взгляды подчас расходятся с общепринятыми точками зрения. Скажем несколько слов о самой проблеме. Увы, это не так-то просто! Одним из первых осветил эту проблему Готлоб Фреге (1848-1925) 32. Речь идет о связи экстралингвистической ситуации с языком. Мы раз®ясним эту связь на "модели". Новый мир. Имена Представим себе, что на неизведанной планете высадились космонавты и перед ними открылся необычайный мир. Захватывающие пейзажи, странные минералы, удивительные растения и животные. Пусть на планете нет никаких разумных существ. Космонавты попали в экстралингвистическую (т.е. "внеязыковую") ситуацию. (Кажется, в таком положении впервые оказался библейский Адам.) Космонавтам предстоит дать имена всем "предметам" нового мира, его минералам, растениям и животным. Всем связям в этом мире, всем его антагонизмам и симбиозам, всему, всему... Космонавты должны описать эту внеязыковую ситуацию неким языком. Отобразить ее некой знаковой системой. В Школе Космических Полетов средь многих других дисциплин эти юнцы штудировали логику и семиотику. (Без этого они попросту не поняли бы, как отражается в мозгу корабля внеязыковая космическая обстановка.) К тому же у них есть фантазия и они легко придумывают всевозможные слова. В ШКП им говорили, что "об®ект", который предстоит назвать, это "денотат", или "номинат", или "сигнификат", а слово, которым его обозначают, - его "имя". Такие обороты речи, как "имя денотата" или "денотат имени" хорошо знакомы космонавтам. И на планете они "раздают" имена "денотатам". Некоторые предметы, движения или связи получают по одному имени. Все согласны, что оно - самое удачное, что оно - "ухватывает об®ект". Другие - получают много имен, и каждое из них "ухватывает" лишь какую-то "сторону об®екта". В одном имени - в имени а "ухвачено", что денотат порхает, в имени b - что он мяукает, наконец, в имени с - то, что он охотно ест шоколад из рук. У этих имен - один и тот же денотат, но различный с_м_ы_с_л, различное с_о_д_е_р_ж_а_н_и_е, различное з_н_а_ч_е_н_и_е. Они - отнюдь не синонимы. Итак, у имени есть денотат и смысл (значение, смысловое содержание), имя н_а_з_ы_в_а_е_т или о_б_о_з_н_а_ч_а_е_т свой денотат и в_ы_р_а_ж_а_е_т смысл. "Ассоциация", которая возникает в мозгу космонавта, когда он произносит имя, и представляет собой смысл имени. Про смысл говорят, что он есть к_о_н_ц_е_п_т (понятие) денотата и что он о_п_р_е_д_е_л_я_е_т денотат. Эти концепты также имеют внеязыковую природу, но уже иную, это, как мы сказали, определенные "ассоциации" в мозгу космонавтов. Но вот две группы космонавтов после вылазки вернулись на корабль и привезли с собой каждая по находке. И каждая упрямо называла свою находку, ну, скажем, ринограденцией. Так создается омонимия - одно и то же имя может иметь разные денотаты и выражать разный смысл. Это не очень мешает космонавтам, ведь в разговоре каждый раз ясно, о какой ринограденции идет речь - о животном или о минерале. И вот, наконец, возникла связь между экстралингвистической ситуацией и языком, описывающим эту ситуацию. Со всеми обычными - "неприятностями", с омонимией, синонимией и т.д. И даже с именами без денотатов, но с концептами! Да, да, бывает и так! На Земле, скажем, "король финляндский" - это имя, имеющее концепт, т.е. вызывающее в мозгу определенные "ассоциации", но не имеющее и никогда не имевшее денотата. На языке, созданном космонавтами, могут быть написаны тексты. Пусть их даже пишут алфавитом, специально изобретенным для этой цели. Всякий член экипажа, прошедший через всю работу экспедиции, сможет эти тексты читать. При чтении в мозгу читающего проходят определенные "картины" - цепь внеязыковых "ассоциаций". Реальный мир, для которого был создан этот язык, "дефилирует" через сознание читающего. Причем при чтении одного и того же текста у двух различных космонавтов проходят две в общем-то не тождественные цепи ассоциаций. Возврат на Землю. Преобразование концептов Но вот космический корабль вернулся на Землю. Ученые получили в свое распоряжение драгоценнейшие коллекции, однако у земных ученых пока еще нет того экстралингвистического "поля", которое есть в голове у космонавтов. По мере изучения записей, просмотра кинофильмов и знакомства с живыми и мертвыми экспонатами в мозгу ученого возникает экстралингвистическое "поле", при чтении текста через его мозг также "дефилирует" цепь "ассоциаций", но, быть может, несколько иная, чем у космонавтов. Ученый, правда, не видел, как ринограденции кувыркаются в высоких травах планеты Икс, зато он создал их классификацию и при этом слове у него "перед глазами" возникает "графа" классификационной таблицы. Имя ринограденция обрело другой смысл. Сохранились денотат и имя, но и_з_м_е_н_и_л_с_я к_о_н_ц_е_п_т. Снова Его Величество Ученый - "самообучающаяся машина", ну, а как научить робота этой "экстралингвистике"? Какие рудименты этих ассоциаций надлежит ввести в его "мозг", чтобы робот мог, скажем, перевести "новый" язык на обычные земные языки... Мы постарались по возможности просто пояснить читателю эту достаточно сложную проблему - проблему значения, проблему смысла. Мы чуть-чуть отодвинули занавес, приподняли ту его часть, которую умеем приподнимать. Еще много лет, а может быть, и на протяжении всей истории нашей цивилизации, пока не погаснет Солнце, не остынут Галактики, пока вся наша вселенная не приостановит свой красный разбег и не перейдет к голубому сжатию, пока, наконец, вся материя не соберется вновь в одну гигантскую сверхплотную и сверхгорячую каплю, вне которой не будет пространства, а внутри - времени, пока, наконец, в этой капле не сольется все сущее, Разум будет рассматривать проблему Смысла... Начало. Споры Но до голубого сжатия еще далеко, а нынешние земные исследователи лишь приступили к изучению этой проблемы. Спорят кибернетики, логики, лингвисты, философы. Спорят с самими собой и друг с другом, и в спорах есть разные подходы: логико-семантический, языковедческий, психологический. Лет тридцать назад эта проблема носила чисто академический характер. Теперь она стала вполне актуальной - формальная логика и семиотика в арсенале кибернетики приобретают все более мощное прикладное значение: кибернетические переводящие машины должны переводить именно с_м_ы_с_л, "выходить" из языка А в какое-то внеязыковое "поле" и "возвращаться" к языку В. Мнение Лема и наше Однако понимание смысла имеет градации. Лем считает, что машину надо снабдить "пониманием", близким к человеческому, иначе "по-настоящему эффективных машин-переводчиков не будет вовсе" (гл. IV). Это ошибка, во всяком случае, если речь идет о машинном переводе научно-технических текстов. Уже осуществлен довольно добротный перевод таких текстов на машинах, кои, увы, все еще несравнимы с человеком. Если ж говорить о переводе художественных текстов, переводе, в котором слит артистизм и пластичность человеческого разума, то Лем прав: "Мы просто не знаем, в какой мере можно "недодать личность" машине, которая призвана хорошо переводить. Мы не знаем, можно ли "понимать", не обладая и "личностью", хотя бы в зачатке" (гл. IV). Впрочем, и здесь есть оборотная сторона медали. Если уж удастся снабдить машину "личностью"; то, безусловно, удастся сделать эту личность сколь угодно богатой. Например, придать машине-живописцу напряженный универсализм Пабло Пикассо. Правда, это сделает особенно трудной задачу человека-критика... Живопись, как язык, обладает своим экстралингвистическим полем, своими "ассоциациями" с реальностью. Однако уже сегодня такие "ассоциации" иногда тождественны работе нынешних вычислительных машин-роботов с заложенной программой 33. О формализации. Синтаксис, семантика и прагматика Но вернемся к Ст. Лему. Нет ли, в его высказываниях недоверия или недооценки метода формализации, т.е. "перевода" того или иного "поля" на формальный язык. К этому методу прибегают исследователи, анализирующие проблему значения. Сомнение тут же рассеется, если понять, что Лем рассматривает эту проблему, не отвлекаясь от человека, т.е. на уровне п_р_а_г_м_а_т_и_к_и. Поясним термин. Языки, будь то естественные или искусственные, в том числе и формализованные языки науки, да, наконец, и произвольные знаковые системы вообще, можно рассматривать на трех уровнях абстракции: на уровне с_и_н_т_а_к_с_и_с_а, с_е_м_а_н_т_и_к_и и п_р_а_г_м_а_т_и_к_и. Если нас интересуют только внутренние связи языка, если мы отвлекаемся от экстралингвистического "поля" (т.е. от "денотатов") и от существ или машин, воспринимающих язык (а тем самым и от смысловых значений), то мы анализируем язык на уровне синтаксиса. Если мы привлекаем к рассмотрению денотаты и смысл, но все-таки отвлекаемся от существ или машин, воспринимающих и понимающих язык, то мы находимся на уровне семантики. Если же, наконец, мы учитываем и перципиентов языка, если мы принимаем во внимание реальные обстоятельства языкового общения, то мы находимся на уровне прагматики (греч. прагма - действие, дело). Прагматические аспекты Прагматические аспекты языка очень существенны, особенно для натуральных языков. "Неформальные начало и конец формального построения", о которых говорит Лем, исследуются именно прагматикой. Самым главным в прагматике Лем считает понимание значений человеком. В недавних советских работах также подчеркивалась важность этого аспекта. В психологических работах анализ "понимания" уже начат. (Но они с трудом поддаются "стыковке" с кибернетикой и с семиотикой.) Кибернетический анализ лишь берет разбег. Между формальным и смысловым "берегом" языка зияет пропасть. "Значение" в конце концов всегда цепляется за "понимание", а "понимания" нет там, где некому понимать, говорит Лем. Поэтому "безлюдность" языка (мы бы сказали "бесперципиентность", имея в виду и машины) сохранить невозможно. Лем думает, что, высказывая подобные взгляды на феномен значения, он впадает в "непристойность". Не стоит тревожиться! Сие допустимо и при пожилых дамах! Язык и в самом деле живет в "экологической среде" человеческого мозга. Начало ее "лежит" в природе, а "простирается" она в пределах общественных систем. Для человека "значения" - это прежде всего переживания. "Смысловым содержанием фраза наполняется в психическом процессе" (гл. IV). Обо всем этом позволительно "забыть", если стоишь на синтаксическом или семантическом уровне. Именно с этих позиций наука начала штурм "крепости значения". Первыми пошли на приступ логики и семантики. Они-то и захватили "плацдарм", на котором Лем развертывает - и с комфортом - свои построения. Позитивный смысл лемовских рассуждений, конечно, не в попрании логики, а в том, что они напоминают нам о "феномене человека". О феномене, который наука отбросить не может. Ложное мнение Чтоб об®яснить явления, наука строит теории и модели. В употреблении Лема эти термины несколько диффузные. Мы остановимся на одном мнении, которое высказывает Лем и которое довольно часто встречается у различных авторов. Это мнение заключается в том, что теории и модели науки все дальше уходят от "наглядности" и "приятности". Это мнение людей, знающих о науке понаслышке. Современной науке противопоставляют "классическую", которая якобы была "понятной" и близкой к "обыденному опыту", тогда как современная таковой не является. Это - нелепость! Законы Ньютона, в то время когда они были только что открыты, отнюдь не воспринимались "мирянином" как "наглядные", как часть его повседневного опыта. Они стали "наглядными" потому, что последние триста лет их преподносил Школьный Учитель. Его питомцы, став взрослыми, начинали считать эти законы "наглядными", ну, а значит, - "наглядной" и всю "классическую" физику. Для "отрезвления" заглянем хотя бы в сочинение Леонарда Эйлера "Новая теория движения Луны" 34, датируемое 1772 г. Некоторые страницы этого сочинения состоят ц_е_л_и_к_о_м из формул. Где же тут наглядность!? Итак, в момент зарождения классическая физика была далека от наглядного восприятия, некоторые ее положения стали казаться "наглядными" за счет привычки, а основной массив "классики" с его выкладками и вычислениями лежит попросту вне поля зрения "мирянина". В точности так же обстоит дело и с современной наукой. Всякий, кто изучал "высокие" разделы современной математики или физики, знает, сколько в них "наглядных" об®ектов. Однако эти "об®екты" просто не успели перейти в школьные учебники. Через какое-то время новые идеи войдут в "общественное сознание", как уже вошли представление о шарообразности Земли, гелиоцентризм, законы Ньютона и пр. Прошло время, когда квантовая механика воспринималась как нечто абстрактное, ее об®екты также апеллируют к внутреннему зрению физика-квантиста. Недалек, видимо, день, когда наглядная таблица основных частиц будет висеть в школьных классах рядом с таблицей Менделеева. С распространением лазеров в б_ы_т войдет представление о фотонах, так же как с лампочкой Эдисона вошли электроны. Есть, правда, и другая сторона дела - обычное невежество. Мы склонны проходить мимо "удивительного", даже когда оно совсем "рядом". Для многих ли небо "организовано" в созвездия и среди них - Волопас с его Арктуром или Лебедь? Нет! Увы, на небе есть две Медведицы, а остальное - звездная пыль. Многие ли встречают как друзей растения в лесу, любят их и "понимают"? Да нет же, растения - это просто "трава"! Итак, не следует путать двух сторон дела. Есть невежество, слепота, умение проходить мимо совсем "наглядных" и "понятных" вещей. И есть эмоциональное и рациональное восприятие мира, восприятие, которому надо у_ч_и_т_ь_с_я, делая над собой у_с_и_л_и_е. Тогда созвездия, нуклеиновые кислоты и кванты становятся "наглядными". Вот почему мы не согласны здесь с Лемом. Заметим в заключение, что "наглядность и понятность" - явление и_с_т_о_р_и_ч_е_с_к_о_е. Одно дело "наглядность" на уровне "здравого смысла", другое - "наглядное виденье" научных теорий. Эта вторая наглядность будет, безусловно, возрастать по мере роста науки в ущерб "здравому смыслу". Притча и догма Что же касается математики, то Лем и ей дает оценку, повторяя известное сравнение ее с портным-безумцем, шьющим по произвольному плану одежды. Надо прямо сказать, что в целом это оценка человека, незнакомого серьезно с математикой. Лем попросту не разобрался в клубке математических фактов и идей, идей, связанных с вычислимостью, финитностью, эффективностью, с тем рывком в область законов рассуждения, который сделала современная математическая логика. Повторяя слова Рассела: "Математика может быть определена как доктрина, в которой мы никогда не знаем, ни о чем говорим, ни того, верно ли то, что мы говорим", Лем, к сожалению, не знает, на каком математическом "фоне" они были сказаны. Д. Гильберт сравнивал математику с шахматами, и это сравнение преследовало определенную цель. Играя в "формальную игру", ученик Д. Гильберта Курт Гедель пришел к своим знаменитым теоремам. Лем также поминает шахматы и... притча, рассказанная великим математиком, становится в устах популяризатора догмой! Если математика есть игра, подобная шахматам, то почему же она пригодна для описания природы? Мы не можем подробно рассмотреть этот вопрос здесь, в послесловии. Скажем лишь кратко, что, следуя Дж. Джинсу и А. Эддингтону, мы считаем природу "математичной". (Это вовсе не значит, будто мы склоняемся к их философии.) Природа "математична" потому, что человек создает математику "под природу". Отыскивает то, что поддается математическому описанию, и вместе с тем раздвигает границы и обогащает формы самого описания. Лем же считает, что природа "нематематична". Довольно сложный спор о связи между реальностью и ее описанием, спор с участием Эйнштейна, Розена, Подольского, Бора и других физиков, Лем также не понял. Этот спор кратко изложен в одной из книг Дэвида Бома 35 в ее п_о_с_л_е_д_н_и_х пунктах (стр.700 и далее). Особенно наивным выглядит утверждение Лема, будто классической физике было свойственно представление о том, что каждый промежуточный этап математических вычислений должен обладать "материальным эквивалентом"! Поясним это. Пусть имеются два уравнения А и В, причем В выводимо из А. Существует "путь" с промежуточными уравнениями C1, C2, ... , Cn, т.е. цепочка следствий А => С1 => С2 => ... => Сn => В. Сколько таких цепочек возможно? Бесконечно много! Всегда к обеим частям уравнения можно прибавить одно и то же число, а затем его вычесть. Это дает лишнее звено в цепочке. Всегда можно взять экспоненту от обеих частей уравнения, а затем прологарифмировать и т.п. И все эти звенья должны иметь материальные эквиваленты?! Иначе нет "изоморфизма" теории и реальности?! О, sancta simplicitas! 36 Впрочем, Лем "допускает" и теории, "не изоморфные" реальности, но "сходящиеся" с ней в конечных точках! Непомерная нагрузка Страницы, посвященные математике, следовало бы обстоятельно разобрать строка за строкой, абзац за абзацем. Однако эта нагрузка слишком велика для нас. Отметим лишь одну из целой коллекции фактических ошибок. Лем пишет, что "матричное исчисление было "пустой структурой", пока Гейзенберг не нашел "кусочка мира", к которому подходит эта пустая конструкция" (гл. V). Это ошибочное утверждение. Системы линейных уравнений, для исследования которых было создано в прошлом веке матричное исчисление, встречались в математике, должно быть, со времен Вавилона. Гейзенберг же нашел, что матрицы годятся и д_л_я, повторяем, и д_л_я описания атомных явлений. Он нашел, что н_е_к_о_т_о_р_ы_м матрицам (отнюдь не любым!) можно в определенных условиях придать п_р_я_м_о_й физический смысл. Снова притча превратилась в догму! Заканчивая нашу критику, скажем, что на этих страницах "Суммы" больше красноречия, чем проницательности. Их польза в том, что они вызывают недовольство и тем самым побуждают к собственным размышлениям. Лем и философия Мы перешли фактически к характеристике философских взглядов Лема. Отметим сначала, что автор книги не философ по специальности и попросту негуманно требовать от него отточенных философских формулировок и исчерпывающей ясности философского анализа. Но характер книги вынуждает автора совершать экскурсы в философию. Многие из них интересны, и мы видим вдумчивого мыслителя, тонко подмечающего такие детали, которые порой ускользают от взгляда философа-профессионала. Однако Лем высказывает и философски неубедительные взгляды. Философская позиция, наиболее подходящая, по мнению Лема, для "подглядывания будущего", - это "позиция Конструктора". Он характеризует ее как "веру в возможность успешного действия и в необходимость определенного отказа от чего-то. Прежде всего - это отказ от задавания "окончательных вопросов" (гл. V). Позиция Конструктора - это "молчание действия". "О том, что действовать можно, мы знаем намного уверенней и лучше, чем о том, каким способом это действие происходит". Ту же мысль где-то в начале века высказал О. Хевисайд: "Стану ли я отказываться от своего обеда только потому, что я не полностью понимаю процесс пищеварения?". Конструктор, по Лему, не "узкий прагматик" 37. "Не строитель, который сооружает свой дом из кирпичей, не заботясь, откуда они взялись и что они собой представляют, лишь бы этот дом был построен" (гл. V). Однако при всем этом здравом начале дальнейшие взгляды Лема нельзя признать убедительными и плодотворными для конструкторской деятельности. Конечно, "конструктор", как и сам автор, материалист. Конструктор "уверен, что мир будет существовать и после него" (гл. V). "Реальность мира он принимает как предпосылку" (там же). Он отнюдь не агностик, природа для него познаваема. Однако же автор не всегда правильно смотрит на связь между познанием и конструированием. Этому препятствуют прежде всего некоторые, мы бы сказали, наивные представления о процессе познания. В этом процессе - своя диалектика! Ее надо понимать! "Кирпичи". Локк и Лем Начнем со взгляда Конструктора на "кирпичи". Обратимся на минуту к одной характеристике Бертрана Рассела 38: "Не только правильные взгляды Локка, но даже его ошибки на практике были полезны. Возьмем, например, его теорию о первичных и вторичных качествах. К первичным качествам относятся такие, которые неотделимы от тела и перечисляются как плотность, протяженность, фигура, движение или покой и число. Вторичные