ем вас хуже? Рабыня просит:
   - Мне тоже жарко. И я  бы  разок  окунулась.  А  они  смеются,  плечиками
пожимают, говорят:
   - Ишь, неженка! С нами вздумала равняться! Ничего,  небось  не  растаешь,
как ты смеешь купаться хотеть!
   Поскидали рубахи, полезли в воду, рабыне  велели  достирывать.  Она  тр„т
бель„ глиной, большим камнем  колотит,  отполощет,  круто  выкручивает.  Вот
разогнула она спину, глаза от солнца заслонила  ладонью,  смотрит  вдаль.  А
там, где море сливается с небом, - ч„рн ая точка.
   Она опять стирает, опять голову подняла. А  уж  точка  длинной  ч„рточкой
вытянулась.
   Те-то, четверо, плещутся в воде, играют, друг дружку по-нарочному  топят,
визжат, брызгаются.
   Рабыня опять подняла голову, а ч„рточка уже стала побольше и  пожирней  -
будто сороконожка по морю полз„т. Купальщицы вышли на  берег,  среди  гальки
цветные камушки ищут. Тут их море много повыкидало,  красных,  и  ж„лтых,  и
голубых. Иные-то полосками, а те за витками или глазками. На свет посмотришь
- насквозь прозрачные.
   Рабыня опять на море глянула, а сороконожка-то  -  корабль.  Сорок  в„сел
вздымаются, враз по воде ударяют, поворачивают корабль к ихнему берегу.
   Тут рабыня как закричит...
   В долине в домике Параска кончает уборку, говорит:
   - А уж солнце-то к полудню. Небось девки вс„  перестирали.  Им  мокрое-то
будет тяжело нести. Возьмите, Ярмошка, Ивашка, две большие корзины, ступайте
на берег, помогите чистую одежду домой тащить.
   Они  взяли  по  корзине,  пошли  к  морю.  Подошли  к  обрыву  -   слышат
пронзительный крик. Они подбежали к краю обрыва, смотрят вниз, а там такое!
   Стоит в море большой нездешний корабль, а по берегу бегают  разбойники  -
иноземные люди и  девушек  ловят  -  Кобякичевых  двух  дочек,  и  сноху,  и
служанку, и рабыню. А те визжат, ув„ртываются.
   Как увидел это Ярмошка, он не стал терять время -  по  тропке  бежать,  а
прямо сверху, с тр„хсаженной высоты, прыгнул вниз.
   Ивашка стоит, окаменел от ужаса.
   Ярмошка прыгнул, не рассчитал, покатился вниз, прямо в одного  разбойника
угодил, сбил его с ног. Тот кувыркнулся, рабыню выпустил,  она  вывернулась,
мимо шмыгнула, кинулась бежать.
   Ярмошка вскакивает, на другого разбойника бросается. Он кулаками дер„тся,
головой бодается, ногами брыкается, камнями швыряется, вопит:
   - Такие-сякие!
   Они на него втро„м навалились, сцепились  узлом,  взад-впер„д  по  берегу
шаром катятся. То одна, то другая голова покажется,  рука  подымется,  а  е„
опять подомнут.
   Тут мимо Ивашки промчалась рабыня. Глаза  белые  выкатила,  рот  открыла,
дыхание свистит. Мимо пронеслась. Ивашка очнулся, скорей вниз по  тропке  на
помощь бежит. Он бежит, кричит:
   - Держись, Ярмошка!
   Бежит, под ноги не смотрит, угодил в щель.  Стал  он  выкарабкиваться,  а
земля из-под пальцев сыплется, ухватиться не за что. Он ногу поставит -  она
вниз полз„т, за кустик уцепится - с корнем выдернет. Колени,  руки  ободрал,
выбрался из трещины. Смотрит - бе рег пустой. Вс„ исчезло - ни  Ярмошки,  ни
девушек, ни разбойников, ни узлов с одеждой. Только берег весь изрыт,  будто
здесь дикое стадо прошло, и одна рубаха в песок втоптана. И  вдали  корабль,
ч„рная сороконожка, сорока в„слами по морю убегает.
   Ивашка подобрал рубаху, обе корзины на руку вздел, повернулся, потихоньку
побр„л домой.
   На пороге встречает его Параска. Уж она вс„ знает.  Она  волосы  выдирает
клочьями, рубаху на груди изорвала, уже в ней сил пет вопить, она хрипит:
   - А ты как? Ты-то что?
   Ивашка опустил голову, мрачно шепчет:
   - Замешкался я.
 
   Глава шестнадцатая
   ПРЕКРАСНАЯ ПУЛЬХЕРИЯ
   Город Сугдея на Русском море - неприступная крепость  на  высокой  скале,
лет ему от основания тысяча и восемьдесят. Гавань его одна из самых больших,
и пристают там корабли со всех сторон света. Караваны везут сюда с Приволжья
соль и рыбу, м„д и меха. На  в  ерблюдах  привозят  из  Аравии,  Персии,  из
дал„кой Индии пряности и ткани, ковры и оружие. Живут здесь люди  из  разных
стран - греки, аланы, армяне и русские  живут.  Владеет  Сугде„й  половецкий
хан, взимает с не„ дань и торговые пошлины, а правит городом  прави  тель  -
знатный грек.
   К прекрасной Пульхерии, супруге правителя, пришли подруги,  рассказывают,
что поселился в предместье половец, прода„т киевской  работы  золотой  венец
неслыханной красоты. Тот венец из семи золотых пластин, и  на  них  цветными
эмалями дивный узор - пляшут девы , распустив  рукава,  скоморохи  вприсядку
идут, в свирели дудят. А эмали - все семь цветов радуги, и весь венец  будто
солнце сияет.
   - Что же вы не купили? - спрашивает Пульхерия.
   - Где нам! Его только императрице носить, так дорого.
   Они е„ поддразнивают:
   - Где уж нам - и тебе его не купить! Хоть ты супруга правителя,  а  венец
не про тебя.
 
   Эти слова е„ гордости непереносимы. На другое же утро  позвала  она  двух
прислужниц,  спустилась  с  крепостной  горы,  городскими  улицами   прошла,
направляется в предместье. Вот они идут,  а  прекрасной  Пульхерии  кажется,
будто кто-то следом за нею ид„т. Она шаг
   ускорила, и за ней шаги будто быстрей. Она медленней пошла, и шаги  будто
тише. Она оглянулась - ид„т парень, высокий, жилистый. Камзол на н„м рваный,
суконные чулки на коленях продраны, голова не покрыта, волосы -  будто  сена
копна. И нес„т в руках две ко рзины с едой.
   Прекрасная Пульхерия отвернулась, ид„т дальше, а тот парень  не  отста„т,
за ней следует. Она остановилась, говорит:
   - Как ты смеешь за мной идти?
   И прислужницы обе в один голос прикрикнули:
   - Как ты смеешь идти за госпожой супругой правителя?
   У парня нос длинный,  с  горбиной,  у  него  на  шее  кадык,  будто  орех
заглотал, проглотить не сумел. Он ещ„ раз глотнул, отвечает:
   - Я иду по улице. Прислужницы обе в один голос объясняют:
   - Он ид„т по улице, госпожа.
   У парня глаза светло-голубые, будто незабудки выросли  в  тени  или  небо
ранней весенней порой. Он смотрит на госпожу Пульхерию, глаз не опускает.
   - Как ты смеешь на меня смотреть? И прислужницы в голос:
   - Как ты смеешь смотреть на госпожу?
   - О, ш„не фрау, прекрасная госпожа, я смотрю на рубец твоего платья.
   Прислужницы опустились на колени,  торопливо  расправляют  подол  платья.
Прекрасная Пульхерия оглядела платье, ничего не замечает -  ни  пылинки,  ни
пятнышка, ничего платьем не задела, нигде не порвала.
   Она спрашивает:
   - А чем оно плохо?
   Парень поставил корзины наземь, говорит:
   - Криво скроено, неровно подшито. Я могу сделать хорошо.
   Она рассердилась, крикнула:
   - Ты бы лучше свои дыры залатал! Он пожимает плечами, говорит:
   - О, это? Дас ист никс - это ничего. Один сапожник не имеет одни сапоги.
   - Ах, так ты сапожник?
   - Я не сапожник, не шустергезеле. Я очень  знаменитый  мастер-портной.  В
мой город Бремен я лучше всех. Я шью  платье  самой  госпоже  бургомистерше.
Одна маркграфиня посылает мне свою мерку, я ей вундерш„нес платье шью.
   Прислужницы хихикают, прекрасной  Пульхерии  неловко.  Она  ид„т  дальше,
больше не оглядывается. Они пришли к  Сотану  -  посмотрели  венец.  Красота
невообразимая, неописуемая - но  ах  как  дорого!  Прекрасная  Пульхерия  не
решается покупать, отказаться неловко. Она говорит:
   - Откуда у тебя такой венец? Он краденый?
   - Не обижай меня, госпожа. Не нравится - не бери, но такие слова нехорошо
говорить. Этот венец военная добыча. Этим летом после удачного набега я снял
его с головы русской княжны.
   - Я с чужой головы не стану надевать, - говорит прекрасная  Пульхерия  и,
не простившись, уходит.
   А там во дворе сидит этот парень у водо„ма, железный кот„л чистит.
   Вечером госпожа всходит на высокую башню, долго на полную  луну  смотрит.
От луны по морю серебряная дорожка  переливается,  искрится,  будто  тяж„лый
ш„лк. Далеко-далеко, внизу под скалой, волны белой пеной ложатся  на  берег,
снежный подол морского платья.
   А какие такие платья у бургомистерши, у маркграфини?
   На другое утро она зов„т двух прислужниц, спускается с  крепостной  горы,
пов„ртывает в предместье. Она оглядывается через плечо - не ид„т ли  кто  за
ней. А никто не ид„т.
   Одна из прислужниц говорит:
   - Какой красивый был этот  молодой  человек!  Госпожа  Пульхерия  говорит
презрительно, слова сквозь зубы цедит:
   - Я не понимаю, что ты за глупости говоришь! Вот приходит она  к  Сотану,
говорит:
   - Я этот киевский венец возьму, так и быть. Но в придачу ты  должен  дать
мне портного. Сотан удивляется - что за портной?
   - Такой жилистый, длинный, такой неумытый. Он вчера здесь чистил железный
кот„л.
   - Ах, этот бездельник? - говорит Сотан. Он хлопает в ладоши, зов„т слугу:
- Приведи сюда немецкого раба.
   Прекрасная Пульхерия говорит:
   - Слушай, портной, ты сошь„шь мне платье. Только  лучше,  чем  там  своим
графиням шил. А не угодишь мне, так есть у нас в крепости подземная  тюрьма,
каменный мешок. Там крысы отгрызут тебе нос.
   Глава семнадцатая
   А ИВАШКА БЕЖИТ, БЕЖИТ
 
   В Кобякича доме пусто и тихо. Сам-то опять уехал в степь.
   У Параски руки ни к чему не лежат. По хозяйству  распоряжается  нехотя  -
работы будто поменьше стало, а делать е„ некому. Кое-как  вс„  ид„т,  спустя
рукава. Ой, скучно!
   "И-а", - закричал ос„л.
   - А не съездить ли нам в город? - говорит Параска. - У меня там  подружка
жив„т. Десять лет не виделись, а может, ещ„  жива.  Навестить  е„,  что  ли?
Ивашка, почисть осла. Вон он какой лохматый стал.
   На таком в город показаться стыдно.
   Вот они едут в город. Параска на ослике, а Ивашка ид„т рядом, вед„т  осла
за уздечку.
   Город от них часа за четыре ходьбы, а  они  едут  все  восемь  часов  без
малого. Ос„л иной раз  побежит  рысцой,  Параску  растряс,  чуть  наземь  не
сбросил. То вдруг упр„тся, не хочет идти. Они его ласкают, уговаривают:
   - Ид„м, Серенький, ид„м, милый. Ах, да какой хороший и красивый.  Ушки-то
длинные, ш„рстка-то ш„лковая! Ид„м, хорошенький! Пошли, что ли! Вот приедем,
я тебе морковку дам.
   Это ещ„ когда будет, а на горном склоне рыжие колючки пышно  растут.  Как
ему не дать полакомиться? Ведь тоже живая тварь.
   Ивашка тянет осла за узду, а он всеми четырьмя ногами уп„рся  -  и  ни  с
места.
   Однако ж на заре они выехали, а вскоре после полудня увидели вдали город.
   А сперва только видят  высокую  скалу,  увенчанную  крепостными  стенами.
Поближе подъехали, там по всей долине цветут сады  и  ручьи  журчат.  Домики
встречаются вс„ чаще, народу по  дороге  вс„  больше.  Идут  и  едут  в  обе
стороны. В ином месте так густо прут, едва
   меж двух повозок протиснешься. Ослик  присмирел,  послушно  ид„т,  только
длинные уши вздрагивают.
   Вот и в город въехали. Улицы  камнем  мощ„нные.  Конские  копыта  цокают,
кол„са скрипят, вода в фонтане плещет, людской гомон громче морского прибоя.
Параска чего-то кричит, Ивашка е„ не слышит. Она с седла нагнулась,  пальцем
ткнула его в плечо:
   - В этот проулочек заворачивай. Здесь, помнится, подружка жив„т.
   Они в одну, в другую калитку покричали, нашли подружкин дом.
   - Ой, ты ли это? Постарела-то как! Я б тебя на улице и не признала!
   - Ой, и ты не моложе стала! Ишь, вширь раздалась!
   Обнялись,  целуются,  уж  не  чаяли,  что  свидеться  прид„тся.  Подружка
хлопочет. Накрывает на стол, в погреб  сбегала,  по  дому  мечется.  Параска
доста„т  из  корзинки  белую  курочку-хохлатку,   гостинец   привезла.   Они
стрекочут, как сороки, друг дружку перебивают, вс поминают старые годы.
   Ивашка сидит на приступочке, ему суш„ные фиги дали. Со  своей  смоковницы
плоды - таково сладкие! Он поел, облизал пальцы, ему больше  нечего  делать.
Он просит:
   - Т„тка Параска, можно мне пойти погулять?
   - А пойди, пойди, только не потеряйся, город-то большой, незнакомый.
   Подружка кричит ему вслед:
   - Обратно пойд„шь, примечай - где большая смоковница, тут мой дом.  Выше,
раскидистей моей смоковницы во всей Сугдее не найти. Е„  издали  видать,  не
заблудишься.
   - Далеко не ходи, - говорит Параска, - скорей  возвращайся.  Нам  бы  ещ„
засветло вернуться домой.
   - Я скоро, - говорит Ивашка.
   Он ид„т по городу, по большому, по незнакомому, а по сторонам не  смотрит
и под ноги не глядит. Его взор устремл„н вверх, на крепость.  Венцом  вь„тся
крепость вокруг всей горы, вздымается к вершине скалы, там высокая башня  на
все четыре стороны света смотр ит. С той башни за море видать, за туманы, за
облака, за водную гладь, за бурные валы, до того, до отдал„нного берега, где
Царьград по краю земли.
   Ивашка под ноги не смотрит, а камни-то неровные.  Многими  столетиями  по
ним ступали, они износились, ст„рлись, скользкие.  Где  ребром  торчат,  где
вовсе ямка, а где ямка, там лужа.
   Ивашка споткнулся, чуть в лужу не угодил, а его подхватывает чья-то рука.
   - Господин Гензерих!
   - Ивашка, мейн либер кнабе, мой милый мальчик, как ты жив„шь?
   Ивашка открыл было рот ответить, а  господин  Гензерих  ему  говорить  не
да„т, спешит про себя рассказать.
   - О! Я живу очень хорошо, зер гут! Я живу в крепости, во дворец.
   Он Ивашку одной рукой обнял за плечи, другой рукой машет, хвастает:
   - Я теперь очень важный человек!
   - А как же ты от Сотана ушел?
   - Фуй, Сотан грязная свинья. Я уже давно у него не живу. Я уже всю зиму у
него не живу. Меня выкупила госпожа супруга правителя, эйне вундерш„не фрау.
Я ей вундерш„не платье шью. Одно платье, два платье, очень много платье. Зер
филь - очень много.
   - Так ты больше не купец теперь?
   - О нет! Я лучше.
   Они идут в гору. Крепостные  стены  над  ними  нависли.  От  них  тень  и
прохлада.  У  подножия  фонтанчик,  тонкой  струйкой  ль„тся  вода.   Ивашка
нагнулся, ловит воду ртом.
   - Вода невкусно, - говорит господин Гензерих, - я  лучше  дам  тебе  пить
вино. У меня есть дома дорогое вино.
   - Ну уж нет, - говорит Ивашка, - я тво„ вино  не  стану  пить.  Один  раз
попил - уч„ный.
   Господин Гензерих хохочет, сквозь смех едва выговаривает:
   - О, это было, это прошло. Не надо помнить.
   - Нет, - говорит Ивашка, - я с тобой не  пойду.  Давай  здесь  простимся.
Меня уже ждут давно, наверное.
   - Простимся! - повторяет господин Гензерих. - Ауф иммер - навсегда!  -  И
на глазах у него, на голубых, на бел„сых, большая слеза, будто пузырь.
   - Зачем навсегда? - говорит Ивашка. - Может статься, опять повстречаемся.
   - Ниммермаль! - говорит господин Гензерих. - Никогда!
   Ивашка не пойм„т, что так, да почему и с чего бы  у  господина  Гензериха
такой торжественный вид. Господин Гензерих махнул рукой,  господин  Гензерих
говорит:
   - Я уезжаю! Ауф иммер - навсегда!
   - А далеко ль?
   - В Царьград! Госпожа супруга правителя - она уезжает  и  бер„т  меня.  Я
буду ей ещ„ много платья шить в городе Царьград.
   - В Царьград? Ох, господин Гензерих, в ноги тебе поклонюсь, возьми меня в
Царьград! Мне очень туда надо. Вспомни, как  мы  от  Днепровских  порогов  в
ладье в Царьград бежали, да не пришлось достигнуть. Тебе бы тогда  без  меня
не спастись. Возьми меня! Сл„зно
   прошу.
   Господин Гензерих морщит свой длинный нос, говорит:
   - Зачем? - Повернулся, ид„т к крепостным воротам.
   А Ивашка бежит, бежит за ним, сл„зно умоляет:
   -  Возьми  меня,  возьми  меня,  что  тебе   стоит!   Господин   Гензерих
остановился, подумал, ударяет себя в грудь, говорит:
   - Я теперь очень важный человек. Я скажу госпоже, она  для  меня  сделает
вс„ - аллес!
   Он бер„т Ивашку за руку, они входят в крепость.
   Глава восемнадцатая
   ПРОКОП-ВСЕХ-ПОБЕДИШЬ
 
   В те времена жил в Царьграде отставной солдат-грек, по  имени  Прокоп,  а
прозвище ему было Всех-Победишь. Сам ли он его придумал или дали ему такое в
насмешку - но являл он скорее вид поражений, а не побед. Вс„ его лицо  -  от
виска через нос до скулы - пере  секала  глубокая  рытвина,  след  страшного
удара вражеского меча, и оттого один его глаз был навеки прищурен. На  левой
руке не хватало у него тр„х пальцев, а чудом  уцелевшие  большой  и  мизинец
походили скорей на клешню краба, чем на кисть человеческой руки.
   Он хромал на одну ногу, но ужасный шрам от  раны,  некогда  нанес„нной  в
бедро, он и не думал скрывать, так что всем было видно, что  он  был  герой,
участвовавший во многих больших сражениях.
   В награду за военную службу он получил клочок земли, но тотчас продал его
помещику, а на вырученные деньги жил расч„тливо и скудно  -  хватило  бы  до
конца дней. На обед он довольствовался тремя листиками салата и  съедал  их,
обмакнув в уксус, так что одновр еменно утолял и голод и  жажду.  Однако  же
было у  него  немало  друзей,  и  приятелей,  и  знакомцев,  которые  охотно
подносили ему чарочку вина, а на закуску хлебец с зубчиком чеснока.
   Однажды в полдень он прогуливался по улице, с благодушным и  сытым  видом
ковыряя в зубах щепочкой. Его здоровый глаз крутился колесом, бросая  взгляд
и впер„д, и назад, и во все стороны, зорко  вглядываясь,  не  встретится  ли
знакомое лицо. Но люди проходили
   мимо, равнодушные, не замечая его. Три одиноких  листика  салата  подняли
возню в его кишках и громко требовали добавки. Уж он начал подумывать,  что,
как это ни претило его гордости, прид„тся, пожалуй, стать  в  ряд  нищих  на
церковной паперти и протянуть руку за подаянием.
   Тут вдруг он заметил парнишку, одиноко стоящего среди снующей мимо толпы.
   Парнишка растерянно оглядывался,  и  по  всему  было  видно,  что  с  ним
случилось что-то неладное.
   Прокоп-Всех-Победишь остановился против него  и  оглядел  его  с  ног  до
головы. Судя по лицу и одежде, он, без сомнения, был иноземец  и,  вероятно,
русс. За время своих походов Прокопу случалось встречать франков и  латинян,
арабов и русских, и он умел объясня ться на их языках.  Поэтому  он  недолго
думая заговорил:
   - Мальчик,  что  ты  стоишь  одиноко?  При  звуке  родной  речи  парнишка
встрепенулся. Радуясь и смущаясь,  схватил  он  Прокопа  за  край  одежды  и
воскликнул:
   - Ах, дяденька, я заблудился! Город-то какой большой!
   - Это так! - гордо ответил Прокоп. - Воистину город необъятный. И нередко
случается, что человек, родившийся на первом холме,  никогда  не  ступал  на
седьмой и терялся в долине между шестым и пятым.
   Но не следует унывать. Будь терпелив и смел и всех победишь.
   - Мне бы только найти дорогу домой! - сказал парнишка и всхлипнул.
   Искусными вопросами Прокоп выяснил, что мальчишку зовут  Ивашка,  что  он
только вчера приехал сюда со своим другом, немецким портным, а портной  шь„т
платье госпоже Пульхерии. а остановились они у дальней родственницы госпожи.
А как имя родственницы и на ка кой улице е„ дом, он не знает.
   - Это дело нел„гкое, - сказал Прокоп. - И неудобно  его  обсуждать  среди
шумной толпы. Если у тебя есть немного  денег,  зайд„м  в  харчевню.  Там  в
тишине обсудим, как тебе добраться до дому,
   - У меня есть монетка. Мне дала госпожа.
   - В таком случае, вс„ в порядке! - воскликнул Прокоп. -  Можешь  считать,
что ты уже дома.
   С этими словами он взял Ивашку за руку и пов„л в ближайшую харчевню. Тут,
удобно развалившись на деревянной скамье, он кликнул хозяина и велел  подать
мисочку оливкового масла и к ней два  пресных  хлебца  и  ещ„  один  хлебец,
замешанный на меду или посыпанный  тмином,  и  ещ„  две-три  сухие  рыбки  и
большую луковицу, и ещ„, пожалуй, немного вина на все остальные деньги.
   - А кто будет платить? - спросил хозяин.
   - Я! - гордо воскликнул Прокоп  и  со  звоном  бросил  на  стол  Ивашкину
монету.
   Хозяин пересчитал заказ по пальцам и сказал:
   - Ничего здесь нет остального. Выбирай или рыбу, или вино.
   Три листика салата в животе у Прокопа зашумели  сильней.  Он  вздохнул  и
сказал:
   - Ну что ж, пусть будет рыбка.
   В харчевне было  прохладно  и  тихо,  и  сперва  они  ели  молча.  Прокоп
отламывал маленькие кусочки хлеба и макал их в миску с маслом, а  пот