о стонет.
   Ивашка спрашивает:
   - Больно тебе?
   - Ой, больно, пить хочу! Ярмошка говорит:
   - А, такой-сякой, не  нравится?  А  нам,  думаешь,  под  палубой  сидючи,
нравилось? Нам, вер„вками связанным, нравилось? Не нравится, то-то!
   Ивашка говорит:
   - Не дразни его, Ярмошка.  Он  хоть  немец,  а  тоже  человек.  Его  тоже
пожалеть надо.
   Взял у господина Гензериха шапочку, пош„л, зачерпнул воды, напоил немца.
   Вот они лежат рядышком, господин Гензерих и говорит:
   - Эти злые люди хотят меня здесь оставить. Я  один  тут  умру,  мо„  тело
птицы исклюют, кости растащат.
   - Небось подавятся!  -  пищит  Ярмошка.  Господин  Гензерих  всхлипывает.
Стонет, сквозь слезы жалуется!
   - Я слабый, мне самому не спастись. Мне самому до ладьи не добраться,  от
берега е„ не оттолкнуть, Я бы в ладье отсюда  убежал,  добрые  люди  бы  мне
встретились, спасли бы меня.
   Ивашка спрашивает:
   - Куда же ты бежать хочешь? Господин Гензерих голову набок склонил, одним
глазом в пего вглядывается, говорит:
   - А ты куда хотел бы? Ивашка отвечает:
   - Мне в Киев ворочаться ни к чему. Мне надо в Царьград.
   - И мне в Царьград, - быстро говорит господин Гензерих.
   Ивашка повернулся к Ярмошке, шепчет ему на ухо:
   - Прощай, Ярмоша, не поминай лихом. Уж нам,  может,  не  свидеться.  Я  с
немцем в Царьград поплыву, меня там Аннушка дожидается.
   - У, такой-сякой! -  шепчет  Ярмошка.  -  Хорош  дружок!  Меня  на  немца
променял? Ладью-то увед„те, меня  на  растерзание  оставляете?  Мой  дядька,
такой-сякой, за ладью с меня шкуру спустит и гребцы  руку  приложат.  Что  у
вас, места, что ли, мало? И я с вами.
   Мужики-то, гребцы и ладейники, за день умаялись, крепко спят. Не  слыхали
они, как Ивашка с Ярмошкой немца в ладью перетащили,  как  бечеву  отвязали,
обломком шеста оттолкнулись от берега.
   Поплыла ладья без в„сел, без паруса. Ночь т„мная, впереди ещ„ три порога.
Вода рев„т, бушует, утопить грозится. Господин Гензерих  без  памяти  лежит.
Ивашка с Ярмошкой друг за дружку уцепились. В темноте хоть не видать, не так
страшно смотреть, как гибель
   прид„т.
   Крутит, кидает ладью, волна захлестн„т е„,  накренит,  с  другой  стороны
опять вода выльется. Дно по камням заскрежещет, проедется, а пробоины  будто
нету.
   К утру выплыли. Широкая река нес„т их вниз по течению.  Плыв„т  ладья  то
носом, то кормой впер„д, а то вовсе е„ боком пов„ртывает, к низкому,  левому
берегу относит.
   - Эх, - говорит Ярмошка, - без  таких-сяких  в„сел  нам  к  Царьграду  не
добраться, в этих местах всю жизнь будем крутиться!  Седые  бороды  по  пузо
отрастим. Надо нам хоть какую-нибудь доску в воде подобрать или  хоть  ветку
древесную. Я бы грести стал, опять на
   сер„дку бы выгреб.
   Ни доски, ни ветки в волнах не видать, а уж берег - вот он.
   Вдруг господин Гензерих как вскочит, как закричит:
   - Эйн вундерш„нер энтенбратен - очень прекрасная жареная утка!
   Они смотрят - у самого берега утиный  выводок  плавает.  Впереди-то  сама
утка, а за пей цепочкой  утята,  а  селезень  плыв„т  сбоку,  сторожит  сво„
семейство. А как услышал громкий господина Гензериха голос, селезень круто к
берегу повернул. Утята вмиг перестрои лись, плывут за ним цепочкой,  и  сама
утка сзади плыв„т, подгоняет.
   Ярмошка разгневался, говорит немцу:
   - Дурак ты, такой-сякой! Ты бы ещ„ громче орал,  глотка  луж„ная!  Ивашка
говорит:
   - Не дразнись! Нам бы их вс„ равно не добыть. У нас лука со стрелой  нет,
стрелять нечем. Ярмошка отвечает:
   - А мне лука не  надобно.  У  меня  сво„  оружие  всегда  с  собой.  -  И
вытаскивает из-за пазухи пращу, из кармана, из штанов - пригоршню камушков.
   Он выбрал подходящий камушек, в пращу вложил, надел  петлю  на  запястье,
другую вер„вочку-узелок зажал в ладонь.  Завертел  пращу,  отпустил  узелок,
камень вылетел, самого селезня уложил на месте, а  утка  утят  скорей  прочь
увела.
   Ладья ткнулась кормой в берег, они выскочили, подобрали селезня, а что  с
ним теперь делать?
   Ивашка говорит Ярмошке:
   - Зря ты его сбил. Сырого-то есть вс„ равно нельзя.
   Господин Гензерих говорит:
   - Очень хорошо убил. Нельзя сырого есть. Надо кост„р жечь.
   - Нельзя жечь кост„р. Гребцы говорили, здесь половцы бродят, увидят дым.
   Господин Гензерих ногами топочет, кричит:
   - Надо жечь! Надо жарить! Надо есть!
   - Не ори, немец! - пищит Ярмошка. - Ты своим таким-сяким голосом половцев
приманишь. Господин Гензерих кричит:
   - Эйн вундерш„...
   И не успел он  договорить,  как  вдруг  со  свистом  пролетела  стрела  и
вонзилась в землю у их ног.
 
   Глава тринадцатая
   ПОЛОВЦЫ
   Четверо конных половцев появились так неожиданно, что никому и  в  голову
не пришло им  сопротивляться.  Они  окружили  господина  Гензериха,  Ивашку,
Ярмошку с убитым селезнем и погнали их прочь от  реки.  Ничего,  не  жестоко
гнали, только торопили, иной раз рукоя ткой плети подталкивали.
   К полудню они остановились, развели кост„р и поджарили селезня.  А  когда
он поспел, половцы поделили его меж собой, а пленникам жаркое не  дали.  Тут
господин Гензерих вскочил, кадык  у  него  на  шее  запрыгал,  уши  налились
кровью, будто петушиные гребешки. Он
   замахал руками и стал кричать:
   - Я богатый человек, я очень знатный. У меня в городе Бремене дяди и семь
братьев, очень, очень богатые. Они за меня очень дадут выкуп.  Я  не  привык
голодный, мне надо еду. Энтенбратен, пфлауменмусс, лебервурст!
   Половцы по-русски хорошо говорят, по-немецки не понимают. Они про сладкий
сливовый соус, про  равные  колбасы  и  не  слыхивали,  на  слова  господина
Гензериха не обратили внимания. Они вытащили из-под  седла  вяленую  конину,
дали пленникам по  кусочку.  Конина  пот  ом  попахивает,  волосками  шерсти
облеплена. Господин Гензерих нос наморщил, однако же выбирать не приходится,
съел. Потом половцы стали делить добычу. Всем хочется  господина  Гензериха,
его богатый выкуп.
   Старый половец Кобякич говорит:
   - Нас с сыном двое, нам немец один на двоих, а вам каждому по мальчишке.
   Они не соглашаются - на что нам таких, за них д„шево дадут, выкупа  ждать
не приходится. Вынули из-за пазухи игральные  кости  в  кожаном  стаканчике.
Стали кости метать, добычу разыгрывать.
   Достался господин Гензерих половцу Сотану. Пожилой человек, важный,  жиру
много нарастил. Но ещ„, видать, сил„н - ручищи как кузнечные молоты.
   Достался Ярмошка молодому половцу, имя ему Козл. Ивашку выиграли  Кобякич
с сыном - на двоих добыча незавидная, да так кости выпали.
   Поели, отдохнули, а как солнечный жар спал, дальше поехали.
   Господин Гензерих упрямится, не хочет пешком идти, кричит:
   - Я богатый человек! Я имею в Бремене конюшню сорок коней,  я  не  привык
ногами ходить.
   Сотан на него только глазом пов„л, он сразу притих, подчинился.
   Ивашку Кобякич позади себя в седло посадил, пожалел мальчишку. А  Ярмошка
рядом со своим хозяином бежит, переругивается.
   - Ты, - говорит, - такой-сякой.  У  меня  ноги  короткие,  мне  за  твоим
таким-сяким кон„м не угнаться. Козл сме„тся, ему Ярмошкины слова нравятся.
   - Ох, - говорит, -  и  здоров  ты  браниться!  Я  такое  ещ„  не  слыхал.
Повтори-ка, я выучу.
   - Такой-сякой-этакий! - пищит Ярмошка. - Очень мне надо тебя,  козлятину,
обучать!
   Козл хохочет, коня за узду д„ргает. Конь вста„т на задние ноги, передними
машет, как бы копытом Ярмошке по черепушке не угодил. Конь на передние  ноги
станет, задними брыкается, Ярмошка от пего ув„ртывается.
   Важный Сотан на них смотрит, губы поджал, а Кобякич на Козла  прикрикнул:
впереди ещ„ долгий путь, успеет наиграться, а сейчас времени нет.
   Козл не унимается, хлещет коня плетью, наезжает на Ярмошку.
 
   Тут Кобякич рассердился, кричит:
   - Пустая башка, перестань! Но важный Сотан говорит поучительно:
   - Почтенный Кобякич, это  не  твоя  вещь,  это  Козла  вещь.  Он  выиграл
мальчишку, что захочет, вправе с ним сделать.
   Козл хохочет, играет с Ярмошкой, будто кот с мышонком...
   На второй день к вечеру половцы со своими повстречались. У них  тут  было
обширное  кочевье.  Народищу  -  ужас!  Кибитки  распряжены,  кони  отдельно
пасутся. Всюду костры горят, в медных котлах кипит похл„бка из конины.
   Сотан своих знакомых наш„л,  уш„л  с  ними.  У  Козла  тут  приятелей  не
сочт„шь. А Кобякич с сыном  и  с  Ивашкой  в  стороне  от  шума,  от  толчеи
устроились, развернули войлоки, готовятся к ночи.
   Вдруг подбегает к ним Козл, весь растр„панный, и кафтана на н„м  нет,  до
пояса голый, кричит:
   - Спаси меня, Кобякич! Я вс„ с себя в кости проиграл, копя проиграл.  Ещ„
мальчишку Ярмошку не успел проиграть, а  как  его  спущу,  вовсе  ни  с  чем
останусь. Пропаду я без коня, надо мне отыграться.
   Кобякич нахмурился. Он эти кости не очень любил, своему сыну не  разрешал
играть. Он говорит:
   - Как же я тебя спасу, беспутный ты и легкомысленный? Кабы ты  мне  родня
был, я бы избил тебя до полусмерти. А теперь что я могу? Ставь  мальчишку  и
отыгрывайся, раз уж ты стремишься к своей погибели.
   - Они не берут. Говорят, хилый и  замор„нный.  Купи  его,  Кобякич,  будь
добрый. А не возьм„шь, только мне и осталось, самого себя на кон поставить.
   Как услышал Ивашка, что его дружка в кости проигрывают, а выиграть  никто
не хочет, никому он не нужен, не ценят Ярмошеньку, залился он слезами,  стал
умолять Кобякича:
   - Купи его, хозяин, он хороший! И Козл просит:
   - Купи его! Он смешной, смешить тебя будет. Кобякич говорит:
   - Мне смеяться ни к чему. Не щенок я - бессмысленно резвиться. Веди,  так
и быть, своего мальчишку, только дорого я за него не дам. И  то  беру,  тебя
жалеючи.
   Ой, Ярмошка, до чего же тебя твой хозяин, молодой Козл,  в  краткий  срок
дов„л. Рубаха в лохмотьях, плечи в струпьях, всегда был тощий,  а  тут  один
нос торчит и глаза сверкают.
   Посмотрел на него  Кобякич,  руки-ноги  ему  пощупал,  по  груди  пальцем
постучал, усмехнулся, стал торговаться, поменьше бы дать. А  Козл  торопится
играть. Ему некогда. Уступил Ярмошку.
   На другое утро разъехались все в разные стороны.
   Важный Сотан со своими знакомыми  отбыл  и  господина  Гензериха  взял  с
собой. Козл сам себя проиграл - его приятели увели. А Ярмошку Кобякич  сытно
накормил, велел своему сыну впереди себя посадить его в седло, и поехали они
дальше вчетвером - Кобякич с сыно м, Ивашка и Ярмошка.
   Недолго ехали. За полдня пути  достигли  пастбища,  где  у  Кобякича  был
табунок коней, а при них пастухом его дальний родич. Тут они и  остановились
до конца лета. А когда настала осень, журавли потянулись на юг, по выжженным
травам заскакали круглые кустики
   перекати-поля,  Кобякич  как-то  проснулся  поутру,  глубоко  вздохнул  и
промолвил:
   - Захотелось мне пирогов с горохом.
 
   Глава четырнадцатая
   ПИРОГИ С ГОРОХОМ
   Они ехали-ехали по широкой степи, они ехали на двух конях вчетвером  -  у
Кобякича за спиной Ивашка, у его  сына  Ярмошка.  Они  ехали  день,  другой,
третий и много дней и добрались до того места, где два моря  встречаются,  а
слиться не могут. По левую-то руку  С  урожское  море  мелкими  водами  чуть
шевелится, тусклым оловом отливает, а по правую - Русское море светлой рябью
чешуится, блещет на солнышке. Они меж  двух  морей  проехали  посуху,  узкой
полосой земли, а за ней опять степь.
   Они едут-едут степью день и другой, а  на  третий  увидели  вдали  т„мное
облако. И чем ближе подъезжают, тем облака плотнее  и  выше,  а  как  совсем
близко подъехали, увидели, что это горы.
   За реками, за Касплей, за Днепром, за  морями  Сурожским  и  Русским,  за
высокими  горами  -  Царь-град.  Золотые  купола,  серебряные  вышки,  улицы
камнями-самоцветами мощ„нные, ходят по ним люди в  шелках  и  в  бархате.  А
впереди-то Аннушка - на ней платье парчовое,  семицветное  на  ней.  На  шее
бусы-яхонты, длинные косы перевиты жемчугом. Ид„т  Аннушка  им  навстречу  -
здравствуй, Ивашенька, встретиться привелось!
   Кони взбираются по узкой  горной  тропке.  По  одну  сторону  обрыв,  там
деревья растут, сверху смотреть  -  будто  кустарнички.  По  другую  сторону
вздымается гора крутой, отвесной стеной. Голову назад откинешь, чуть шею  не
сверн„шь, увидишь вершину горы. Сверху к амень скатился, разбился у их  ног,
во все стороны осколки разбрызгал. Кони ступают  тонкими  ногами,  осторожно
копытца ставят.
   Вот они поднялись на перевал, оттуда в обе стороны видать. Позади степь и
дальше горы серыми, ж„лтыми, синими тенями на краю неба. А впереди долина, и
вдали морской берег искрится и море.
   Где же Царьград? Только и видать в начале долины на склоне горы маленький
домик, каменный водо„м, рощицу и виноградник.
   Они с горы спускаются, мелкие камушки из-под  конских  копыт  впереди  их
катятся, а из дверей  домика  выбегает  женщина,  собой  толстенькая,  ножки
короткие. Будто молоденькая, им навстречу птичкой порхнула,  одной  ногой  в
стремя вскочила, двумя руками Кобякича
   обхватила, плачет и сме„тся и приговаривает:
   - Ах ты, мой голубок, сердечко мо„, лазоревый цветочек! Приехал наконец!
   - Приехал, Параска, приехал! А ты и не ждала?
   - Ждала, ждала, все глазыньки высмотрела! Каждый вечер ставила тесто  для
пирогов - как приедешь, вмиг испеку.
   - Ас чем пироги?
   Тут из домика выбегают ещ„ пять женщин. Впереди две Кобякичевы  дочки,  а
за ними сноха, на бегу ворот заст„гивает,  а  за  ней  служанка,  а  за  ней
рабыня.
   -  А  с  горохом  пироги,  пироги  с  горохом.  Кобякичева  сноха  св„кру
поклонилась, к мужу кинулась, дочки отцу и брату стремя держат. Ведут в дом,
разули их, тазы тащат, горячую воду в кувшинах - дорожную пыль смыть.
   А уж пахнет горячим печ„ным тестом и жареным мясом.  Уж  несут  на  блюде
гору пирогов. На другом блюде - румяные яблочки, на другом  блюде  -  разные
зел„ные травки. В мисочке - жирные ч„рные плоды. Похоже на сливу, да  Ивашка
с Ярмошкой такой не видывали. Они
   отведали - а она горькая и сол„ная. Ивашка свою выплюнул, а Ярмошка  съел
и косточку обсосал.
   Все разом говорят, расспрашивают, что за парнишки и откуда взялись.
   Параска обрадовалась, что русские они:
   - Я сама с Руси, с Переяславля-города... Дочки кричат:
   - А нам что прив„з? Сноха кричит:
   - Надолго ли пожаловали? Извелась я без тебя! Кобякич кричит:
   - Хороши пироги!
   - С Переяславля я. Увели меня половцы  в  плен,  думала  -  погибель,  ан
Кобякича встретила, поженились мы. Он, Кобякич, молодой - красивый был.
   - На Руси зеркала круглые медные. Не прив„з? В них лучше смотреться,  чем
в бочку с водой. "Кудах-тах-тах! Куд-кудах!"
   - Шш, убирайся! Куда залетела!..
   Вот стали они жить-поживать. При домике  сад,  рядом  -  виноградник,  на
солнечном пригорке - масличные деревья. Во дворе -  коза,  у  козы  козлята.
Всего вдоволь, а соседей не видать.
   Соседи за горой - они ближе к городу  селятся.  В  четыр„х  часах  ходьбы
большой город Сугдея, а по-русскому Сурож.
   Да где же Царьград? А Царьград за морем. Русское море попер„к  переплыть,
там и Царьград будет. Кобякич говорит:
   - Я и на зиму здесь останусь. Старые кости к непогоде  ноют,  уже  трудно
мне зимой по степи кочевать.
   А сына обратно отправил - побыл три дня, и будет. Сноха проводила мужа до
вершины горы, там повыла, поплакала. Обратно шла,  лицо  в  родничке  умыла,
ничего и не видать. Вернулась, села за ткацкий станок, весь день промолчала,
только с золовкой два раза пор угалась.
   Параска над Ярмошкой причитает:
   - Ой, да худой, ой, да замор„нный!
   Она ему лучшие куски су„т, так жалеет. Она ему три войлока и  ещ„  овечью
шкуру постелила подле очага. По утрам не будит, тяжело  работать  не  велит.
Каждый день ему руки щупает, нарастил ли мясо на костях, жирку  не  прибавил
ли.
   А Ивашка толстый, ничто ему. Пока зима не настала, снег не  выпал,  пусть
он козу с козлятами пас„т на горе. Да, ничто! Это им так кажется,  а  ему-то
каково! Коза скачет, козлята прыгают, бодаются.  Только  Ивашка  на  камушек
присядет, замечтается, как он чере з море  будет  плыть,  а  на  том  берегу
встанут перед ним  из  тумана  златые  царьградские  вышки  теремов,  только
замечтается, а козлята уж все разбежались. У Ивашки-то небось не копытца, не
четыре ноги, ему по камням карабкаться! Пока к вечеру вс„  стадо  собер„т  ,
весь запыхается, обдер„тся, потом изойд„т. Уж скорей бы зима!
   Вот и зима настала. Длинными вечерами в  светильнике  фитил„к  плавает  в
масле, горит огоньком. Женщины прядут. Кобякич плет„т ремешок из  сыромятной
кожи, про кочевье рассказывает, необъятные степные пастбища, а то про  город
Итиль, где многие половцы оседло живут, каменные дома себе выстроили, богато
живут, торгуют и конями, и рабами, и разным товаром со всех концов земли.
   А не то Параска песню затянет, как стонут русские девушки во всех  концах
земли, от своей родни отторгнуты, в чужие края проданы. На  Хвалынском  море
плачут, в Сурожи руки ломают.
   Прерв„т песню, скажет:
   - Надо бы в Сурож сходить, купить новые иголки. Мои-то все поломались. Да
прид„тся обождать. В горах тропки все занесло снегом, заблудишься.
   - Как подтает, сойд„т снег, я схожу, куплю тебе, - говорит Кобякич.
   Внизу под обрывом море вздулось, почернело, бушует, огромные валы  катит.
Так грохочет - и в доме слышно. Пронзительно холодный дует ветер.
   Глава пятнадцатая
   ЯРМОШКА ПРЫГАЕТ И ИСЧЕЗАЕТ
 
   Настала весна, Параска говорит:
   - Тьфу! Глаза бы мои не смотрели! Изба  закопч„нная,  сами  все  чумазые,
одежда грязная. Идите, девки,  к  морю,  вс„  постирайте.  А  здесь  я  сама
приберусь, Ивашка с Ярмошкой помогут мне. Кобякич, ступай в сад, не болтайся
под ногами.
   - А как с козой быть? - спросил Ивашка.
   - Тьфу! - сказала Параска. - Толстый, здоровый вырос, а понятия -  как  у
молочного порося! Вс„ ему объясни, вс„ разжуй и в рот положи. Козу привяжи к
дереву, да не в саду, а за оградой, не то она всю кору с яблони обгложет.  И
козлята от не„ никуда не убег ут. Ну, поживей ворочайся!
   Тут все принялись за дело.
   Девушки связали грязную одежду в узлы и  пошли  к  морю.  Впереди-то  две
Кобякичевы дочки, а за ними молодая Кобякича сына жена, а за ней служанка, а
всех позади рабыня. Они тащат узлы, дочки-то на голове, молодая под  мышкой,
служанка за плечо закинула, а у
   рабыни узел всех больше.  Она  его  двумя  руками  обняла,  впереди  себя
держит. За узлом е„ головы не видно - ид„т узел на двух босых ногах.
   Долина не  спускалась  к  морю  покато,  а  обрывалась  крутым  глинистым
склоном. За зиму тропка кой-где осыпалась, а по пути размыло глубокую  щель.
Они у этой щели собрались, гадают
   - Ай  перепрыгнем,  ай  недопрыгнем?  Кобякичева  старшая  дочка  говорит
рабыне:
   - Ты первая прыгай. Коли перепрыгнешь,  нам  руку  протяни,  и  мы  тогда
прыгнем.
   Рабыня смотрит на щель - ай, широко! Ой, глубоко!
   Она говорит:
   - Я боюсь!
   Кобякичева старшая дочь велит:
   - Прыгай!
   Вторая дочка приказывает:
   - Прыгай живей!
   Кобякича сына молодая жена ножкой топнула, прикрикнула:
   - Не разобь„шься, прыгай! А служанка тараторит:
   - Как ты смеешь  барышень  гневить?  Прыгай!  Рабыня  оглянулась  на  все
стороны,  нигде  не  видит  себе  сочувствия.   Она   собралась   с   духом,
перепрыгнула. Протянула руку, говорит:
   - Хватайтесь за мою руку, я вас перетащу.
   Перебрались они через щель, на берег ступили. Прибой слабый, вода т„плая,
волна набежит и растает.
   Они набрали на  обрыве  серой  глины,  этой  глиной  трут  одежды,  глина
пенится, снимает грязь. Они одежду в море полощут - чистая, лучше новой.
   Солнышко высоко поднялось, стало их припекать, а ещ„  не  вс„  постирано.
Говорит Кобякича сына молодая жена:
   - Я на работе заморилась, пойду в воду окунусь. Вы без меня достирывайте.
Кобякичевы дочки говорят:
   - Ах, невестушка, больно ты хитра! И нам жарко, и мы  окун„мся.  Служанка
говорит:
   - А я ч