ться? Наверное, будь чуть больше времени, больше хладнокровия. Женщина, что ехала с ним, стоило лишь глянуть на ауру -- Светлана ведь описала ее подробно... Все бы закончилось прямо в машине. Вот только -- как?

     Я нырнул в Сумрак, когда Дикарь посмотрел в мою сторону. Кажется, это сработало. Он не заметил меня и двинулся дальше, к под®езду, в котором я зимой сидел у мусоропровода и мрачно беседовал с белой совой.

     Дикарь шел убивать Егора. Все, как я и думал. Все, как рассчитал Завулон. Капкан был передо мной, туго растянутая пружина готова щелкнуть. Осталось сделать последний шаг и порадовать Дневной Дозор успешным завершением операции. Где же ты сам, Завулон?

     Сумрак давал мне время. Дикарь все шел и шел к дому, неторопливо переставляя ноги, а я озирался, выискивал вокруг Тьму. Хотя бы след, хотя бы дыхание, хотя бы тень...

     Напряжение магии вокруг было чудовищное. Здесь сходились нити реальностей, уходили в будущее. Перекресток ста дорог, точка, в которой мир решает, куда он пойдет. Не из-за меня, не из-за Дикаря, не из-за мальчика. Все мы -- часть капкана. Все мы статисты, одному ведено сказать "Кушать подано", другому изобразить падение, третьему -- с гордо поднятой головой ступить на эшафот. Снова эта точка Москвы становилась ареной незримой битвы. Но я не видел Иных -- ни Темных, ни Светлых. Только Дикарь, но он даже сейчас не воспринимался Иным, лишь на груди его искрился сгусток Силы. Вначале я подумал, что вижу сердце. Потом понял, что это оружие, то самое, которым он убивает Темных.

     Да что же такое, Завулон! Меня охватила обида, нелепая обида. Я пришел! Вот он я, ступаю в твою ловушку, смотри, нога уже занесена, сейчас все произойдет... Где же ты?

     Или темный маг прятался так искусно, что мне не по силам его обнаружить или его здесь вообще не было!

     Я проигрывал. Проигрывал еще до развязки, потому что не мог понять замысла врага. Здесь должна быть засада. Темные уничтожат Дикаря, едва тот убьет Егора...

     Но ведь я уже здесь! Я об®ясню все Дикарю, расскажу о Дозорах, которые следят друг за другом, о Договоре, что заставляет нас хранить нейтралитет, о людях и Иных, о мире и Сумраке. Расскажу ему, как рассказывал Светлане, и он поймет...

     Поймет ли? Что если ему неведом Свет?!

     Мир для него -- серая безмозглая овечья отара. Темные -- волки, что кружат вокруг, выхватывая барашков пожирнее. А он сам -- сторожевой пес. Он не видит пастухов. Ослепленный страхом и яростью, кидается из стороны в сторону, один против всех.

     Он не поверит, не позволит себе поверить...

     Я бросился вперед, к Дикарю. Дверь под®езда уже была открыта, и Дикарь говорил с Егором. Почему он вышел под самую ночь, этот глупый ребенок, прекрасно знающий, какие силы правят нашим миром? Неужели Дикарь способен выманивать свои жертвы?

     Говорить бесполезно. Напасть из Сумрака. Скрутить. И только потом об®яснять!

     ...Сумрак взвизгнул на тысячу раненых голосов, когда на бегу я врезался в невидимый барьер. В трех шагах от Дикаря, уже занося руку для удара, я влетел в прозрачную стену, распластался по ней и медленно сполз на землю, тряся звенящей головой.

     Плохо. Ой как плохо! Он не понимает сути Силы. Он маг-самоучка, он психопат от Добра. Но когда идет на дело -- закрывается магическим барьером. Непроизвольно, но мне от этого не легче.

     Дикарь что-то сказал Егору. И потянул руку из-за отворота пиджака.

     Деревянный кинжал. Что-то я слышал про эту магию, одновременно наивную и могучую. Сейчас не время вспоминать!

     Я выскользнул из своей тени, вошел в человеческий мир и прыгнул на Дикаря со спины.

     Максима сбили с ног, когда он занес кинжал. Мир вокруг уже окрасился серым, движения мальчишки стали замедленными -- он видел, как неторопливо опускаются ресницы в последний раз перед тем, как широко распахнуться от боли. Ночь превратилась в сумрачный подиум, на котором он привык вершить суд и выносить приговор, на котором ничто не могло его остановить.

     Его остановили. Сбили, швырнули на асфальт. В последний миг Максим успел подставить руку, перекатился, вскочил.

     На сцене появился третий персонаж. Как Максим его не заметил? Как тот подкрался -- к нему, занятому важной работой, всегда огражденному от зрителей и лишних участников самой Светлой в мире силой, что вела его в бой?

     Мужчина -- молодой, чуть моложе Максима, пожалуй. В джинсах, свитере, с сумкой через плечо -- сейчас он небрежно ее сбросил, шевельнув плечом. С пистолетом в руке!

     Как нехорошо вышло...

     -- Остановись, -- сказал мужчина, словно Максим собирался куда-то бежать. -- Выслушай меня.

     Случайный прохожий, принявший его за маньяка? А пистолет, а та ловкость, с которой он подкрался незамеченным? Спецназовец в штатском? Такой бы сначала пальнул, а потом стал говорить.

     Максим вгляделся в незнакомца, обмирая от страшной догадки. Если это еще один Темный, ему конец -- с двумя одновременно не справиться.

     Но Тьмы не было. Вот не было, и все!

     -- Кто ты? -- спросил Максим, почти забыв о мальчишке, а тот медленно отступил к неожиданному спасителю.

     -- Дозорный. Антон Городецкий, Ночной Дозор. Выслушай меня. Свободной рукой Антон поймал пацана и задвинул за спину. Намек был вполне прозрачен.

     -- Ночной Дозор? -- Максим все пытался уловить в незнакомце дыхание Тьмы. Не находил -- и это пугало еще больше.

     -- Ты из Тьмы?

     Он ничего не понимал. Пытался зондировать меня -- я чувствовал этот свирепый, неукротимый и в то же время неумелый поиск. Даже не знаю, возможно ли было закрыться. В этом человеке, или Ином, -- тут годились оба понятия -- чувствовалась какая-то первобытная сила, безумный, фанатичный напор. Я и не закрывался.

     -- Ночной Дозор? Ты из Тьмы?

     -- Нет. Как тебя зовут?

     -- Максим.

     Дикарь подошел ближе, вглядывался, будто чувствовал, что мы уже встречались, вот только я имел другой облик. -- Кто ты?

     -- Работник Ночного Дозора. Я все об®ясню, выслушай меня. Ты -- светлый маг.

     Лицо Максима дрогнуло, окаменело.

     -- Ты устраняешь Темных. Я знаю это. Сегодня утром ты убил женщину-оборотня. Вечером, в ресторане, прикончил темного мага.

     -- Ты... тоже?

     Может быть, мне показалось. Может быть, в его голосе, и вправду, дрогнула надежда.

     -- Я светлый маг. Не очень сильный, правда. Один из сотен в Москве. Нас много, Максим.

     У него даже глаза расширились, и я понял, что попал в цель. Он не был безумцем, вообразившим себя суперменом и гордящимся этим. Наверное, ничего он так сильно не хотел в жизни, как встретить соратника.

     -- Максим, мы не заметили тебя вовремя, -- сказал я. -- Это наша вина. Ты воевал в одиночку, наломал дров. Максим, все еще исправимо. Ты ведь не знал о Договоре...

     Неужели удастся решить все миром, без кровопролития, без чудовищно бессмысленной схватки двух белых магов? Увы! Он не слушал меня, ему плевать было на неведомый Договор. То, что он не один, было для него самым главным.

     -- Вы боретесь с Тьмой?

     --Да.

     -- Вас много?

     --Да.

     Максим опять посмотрел на меня, и вновь пронизывающее дыхание Сумрака сверкнуло в его глазах. Он пытался увидеть ложь, увидеть Тьму, увидеть злобу и ненависть -- то, что только и дано было ему видеть.

     -- Ты ведь не Темный, -- почти жалобно сказал он. -- Я вижу. Я никогда не ошибался!

     -- Я Дозорный, -- повторил я.

     Оглянулся -- никого. Что-то отпугивало людей. Наверное, это тоже было частью способностей Дикаря.

     -- Этот мальчик...

     -- Тоже Иной, -- быстро ответил я. -- Еще не определившийся, либо он станет Светлым, либо... Максим покачал головой:

     -- Он Темный.

     Я глянул на Егора. Мальчишка медленно поднял глаза.

     -- Нет, -- сказал я. -- Еще нет.

     Аура была видна отчетливо -- яркая чистая радуга; переливающаяся, обычная для совсем маленьких детей, но не для подростков. Своя судьба, несформированное будущее.

     -- Темный, -- Максим покачал головой. -- Ты не видишь? Я не ошибаюсь никогда. Ты остановил меня и не дал уничтожить посланника Тьмы.

     Наверное, он не врал. Ему дано немногое -- зато в полной мере. Максим умеет видеть Тьму, выискивать самые крошечные ее пятна в чужих душах. Более того -- как раз такую, зарождающуюся Тьму, он видит лучше всего.

     -- Мы не убиваем всех Темных подряд.

     -- Почему?

     -- У нас перемирие, Максим.

     -- Не может быть перемирия с Тьмой. Меня пробил озноб -- в его голосе не чувствовалось ни тени сомнения.

     -- Любая война хуже мира.

     -- Только не эта, -- Максим поднял руку с кинжалом. -- Видишь? Это подарок... подарок моего друга. Он погиб, и может быть, из-за таких, как этот... Тьма коварна!

     -- Ты мне это говоришь?

     -- Конечно. Может быть, ты и Светлый, -- его лицо скривилось в горькой усмешке. -- Только тогда Свет ваш давно потускнел. Нет прощения злу. Нет перемирия с Тьмой.

     -- Ах, нет прощения злу? -- я рассвирепел. -- Когда ты заколол в туалете темного мага, почему не остался еще на пару минут? Посмотрел бы, как кричали и плакали его дети, как билась в истерике его жена? Они -- не Темные, Максим! Они обычные люди, у которых нет наших сил! Ты спас сегодня на улице девушку...

     Он вздрогнул, но лицо все равно не утратило каменного спокойствия.

     -- Молодец! А знаешь, что ее чуть не сожгли заживо из-за твоих убийств!

     -- Это война!

     -- Ты сам породил свою войну, ~ прошептал я. -- Ты сам ребенок, со своим детским кинжалом. Лес рубят -- щепки летят, да? Все дозволено в великой борьбе за Свет?

     -- Я борюсь не за Свет, -- он тоже понизил голос. -- Не за Свет, а против Тьмы. Но это все, что мне дано. Для меня это не лес и не щепки. Я не просил этой силы, я не мечтал о ней. Но если уж она пришла... я не могу иначе.

     Трижды проклятые небеса, кто же его упустил, такого первобытного?! Почему мы не определили Максима сразу, как только он стал Иным?

     Из него вышел бы идеальный оперативник. После долгих споров и об®яснений. После месяцев обучения, после годов тренировок, после срывов, ошибок, запоев, попыток покончить с собой. В конце концов -- когда не сердцем, ибо это ему не дано, а своим холодным, бескомпромиссным разумом он бы усвоил правила противостояния. Законы, по которым Свет и Тьма ведут войну.

     Вот он стоит передо мной, светлый маг, уложивший больше Темных, чем оперативник с многовековым стажем. Одинокий, затравленный. Умеющий ненавидеть и не способный любить.

     Я повернулся, взял Егора за плечи -- тот так и стоял, тихо, не высовываясь, напряженно слушая наш разговор. Вытолкнул вперед, перед собой. Сказал:

     -- Он темный маг? Наверное. Я боюсь, что ты прав. Пройдет несколько лет, и этот мальчик ощутит свои возможности. Он будет идти по жизни, а вокруг него поползет Тьма. С каждым шагом ему будет все легче и легче жить. Каждый его шаг оплатит чужая боль. Помнишь сказку про Русалочку? Ведьма дала ей ноги -- она шла, а в ступни словно вонзались раскаленные ножи. Так это про нас, Максим! Мы всегда идем по ножам, и к этому не привыкнуть. Только Андерсен не все рассказал. Ведьма могла сделать и по-другому. Русалочка идет, а ножи колют других. Это -- путь Тьмы.

     -- Моя боль со мной, -- сказал Максим.

     Безумная надежда, что он способен понять, вновь коснулась меня.

     -- Но это не должно... не вправе ничего менять.

     -- Ты готов его убить? -- я качнул головой, показывая на Егора. -- Максим, скажи? Я работник Дозора... я знаю грань между добром и злом. Даже убивая Темных, ты можешь плодить зло. Скажи -- ты готов убить?

     Он не колебался. Кивнул, посмотрел мне в глаза -- умиротворенно, радостно.

     -- Да. Не только готов... я никогда не отпускал порождения Тьмы. Не отпущу и сейчас.

     Невидимый капкан щелкнул.

     Я не удивился бы, возникни сейчас Завулон. Он вынырнет из Сумрака и одобрительно хлопнет Максима по плечу. А потом насмешливо улыбнется мне. В следующий миг я понял, что Завулона здесь нет. Нет, не было и не будет.

     Правильно настроенный капкан не нуждается в присмотре. Он сработает сам. Я попался -- причем у любого работника Дневного Дозора есть на этот момент безупречное алиби.

     Либо я позволяю Максиму убить мальчика, который станет темным магом. И превращаюсь в пособника, со всеми вытекающими последствиями.

     Либо я вступаю в схватку. Уничтожаю Дикаря -- все-таки наши силы несравнимы. И своей собственной рукой ликвидирую единственного свидетеля.

     Максим отступит. Это его война, его маленькая голгофа, на которую он взбирается столько лет. Либо он победит, либо погибнет.

     Потому Завулон и не лез в схватку. И в кабак ему не было нужды заявляться, зря схлопотал по брюху! Он и так все сделал правильно. Вычистил ряды Темных от балласта, подставил меня, нагнал волну и даже "изобразил движение", эффектно пальнув мимо. Привел меня к Дикарю.

     А сейчас Завулон далеко. Может, и не в Москве вовсе. Наблюдает, развалившись в кресле, за происходящим с помощью технических или магических средств и смеется. Был в моих рассуждениях какой-то из®ян, нестыковка какая-то ерундовая, но времени обдумать все уже не оставалось.

     Я влип. Капитально и окончательно. Что бы я не сделал, меня ждет Сумрак.

     Но нет, был, был у меня исчезающе малый, но чудовищно подлый шанс. Я же мог не успеть...

     Максим убивает мальчишку, а я просто не успеваю ему помешать А потом мы вместе мирно идем в штаб Ночного Дозора. Там он стихнет, задавленный железными аргументами и беспощадной логикой шефа, поймет, что натворил, осознает, сколь хрупкое равновесие нарушил. И сам сдастся Трибуналу, где у него есть возможность, пусть очень хилая, оправдаться.

     Я ведь не оперативник. Я сделал все, что мог. Даже сумел просчитать игру Тьмы, комбинацию, составленную неизмеримо мудрым... Мне просто не хватило сил, времени, реакции.

     Максим взмахнул рукой.

     Время вдруг стало тягучим и медленным, будто я вошел в Сумрак. Вот только краски не поблекли, даже ярче стали, и сам я двигался, с трудом раздвигая вязкий кисельный поток. Деревянный кинжал скользил к груди Егора, меняясь, то ли обретая металлический блеск, то ли окутываясь серым пламенем. Лицо Максима было сосредоточенным, лишь закушенная губа выдавала напряжение; а мальчишка вообще ничего не успел понять, даже не попытался отстраниться...

     Я оттолкнул Егора в сторону -- мышцы еле повиновались, им не хотелось совершать столь нелепое и самоубийственное движение. Для него, маленького темного мага, кинжал нес смерть. Для меня -- жизнь. Всегда ведь так было, есть и будет. Что для Темного жизнь -- для Светлого смерть, и наоборот. Не мною установлено...

     Я успел.

     Егор влетел головой в дверь под®езда, упал, схватился за голову, но я не беспокоился о его ушибах. Во взгляде Максима мелькнула почти детская обида.

     -- Он же враг! Ты защищаешь Тьму?

     - А ты?

     Это был бессмысленный вопрос, я просто тянул время. Максим не сомневался, что я Светлый, просто он сам был -- белее белого. И у него не оставалось сомнений, кто должен жить, а кто умереть. Для защитника Тьмы исход один...

     Взмах -- и мерцающее лезвие кинжала устремилось ко мне. Я легко ушел в сторону, нашел взглядом тень, потянул -- та послушно метнулась навстречу.

     Мир посерел, звуки стихли, движения замедлились. Ворочающийся на ступенях Егор замер; машины неуверенно ползли по улице, судорожными рывками проворачивая колеса; ветви деревьев забыли о ветре. Только Максим не замедлился.

     Он шел вслед за мной, сам того не понимая, что соскользнул в Сумрак с той же непринужденностью, с которой человек ступает с дороги на обочину. Сейчас ему было все равно: он черпал силы в своей убежденности, в своей ненависти -- ослепительно светлой ненависти, в злобе белого цвета. Он даже не палач Темных. Он инквизитор. Куда более грозный, чем вся наша Инквизиция.

     Нет, кажется, я был не прав... Но я не успел додумать неожиданную мысль, как он ринулся на меня в смертоносном броске. Я вскинул руки, растопыривая пальцы в знаке силы, простом и безотказном. Ах, как смеются молодые маги, когда им на занятиях впервые показывают этот прием, "пальцы веером"... Максим даже не остановился -- его лишь чуть качнуло. Он упрямо наклонил голову и снова пошел на меня. Я уже начинал все понимать, но было не до этого -- мне приходилось отступать, лихорадочно перебирая магический арсенал.

     Агапэ -- знак любви -- он не верит в любовь. Тройной ключ, порождающий веру и понимание, -- он не верит мне. Опиум -- сиреневый символ, дорога сна, -- я почувствовал, как смежаются мои собственные веки.

     Вот, значит, как он одолевает Темных. Его неистовая вера, замешанная на скрытых способностях Иного, работает, словно зеркало. Возвращает нанесенный удар. Подтягивает до уровня противника. А умение видеть Тьму и его дурацкий силовой кинжал дарует практическую неуязвимость.

     Нет, конечно, он не всемогущ. Ему не отразить знак Танатоса и не отбить "белый меч Немезиды". Но тогда и мне конец, ну, может, чуть позже. До сих пор я не мог представить себе глубину и многоходовость интриги, всю ее омерзительную прелесть, всю жертвенную необходимость...

     Мы порознь уйдем единственной дорогой, что всем нам суждена -- в Сумрак. В тусклые сны, в бесцветные наваждения, в вечный мглистый холод. Мне не хватит сил назвать его врагом, но он уже счел врагом меня.

     Мы кружили друг против друга, иногда Максим делал выпады -- неумелые, он толком и не сражался никогда, он привык убивать свои жертвы быстро и легко. Где-то далеко-далеко я слышал насмешливый смех Завулона. Мягкий, вкрадчивый голос:

     "Решил сыграть против Тьмы? Играй. Тебе дано все. Враги, друзья, любовь и ненависть. Выбирай свое оружие. Любое. Ты ведь знаешь итог. Теперь -- знаешь".

     Померещился этот голос или и вправду звучал, уже не имеет значения. Завулон близко...

     Чуть не пропустил удар!

     -- Ты же и себя убиваешь! -- крикнул я.

     Кобура колотила по телу, словно предлагала выхватить пистолет и ужалить Дикаря парой серебряных ос.

     Света, Светлана, ты хотела узнать, где наши барьеры, где граница, на которой мы должны остановиться, сражаясь с Тьмой... Где ты сейчас, посмотри и все поймешь...

     Только нет никого вокруг, ни Темных, что выли бы в восторге, наслаждаясь дуэлью Светлых, ни наших, что могли бы помочь, навалиться, скрутить Максима, прервать наш смертельный сумеречный танец. Только неуклюже поднимающийся пацан, будущий темный маг, и неумолимый палач с окаменевшим лицом -- незваный паладин Света. Причинивший зла не меньше, чем дюжина оборотней или вампиров.

     Я сгреб холодный туман, струящийся сквозь Сумрак. Позволил ему всосаться в пальцы. И влил чуть больше силы в правую руку.

     Белый огненный клинок вырос из ладони. Сумрак шипел, сгорая в собственном детище. Я поднял белый меч, страшное и неумолимое оружие.

     Максим замер.

     -- Добро, зло, -- я почувствовал, что губы мои искривились в судорожной гримасе. -- Иди ко мне. Иди, и я убью тебя, будь ты хоть растрижды Светлым...

     Содрогнулись бы маги, добрые и злые, впервые увидев возникающий из Сумрака огненный клинок.

     А он просто пошел на меня.

     Он шел спокойно, не обращая внимания на белый меч. А я ждал, удивляясь тому, как легко мне удалось выговорить то, что я и помыслить не мог и не хотел.

     -- Все не так... -- успел сказать я.

     Потом деревянный кинжал вошел мне под ребра.

     Далеко-далеко в своем логове глава Дневного Дозора Завулон зашелся в смехе. Но эта картина истаяла, сменившись другой, такой же исполненной лжи...

     Я рухнул на колени, потом -- навзничь. Прижал ладонь к груди. Было больно, пока только больно. Сумрак возмущенно затрепетал, почувствовав живую кровь, и стал меняться. . Как обидно-то...

     Светлане некого будет спасать. Она прой