евую миску с зерном, вышла во двор.

На стук двери, махая крыльями, бежали с огорода куры; за ними, крякая,
тянулись утки.

Курам Дина высыпала зерно на землю, уткам - . в длинное корытце. Куры
клевали торопливо и часто,

успевая по пути отогнать воробья или стукнуть по голове курицу-соседку.
Утки, набрав полный рот пшеницы, толкаясь, спешили к чугунку с водой, чтобы
запить. Но там был лђд. Утки, теряя зерно и сердясь, крутились вокруг
чугунка, и было похоже, будто они танцуют в хороводе. Дина рассмеялась так
звонко, что петух вскинул голову и, кося глазом, предостерегающе закококал.

Угостив уток хлебом, Дина пошла в куриный двор к сараю - разыскивать утиные
яйца. Это было интересное занятие. Снесђт утка яйцо где-нибудь на земле. в
самом неожиданном месте, и прикроет его мусором. Попробуй найди! Но Дина
уже знала эту утиную хитрость. Увидит: веточки лежат, щепочки, соломинки.
Тут кучечка, там кучечка. Подойдђт, присядет на корточки, разгребђт -
пожалуйста, утиное яйцо! Большое, чуть-чуть голубоватое.

Таких яиц Дина набрала двенадцать. Уже можно было бы и под курицу Пеструшку
подложить, она как раз заклохтала, да бабушка сказала, - надо, чтобы было
нечђтное число.

И вот сегодня Дина нашла сразу три яйца. Два - так себе, самые обычные, а
третье!.. Дина даже рот раскрыла от удивления, такое это было крупное яйцо.

Днна сразу же размечталась: какой из этого яйца получится хороший утђнок!
Он будет, конечно, ручной-ручной. Будет дђргать еђ за платье, клевать из
рук, ходить везде за ней. Она назовђт его... Крякой. Потом, когда Кряка
вырастет и превратится в утку, Дина будет собирать от неђ самые крупные
яйца и выведет особую породу - "пекинскую крупную". Еђ успехи будут
отмечены, и она поедет участником выставки в Москву.

Уложив осторожно яйца в миску, Дина поспешила домой. Дома, разыскав в
портфеле огрызок красного карандаша, она написала на большом яйце имя
будущего утђнка - Кряка - и положила его в фанерный ящик из-под посылки,
где лежали, заботливо пересыпанные мякиной, остальные двенадцать яиц.

Вечером, когда все собрались к чаю, бабушка, которая всегда всђ знала,
поставив на стол кипящий самовар, объявила новость: колхоз приобрђл
инкубаторную станцию на сто девяносто пять тысяч яиц.

Динин папа, пододвигая к самовару стакан, сказал:

- Наконец-то! Это хорошо. Теперь план четыреста тысяч уток - реальная вещь.
Только где же колхоз достанет столько яиц?

Бабушка, усмехнувшись чему-то, бросила взгляд на внучку:

- Сегодня утром сама слышала: председатель колхоза по радио обращение
передавал, чтобы станичники продавали. А по дворам уже пионеры ходят,
школьники. Семьдесят пять тысяч закупить надо.

Дина сообщение это пропустила мимо ушей, а папа, фыркнув в стакан с чаем,
сказал:

- Придђтся тебе, дочка, яйца-то утиные продать. Для колхоза же! Надо.

Дина опустила чашку на блюдечко и, склонив голову набок, уставилась на отца
большими синими глазами.

- Не хочу продавать, - сказала она серьђзно. - Я их под клушку буду
подкладывать.

Подняла чашечку, стала пить как ни в чђм не бывало, только покосилась
насторожђнно на чђрный пластмассовый репродуктор, висевший на стене между
окнами. Из репродуктора лилась весђлая музыка.

Немного погодя, когда все забыли о разговоре про инкубатор, репродуктор
захрипел, прокашлялся и объявил всђ то, о чђм говорила бабушка.

Папа сказал, обращаясь к дочке:

- Ну вот, слышишь?

Дина упрямо сжала губы.

Потом выступали пионеры.

Всђ было очень понятно. Дина соглашалась с ними и даже сама решила принять
участие в закупке, но яйца от своих уток она никому не отдаст. Никому! Дина
уже видела: бегает по двору вперевалку целая куча утят, и среди них, самый
большой, самый красивый, Кряка! Разве можно такого отдать?

Динин папа, развђртывая газету, чтобы почитать после ужина, посмотрел
насмешливо на дочку и сказал убиравшей посуду маме:

- Идђт борьба с пережитками капитализма. Частнособственнические настроения
подвергаются давлению общественности, - и закрылся газетой.

Дина обиделась, надула губы. Любит отец говорить какие-то заковыристые
слова: "частнособственнические настроения", "пережитки капитализма". Какие
тут пережитки, если она хочет вырастить особую породу уток?

Дина собиралась так просидеть долго, до тех пор пока отец не погладит еђ по
голове и не скажет: "Ну, ну, дочка, не сердись, я пошутил". Но тут кто-то,
хлопнув наружной дверью, завозился в сенях. Дина побежала смотреть. Это
были двойняшки Захаровы. Сняв сапоги и стряхнув с синих байковых шаровар
дождевые капельки, они вошли в комнату. Поздоровавшись в один голос,
девочки размотали платки, шмыгнули носами и вытерли их ладонями. Всђ это
делалось размашистыми одинаковыми движениями, и от этого казалось, что
пришђл один, курносый, веснушчатый -мальчишка, только он почему-то двоится
в глазах.

Динин папа, опустив газету, с любопытством посмотрел на девочек.

- А мы утиные яйца закупали, - сказала одна из них. - Я сто двадцать
набрала, а Женя - сто.

- Вот и неправда! - возразила Женя. - Я - сто три.

"Ага, - подумал Динин папа, - сейчас я разберусь наконец, кто из них Лида,
кто Женя".

Но разобраться ему так и не удалось. Дина обняла обеих, закружилась с ними
по комнате. Потом они уселись в углу, возле Дининого стола, и затараторили
так, что папе пришлось уйти с газетой в спальню.

Девочки трещали долго. Потом стали шептаться, что-то высчитывать, о чђм-то
договариваться и, наконец, разошлись.

Дина, напевая песенку, уложила в портфель тетради, книги и, очень довольная
проведђнным вечером, улеглась спать.

УПАДЫШ

Утро было хоть и весеннее, но серое, холодное. Над голыми макушками акаций
с прошлогодними, шуршащими на ветру стручками проносились лохматые облака,
из которых нет-нет, да и заморосит мелкий дождичек.

Проезжая часть дороги с выбитыми глубокими колеями вся в мутных лужах, в
комьях влажной грязи. Лишь по обочинам, вдоль палисадников и стен домов,
вились просохшие тропинки. По ним, тренькая звонками, сновали взад и вперђд
велосипедисты разных возрастов: закутанная в платок бабка с керосиновым
бидоном на руле, спешащие на работу колхозницы, мальчишка с посиневшим
носом, сзади на багажнике - сестрђнка, у сестрђнки под мышками по буханке
хлеба.

Тут и там, вдоль изгородей, размахивая портфелями, шли стайками ученики. К
ним из улочек и переулков, словно струйки ручейков, присоединялись другие,
с тем чтобы слиться возле школы в шумный, звонкоголосый поток.

Из глухого переулка на главную улицу выбежала Дина в сером пальтишке, с
непокрытой головой; в волосах - мелким бисером дождевые капельки.

Взмахнув портфелем, Дина перескочила через лужу, остановилась, выбрала
место, где посуше, ещђ раз прыгнула, легко, словно козочка.

А в это время из-за поворота на мосточек, гудя мотором, тяжело взбиралась
машина с брезентовой крышей над кузовом. Брезент надувался от ветра,
хлопал, и вместе с хлопками были слышны из кузова дружные пискливые крики:

"Пи-и! Пи-и! Пи-и!"

"Из Воздвиженки везут, - отступая от дороги, завистливо подумала Дина. - В
соседний колхоз. А у нас ещђ только яйца собирают".

Взобравшись на мосточек, грузовик перевђл дух и, расплђскивая колђсами
воду, стал осторожно въезжать в лужу. Всђ же на выбоине машину тряхнуло, в
кузове что-то затрещало, и через распахнувшуюся сзади брезентовую занавеску
на дорогу в грязь упал пушистый жђлтый комочек.

Дина вскрикнула, замахала портфелем. Но машина проехала, а жђлтый комочек,
лђжа на спине, смешно и жалко дрыгал -красными перепончатыми лапками.
"Пи-и! Пи-и!" - кричал он, силясь перевернуться на живо-т.

- Бе-едненький! - сказала Дина. - Как же тебя достать-то?

Достать утђнка не было никакой возможности. Лужа широкая, не дотянешься.
Дина обернулась, ища глазами, нет ли веточки какой. Но кругом была вода и
грязь, а из-за поворота уже гудела вторая машина с брезентовым верхом.

- Э, была не была! - сказала Дина, нагнулась, сдђрнула с ног туфли, носки
и, приподняв полы пальто, решительно шагнула в лужу. Подобрала утђнка,
подержала в ладонях и сунула за пазуху. - Грейся!

В школе Дина вымыла под краном ноги, села обуваться.

Подружки спрашивали удивлђнно:

- - Что, Динка, упала?

- Ой, нет, девочки, что я вам покажу! Пойдђмте в класс.

В классе Дину тотчас же окружили. Утђнок уютно сидел у неђ в ладонях,
попискивал, закрывал глаза. Смешной, хороший. Девочки по очереди брали его
в руки, рассматривали, словно видели впервые.

- Девочки, давайте будем уток разводить. Породистых, - предложила Лида. - А
то жди, когда инкубатор начнђт работать.

- Вот, вот, я об этом и хотела сказать! - обрадовалась Дина. - Я даже план
придумала: соберђм клушек и посадим. У меня три клушки будут: курица
Пеструшка, курица Чернушка, курица Хохлатка...

Овсиенко, взобравшись с ногами на парту, взглянул поверх голов, закричал
насмешливо:

- Ха! Вот это пла-ан! Кудах-тах-тах! Куд-ку-дах!..

Спрыгнув на пол, Овсиенко вылетел за дверь и там, в коридоре, заорал во всђ
горло:

- Ребята! У Динки план имеется - утят разводить!

Смешно растопырив руки, он закружился, заклохтал, подражая клушке:

- Клу-клу-клу-клу!..

Его тотчас же окружили. Уж очень он здорово умел передразнивать. Поклохтав,
Овсиенко показал, как курица разгребает ногами навоз, ищет червячков,
подзывает цыплят. Ребята покатывались со смеху.

Продолжая кривляться, Овсиенко пропел своего собственного сочинения песенку:

И пеструшечки И чернушечки Нам утят разведут, Наш отряд не подведут!..

Дина, прислушиваясь, оглянулась на дверь, взяла утђнка, сунула за пазуху.
Губы еђ дрожали.

- Вот дурак! - сказала Люба Карнаух. Кто-то из девочек крикнул:

- Эй, "мозоль", замолчи сейчас же! Овсиенко выглянул из-за двери,
осклабился до ушей, показал язык:

- Утятницы какие объявились! Хе!

Девочки зашумели разом, бросились в коридор:

- Эх, вы, и не стыдно! А ты, звеньевой, чего смотришь?

- А что? - огрызнулся Петя Телегин. - И посмеяться нельзя?

Краем глаза он видел: стоит Дина в классе, возле окна, склонила голову,
водит задумчиво пальцем по подоконнику. Обиделась. Нехорошо получилось.
Очень. А ведь Овсиенко из его звена. Мог бы и приструнить.

Прозвенел звонок. Ребята молча собрались в классе. Начался урок. Учитель
зоологии Павел Андреевич, высокий, полный, с круглой лысой головой,
поблђскивая толстыми стђклами очков, насторожђнно шагал в проходе между
партами. Он любил тишину и порядок. Сегодня порядка не было. Стоявший у
доски лучший ученик мямлил, отвечал невпопад. Какой-то едва уловимый шумок
пробегал по классу, и снова тишина. Что случилось?

За спиной движение и громкий мальчишеский шђпот:

- Динка, пекинскую утку за лето можно вырастить на два пуда! Займись.

Учитель резко повернулся, и в то же мгновение кто-то дерзко пропищал на
весь класс:

- Пи-и! Пи-и! Пи-и!..

Все сорок учеников вздрогнули, разом склонились к партам. Павел Андреевич
вскинул голову, гневным взором окинул класс.

- Что такое? - строго спросил он. - Это кто безобразничает?

И снова по классу:

- Пи-и! Пи-и!..

Звук исходил от парты, где сидела Дина. Странно. Хорошая ученица...

Учитель шагнул, всмотрелся. У Дины из-за пазухи, сквозь расстђгнутую
пуговичную петлю, смешно выглядывал жђлтенький утиный носик.

Круглое лицо учителя расплылось в улыбке. Класс дрогнул от хохота. Павел
Андреевич подошђл к раскрасневшейся от смущения Дине, тронул пальцем клювик:

- Он голодный. Иди отнеси его в живой уголок. Иди, иди, мне нужно вести
урок.

На перемене девочки гурьбой побежали в живой уголок. Утђнок был помещђн в
коробку из-под обуви. Топая лапками по шуршащему дну, он деловито
обследовал свой маленький дом. Останавливаясь в углах, потешно наклонял
голову, нацеливался и клевал металлическую скрепку. Потом, пођжившись от
холода, бежал отогреваться в другой угол, где Дина сделала для него уютное
гнђздышко из ваты.

Конечно, только что вылупившийся утђнок не был невидалью для девочек. В
каждом дворе каждое лето хлопотливая клушка водила за собой непослушную
стайку утят. Но то были обычные утята с матерью, которая грела их,
растопырив крылья, и искала пищу. А этот, этот был особенный. Без матери и
даже без братьев - подкидыш, или упадыш, как назвала его Люба Карнаух.

- Давайте его воспитывать, - сказала Женя, Захарова. - Все вместе. . Дина
фыркнула:

- Представляю, столько мам! Нет уж, лучше я сама.

- "Сама, сама"! - передразнила Лида. - Что он, твой, что ли? Раз принесла в
школу, значит, общий.

Дина обиделась. Разгорелся спор. На шум голосов заглянули девочки из
девятого класса.

- Чего это тут пятый класс раскричался? - спросила одна из них. - Утђнка не
поделите? Тю! Нашли о чђм спорить. Съездите вон в Воздвиженку, купите ему
братиков и воспитывайте. Сколько у вас девочек?.. Семнадцать? Вот и купите
семнадцать утят.

Аня Титаренко, высокая, полная девочка из девятого класса, явно издевалась.
Дине стало смешно, когда она представила себе, как семнадцать учениц будут
ухаживать за семнадцатью утятами.

Нет, так не пойдђт. Нужно что-то придумать другое. Первым долгом надо
утереть мальчишкам нос. Доказать, что они, девочки, умеют не только
вышивать и вырезать картинки.

На уроках Дина была рассеянна, а на переменах задумчива.

Павел Андреевич, встретив еђ возле учительской, поманил пальцем, сказал
загадочно:

- Тут мальчишки что-то про двухпудовую утку шептали. Может, и правда
займђтесь? - кивнув головой, добавил: - А ну-ка, пойдђм в живой уголок.

Дина вошла и остановилась посреди небольшой комнаты, тесно заставленной
цветочными горшками и клетками. У окна на подставке стоял аквариум. Две
золотые рыбки, распустив шлейфы, важно прогуливались среди водорослей. В
соседней клетке хрустел морковкой кролик. Рядом на стуле попискивал из
коробки упадыш. Тут же лежала фанерка с мелкорубленым, видимо
приготовленным для утђнка, крутым яйцом.

"И когда он успел нарубить? - подумала Дина про учителя и тут же вспыхнула,
вспомнив, как они спорили из-за одного утђнка. - Не одного надо
воспитывать, а сразу сто, а то и двести!"

- Ну так что? - спросил учитель. - Ничего не придумала?

Дина тряхнула головой:

- Придумала! Знаете, что я придумала? Мы, девочки пятого "А" класса, будем
выращивать утят. Отберђм самых крупных, чтобы на выставку...

Павел Андреевич иронически улыбнулся.

- Погоди, погоди, - перебил он еђ. - Это как же - только девочки и только
из пятого "А"? И чтобы на выставку?

- Да, да! - подтвердила Дина. - Только из нашего. Ну... вы понимаете?

- Нет, - сказал Павел Андреевич, - не пони маю. И понимать не хочу. Только
ты не обижайся, я тебе по-дружески, - заметил он, увидев, как насупились
Динины брови. - Ты, конечно, хорошо придумала - заняться выращиванием утят,
но только делать это надо всем сообща, всей школой. Дина упрямо поджала
губы:

- А я хочу, чтобы только девочки одни были. Из нашего класса.

- "Хочу, хочу"! - передразнил учитель. - А пионерскую заповедь забыла?

- Какую? - растерянно переспросила Дина.

- Один за всех и все за одного! Поняла? Надо всем браться за это дело.
Тогда вы. сможете вырастить... тысяч пять.

Дина широко раскрыла глаза:

- Тысяч пять?!

- Да. Для затравки.

- Как это - для затравки? Учитель улыбнулся:

- Ну, для начинания, что ли. Для запала. Это старинное выражение
артиллеристов. Вот вы возьмђте утят в апреле и сдадите их в мае, а за этот
месяц научитесь за ними ухаживать.

- Тысяч пять... - задумчиво сказала Дина.

- Да, тысяч пять, - повторил учитель. - Ну, давай будем кормить нашего
Упадыша.

ДВЕ ВЕРЫ

Подойдя к крыльцу, Александр Спиридонович снял фуражку, вытер платком
вспотевший лоб и, прищурившись, посмотрел с интересом, будто видел впервые,
на барахтающуюся в золе рыжую хохлатую курицу. Из полуоткрытой двери
инкубатора, навевая сон, доносилось тихое жужжание вентиляторов. Дрались
воробьи на крыше, где-то ворковал голубь, и на площади, возле просыхающей
лужи, дремотно покрикивали гуси.

Наступала весна, а с ней подступали заботы. Через два дня нужно будет
посылать людей в Воздвиженку получить двадцать тысяч утят, а ещђ через два
- начнђт выпускать продукцию свой первый инкубатор. Людей не хватает,
помещений нет. Задумался Александр Спиридонович, громко хлопнул по колену
фуражкой. Курица, испуганно кудахтнув, сорвалась с места, побежала, махая
крыльями.

Заглянув в инкубатор и поздоровавшись с молоденькой, робевшей перед ним
заведующей, председатель направился в свой новый, переоборудованный из
бывшей кладовой кабинет. Там уже его ожидали зоотехник по птице Замковой и
старший утятник дед Моисеич.

Кабинет был тесный и необжитой. Да и не любил Александр Спиридонович сидеть
в нђм. Колхоз большой, некогда. Рабочий день проходил на полях да в машине.

Усевшись за маленький письменный стол, так не подходивший к его могучей
фигуре, председатель надел очки и, морщась от дыма дедовой цигарки,
принялся перебирать толстыми, неуклюжими пальцами круглые костяшки счђтов.

- Смотрите-ка, что получается, - сказал председатель и взял со стола
исписанный цифрами лист бумаги. - Если мы будем так дальше поворачиваться,
съедят нас утята.

- Кто виноват, - проворчал зоотехник. - Инкубатор свалился как снег на
голову. Обещали в чет-. вђртом квартале, а дали в первом.

Председатель откинулся в кресле, посмотрел укоризненно поверх очков на
говорившего:

- Странные слова твои, Данило Фђдорович. Никак не пойму я тебя. Ты вроде и
не рад? Хлопот больше? Впрочем... да.

Председатель вгляделся в лицо Замкового и грустно вздохнул. Кажется, давно
ли они вместе ходили в лиманы на рыбалку, разоряли воробьиные гнђзда, а
теперь - вон как годы исполосовали их лица морщинами, покрыли головы
сединой.

"Устал Замковой, это ясно, - подумал он. - На пенсию пора уходить".

Председатель положил на стол большие руки, стиснул замком пальцы.

- Так вот, - продолжал он, - без ребячьей помощи нам никак не обойтись.

- Вот, вот! - подскочил дед. - А я что говорил? Ты, Данило Фђдорович, не
серчай на меня, если я поперђк скажу, но это чистая правда. Прошлый раз,
когда мы насчђт закупки яиц соображали, ты что про ребят говорил? "Поколют,
побьют, яичницу принесут". А они более ста тысяч закупили. И мне думается,
Александр Спиридонович, что не мешало бы на лето школьные бригады
организовать. Ну помочь им, конечно, курсы открыть. Да ведь они...

Замковой чмокнул губами. Его вытянутое морщинистое лицо с выпуклыми глазами
и большим мясистым носом выражало скуку.

- Плетђшь ты, прости господи, Моисеич, чепуху какую-то. Да что я с ними
делать буду? - Зоотехник поморщился, будто горькое проглотил. - Утята, сами
знаете, - штука нежная, а вы...

И он махнул рукой.

Председатель тяжело повернулся в кресле, посмотрел пристально и с каким-то
сожалением на Замкового:

"До чего ж постарел человек душой, - подумал он. - Вон Моисеич старше его
на пять лет, а душой моложе".

- Моисеич правильно говорит, - сказал он тихо. - В этом наше спасение. Вот
именно - школьные бригады! Человек семь из младших, человека два-три из
старших классов, и над ними за бригадира - учителя. Вспомни-ка свођ
детство, Данило Фђдорович. Небось тянулся за топором хворост порубить.
Молоток хватал, гвозди, мастерил что-нибудь. Так ведь? Сердился, наверное,
когда тебе не доверяли, а теперь сам...

- Рано им доверять-то, Александр Спиридонович, - глухо проговорил Замковой.
- Ведь это не молоток и не гвозди, а живые существа...

- Вот, вот, живые! - отозвался председатель. - А ребята не живые? Смешно.
Вот собрались мы тут, в годах уже, а в молодость верить не хотим. Так, что
ли?

- У нас две веры, Александр Спиридонович, - проворчал Моисеич. - Ставь,
председатель, на голосование!

- Погубят, - стоял на свођм Замковой. - Всех погубят! Не возьму я эту
мелюзгу.

- Ну знаешь... - начал председатель и не договорил.

Из коридора, осторожно, словно боясь побеспокоить, постучали в дверь.

- Да! - сказал