ончили  войну,
командуя бригадами. Перешли  в  штабной  колледж  и  терпеливо  ждали  новых
сражений,  но  в  1939-м  оказалось,  что  для  действительной  службы   они
староваты. Впрочем они верой и правдой оттрубили свое в управлениях,  ходили
на пожарные дежурства, маялись без виски и  бритвенных  лезвий.  Теперь  они
только и  могли  позволить  себе  этот  ежегодный  недорогой  зимний  круиз;
замечательные по-своему старики. Он не нашел их ни на палубе, ни в гостиных.
     Когда склянки пробили полдень, поток  людей  устремился  в  бар  узнать
сведения о рейсе и результаты пари на скачках. Скарфилд сорвал скромный куш.
Всем, кто попался ему на глаза, а значит, и мистеру  Пинфолду,  он  выставил
угощение. Миссис Скарфилд оказался рядом, и мистер Пинфолд сказал: -  Боюсь,
вчера вечером я был изрядным занудой.
     - Это когда же? - сказала она. - Только не при нас.
     - Какую чушь  я  нагородил  о  политике.  Виноваты  пилюли,  которые  я
принимаю. После них я бываю сам не свой.
     - Очень вам сочувствую, - сказала миссис Скарфилд, - но, уверяю, вы  ни
капельки не были занудой. Я была в восхищении.
     Мистер Пинфолд тяжело взглянул на нее, но не уловил иронии.
     - Во всяком случае, впредь я не буду распускать язык.
     - Нет, пожалуйста, распускайте.
     Две дамы, как выяснилось вчера, миссис Бенсон и миссис  Коксон,  сидели
на тех же самых стульях. Эта парочка непрочь клюкнуть, одобрительно  подумал
мистер Пинфолд; молодцы. Он поздоровался с ними.  Он  здоровался  со  всеми,
кого видел. Он чувствовал себя гораздо лучше.
     В стороне от общего веселья оставался только маленький смуглый человек,
которого мистер Пинфолд отметил обедавшим за отдельным столиком.
     Вскоре прошел стюард, постукивая в мелодичный гонг,  и  мистер  Пинфолд
потянулся за всеми на ленч. Зная  теперь,  что  представляет  собою  капитан
Стирфорт, мистер Пинфолд без особого  удовольствия  сидел  с  ним  за  одним
столом. Он едва кивнул ему и обратился к Главеру.
     - Шумная была ночка, да?
     - Да? - сказал Главер. - Я ничего не слышал.
     - Вы, должно быть, очень крепко спите.
     - Если сегодня ночью, то  -  нет.  Обычно  -  да,  но  сейчас  я  лишен
привычного моциона. Я проснулся среди ночи.
     - И не слышали, как произошло несчастье?
     - Нет.
     - Несчастье? - услышала миссис Скарфилд. - Ночью  случилось  несчастье,
капитан?
     - Мне не говорили, - любезно отозвался капитан.
     -  Негодяй,  -  подумал  мистер  Пинфолд.  -  Бессердечный,   коварный,
распутный негодяй, - ибо мистер Пинфолд чутьем знал, хотя  капитан  Стирфорт
не выказал никаких признаков распутства,  что  его  отношения  со  скрипучей
женщиной -  прислуга  она,  секретарша,  пассажирка  или  кто  еще  -  носят
скандально эротический характер.
     - Какой несчастный случай, мистер Пинфолд? - спросила миссис Скарфилд,
     - Возможно, я ошибся, - сухо сказал  мистер  Пинфолд.  -  Со  мною  это
бывает.
     За капитанским столом сидела еще одна супружеская пара. Они сидели  там
уже вчера, были они  и  в  группе  лиц,  перед  которой  так  неблагоразумно
разговорился мистер Пинфолд, но  он  их  едва  заметил;  приятная,  пожилая,
неброской внешности и  весьма  состоятельного  вида  пара,  не  англичане  -
возможно, голландцы или скандинавы. Сейчас дама потянулась к нему через стол
и густым, поддразнивающим голосом сказала:
     - В корабельной библиотеке есть две ваших книги, я убеждаюсь.
     - А-а.
     - Я взяла одну. Она называется "Последняя карта",
     - "Последняя струна", - сказал мистер Пинфолд.
     - Да. Это юмористическая книга, да?
     - Есть и такое мнение.
     - Я тоже в этом убеждаюсь. Но это не ваше убеждение?  Я  думаю,  у  вас
специфическое чувство юмора, мистер Пинфолд.
     - А-а.
     - Этим вы известны, да? вашим специфическим чувством юмора.
     - Возможно.
     - Можно я к вам примажусь? - спросила миссис  Скарфилд.  -  Говорят,  у
меня тоже специфическое чувство юмора.
     - Но не такое же специфическое, как у мистера Пинфолда!
     - Время покажет, - сказала миссис Скарфилд.
     - По-моему, вы смущаете писателя, - сказал мистер Скарфилд.
     - Я думаю, ему не привыкать, - сказала его жена.
     - Он воспринимает  это  со  специфическим  чувством  юмора,  -  сказала
иностранная дама.
     - С вашего позволения, - сказал мистер Пинфолд, с трудом поднимаясь.
     - Видите? Он смутился.
     - Нет, - сказала иностранная дама. - Это юмор. Он идет сделать  заметки
о нас. Мы все попадем в юмористическую книгу - понимаете?
     Поднимаясь, мистер Пинфолд остро глянул на маленького смуглого человека
за отдельным столом. Вот бы где сидеть, подумал он. Последнее, что он слышал
выходя из кают-компании, был веселый молодой смех за столом кассира.
     За время его отсутствия - это час  с  небольшим  -  в  каюте  прибрали,
аккуратно, по-больничному,  заправили  постель.  Он  снял  пиджак  и  мягкие
ботинки, закурил сигару и лег. Он всего ничего с®ел за весь день, но  голода
не чувствовал. Обкуривая провода  и  трубки  на  потолке,  он  гадал,  каким
образом, не нанося обиды, отсесть с капитанского стола и обедать в  завидной
тишине и покое, как этот умница, смуглявый парень, и, словно  откликаясь  на
его мысли, щелкнул и заработал аппарат у него над головой, и он услышал, что
тот же самый предмет обсуждают те двое отставников.
     - Дружище, мне на это наплевать.
     - Конечно, наплевать. Мне тоже наплевать. И все-таки  порядочно  с  его
стороны, что он заговорил об этом.
     - Очень порядочно. Что он конкретно сказал?
     - Безумно сожалел, что не нашлось места для тебя, меня и моей половины.
За столом помещается только шесть пассажиров. Скарфилды - их надо посадить.
     - Конечно. Скарфилдов надо посадить.
     - Ну вот, их надо. Теперь эта норвежская пара - иностранцы, как видишь.
     - Знатные причем.
     - Им надо оказать любезность. Вот  уже  четверо.  Дальше,  можешь  себе
представить, компания распорядилась, чтобы он посадил к себе этого Пинфолда.
Так что у него осталось только одно место. Он понимал, что нас - меня,  тебя
и мою половину - разбивать нельзя, и поэтому пригласил этого славного  юношу
- у которого дядя в Ливерпуле.
     - У него дядя в Ливерпуле?
     - Ну да. Поэтому он его и пригласил.
     - А зачем он пригласил Пинфолда?
     - Да компания же велела. Он не хотел.
     - Еще бы!
     - Если хочешь знать, Пинфолд пьет.
     - Да, я тоже слышал.
     - Я видел, как он грузился на  пароход.  Он  был  в  стельку  тогда.  В
скотском состоянии.
     - Он и сейчас все время в скотском состоянии.
     - Он говорит: пилюли.
     - Да ну, запой это. И получше его люди шли этой дорожкой.
     - Скверное дело. Ему не надо было ехать.
     - Если хочешь знать, его послали на этот корабль подлечиться.
     - Тогда кто-то должен смотреть за ним.
     - А ты не заметил маленького такого, смуглого парня, он отдельно сидит?
Не удивлюсь, если он-то за ним и приглядывает.
     - Санитар?
     - Надзиратель, скорее.
     - Дражайшая половина приставила, а он и не знает?
     - Я так оцениваю обстановку.
     Злые языки смолкли. Мистер Пинфолд лежал, курил и не  возмущался.  Мало
ли что говорят за твоей спиной - ты и сам про других говоришь такие же вещи.
Услышанное не вывело его из равновесия. А мысль о том, что жена приставила к
нему шпиона, даже развлекла. Надо будет  написать  ей.  Гораздо  больше  его
задела тема пьянства. Возможно, он произвел такое впечатление.  Возможно,  в
тот первый вечер в море - когда это было, наконец? - когда  он  рассуждал  о
политике после обеда, возможно, тогда он  перебрал.  Чего-то  он  безусловно
перебрал - пилюль, снотворного или спиртного. Снотворное он допил. От пилюль
решил впредь воздержаться. Он ограничится вином,  одним-двумя  коктейлями  и
стаканчиком бренди после обеда и скоро опять будет в добром здравии.
     Он уже докуривал большую, на час занятия  сигару,  когда  его  раздумья
оборвали из капитанской каюты.
     Эта дрянь была там. Скрипучим голосом она  сказала:  -  Ты  должен  его
проучить.
     - И проучу.
     - Хорошенько проучить.
     - Конечно.
     - Чтобы он запомнил.
     - Давайте его сюда.
     Послышались звуки возни, поскуливание вроде того, что  издавал  раненый
матрос тогда утром. Тогда -  это  когда?  Поди  разберись  в  этом  сумбуре.
Похоже, пред капитанские очи волокли какого-то узника.
     - Привяжите его к стулу, - сказала наложница, и  мистер  Пинфолд  сразу
вспомнил из "Короля Лира":
     "Корявые вяжите руки" {У. Шекспир. "Трагедия о короле Лире",  акт  III,
из.  7.  Эти  слова  произносит  Корнуольский  герцог  (Корнуол).  Пер.   М.
Кузмина.}. Кто это сказал? Гонерилья? Регана? Может,  ни  та  и  не  другая.
Корнуол? В пьесе это несомненно мужская реплика. А здесь свои слова огласила
женщина, если она  стоит  этого  имени.  Любитель  давать  прозвища,  мистер
Пинфолд тут же окрестил ее Гонерильей.
     - Отлично, - сказал капитан Стирфорт, - предоставьте его мне.
     - И мне, - сказала Гонерилья.
     Мистер Пинфолд не был излишне чувствителен, и  жизнь  он  прожил  не  в
скорлупе, но он никому и никогда не причинил  физической  боли  и  не  любил
такие сцены в книгах и кино. И вдруг, в этой опрятной каюте,  на  британском
корабле, среди бела дня, в двух шагах от миссис Бенсон и миссис Коксон,  ему
навязывают сцену, казалось, прямо взятую из псевдо-американского боевика,  а
он их люто ненавидел.
     В каюте капитана было трое: сам Стирфорт, Гонерилья и их узник,  кто-то
из  цветных  стюардов.  Разбирательство  открылось  своего  рода  слушанием.
Гонерилья дала показания, грамотно требуя крови  за  попытку  изнасилования.
Мистеру  Пинфолду  дело  представилось  весьма  основательным.  Зная,  сколь
двусмысленное положение занимала на судне обвинительница, припомнив  крепкие
выражения, случайно услышанные в кают-компании, и тяжелую,  смрадную  беседу
проповедника, он уже не  удивлялся,  что  на  этом  скверном  корабле  могло
случиться то, о чем тут рассказывалось. Виновен, подумал он.
     - Виновен, - сказал капитан, и  Гонерилья  испустила  шип  одобрения  и
предвкушения. И пока, заурядно  перевозя  пассажиров,  корабль  шел  на  юг,
капитан и его наложница неспеша  и  продуманно,  с  неприкрытым  эротическим
наслаждением принялись истязать свою жертву.
     Мистер Пинфолд был  неспособен  представить,  каким  способом  они  его
мучили. Оставалось  только  слушать  стоны  и  рыдания  жертвы  и  страшные,
иступленные, разнузданные вопли Гонерильи.
     - Еще. Еще. Давай. Давай. Давай. Ты еще мало получил,  скотина.  Добавь
ему еще, еще, еще.
     Мистер Пинфолд не мог больше терпеть. Нужно немедленно  прекратить  это
насилие. Он свесился с койки,  но  в  ту  самую  минуту,  когда  он  нашарил
ботинки,  в  капитанской  каюте  все  стихло  и  неожиданно  ровным  голосом
Гонерилья сказала: - Хватит.
     Жертва не издавала ни звука. После долгого  молчания  капитан  Стирфорт
сказал: - Если хочешь знать, это чересчур.
     - Притворяется, - убежденно сказала Гонерилья.
     - Он мертвый, - сказал капитан.
     - Так, - сказала Гонерилья. - Что ты собираешься делать?
     - Развяжи его.
     - Даже не притронусь. Я вообще его не трогала. Это все ты.
     И как капитан  у  себя  там,  мистер  Пинфолд  замер  посреди  каюты  в
нерешительности, и пока он мешкал, он поверх ужаса вдруг осознал, что боль в
ногах  разом  прекратилась.  Он  поднялся  на  цыпочки;  потом  присел.   Он
исцелился. Вот так, совершенно непредсказуемо, начинались  и  кончались  эти
приступы. Несмотря на смятенное состояние, он краем сознания успел подумать,
что, может быть, эти боли нервного происхождения,  может  быть,  потрясение,
что он сейчас перенес, подействовало успешнее пилюль;  может,  его  исцелили
страдания стюарда. Эти гадания отвлекли  его  от  убийцы.  Сейчас  он  снова
настроился слушать его.
     - Как капитан корабля я сам составлю свидетельство о  смерти,  а  когда
стемнеет, спущу его за борт.
     - А как быть с врачом?
     - Он тоже должен подписать. Сейчас  первое  дело  -  доставить  труп  в
лазарет. Нам ни к чему неприятности с командой. Позови Маргарет.
     На взгляд мистера Пинфолда, положение было дичайшее, но  и  предпринять
он ничего не может.
     Сейчас нельзя действовать очертя голову. Он не  мог  один  ворваться  к
капитану в каюту и бросить ему в лицо обвинение. Какая существует процедура,
если она вообще  существует,  чтобы  заковать  капитана  в  кандалы  на  его
собственном судне? Надо советоваться. Безусловно, с теми  двумя  ветеранами,
мудрыми, заслуживающими доверия. Он разыщет  их  и  об®яснит  ситуацию.  Они
сообразят, что  делать.  Потребуется,  предположил  он,  протокол,  он  даст
показания. Где? В первом же консульстве, в Порт-Саиде; или это  должен  быть
британский порт? Эти бывалые служаки знают.
     Тем  временем  Маргарет,  та  отзывчивая  сестра,   вариант   Корделии,
очевидно, получила на руки тело.
     - Бедняга, - говорила она, -  бедняга.  Вы  поглядите,  какие  страшные
синяки. Какая же это "естественная смерть"?
     - Так говорит капитан, - сказал незнакомый голос  -  очевидно,  судовой
врач. - Я выполняю его распоряжения. Многое из того, что  творится  на  этом
корабле, мне не по душе. Самое лучшее, девочка, ничего не видеть, ничего  не
слышать и ничего не говорить.
     - Бедняга. Мучился-то как!
     - Естественная смерть, - сказал врач. После чего там замолчали.
     Мистер Пинфолд отставил в сторону мягкие  ботинки  и  надел  туфли.  Он
сунул в угол шкафа обе трости.  -  Больше  не  понадобятся,  -  подумал  он,
искушая судьбу, и только что не на крыльях поднялся на верхнюю палубу.
     Там было пусто, только два ласкара,  подвешенные  на  стропах,  красили
шлюп-балки. Была половина четвертого, в это время пассажиры сидят по каютам.
Вольной птицей над полем боя взмывала  и  пела  душа  мистера  Пинфолда.  Он
радовался, что снова может ходить. Он обошел и облазил весь  корабль.  Среди
света и покоя возможно ли поверить в то, что наверху, за сверкающей краской,
притаилась мерзость? Не ошибался ли он? Он в глаза не  видел  Гонерилью.  Он
едва  знал  голос  капитана.  Сможет  ли  он  его  признать?  Исключена   ли
возможность, что это был  просто  спектакль  -  те  же  молодые  люди  могли
разыгрывать шараду, а может, это была передача из Лондона.
     Или он хочет принять желаемое  за  действительное,  опьяняясь  солнцем,
морем, ветром и обретенным здоровьем?
     Время покажет.

        4. Хулиганы



     В тот вечер мистер Пинфолд как никогда за все  прошедшее  время  ощущал
возвращение здоровья, бодрости и ясности духа. Он взглянул  на  руки,  много
дней усеянные красными пятнами; теперь руки были  чистыми  и  с  лица  сошел
кровавый крапчатый тон.  Он  уже  более  сноровисто  одевался,  и  когда  он
одевался, в каюте заработало радио.
     - В эфире третья программа Би-би-си.  Об  аспектах  ортодоксальности  в
современной литературе высказывается мистер Клаттон-Корнфорт.
     Мистер  Пинфолд  знал  Клаттон-Корнфорта  тридцать  лет.   Сейчас   тот
редактировал  литературный  еженедельник.  Честолюбивый,  услужливый  малый.
Мистера Пинфолда не интересовало его мнение ни по какому поводу. Он пожалел,
что  нельзя  как-то  отключить  этот  мелодичный   сахарный   голос.   Можно
попробовать не обращать внимание на него. Но уже на пороге он замер, услышав
собственное имя.
     -  Гилберт  Пинфолд,  -  услышал  он,  -  ставит   перед   нами   резко
антитетическую проблему, а может, правильнее будет сказать - ту же  проблему
в  антитетическом  плане.   Основные   признаки   романов   Пинфолда   редко
разнообразятся  и  могут  быть  перечислены  следующим  образом:  условность
сюжета, натянутость характеристик, нездоровая  сентиментальность,  грубый  и
банальный фарс в паре с мелодрамой  еще  более  грубого  и  избитого  толка;
избыточность религиозности - скучной либо богохульной в зависимости от того,
разделяет или не  приемлет  читатель  его  доктринерские  установки;  наспех
пристегнутая пошлая чувственность в угоду рыночным соображениям. Всему этому
соответствует стиль, если не банальный, то положительно безграмотный.
     - Воля ваша, - думал мистер Пинфолд, - я не узнаю третьей программы;  я
совершенно не узнаю Алджернона Клаттон-Корнфорта. Как бог свят, - думал  он,
- я дам этому болвану хороший поджопник, когда увижу его в следующий раз  на
лестнице Лондонской библиотеки.
     - В самом деле, - продолжал Клаттон-Корнфорт, - если задаться  вопросом
- а таким вопросом часто задаются, - кто воплощает в себе  самое  нездоровье
современной литературы, то не  колеблясь  можно  сказать:  Гилберт  Пинфолд.
Перехожу к другому достойному сожаления, но более интересному  писательскому
имени - Роджеру Стилингфлиту.
     По какой-то шалости прибора голос Клаттон-Корнфорта пресекся и на смену
ему вышла певица.

                    Я - Гилберт, я - модник
                    Я - крепкий орешек, Краса Пикадилли,
                    Пивнушек гроза.

     Мистер Пинфолд вышел из  каюты.  Он  встретил  стюарда,  обходившего  с
гонгом к обеду, и поднялся на верхнюю палубу.  Вышагивая  против  ветра,  он
мимоходом склонился над поручнем, посмотрел на бурлящую  подсвеченную  воду.
Музыка и тут настигла его, зазвучав где-то совсем близко от его места.

                    Я - Гилберт, я - модник,
                    Я - дамский угодник.

     Пассажиры   тоже   слушают   радио.   Пассажиры,   возможно,    слышали
обличительные речи Клаттон-Корнфорта.  Самому  ему  не  впервой  выслушивать
критику  (хотя  не  от  Клаттон  же  Корнфорта!).  Он-то  ее  переварит.  Он
единственно надеялся, что ему не будут досаждать разговорами;  особенно  эта
норвежка за капитанским столом.
     В продолжение дня отношение мистера  Пинфолда  к  капитану  смягчилось.
Вопрос о виновности этого человека в убийстве на время  был  отложен,  но  в
силу того, что он развенчал себя, что мистер Пинфолд располагал  сведениями,
которые могли  его  погубить,  мистер  Пинфолд  уже  не  чувствовал  прежней
зависимости от него. Мистера Пинфолда подмывало подразнить немного капитана.
     Соответственно, за обедом, когда все расселись и он заказал себе  пинту
шампанского, он довольно неожиданно свернул разговор на убийство.
     - Вы встречали когда-нибудь в своей жизни убийцу? - спросил он Главера.
     Главер встречал. У него на плантации хороший работник изрубил на  куски
свою жену.
     - А до этого он все время улыбался, правда? - спросил мистер Пинфолд.
     - Вы знаете, да. Такой был веселый парень.  Он  и  на  висилицу  пошел,
отпуская братьям шутки, словно не отсмеялся свое.
     - Вот-вот.
     Мистер  Пинфолд  взглянул  прямо  в  глаза  улыбающемуся  капитану.  Не
мелькнула ли тревога на широком безмятежном лице?
     - А вы когда-нибудь встречали убийцу, капитан Стирфорт?
     Да, в его первое плавание кочегар убил помощника лопатой. Но все пришли
к заключению, что парень сошел с ума. Угорел у топки.
     - У нас в стране,  в  лесах,  долгой  зимой  люди  часто  напиваются  и
дерутся, иногда убивают друг друга. За такие вещи не вешают в нашей  стране,
такими должен заниматься врач, мы думаем.
     - Если хотите знать, все убийцы сумасшедшие, - сказал Скарфилд.
     - И  всегда  улыбаются,  -  сказал  мистер  Пинфолд.  -  Они  неизменно
благодушны, по этому признаку их только и можно узнать.
     - Тот кочегар не был весельчаком. Угрюмый парень, помнится.
     - Тем более сумасшедший.
     - Боже милостивый, - сказала миссис Скарфилд, - это какая-то патология,
а не разговор. Как мы до этого дошли?
     - Тут нет и половины  той  патологии,  что  в  Клаттон-Корнфорде,  -  с
некоторой резкостью сказал мистер Пинфолд.
     - В ком? - спросила миссис Скарфилд.
     - В чем? - спросила норвежка.
     Мистер Пинфолд по очереди обвел вз