залось, сотрясся весь основательный корабль. Одиноко взмыл жалобный  вопль
Маргарет, зашипела оскорбленная мать, полез в  амбицию  сын:  -  Помяни  мое
слово, ты заплатишь за это, Пайнфельд. Если ты думаешь, что с  моей  матерью
можно говорить, как...
     И совершенно неожиданно отозвался одобрительным хохотком генерал.
     - Мать честная, он назвал тебя старой сукой. Молодчина, Пайнфельд! А  я
тридцать лет только собираюсь тебе это сказать. Ты это самое и есть. Теперь,
с твоего позволения, я сам займусь  этим  делом.  Все  отсюда  вон.  Я  буду
говорить с дочкой. Иди ко мне, Мегги-Пегги, много неги  у  моей  Мими.  -  У
размякшего военного загустел голос, а выговор почему-то  стал  кельтским.  -
Больше ты не будешь моей крошкой Мими, с сегодняшней ночи не будешь, и этого
мне не забыть. Ты теперь женщина и, как положено женщине, отдала свое сердце
мужчине. Ты сама сделала выбор, я тебя не неволил. Он стар для тебя, но  нет
худа без добра. Сколько молодоженов  маются  поначалу  из-за  неумелости.  А
пожилой человек скорее научит тебя, чем молодой.  Он  будет  мягче,  добрее,
опрятнее, а в положенный срок ты сама сможешь научить молодых -  вот  так  и
постигается искусство любви и не переводятся наставники. Я бы сам с  великой
охотой стал твоим учителем, но ты уже сделала свой выбор, и нечего теперь об
этом говорить.
     - Но папа, он не любит меня. Он сказал, что не любит.
     - Ерунда. Он обыщется, но не найдет такой прелестной девушки.  Тебе  же
ровни нет на корабле. И если я  не  заблуждаюсь  насчет  этого  мужчины,  он
изголодался и не находит себе места. Иди и бери его, девушка. Как,  думаешь,
заполучила меня твоя мать? Она не ждала, когда ее спросят, поверь  мне.  Она
была дочерью солдата. Она всегда шла напролом. И передо  мной  не  заробела,
вот так. Не забывай, что ты тоже  дочь  солдата.  Если  тебе  хочется  этого
Пинфолда, иди и бери его. Только, ради Христа, имей выправку, почисть перья,
умойся, причешись, сними с себя все.
     Маргарет послушно отправилась к себе в каюту. Туда же подошла  подруга,
да не одна, и вся эта капелла затянула эпиталаму, разоблачая невесту и мудря
с прической.
     Мистер Пинфолд разрывался между  возмущением  и  восторгом.  Не  в  его
привычках было передоверять кому-то выбор, решать за него. Ему казалось, что
родители навязчивы и бесцеремонны, что они беззастенчиво  распоряжаются  его
чувствами. Он и в холостые годы не был записным волокитой.  За  границей,  в
какой-нибудь глухомани, как всякий  проезжающий  испытывая  тягу  к  лакомой
экзотике, он, случалось, оказывал внимание борделям.  В  Англии  же  он  был
постоянен и отчасти романтичен в своих привязанностях. В браке  он  соблюдал
верность своей жене. Начав жить по законам церкви, он пришел едва  ли  не  к
целомудрию. Ему была противна мысль о согрешении, причем не из страха  перед
адскими муками. Он так себя поставил, что при нем не пристанет вести речь об
этих сугубых запретах. Но поди же, мистера Пинфолда вдруг  поманили  амурные
дела.  Его  благоприобретенные  сдержанность  и  достоинство  за   последние
несколько  дней  претерпели  весьма  сильные  искушения.   Приход   Маргарет
волновал. Он стал готовиться к ее приходу.
     Каюта с парой узких коек плохо подходила для этих целей. Для начала  он
прибрался в ней,  повесил  одежду,  заправил  постель.  В  результате  каюта
приобрела вовсе нежилой вид. Вот она входит в дверь. Недопустимо, чтобы  она
застала его развалившимся, как паша. Он должен быть на ногах. В каюте только
один стул. Предложить ей? Надо будет еще как-то уложить ее на койку -  легко
и не задев ничего. Как это сделать? Как ее перенести? Сколько  в  ней  весу?
Надо бы хоть знать ее размеры.
     Он снял пижаму, повесил ее в гардероб, надел халат, сел на стул лицом к
двери и стал ждать под звуки обрядного пения из  каюты  Маргарет.  За  время
ожидания его настроение переменилось. Сомнение  и  тревога  проникли  в  его
любовные грезы. Что, к черту, он задумал? Во что он дает себя  втравить?  Он
брезгливо  вспомнил  Клаттон-Корнфельда  с  его  безостановочной   вереницей
безрадостных,  бессмысленных  совращений.   Он   задумался   о   собственном
ослабленном состоянии. "Изголодался и не находит себе  места"  -  скажут  же
такое. Не утратит ли он  всякий  интерес,  пока  будет  кропотливо  готовить
почву? Заглядевшись на аккуратно прибранную койку, он мысленно  поместил  на
ней стройную, стыдливую, податливую, томящуюся  нагую  плоть,  эдакую  нимфу
Буше или Фрагонара, и снова его  настроение  переменилось.  Пусть  приходит.
Пусть скорее приходит. Он готов встретить ее во всеоружии.
     Но Маргарет  не  спешила  идти.  Вспомогательные  девы  выполнили  свои
обязанности. Теперь она предстала родительскому глазу.
     - Милая моя, родная. Ты так молода. Уверена ли  ты?  Совершенно  ли  ты
уверена, что любишь его? Можно отступиться. Еще не  поздно.  Не  видать  мне
тебя такою уже никогда, невинная дочь моя.
     - Мама, я люблю его.
     - Жалейте ее, Гилберт. Меня вы не жалели. Вы сказали мне такое, чего  я
не ожидала услышать от мужчины. Я не хотела с вами вообще разговаривать,  но
сейчас не до гордости. В ваших руках счастье моей дочери.  Будьте  мужем.  Я
поручаю вам нечто бесценное...
     Тут же генерал: - Любо-дорого посмотреть.  Иди  и  не  зевай.  Ты  хоть
представляешь, что тебя ждет, Пегг?
     - Мне кажется, да, папа.
     - Это всегда сюрприз. Можно вроде бы знать  головой.  Но  в  жизни  все
по-другому, когда доходит до дела. Отступать некуда. Зайди ко мне, когда все
будет позади. Я буду ждать отчета. Вперед, и помогай тебе Бог.
     Но девушка медлила.
     - Гилберт, Гилберт. Я правда вам нужна? - спросила она.
     - Ну, конечно. Идите же.
     - Скажите мне что-нибудь ласковое.
     - В этом не будет недостатка, когда вы придете.
     - Заберите меня.
     - Где вы?
     - Здесь. Около вашей каюты.
     - Так входите. Я не запер.
     - Я не могу, не могу. Вы должны забрать меня.
     - Не дурите. Я уже вечность здесь сижу. Если вы  идете  -  идите.  Если
нет, я буду спать.
     Маргарет в ответ захныкала, а ее мать сказала: -  Гилберт,  у  вас  нет
жалости. Это не похоже на вас. Вы любите ее. Она любит вас.  Неужели  вы  не
можете понять? Молодая девушка, впервые - мягче надо, Гилберт,  тоньше.  Она
еще дичок, пташка лесная.
     - Что, к черту, происходит? - встрял генерал. - Я сижу без сводки.  Она
еще на рубеже?
     - Папа, папа, я не могу, не могу, не могу. Думала, что могу, а не могу.
     - Что-то не выгорело, Гилберт. Выясняйте. Высылайте дозор.
     - Разыщите ее, Гилберт. Приручите ее лаской, по-мужски. Она  ведь  ждет
вас там.
     Сдерживая себя, мистер Пинфолд вышел в пустой коридор. Он  слышал,  как
храпел Главер. Он слышал, как совсем рядом хнычет Маргарет.  Он  заглянул  в
ванную: никого. Он заглянул во все углы, обошел все сходни: никого. Он  даже
заглянул в туалеты, мужской и женский: никого. Жалобные всхлипы не смолкали.
Он вернулся в каюту, оставил дверь полуоткрытой и опустил занавеску на окне.
Он умирал от усталости и скуки.
     - Извините меня, Маргарет, - сказал он. - Староват я играть в прятки со
школьницами. Если вам хочется переспать со мной, приходите и ложитесь.
     Он надел пижаму и  лег,  укрывшись  одеялом  до  подбородка.  Потом  он
протянул руку и выключил свет. Потом ему стал мешать свет  из  коридора,  он
закрыл дверь. Он повернулся на бок и лежал в полусне. И уже  проваливаясь  в
сон, он услышал, как дверь открылась - и тут же закрылась. Открыв глаза,  он
успел только  заметить  полоску  света  из  коридора.  Он  услышал  поспешно
удалявшееся шарканье туфель и неутешный плач Маргарет.
     - Я ходила к нему, я ходила. А когда вошла, он храпел в темноте.
     - Ах, Маргарет, ах, доченька.  Не  надо  было  тебе  ходить.  Это  отец
виноват.
     - Прости, Пегг, - сказал генерал. - Ошибка в расчетах.
     Последнее, что слышал засыпавший мистер Пинфолд, был голос Гонерильи: -
Храпел? Да притворялся он. Гилберт  знал,  что  оплошает.  Он  же  импотент,
правда, Гилберт?
     - Это Главер храпел, - сказал мистер Пинфолд, но никто, похоже, его  не
слышал.

        7. Негодяи разоблачены, но не сокрушены



     Утром мистер Пинфолд не заспался. Как обычно,  он  проснулся,  когда  у
него над головой  начали  швабрить  палубу.  Проснулся  с  твердым  решением
перебраться в другую каюту. Его  узы  с  Маргарет  были  порваны.  Он  желал
освободиться от них всех и спокойно спать в каюте, не подверженный  капризам
радио. Он решил также пересесть с  капитанского  стола.  Ему  и  никогда  не
хотелось  там  сидеть.  Если  кто-то  домогается  этого  места  -   сделайте
одолжение. В оставшееся  время  мистер  Пинфолд  намерен  был  вести  сугубо
приватное существование.
     Последние сведения, поступившие к нему в каюту,  укрепили  его  в  этом
решении.
     Незадолго  перед  завтраком  его  подключили  к  радиорубке  -  по  его
разумению, первопричине всего, что здесь происходило. Он услышал не сведения
по маршруту, как обычно, а болтовню радиста, причем этот господин  развлекал
тот веселый молодняк, читая им телеграммы мистера Пинфолда.
     "На пароходе всяческое понимание. С любовью. Гилберт".
     - Отличный текст.
     - Так-таки всяческое?
     - Интересно, что сейчас об этом думает бедняга Гилберт?
     - С любовью. Вот уж осчастливил. Смешно.
     - Покажите еще.
     - Строго говоря, не имею права. Это закрытая переписка.
     - Да ладно тебе, Спаркс.
     - Ну хорошо. Вот шикарный текст.
     "Окончательно здоров. С любовью".
     - Здоров? Ха, ха.
     - Окончательно причем.
     - Наш Гилберт окончательно  здоров.  Да,  это  восхитительно.  Читайте,
Спаркс.
     - Впервые вижу, чтобы человек отправил столько радиограмм. В  основном,
они по поводу денег, и часто он был такой пьяный, что  я  не  мог  разобрать
написанное. Жуткое количество отказов на приглашения. А, вот  хорошая  пара.
"Благоволите  распорядиться  отдельной  ванной",  "Благоволите   разобраться
безответственной небрежностию вашей службы". Он послал таких десятки.
     - Хвалим Господа за Гилберта. Что бы мы без него делали?
     - А что там за небрежность с отдельной ванной?
     -  Услышать  от  Гилберта  "безответственный"   -   это   хорошо.   Что
безответственного вытворяет он у себя в ванне?
     Этот  эпизод  мистер  Пинфолд  даже  сравнить   не   мог   с   прежними
неприятностями. Веселая молодежь зашла слишком далеко. Одно дело разыгрывать
его, и совсем другое дело нарушать тайну переписки. Они поставили  себя  вне
закона. Мистер Пинфолд вышел из каюты, имея твердую цель: он привлечет их  к
суду.

     Он встретил капитана на утреннем обходе корабля.
     - Могу ли я переговорить с вами, капитан Стирфорт.
     - Конечно, - капитан остановился.
     - У вас в каюте?
     - Да, если хотите. Я освобожусь через десять минут. Тогда и  подходите.
Или это очень срочно?
     - Десять минут это подождет.
     Мистер  Пинфолд  поднялся  в  каюту   за   мостиком.   Немногочисленные
индивидуальные   штрихи   разнообразили   табельную   обстановку:   семейные
фотографии в кожаных рамках; гравюра английского собора на обшитой  панелями
стене  -  может,  собственность  капитана,  а  может,  компании;  трубки  на
подставке.  Невозможно  даже  вообразить,  что  здесь  устраивались   оргии,
творилось насилие и плелись заговоры.
     Вскоре вернулся капитан.
     - Итак, сэр, чем могу быть полезен?
     - Прежде всего я хотел бы  знать,  соблюдается  ли  тайна  переписки  в
отношении радиограмм, отправленных с корабля?
     - Простите. Боюсь, я не понимаю вас.
     - Находясь на судне, капитан Стирфорт, я  отправил  значительное  число
депеш сугубо личного характера. А  сегодня  утром  чуть  свет  целая  группа
пассажиров читала их вслух в радиорубке.
     - Это легко проверить. Сколько было радиограмм?
     - Точно не скажу. Около дюжины.
     - И когда вы отправили?
     - Каждую в свое время. В самые первые дни плавания.
     Капитан Стирфорт был озадачен.
     - Но мы всего пятый день в пути.
     - Да? - озадачился мистер Пинфолд. - Вы уверены?
     - Разумеется, уверен.
     - А кажется, что дольше.
     - Ну что ж, давайте пройдем в рубку и разберемся с этим делом.
     Рубка была через дверь от каюты капитана.
     - Это мистер Пинфолд, наш пассажир.
     - Я знаю, сэр. Мы виделись.
     - Он желает справиться насчет радиограмм, которые отсылал.
     - Это легко проверить. У нас практически нет личной корреспонденции.  -
Он открыл записи под рукой и сказал: - Вот, пожалуйста. Позавчерашний  день.
Получив текст, мы передали его в течение часа.
     Он  показал  собственноручную  запись  мистера  Пинфолда:  Окончательно
здоров. С любовью.
     - А другие радиограммы? - озадаченно спросил мистер Пинфолд.
     - Других не было.
     - Была дюжина, если не больше.
     - Только эта. Я бы знал, уверяю вас.
     - Одну я дал в Ливерпуле, вечером, когда всходил на корабль.
     - Она, должно быть, ушла по. телеграфу из почтового отделения, сэр.
     - Ее копии у вас нет?
     - Нет, сэр.
     - Каким же образом группа пассажиров могла читать ее здесь  в  8  часов
утра?
     - Никоим образом не могла.  Я  в  это  время  дежурил.  Здесь  не  было
пассажиров. - Он обменялся с капитаном взглядами.
     - Вы удовлетворены этими ответами, мистер Пинфолд? - спросил капитан.
     - Не совсем. Мы можем вернуться к вам в каюту?
     - Если желаете.
     Когда они уселись, мистер Пинфолд сказал:
     - Капитан Стирфорт, я стал жертвой розыгрыша.
     - Да что-то в этом роде.
     - И не в первый раз. С самого моего появления на корабле... вы говорите
это только пять дней?
     - Вообще говоря, четыре.
     - С самого моего появления на корабле  я  подвергаюсь  мистификациям  и
угрозам. Поверьте, я никого не обвиняю. Я не знаю, как зовут этих  людей.  Я
даже не знаю, как они выглядят. Я не прошу об  официальном  расследовании  -
пока. Я знаю только, что заводилами выступает семейка из четырех человек.
     - По-моему, у нас нет едущих всей семьей, -  сказал  капитан,  беря  со
стола список пассажиров, - за исключением Ангелов. Я не смею даже  подумать,
что они способны кого бы то ни было разыгрывать. Очень мирная семья.
     - Некоторые пассажиры отсутствуют в этом списке.
     - Это исключено, уверяю вас.
     - Фоскер, хотя бы.
     Капитан Стирфорт поворошил страницы.
     - Нет, - сказал он. - Никакого Фоскера нет.
     - И еще  тот  смуглый  человечек,  что  сидел  за  отдельным  столом  в
кают-компании.
     - Кто, кто? Я хорошо его знаю. Он часто  плавает  с  нами.  Это  мистер
Мердок - вот он в списке.
     Сбитый с толку, мистер Пинфолд  перешел  к  другой  теме,  подсказанной
одиночными трапезами мистера Мердока.
     - И еще одно,  капитан.  Я  воспринимаю  как  огромную  честь,  что  вы
пригласили меня сидеть за вашим столом в кают-компании. Но дело в  том,  что
именно сейчас мне трудно переносить общество.  Я  принимал  пилюли  -  серые
такие, очень сильное средство,  от  ревматизма,  и  мне  сейчас  лучше  быть
одному. Если вы не сочтете невежливостью с моей стороны...
     - Сидите, где вам хочется, мистер Пинфолд. Только предупредите главного
стюарда.
     - Но имейте в  виду,  что  я  отсаживаюсь  не  из  уступки  какому-либо
давлению. Просто я нездоров.
     - Я все понимаю, мистер Пинфолд.
     - Я оставляю за собой  право  вернуться,  если  буду  чувствовать  себя
лучше.
     - Сидите, где вам только пожелается, мистер Пинфолд. Это  все,  что  вы
хотели мне сказать?
     - Нет. Есть еще одно. Моя каюта.  Вам  следовало  бы  проверить  в  ней
проводку. Не знаю, известно ли вам это, но я часто слышу все, что  говорится
здесь, на мостике, и в других частях на корабле.
     -  Мне  это  неизвестно,  -  сказал  капитан  Стирфорт.  -  Это  что-то
совершенно небывалое.
     - И разыгрывая меня, они пользуются  этим  повреждением  проводки.  Это
чрезвычайно нервирует. Я бы хотел переменить каюту.
     - Это нетрудно сделать. У нас  есть  две-тре  свободные.  Договоритесь,
пожалуйста, с кассиром. У вас все теперь, мистер Пинфолд?
     - Да, - сказал мистер Пинфолд. - Премного вам  благодарен.  Чрезвычайно
признателен вам. Но вы правильно поняли, почему я отсаживаюсь  за  отдельный
стол? Не считаете меня невежей?
     - Я ничуть не в претензии, мистер Пинфолд. Всего вам доброго.
     Мистер Пинфолд вышел из каюты, далеко  не  удовлетворенный  разговором.
Ему казалось, что он наговорил лишнего -  или  наоборот  не  выговорился  до
конца. Но определенных целей он добился,  и  он  решительно  взял  в  оборот
кассира и главного стюарда. Ему отвели тот  самый  стол,  за  которым  сидел
мистер Мердок. Каюту он себе  выбрал  с  выходом  прямо  на  верхнюю  палубу
недалеко от бара. Он был  уверен,  что  тут  он  застрахован  от  физической
расправы. Он вернулся в старую каюту распорядиться насчет переезда.  Тут  же
включились голоса. Но все его силы ушли на англоговорящего стюарда, и он  не
слушал, пока не упаковали и не унесли  все  его  пожитки.  Потом  он  окинул
взглядом эту юдоль страданий и наконец прислушался. Его порадовало, что  его
утренние хлопоты, хотя и не до конца удавшиеся, внесли смятение в  ряды  его
врагов.
     - Жалкий трус, - в ненавидящем голосе Гонерильи сквозил страх, - что ты
наговорил капитану? Мы тебе это припомним. Забыл ритм три восьмых? Ты назвал
ему наши имена? Назвал? Назвал?
     Брат Маргарет был настроен примирительно.
     - Послушайте, Гилберт, старина, зачем тянуть других людей в наши  дела?
Мы сами разберемся между собой, а, Гилберт?
     В голосе Маргарет звучал укор; не по поводу ночной драмы, нет; вся  эта
чувственная буря пронеслась без следа и небо по-прежнему оставалось голубым.
Общаясь с ним в последующие дни, она никогда не напомнит ему об этом фиаско;
она выговаривала ему сейчас за то, что он ходил к  капитану.  -  Это  против
правил, дорогой, неужели вы не понимаете? Мы все должны играть по правилам.
     - Я вообще ни во что не играю.
     - Нет, дорогой, играете. Мы все  играем.  Не  можем  не  играть  -  это
правило, которое никому, кроме вас, не приходится напоминать. Если  вы  чего
не понимаете, спрашивайте меня.
     Некому за ней  приглянуть,  думал  мистер  Пинфолд.  Попала  девочка  в
скверную компанию и испортилась. После ночной сумятицы Маргарет лишилась его
доверия, но теплое чувство осталось, и он считал непорядочным делом  бросить
ее в таком состоянии, хотя раньше он именно так хотел поступить. Вообще  это
оказалось просто - стать для них недосягаемым.  Они  слишком  полагались  на
свою механическую игрушку, эти настырные молодые  люди.  А  он  взял  и  все
поломал.
     - Маргарет, - сказал он, - я ничего не знаю о ваших правилах и ни с кем
из вас ни во что не играю. Но вас мне хотелось бы увидеть. Подойдите  ко мне
на палубе, когда захотите.
     - Вы же знаете, как я хочу, дорогой. Но  я  не  могу.  И  вы  сами  это
понимаете.
     - Нет, - сказал мистер Пинфолд, - скажу откровенно, не понимаю. Решайте
сами. А сейчас я ухожу. - И он навсегда ушел из этого обиталища призраков.
     Был полдень - самое людное время, когда об®являются выигрыши на скачках
и заказываются коктейли. В его новую каюту, где  новый  стюард  распаковывал
вещи, доносился гомон из бара. Он стоял и размышлял о том, как гладко прошел
его переезд.
     Он перебирал про себя разговор в каюте у  капитана...  "У  нас  нет  на
борту семей, кроме Ангелов". Ангел. И тут мистеру Пинфолду открылось если не
все, то самая суть тайны. Ангел, тот пересмешник с Би-би-си. "...не провода,
дорогой. Это беспроволочное" - у Ангела  хватит  технических  знаний,  чтобы
использовать барахлившую связь на "Калибане", а то и самому ее разладить.  У
Ангела есть борода - "Что делают парикмахеры, кроме стрижки?"
     У Ангела есть тетка неподалеку от Личпола, и  он  мог  сл