Ольга Гурьян. 
   Ивашка бежит за кон„м. 
 
   Историческая повесть.
   Москва 1978
 
   Глава первая
   ИВАШКА И АННУШКА
   Ивашка бежал за кон„м,  увозившим  его  сестрицу  Аннушку.  Злой  всадник
перекинул е„ попер„к седла. Аннушкина голова свесилась, длинные  косы  метут
пыль.
   Ивашка бежал, торопился нагнать, вернуть Аннушку. Да где ж  ему  догнать?
Конь-то быстро скачет, а Ивашка,  как  ни  старается,  бежит  медленно.  Вс„
длинней становится пыльная дорога между ними. Конь вс„ меньше становится. Уж
он будто глиняная игрушка-коняшка. Уж и того нет, клубочком  вдали  катится.
Уж и того нет, только вь„тся вдали облачко пыли. А Ивашка  за  тем  облачком
пыли бежит, бежит, задыхается, бежит.
   Вдали облачко уже растаяло. Нет его. Ветром  пылинки  унесло  и  туда,  и
сюда, и вовсе никуда.
   Тут Ивашка взвыл в голос,  вопит,  плачет,  пыль  и  слезы  растирает  по
толстым щекам.
   - Как же я без Аннушки буду жить?
   Ид„т Ивашка, всхлипывает, носом хлюпает. Ноги с  непривычки  подгибаются.
Пот заливает глаза, он их рукавом утирает. Да что ж делать, надо идти.
   Уже солнышко высоко поднялось, по сер„дке неба стало.  Ивашкина  тень  на
дороге вовсе стала коротенькая, жм„тся к его пяткам. Но Ивашка  на  солнышко
не глядит, под ноги не смотрит. Он смотрит вдаль и впер„д, туда, где Аннушка
исчезла.
   Вдруг он слышит подле себя тихие стоны. Кто бы  такой?  Оглянулся  -  нет
никого. Он дальше шагает, и опять кто-то стонет. Да что ж это?  Никого  нет.
Никого нет на дороге, один он бред„т. Вверх посмотрел - птиц не видать,  они
в полуденный  жар  отдыхают.  По  сто  ронам  взглянул  -  стоят  кусты,  не
шевелятся. Посмотрел на дорогу - там одна его послушная тень.
   Ох, один он, один на вс„м белом свете!
   Никогда, никогда он один не бывал - всегда с Аннушкой. И отца  с  матерью
он не помнил - его Аннушка вырастила. Она его  баловала,  холила.  Сама  всю
работу справляет, а ему говорит:
   "Ты у меня ещ„  молоденький,  погуляй  ещ„.  Вот  вырастешь,  будешь  мне
защита".
   Вот он вырос, уже десятый годок ему пош„л, а в страшный час не  сумел  е„
защитить.
   Замешкался.
   Ещ„ было рано, ещ„ солнышко не совсем взошло. Они только умылись, за стол
не успели сесть - вдруг услышали на улице великий шум. Они выбежали во двор,
смотрят: на том конце деревни  избы  полыхают.  По  улице  скачут  всадники,
мечами машут, хватают людей.
   - Бежим! - кричит Аннушка. - Ой, чьи-то дружинники на наше село напали!
   Не успели до калитки добежать, конь  взвился  над  плетн„м,  одним  махом
перескочил. Всадник кричит:
   - Лови е„!
   Схватил Аннушку, бросил  попер„к  седла,  ударил  коня  плетью,  поскакал
прочь. А Ивашка растерялся, замешкался, не сумел е„ защитить.
   Ах, кто же это стонет, голос пода„т? А не ветер ли к нему Аннушкин  голос
доносит издалека, как она плачет, упрекает его? Нет, и ветра нет, и  Аннушка
далеко, уж ему е„ голоса не услыхать.
   Кому же это быть, кому стонать? Один он на дороге, и тень у его ног. А не
тень ли жм„тся к его ногам, жалуется? Нет, тень - она  безгласная,  тени  не
разговаривают. А больше некому, никого не видать.
   Это Ивашка стонет от нестерпимого горя. От жгучего стыда глаза закрыл. Ан
по дороге-то надо идти зрячему. Ивашка споткнулся о камень, на  дорогу  пал,
коленку зашиб, руки ссадил. И пожаловаться некому, и больше плакать сил нет.
   Вот догонит он злодея, схватит его за пояс могучей рукой.  С  копя  прочь
сд„рнет и ногой наподдаст. Покатится злодей по пыльной дороге, заверещит  от
страха, от обиды взвоет. А Ивашка злодею прямо в лицо засме„тся,  вскочит  в
седло, Аннушку одной рукой обним ет, и на том коне они домой  едут.  Аннушка
радуется, говорит:
   "Мой Ивашенька всем молодцам молодец! Освободил меня и домой вез„т".
   Тут Ивашка очнулся, оглянулся. Лежит он один  на  пустой  дороге.  Дорога
вь„тся, убегает вдаль, конца не видать. В тот невидимый конец  конь  Аннушку
ун„с. Надо торопиться, надо бежать Аннушку ворочать.
   Он на четвереньки поднялся, на  коленки  встал,  выпрямился,  побежал  по
дороге. Он бежит, бежит... Это ему  кажется,  что  бежит,  а  в  самом  деле
усталые ноги еле переступают.
   Надо бы тогда сразу, вовремя, на злодея кинуться.
   Как конь перескочил через плетень, надо бы в узду вцепиться, схватиться с
этим злодеем, не пускать его, а Аннушка бы успела убежать,  в  малиннике  бы
спряталась или в лесу бы успела скрыться. А он бы вс„ это время  со  злодеем
бы дрался, задерживал бы его. Д а, надо было бы,  мало  что  надо  было  бы.
Время упущено, теперь догонять осталось, надо шагу прибавить, догнать коня.
   Уже солнце к закату клонится, а Ивашка плет„тся по дороге. Во рту у  него
пересохло, пыль скрипит на зубах. В голове  мутится.  Он  зубами  скрежещет,
голову вскидывает, руками взмахивает, взлететь бы, поскорей бы, а  ноги  под
ним подгибаются.
   Тень-то подле него выросла длинная и тощая. Ивашка с ней разговаривает:
   - Пить, пить! Водицы испить!
   А у колодца стоит Аннушка. Коромысло  с  плеч  спустила,  набрала  полные
в„дра воды. Чистая водица в ведре попл„скивает.
   Упал Ивашка на колени, пересохшими губами прильнул к воде,  а  оттуда  на
него смотрит чужое лицо.
   Лицо-то т„мное, в пыльных  подт„ках.  Глаза  провалились,  тусклым  огн„м
горят. Смотрят те глаза Ивашке в глаза, один другого не узна„т.
   Отшатнулся Ивашка, стукнулся головой о край ведра,  упал  без  памяти.  А
чужая баба подхватила его, ль„т ему воду в рот и на голову.
 
   Глава вторая
   ЛОДЕЙНИЦЫ
   Ивашка  заворочался,  перевернулся  со  спинки  на  живот,  потянулся   -
просыпаться, что ли, или ещ„ подремать?
   Приоткрыл один глаз - что такое?
   Пол в избе вчерашний-то день был земляной, а сейчас будто  тесовые  доски
настланы. Ивашка протянул руку, пальцем потрогал. И впрямь т„сано, ни  одной
занозины. Да у них дома и тесла нет - один топор. Спится ему, что ли?
   И стены будто не те. Вчера были закопчены,  а  теперь  глянь-ко!  Толстые
сосновые бр„вна румяные, сочатся смолой. Ивашка отколупнул смолку, прикусил.
А смолка будто наяву, вязкая, сладкая и лесом пахнет.
   Ивашка позвал:
   - Аннушка!
   А над ним нагибается чужая женщина. Собой дородная, такая пригожая, а  он
е„ впервые видит. Откуда взялась? Женщина говорит:
   - Не призна„шь меня?
   А с чего бы е„ признать? Он е„ отроду не видал. Может, он е„ и не  видит,
а она снится ему во сне? Тронешь е„, а она  вдруг  кошка,  или  кудель,  или
вовсе ничего.
   Женщина говорит:
   - Забыл? А мы с тобой уже встречались. Я по воду пошла к колодцу,  только
в„дра вытащила, а ты вдруг на воду накинулся, ведро опрокинул, а сам сомлел.
Три дня пролежал без памяти. Три дня! Тут Ивашке  вс„  вспомнилось.  Ой,  за
три-то дня Аннушку на край свет а увезли!
   Надо скорей бежать е„ догонять.
   - Бежать надо, - говорит он. - Аннушку-то, мою сестрицу,  злодеи  украли,
на край света увезли.
   - Погоди, погоди, - говорит женщина. - Да зачем же на край света?  Далеко
не повезут, разве в Смоленск-город. Город  большой,  торговый.  Где  что  ни
покрадено, всякая покража в Смоленске объявится. Что человек,  что  скотина,
что из од„жи что. Какой там край с вета? До Смоленска здесь недальний путь.
   - Да где я? - спрашивает Ивашка.
   - А в Лодейницах ты. Лодейницы - наше  село.  Живут  тут  вс„  ладейники,
оттого и прозывается село Лодейницы. И мой хозяин ладейник,  лодки  рубит  и
ладьи и в Смоленск их гоняет на продажу. А меня зовут  т„тка  Любаша,  и  ты
меня так зови.
   - Я пойду, т„тка Любаша, - сказал Ивашка и спустил ноги со скамьи.
   - Никуда ты не пойд„шь, - строго ответила т„тка Любаша. - Пойд„шь - опять
свалишься. А вот верн„тся мой хозяин домой, он тебе т„зка,  мой  хозяин.  По
имени Иван, а прозвище ему Мудрила. Он всех у нас в  селе  мудр„нее,  таково
мудрит - мудрый человек. У него
   голова разумная, слова умные, он рассудит,  как  тебе  дальше  быть.  Как
повелит, так и сделаем. Велит в  путь  идти,  собер„м  тебя  по-хорошему.  А
покамест лежи, спи. Ты ещ„ слабый.
 
   И впрямь голова будто тяж„лая, тяжелее ног. Сама на подушку легла.
   А в сенях негромкий стук. Будто где-то  вдали  птица  дятел  сук  долбит:
тук-а-тук, тук-как-тут.
   А тут как тут входит в избу старушка, такая собой старенькая, только  что
мохом  не  поросла.  Как  корявый  сук  согнутая,  как   прошлогодний   лист
сморщенная. Высоким посошком подпирается, во все стороны озирается,  увидела
Ивашку, спрашивает:
   - Это откуда такой? Не видела я у тебя,  Любаша,  малых  деточек.  Такого
большого не в лесу ли нашла?
   - Не в лесу, а на дороге. На ихнее село дружинники напали,  его  сестрицу
Аннушку выкрали, он за ней бежал.
   - Это случается, - сказала старушка. - Это не с одной с ней  такая  беда.
Уж это так положено. Князья-то наши меж собой беспрестанно дерутся -  им  от
того честь и слава, а нам погибель. Жгут и грабят и людей полонят.  Во  всех
концах земли наши девушки стонут . На Хвалынском море плачут, в Сурожи  руки
ломают, в дал„ком Царьграде от тоски сохнут. От своей  земли  отторгнуты,  в
чужие края проданные.
   От этих слов Ивашка залился слезами, а т„тка Любаша сердито прикрикнула:
   - Что ты такое говоришь, бабушка! Чем реб„нка утешить, ты его пугаешь.
   - Я утешу, утешу, - залепетала бабушка. - Я же не  со  зла.  Глупый  язык
нечаянно сболтнул.
   Улыбнулась беззубым ртом, вес„лым голосом заговорила:
   - Не со всеми такая беда случается, иные, бывает, и домой ворочаются.  Не
все девушки в заморские страны проданы на века, другие-то дома живут. И меня
в младые годы в плен брали, да недолго держали. Ты не сомневайся -  найд„тся
твоя Аннушка. Найд„шь е„, об ратно выкрадешь. Чего проще!
   - Да разве тебя брали в плен? Я что-то и  не  слыхала,  -  сказала  т„тка
Любаша.
   - Где тебе слыхать было? Тому уж лет сорок, поболе иль помене,  тебя  ещ„
на свете не было. И твоя матушка в те годы ещ„ в  люльке  качалась  и  соску
сосала. Давно это было.
   Ивашка приподнялся на локте, в старушку глазами впился, просит:
   - Расскажи, бабушка, как ты освободилась.
   - Я расскажу, - говорит бабушка. - Почему не рассказать? Язык у  меня  не
купленный, время у меня свободное. А ты, Любаша, дала бы мне кваску  испить,
как бы в горле не пересохло, рассказывавши-то.
   - Может, бражки хочешь? - спросила т„тка Любаша. - У нас осталась ещ„.  А
я бы тоже послушала.
   - И бражка не во вред, от одного ковшика не охмелею, - сказала  старушка,
пригубила, рот платочком ут„рла и  начала  свой  рассказ:  -  Была  я  тогда
девчонка молодая собой, белая да  румяная,  бойкая  да  шустрая.  Жила  я  с
батюшкой и с матушкой в светлом терему, в хорошем селе под  Минском-городом.
А в Минск у меня т„тка была выдана  замуж,  и  задумала  я  навестить  е„  в
праздник. Батюшка с матушкой меня одну не пускают,  а  я  соврала,  будто  с
подружками по грибы иду. До опушки леса  дошла,  а  там  на  Минскую  дорогу
тайком свернула. Ох, за ложь, за  неправду  всегда  нас  кара  настигнет.  В
недобрый час я из дому вышла, так домой и не вернулась.
   Задумал в те годы великий князь Киевский Владимир Мономах, задумал он все
земли к рукам прибрать, под свою власть  подчинить.  Многие  взял  города  и
город Минск. А как взял он Минск-город, из конца в конец проехал, а  за  ним
следом огонь и смерть. Мужиков ме чами секут, кому голову напрочь,  кого  от
плеча наискось. Девиц-молодиц хватают,  в  плен  берут.  Малых  детушек  под
конские копыта подминают, топчут. Дома грабят, добычу узлами волокут. И меня
тут взяли, потащили прочь.
   Ох, я девчонка хитрая была, таково хитрая  и  смышл„ная!  Прикинулась  я,
будто захворала. День не ем,  другой  от  пищи  отказываюсь.  Меня  на  ноги
поставят, я на бок валюсь. Мне идти велят, я наземь падаю. Надоела им  такая
обуза. Уж было это в Смоленской земле. Легла я, с  места  не  двигаюсь.  Они
меня ногами пинать, плетью стегать, а я лежу, будто м„ртвая. Кинули меня тут
на дороге, сами дальше проехали. Тут я ожила да лесом, лесом бегом и сюда, в
Лодейницы, выбралась. Здесь я и замуж вышла, и детей народила, и
   внучат у меня полна изба... Ой, внучата! Засиделась я тут,  как  они  там
без меня.
   Ивашка слушает этот рассказ, ужасается. И его-то Аннушку  так  по  дороге
гонят, плетью подгоняют.
   -  Бабушка,  -  говорит  он,  -  моя  Аннушка  нехитрая,  она  не  сумеет
притвориться. Ей одной ни за что не убежать.
   - Всякие бегают, - говорит бабушка. - И хитрые,  и  простые.  Позапрошлый
год, когда Изяслав Давыдович, Владимиро-Волынский князь, воевал в Смоленской
земле, к нам многие из Смоленска  бежали,  рассказывали,  как  Изяслав-князь
Смоленск пож„г и многие тысячи в
   плен взял, и чаще мирных, а не ратных. И наша младшая сноха - смоленская.
Дура дурой, ни кудель прясти, ни холсты ткать.
   Горшки возьм„тся сполоснуть - вс„ переколотит. А  ведь  спаслась  же!  Не
сомневайся - освободишь Аннушку.
   Глава третья
   ДЯДЕНЬКА МУДРИЛА
 
   Весь день Ивашка промаялся - не  пускает  его  т„тка  Любаша  в  Смоленск
бежать. Подожди да подожди, вот верн„тся мой хозяин.
   Вот и вечер настал, возвратился домой Иван  Мудрила.  Молча  вош„л,  снял
шапку, на скамью положил, из-за пояса достал топор, в угол поставил,  скинул
кафтан т„тке Любаше на руки, ковшом из бочки зачерпнул воды, сполоснул  руки
и сел за стол. Т„тка Любаша хлоп очет у печи, говорит:
   - Наш-то найд„ныш ожил нынче поутру.
   Мудрила посмотрел на Ивашку и похлопал ладонью по  скамье.  Садись,  мол,
рядком,  ужинать  будем.  Ивашка  сел.  Т„тка  Любаша  пода„т  им   кушанье,
спрашивает:
   - Вкусно ли?
   А Мудрило отвечает:
   - Есть можно.
   Т„тка Любаша Ивашке подмигивает, шепчет:
   - Слышь, каково мудро говорит - ни словечка лишнего, а что ни  слово,  то
истина. Т„тка Любаша говорит:
   - Ожил птенец, крылышками захлопал, из нашего дома улететь собирается.
   У Мудрилы в одной руке ложка, в другой - ломоть хлеба, рот  кашей  набит.
Ему отвечать несподручно. Он ложкой помахал, и без слов понятно  -  глупости
это.
   Т„тка Любаша шепчет Ивашке:
   - Я тебе давеча тоже говорила -  глупости  это.  Они  ещ„  кушают,  т„тка
Любаша им ещ„ кушанье подкладывает, говорит:
   - У нашего найд„ныша злые люди выкрали сестрицу. Надо думать, в  Смоленск
повезли продавать.
   Он перестал жевать, что было во рту проглотил, подумал, говорит:
   - Всяко бывает.
   - Вот и я ему давеча так говорила, - подхватывает т„тка Любаша. -  А  как
ему теперь дальше быть, уж это ты пореши.
   На это Мудрила сразу не ответил. Молча ложку положил, подумал, промолвил:
   - Спать пора. Утро вечера мудреней. Наутро Мудрила говорит:
   - Через два дня погоним ладьи в Смоленск. Можно и его с собой взять.
   А Ивашке не терпится - поскорей бы. Невмоготу ещ„ два дня сидеть в  избе.
Мудрила пош„л на работу, и Ивашка с ним напросился пойти, погулять, что ли.
   Вот они приходят к берегу реки. Там две ладьи на  воде  качаются,  третью
мужики спускать собрались. Такая огромная ладья - Ивашка таких и не видывал.
Мужики вокруг не„ стараются. Подкладывают под  не„,  подо  дно  ей,  круглые
бр„вна, все вместе приналягут, зат янут:
   - Двигай, двигай! Стронулась! Сама  пойд„т!  Кругляши-то  покатятся  -  и
ладья качн„тся, с  места  стронется,  немного  впер„д  продвинется.  Они  е„
поддерживают с боков, плечами приналягут, не скачнулась бы  на  сторону,  не
завалилась бы. А как она немного сдвинетс я,  они  за  е„  следом  подбирают
бр„вна и опять тащат их впер„д, подкладывают. Не одни мужики  тут  работают,
ещ„ два-три мальчишки тут же вертятся, вроде помогают.
   Ивашке это дело показалось занятно. И он  плечом  принал„г,  понатужился,
запел:
   - Сдвинулась, сама пошла!
   А она сама не ид„т, е„ надо толкать. И тяж„лая же, уже  на  плече  мозоль
нат„рла. Как бы не надорваться.
   Ивашка отош„л, сел в сторонке, смотрит, как  они,  будто  муравьи  вокруг
длинной соломины, хлопочут. Со стороны смотреть  -  будто  вес„лое  занятие,
вроде игра. Здоровые мужики - им нипоч„м. Когда он  подраст„т,  ещ„  сильней
будет. Он такую ладью одной рукой под толкн„т, она сразу в воду плюхнется, а
сейчас ещ„ тяжеловато.
   Тут настал полуденный час,  мужики  прервали  работу,  достали  узелки  с
обедом, сидят,  едят,  отдыхают.  Рядом  с  Ивашкой  те,  другие,  мальчишки
пристроились. Расспрашивают Ивашку:
   - Ты кто такой, да откуда взялся, да как тебя по имени звать?
   От их громких голосов Ивашка оробел. Он и дома-то  не  любил  с  ребятами
водиться. Он молчит, а они наперебой галдят:
   - Видал ладью-то? Хороша? Мы на ней  в  Смоленск-город  поплыв„м.  Ивашка
шепчет:
   - И меня Мудрила обещал взять в Смоленск. Они сразу  исполнились  к  нему
уважением, другими глазами смотрят, спрашивают:
   - Ты Мудрилин ученик? Это тебе счастье, повезло. Он у нас  такой  мастер!
Всему тебя обучит. Один мальчишка пищит:
   - У него не  зазеваешься.  Он  спуску  не  да„т.  Зазеваешься  -  за  уши
оттаскает.
   Это Ивашке не понравилось. Он губы надул и говорит:
   - Да я ещ„ не знаю.
   - Узнаешь, чего там!
   Тут они стали перед ним свои знания показывать.
   - Вот, гляди, эта большущая-то ладья - е„ на корню готовили.  Такая  была
липа - пятерым мужикам не в обхват. Ей сколько лет в ствол  вгоняли  клинья,
глубже да глубже - она и раздалась, тут  е„  и  повалили.  А  те  две  ладьи
топором долбл„нные. Оно скорей, да  не  так  прочно.  А  в  этой  и  в  море
пуститься не страшно. Ишь, огромная - в ней десять коней поместятся.
 
   Тот писклявый мальчишка примерился глазом, сплюнул и пискнул:
   - Десять не поместятся. Не боле восьми.
   - Десять!
   - Восемь!
   - Десять! И полезли драться.
   Третий мальчишка посмотрел, пожал плечами и заговорил:
   - Этот Ярмошка всегда всем наперекор  говорит.  Ты  на  него  но  обращай
внимания. Лучше давай со мной водиться. Я тебе вс„ могу  рассказать.  И  как
ствол дерева сперва долбят топором, а затем тешут теслом. Колоду распарят  и
разведут бока, а чтоб не треснуло, к репко  связывают  нос  и  корму.  А  те
канаты вьют из камыша, обвивают лыками. Я тебе все расскажу, а  ты  за  меня
замолви Мудриле доброе словечко. Мне тоже в  Смоленск  хочется,  а  меня  не
берут.
   Этот день хорошо прош„л, и второй день прош„л так же, и  назавтра  поутру
уж им в путь трогаться. А вечером  тетка  Любаша  отвела  Ивашку  в  угол  и
заговорила:
   - Вс„ у нас хорошо и всего у нас  хватает,  а  деток  нам  не  дано.  Без
детушек какая это жизнь? Ни в ч„м толку не видишь, жив„шь зазря. Ты мне  так
полюбился, Ивашенька! Такой ты тихий и ласковый. Никакого от тебя беспорядка
не будет. Толстенький ты такой, во лосики пушистые. Я этих  худых  вихрастых
мальчишек терпеть не могу! Задумчивый ты такой.  Оставайся  с  нами,  Иваша,
будешь нам вместо родного сына. Я уж Мудриле про это говорила. Он тобой тоже
доволен.
   - Я бы рад, т„тка Любаша, - говорит Ивашка. - А как же Аннушка?
   - И про Аннушку не сомневайся. Поедет Мудрила ладьи сплавлять, он там,  в
Смоленске, найд„т е„ и выкупит и сюда привез„т. Будут у нас сынок и дочка.
   Ивашка думает:
   "Дяденька Мудрила - он всех мудрее, а без меня ему Аннушки  не  найти.  А
найд„т, не узнает. Он е„ сроду не видал, как узнать? Не у одной Аннушки косы
длинные, не у ней у одной рубаха домотканая, не ей одной пятнадцатый  годок.
Многие в плен взятые. Бабка-то сказывала: "Плачут  девушки  во  всех  концах
земли".
   - Нет, - говорит Ивашка. - Спасибо тебе на твоей доброте, а я с дяденькой
Мудрилой поеду. Без меня ему Аннушку не найти.
   - Да  постой  ты!  -  говорит  т„тка  Любаша.  -  Ты  ещ„  после  болезни
слабенький. Куда тебе ехать?  Я  печку  истоплю,  ты  на  лежанке  прикорни.
Молочка парного не хочешь ли? Я мигом  корову  подою,  цельную  кринку  тебе
принесу. Чего тебе хочется, ты только словечко вы молви, я вс„ исполню.
   У т„тки Любаши слезы на глазах, Ивашке е„ жалко стало. Он говорит:
   - Ты не плачь. Смоленск-то -  он  не