принђс с той стороны, из станицы,
дымок от кизяков и кочетиный крик.

Утро застало девочек за необычным занятием. Они стояли по колено в воде и,
обмывая утят, складывали их в лодку. Жалкие, беспомощные тела лежали
рядочками...

- Ну, дохлые, чего же их мыть?.. - сказала Женя.

Но Аня так посмотрела на неђ, что Женя, поперхнувшись на слове, подобрала
поскорее вымытых утят и побежала с ними в палатку, где хлопотали Дина с
Лидой.

Они тотчас же уложили принесђнных утят в постель, заботливо прикрыли
простыней, а сверху - одеялом, оставив только кончики жђлтых клювов, чтобы
дышать.

Палатка походила на лазарет. Широкий топчан и раскладушки - всђ было занято
"больными". Женя очень удивилась, когда услышала из-под одеяла хриплый,
жалобный писк.

- Смотри-ка, оживают!

- А ты как думала? - торжествующе спросила Лида. - Утђнку первое дело -
отогреться. Давай неси остальных. Мы их сейчас всех выходим.

Женя, уходя, обвела взглядом палатку: "Беспорядок-то какой несусветный! И
простыни, и наволочки, и одеяла - всђ в грязи. Вот бы деда сейчас сюда!.."

ВРАГИ ВСТРЕЧАЮТСЯ ВНОВЬ

Кряка покрылась пером раньше других утят. Она стала совсем взрослой уткой,
жирной и надменной. Впрочем, это не мешало ей успешно ловить лягушек, до
которых она была большой охотницей. Ловила она их ловко, с ходу. Поднимая
голову, подбрасывала добычу, перехватывала поудобнее и глотала. Менее
ловкие еђ подруги подплывали, завистливо посматривали. Более смелые даже
пытались схватить за ножку. Кряка сердилась. Наскоро проглотив, она
догоняла смельчака и отпускала такого тумака по затылку, что бедная утка,
прячась, залезала в самую середину стада.

Недобрая слава распространилась среди лягушек