ридиональных
градусов,  в результате  вышли на  берег не  к обетованной  Кутузке, а возле
берега острова Большой  Нарвал, бывший Элсмир.  Стройными  рядами шагали  за
Шипсом: шеф-повариха ресторана "Лето",  что на ВДНХ в Москве, для маскировки
и   теперь  еще  переодетая  мужчиной;  истопник  каменец-подольской  артели
глухонемых  нес  в  двух руках  огромное,  отпечатанное  по  системе  Брайля
Собрание сочинений Маркса; бригадирша ковровщиц из-под  Ленкорани  с любимым
ковром-самолетом под мышкой; шел, точней,  полз недорасстрелянный рецидивист
Шилово-Хлыстовский, - шел, точней, плыл  по  воздуху одной лишь несокрушимой
силой своей воли член КПСС с 1885 года Еремей Металлов, шли  биллиардисты  и
прахи,  майоры  и раввины, буфетчицы и воры  в законе,  бывшие "исполнители"
приговоров  НКВД  и  те,  кому приговор был  заменен четвертью  века Колымы,
воспитательницы детских садов  и карлики, члены-корреспонденты и олигофрены,
сказители народных былин о Сталине и официальные клептоманы, один член Союза
писателей, -  они  шли, шли, шли, они наконец-то  вышли  со дна морского  на
вольный, хотя очень холодный воздух. Когда вся процессия поднялась на берег,
трещина во льдах захлопнулась, а "Тоска  по родине" грянула с особой силой и
щемящей остротой. Уже  не в  силах сменить избранное направление, они шли по
семьдесят  восьмому  меридиану  западной  долготы на  юг, туда,  где  лежали
Баффинова Земля, Лабрадор,  река Святого  Лаврентия и, наконец,  обетованный
штат Мэн, где готовились к встрече с единоверцами гарвардские марксисты.
     "С ними - дядька  их морской, а с  нами -  крестная сила!.." - в  ужасе
пробормотал император  Витольд,  созерцавший на  экранах выход демонстрантов
Шипса на берег  Элсмира.  Страны и земли, по которым шагает такая  жуть,  не
нужны  были  экс-министру  задаром,  ему  и  гренландских   ужасов  хватало.
Немедленно прекратила свое  радиовещание станция  "Арнаркуагссак",  а с  ней
исчезла  и вся  самозваная Баффинова клика. Танки, соблюдая строгий порядок,
дали задний ход и  быстро вернулись  на гренландский берег пролива  Робсона.
Все  компасы мира  немедленно указали  на  Северный Магнитный полюс.  Пролив
Аркадия Северного... Нет, с любимым певцом так просто расплеваться император
не мог.  В эфир  ушел приказ о переименовании  Датского пролива, отделяющего
Гренландию  от  Исландии,  опять-таки  в  Аркадьев-Северный. Дивизии Т-72  и
прочие  чудища  двинулись  на юг,  в обход ледника, на восток  империи,  ибо
оккупация  исконных  инуитских   земель  жалкой  кучкой  бежавших  из  Дании
милитаристов более не могла быть терпима.
     Этим, понятно, события  конца апреля в мире  не исчерпывались. Конфликт
Канады  и Гренландии развертывался, в  конце-то концов, где-то там во льдах;
вышедшую   со   дна  морского  процессию   Истинных  Коммунистов-Большевиков
отследили пока что лишь со спутников, настоящий скандал из-за них шел только
в  недрах  горы Элберт, что  в  Скалистых горах, штат Колорадо. В Российской
Империи пропала все-таки не императрица, а лишь любимая женщина царя, а мало
ли у  царей  любимых женщин.  Хур  Сигурдссон со  своей секвойей  наконец-то
вымерз  из  ладожских льдов,  в  реку Свирь  однако ствол не  протискивался,
упирался в  дно  плохо срубленными сучьями, а лишь этим путем мог Хур  Дикий
попасть в  Онежское  озеро и плыть  далее вплоть  до Волги,  до вожделенного
причала  в  Химках,  где  мореплаватель  предполагал  повидаться  с  русским
императором; время  паводка Хур  упустил и в Неву вернуться,  не теряя лица,
конечно,  тоже не мог. Дириозавр  куда-то делся, и потому  средства массовой
информации в поисках очередной сенсации набрели  на фантастический аукцион в
Париже. Там, в салоне на Монпарнасе, генерал Марсель-Бертран Унион развернул
широкую экспозицию работ великой сальварсанской художницы Мамы Дельмиры.
     Прежде, так сказать, "в миру",  она носила имя Дельмира  Ферреа, десять
лет дожидалась  вдохновения в президентской меркадерии, за скромным занятием
доильщицы  коз,  ее  даже некоторое  время  звали "козодоихой",  не  верили,
видимо,  что вдохновение придет  именно к ней,  -  вдруг, на исходе девятого
десятка своих никем не считанных лет, стала Дельмира Ферреа Мамой Дельмирой.
Однажды,  окончив  дойку,  старуха  вошла  к  себе в  келью,  где на  случай
вдохновения  ее,   понятно,  дожидались  подрамники,  грунтованные   холсты,
картоны,  сангина, цветные карандаши и  многое другое  -  и впала  в  транс.
Пребывая в нем, выбрала старуха из  арсенала художественных средств уголь  и
тремя  десятками  точных линий  изобразила на  белоснежном  картоне  курицу.
Курица  получилась  отчасти  бойцовая,  отчасти кохинхин,  однако  со  столь
грозным взором,  столь яростно шагающая на зрителя, с поднятой левой  лапой,
что  старуха  глянула своему  творению в  глаза и упала в  обморок. На  звук
падения прибежали другие  обитательницы  меркадерии,  прямо с порога поняли,
что чудо  свершилось.  Хоть  на  одну-то из обитательниц  фермы  вдохновение
снизошло. Через несколько минут в  Сан-Сальварсане ударил большой колокол на
колокольне  Святого  Иакова Шапиро,  следом  и все  другие  колокола  страны
возвестили миру  великую  новость  о  сошествии  Вдохновения  на  гениальную
Дельмиру  Фереа,  теперь  уже  известную как Мама  Дельмира.  Первая  же  из
нарисованных  старухой  куриц  была   тут  же  доставлена  президенту  Хорхе
Романьосу,  который высоко ее оценил и распорядился  поместить  на  почетном
месте в Национальной  Галерее;  тем  временем  Мама Дельмира  пришла в себя,
вновь  ринулась  к подрамнику,  вновь  изобразила курицу,  сходную с  первою
только яростью взора, а  во всем ином иную. Старухи из  соседних  келий едва
успевали менять картоны  на  подрамнике. Мама Дельмира выдавала  четыре-пять
куриц в час, однако приставленный к ней президентский врач разрешил работать
четыре  часа с утра, так что лишь пятнадцать-двадцать  куриц  Мамы  Дельмиры
вылуплял в день уголь великой художницы.
     Ежедневно вся вчерашняя продукция, после  фиксации особо прочным лаком,
уже в  дорогих  паспарту  или рамках, поступала в  Паласьо де Льюведере, где
лично  президент  производил  сортировку:   меньшая,   лучшая   часть  работ
предназначалась для Национальной Галереи, остальное - для продажи в Европе с
назначаемых  на  определенные   дни  ежемесячных  аукционов.   Цены  заранее
назначались  очень высокие, двух одинаковых  куриц нарисовать Мама  Дельмира
себе  не  позволяла, говорила, что "я  вам  не  Пикассо";  ее  курицы всегда
смотрели  на зрителя  горящим взором, впрямую,  так  что  взор их  продолжал
следить  за  зрителем,   даже  если  тот  пытался  увернуться,  а  угрожающе
занесенная лапа - чаще левая, иногда правая - указывала ему в морду и грозно
вопрошала. Откуда-то, после первых  публикаций в  "Пари  Матч"  и "Шпигеле",
появился  постоянный  лозунг,  размещенный  под  любой  курицей:  "А чем  ТЫ
борешься с коммунизмом?" Мелькнула, впрочем, и надпись "А чем  ТЫ борешься с
антикоммунизмом?",  но  она не  прижилась, исчезла,  будто  склевал  ее кто.
Курица Мамы Дельмиры так и утвердилась как величайшая борительница с заразой
коммунизма. Никого не смущало, что полдюжины лучших кур  Романьос немедленно
отправил    в    подарок    Его   Императорского   Величества   Эрмитажу   в
Санкт-Петербурге, - император Павел Второй был  как-никак кандидатом в члены
КПРИ  - все понимали,  что коммунизм коммунизму рознь, и что  тот коммунизм,
когда есть царь, никакой курице не враг.
     Генерал  Унион,  расставив  на  Монпарнасе  работы  Мамы Дельмиры,  сел
собирать заявки  на аукцион и  с удовольствием констатировал, что количество
будущих  покупателей  явно  больше  числа  предлагаемых  работ,  и  это  при
стартовой-то цене, позволявшей купить не одну курицу Мамы Дельмиры,  а - при
неудаче -  трех-четырех Дон-Кихотов Сальвадора  Дали  на соседнем  аукционе.
Большой силы оказалась  президентская затея с меркадерией, золотое оказалось
яичко,  славные из него курочки  вылупились. Деньги Сальварсану были  сейчас
нужны:  Эль Боло дель Фуэго на этот  раз выгорел особенно полностью. Аукцион
назначили на начало мая. Кто ж не любит курицу в начале мая!..
     Но в эти дни,  увы, затрещала по швам и громко хряснула судьба всемирно
известного прозаика Освальда Вроблевского. После несусветного успеха сериала
из  двадцати   романов   "Старшие  Романовы"   писатель   временно   отложил
компьютерное перо, пересчитал скопившиеся миллионы, обнаружил, что их у него
тысячи и  тысячи, заплатил налоги  - и решил отдохнуть от всей  этой царской
рати, заняться большой  политикой. Поначалу он успешно основал в Филадельфии
Партию Белого Гетеросексуального  Меньшинства и  на  учредительном конгрессе
заявил, что  метит  через два года не  иначе как  в президенты США. Нынешний
президент  по этому поводу не питал никаких  иллюзий, он читал бюллетени ван
Леннепа и переизбранным быть был обречен, хотя и нехотя со стороны  народа -
он лениво  заявил в субботнем  обращении к американскому народу,  что высоко
ценит мистера Вроблевского как  "мастера фикшн". Наутро в офисе Вроблевского
устроили  погром ярко  раскрашенные боевики организации индейских феминисток
"Дочери Монтесумы", некоторые лидеры гетеросексуалов были изнасилованы, но к
вечеру  рейтинг  литератора-политика  от  этой  истории  вырос.  Правда,  на
последнем этаже его офиса ночью засел эскимос с Аляски, требуя присоединения
США к Гренландской Империи, и грозил взорвать здание.
     Вроблевский не придал угрозе значения и уехал на уикэнд, а вернувшись в
понедельник увидел, что подлый инуит привел-таки угрозу в исполнение, здание
взорвал, и теперь гордо сидел в центре оплавленной воронки рядом с гарпунной
пушкой, из  каковой и  обстрелял Белого Гетеросексуала.  Гарпун  кандидата в
президенты  не  задел,  но   протаранил  гитару,   занесенную  над   головой
Вроблевского:   именно  писателя   собирался   пришить  боевик-камикадзе  из
организации "Черные гитары". Полиция нехотя вывезла и эскимоса, и гитариста,
и  еще десяток представителей  меньшинств, покушавшихся на лидера  что-то уж
слишком  большого меньшинства,  даже  одинокого и  завшивленного  президента
Конгресса Неприсоединившихся Меньшинств. В тот же день, видимо,  не глянув в
святцы, Вроблевского  объявила подзащитным  организация под  названием "Лига
Охраны Лауреатов Нобелевской Премии", а с ней шутить никто не хотел, она еще
недавно  требовала, чтобы Нобелевку мира дали  дириозавру,  и в этом году ее
присудили  бы,  да  вот  сам-то  ящер  запропал.  Вроблевский  такой  защиты
испугался - и стал искать выход.
     Гетеросексуал улетел на  собственном самолете  сперва на Ямайку,  потом
уплыл, перекрасив  кожу  в  лилово-черный цвет,  на остров  Большой  Кайман,
последовательно сменил квартиры  на Арубе, Бонайре и Тобаго, потом скрылся в
горах Гаити, где как раз свергли очередного законно избранного президента, -
и местным  вудуистам -  казалось бы  -  не должно было показаться интересным
загоревшее  и дополнительно подкрашенное лицо старого поляка-креола.  Однако
уже на второй день в окно его маленького домика влетела граната без начинки,
вместо  начинки в ней  лежала записка: "Янки,  прочь с Гаити!" Но  не  успел
писатель-кандидат поразмыслить,  что теперь делать,  как в окно  влетела еще
одна  граната, с настоящей  начинкой, и взорвалась, только чудом не причинив
никому вреда. Писатель вздохнул, поскреб в затылке и сделал то единственное,
что ему  теперь оставалось: он перешагнул край бумажного листа и вступил  на
соседний, навсегда покинув третью часть романа "Павел Второй" и оказавшись в
моем же  романе "Кавель", где,  как может убедиться читатель,  он  с успехом
основал  своеобразное издательство "Конец света" и снова заработал миллионы,
ибо ни к чему другому по изначальному замыслу приспособлен не был.
     Примерно в эти же дни, в чудесное майское  утро, когда взошедшее солнце
возвратило  волнам  Центрального Средиземноморья их  исконную лазурь,  почти
прямо  на  востоке,  иначе  говоря,  непосредственно  под   светилом,  из-за
горизонта выглянул, а  затем и гордо встал  на открытый рейд порта  Валетта,
столицы независимой  Мальты, несовременный, но удивительно красивый корабль.
Это  был  парусный  трехмачтовый  фрегат  "Павел Первый";  на флагштоке  его
грот-мачты  развевался  штандарт  российского  правящего дома.  На  кормовом
флагштоке,  отчасти  нарушая  традиции, развевался  флаг  русского  военного
флота,  учрежденный еще царем-батюшкой Петром  Первым, -  диагональный синий
крест на белом поле. Многоступенчатая белая Валетта не каждый день лицезрела
стройные  фрегаты  под  парусами, -  горожане высыпали  на набережные. После
недолгой заминки фрегат дал салютующий залп, и на флагшток фок-мачты взлетел
еще один  флаг, на  этот раз  никому  не известный,  черный  с  косой  белой
полосой. Комендант порта набрал номер телефона и вытряхнул из постели декана
филологического факультета в местном университете: тот если  и  неважно знал
русский, то располагал нужными  справочниками. Через несколько  минут сеньюр
Оливер, сонно ругаясь,  сообщил,  что так обозначается в  советской флаговой
азбуке буква "Ы",  нечто непередаваемое латиницей, но  довольно  похожее  на
гортанно произнесенный игрек. Уже вновь  засыпая у телефона,  декан добавил,
что в последнем геральдическом справочнике  Москва  извещает,  что этот флаг
присвоен  в  качестве  личного  и  должностного  члену русской императорской
семьи, великому князю Иоанну Павловичу.
     Неприятное, косое, черно-белое  "Ы" смотрело  на Валетту, выдержавшую и
осаду  турецкой эскадрой  в  XVI  веке,  и  тысячи  бомбардировок во  Второй
мировой, и еще много чего. Валетта сдавалась редко, вот Наполеону разве что,
но никто никакого "Ы"  ей показывать не  смел.  Затем  над фрегатом  один за
другим взвились сигнальные  флаги, в которых комендант не мог понять ничего.
Он опять разбудил декана  и  стал диктовать по телефону: синий с косым белым
крестом,  желтый,   красный   с   белым   квадратом  и   вырезом,  шахматный
желто-черный,  треугольный бело-синий,  сине-красный, белый с прямым красным
крестом, синий с желтым ромбом, треугольный желто-красный... Декан выписывал
буквы - и довольно быстро  просыпался, - давненько в воспетом  еще  Байроном
смешном  и  прекрасном городе  ничего подобного  не  видали.  Справляясь  по
убогому  русско-английскому  словарю  -  другого сеньюр  Оливер в спешке  не
отыскал, - он переписывал довольно длинную фразу, брошенную с востока в лицо
независимой Мальты. Фраза, предъявленная  "Павлом Первым"  от имени государя
Павла  Второго, гласила: "СДАТЬ КЛЮЧИ ГОРОДА ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОРУ" - а дальше
опять   проклятое   "Ы",  из  чего   следовало,   что   генерал-губернатором
вольнолюбивой Мальты не то считает себя, не то кем-то назначен великий князь
Иоанн  Павлович  Романов.  Декан, окончательно придя в себя после  вчерашних
неумеренностей, скорчился от хохота и попросил коменданта  не класть трубку.
Не  обученный  восточно-европейским  наречиям,  грубоватый комендант ответил
по-английски, ведать  не ведая,  что  за одно  это  будет скоро  оштрафован:
"КАТЕРОМ  ВЫСЫЛАЕМ  ПСИХИАТРА".  Фрегат  свою  гирлянду  флагов и  не  думал
спускать, однако даже в простой бинокль коменданту было видно, как  начинает
бурлить  вода в  кабельтове от фрегата,  как недвусмысленно  высовывается из
средиземноморской   лазури   рубка  атомной  подводной  лодки   и   как  она
дисгармонирует  своей серостью с белизной парусов фрегата,  который  как раз
высверкнул новую  гирлянду из  флажков.  "ЕСТЬ ВОПРОСЫ?" Желтый-синий-желтый
флажок  вопросительного знака издевательски  смотрел  на теряющего  сознание
коменданта.
     Звонок  от  президента  пришел раньше, чем комендант осмелился подумать
вообще - что дальше делать. Выбора  не было:  отныне  острова Мальта, Аудеш,
Комино  и ряд мелких, необитаемых, объявлялись  Мальтийским  уездом Одесской
губернии  Российской  Империи,  президент  становился  вице-губернатором,  а
всемирно известная  свиноферма  на  крохотном острове Комино  -  Личной  Его
Императорского  Высочества Великого  Князя  Иоанна  Павловича  Летней Дачей,
английский язык упразднен, русский объявлен основным уездным,  а мальтийский
- вице-основным; аэродром Святого Луки  переименовывается  в аэродром  "Лука
Радищев", стеклодувная фабрика, отливавшия  синих стеклянных морских коньков
для  пепельниц  и   статуэток,   национализируется  в  личную  собственность
императора,  грот Калипсо на Аудеше,  где  Одиссей прожил  семь  лет, теперь
охраняется  законами Российской  Империи и числится  филиалом Эрмитажа, и т.
д., и  т. д. Декан стучал  зубами о стакан  - причем пил он из него явно  не
воду, -  а комендант  принимал  меры к тому, чтобы наиболее точно  и вежливо
исполнить  ультиматум  русского   царя.   "Какой   флаг  по-русски  означает
"Исполнено"? - запросил комендант. Декан поискал в таблице, телефон замолчал
надолго. "Сколько мне еще ждать, тараканище?" -  рявкнул в трубку комендант,
намекая на усы декана, одновременно радуясь, что родной мальтийский все-таки
не   отменен,  поэтому  злобное  "уирдиен",  то  бишь  опять-таки   таракан,
прозвучало  в его  устах  особенно  аппетитно.  Но  когда  декан  ответил  -
комендант чуть не потерял сознания. Над портом  предстояло поднять полотнище
слева белого, справа красного флага  -  не что  иное,  как национальный флаг
независимой Мальты: именно он по-русски означал "ИСПОЛНЕНО" - и всего-то.
     А тем временем на  борту фрегата горько плакали в разных каютах великий
князь и  великая княгиня. Царь  приказал Фотию  немедленно их  обвенчать - с
такой спешкой,  что  митрополит Опоньский  и Китежский вынужден был отложить
даже  дело  о  канонизации  Петра Екатеринбургского - и уматывать молодым по
месту прописки,  то есть прохождения государевой службы, а в подмосковную, в
древнюю  княжью  усадьбу Ледовитое,  которую  невеста  принесла  за  собой в
приданое, отнюдь бы до конца века не наведываться. Вместо этого царь подарил
им  новое дачное  место, островок Комино, точку  на  карте  между Мальтой  и
Аудешем.  Как-то там  будет? Что  там?  Уютно ли? Иван  подозревал, что отец
опять подсунул ему какое-то свинство. Он был недалек от истины.
     В  Нью-Йорке тем  временем  привычно  задыхался  в  круговороте мировых
потрясений  ОНЗОН  -  Организации  Неизвестно  Зачем  Освободившихся  Наций.
"Неизвестные  зачем"  тихонько  убирали в  дальний чулан  мальтийский  флаг,
поднимали на флагшток  гордое  знамя  Федерации Клиппертон-и-Кергелен,  вели
консультации с исландцами, которым вот-вот грозила потеря  независимости (им
очень завидовали), - рассматривали вопрос о нападении Канады и Гренландии на
безоружных северных  беженцев,  триумфально  топавших как  раз по Баффиновой
Земле,  - какое  счастье, хоть  она-то  не стала независимой!  - основные же
страсти  буревали в  подкомиссиях,  особенно экологических,  после  того как
стало  известно,  что гренландская  дрессированная стерлядь намеренно травит
угодья  выпаса   национальных  канадских   китов-нарвалов,  да  и  намерение
Демократической  Аделии  переименовать себя  в Соединенные  Штаты Антарктиды
вызывало  во  всем  мире  бурю протеста,  как  и  попытка этого  государства
национализировать несколько важных созвездий Южного полушария...
     Зато  Кремль,  пройдя  период   потрясений,  жил   теперь  размеренной,
повседневной, отчасти даже спокойной жизнью.
     Лучше  всех  в  нем  нынче чувствовал  себя, надо  полагать, колченогий
Толик,  одновременно  завкадрами  и  управделами  Кремля  Анатолий  Маркович
Ивнинг. Его душа пела,  и совсем не про  "одинокого мужчину",  как прежде, а
про то, как виртуозно подсидел он свою прежнюю подругу, Миладу, дожидавшуюся
судьбы  под  следствием  где-то  на  Балчуге.  Видать,  увядала  хризантема,
увядала,  да  и  увяла  вовсе  к  едрене  фене,  провоняла,   как  старец