.
     Мистера Пинфолда подмывало устроить  засаду  на  Маргарет.  Его  тешила
нечастая  в   последние   годы   простая   мужская   радость   -   выглядеть
привлекательным, и очень хотелось увидеть эту сладкоголосую девушку. Но  она
непременно выведет его на брата и Фоскера, а это нечестно, и  он  сдержался.
Что бы они собой ни представляли, эти подарки были равносильны белому флагу.
Он не мог извлекать выгоду из девичьего великодушия.
     Вскоре Маргарет присоединилась к своей подруге.
     - Он стоит на том же самом месте.
     - Да, он не сходил с него.
     - Как ты считаешь, о чем он думает?
     - О наших скверных мальчишках, я полагаю.
     - Ты думаешь, он очень расстроен?
     - Он смелый человек.
     - Часто смелые люди самые ранимые.
     - Все будет хорошо, когда он вернется к себе  в  каюту  и  найдет  наши
подарки.

     С час времени мистер Пинфолд гулял по  палубам.  Пассажиров  вокруг  не
было.
     Когда гонг  позвал  к  завтраку,  мистер  Пинфолд  спустился  вниз.  Он
заглянул к себе в каюту посмотреть,  что  принесла  Маргарет.  Обнаружил  он
только чашку простывшего чая, принесенного стюардом. Кровать была убрана.  В
каюте были чистота и порядок. Подарков не было.
     Когда он выходил, навстречу ему попался его стюард.
     - Послушайте, у меня в каюте ничего не оставляла молодая дама?
     - Да, сэр. Сейчас завтрак, сэр.
     - Нет, послушайте, мне  кажется,  час  назад  у  меня  в  каюте  что-то
оставляли.
     - Да, сэр, только что был гонг на завтрак.
     - Ой, - сказала Маргарет, - он не нашел.
     - Пусть ищет.
     - Ищи, Гилберт, ищи.
     Он обыскал маленький гардероб.  Он  заглянул  под  кровать.  Он  открыл
шкафчик под умывальной раковиной. Все было зря.
     - Все зря, - сказала Маргарет. - Он не может найти. Он ничего не  может
найти, -  сказала  она  с  чуть  слышным  отчаянием  в  голосе.  -  Дурачина
несчастный, ничего не может найти.
     Он пошел на завтрак  и  был  первым  в  кают-компании.  Мистер  Пинфолд
проголодался. Он  заказал  кофе,  рыбу,  яйца,  фрукты.  Он  уже  готов  был
приступить, когда стоявшая перед ним маленькая лампа под  розовым  абажуром,
свистнув, заработала как радиопередатчик. Вчерашние  бедокуры  проснулись  и
вышли в эфир, нисколько не утратив живости после ночных излишеств.
     - Ого-го-го, чу-чу, чуй его, чуй, - кричали они. - Трави, улю-лю.
     - Боюсь, Фоскер не очень силен в охотничьем языке, - сказал генерал.
     - Чу, чу, чу. Вылезай, Пайнфельд. Мы знаем, где ты. Мы тебя достали.  -
Щелкнул хлыст. - Эй (это Фоскер), поосторожнее с хлыстом.
     - Беги, Пайнфельд, беги. Мы тебя видим. Ты у нас на мушке.
     В это время стоявший с боку стюард клал ему треску. Он словно не слышал
несущихся  из  лампы  воплей;  для  него  они,  вероятно,  были   заодно   с
бессмысленным  набором  ножей  и  вилок  и  преизбытком   нес®едобной   еды;
неот®емлемая часть того винегрета, каким является  западный  образ  жизни  -
инородный ему и достаточно противный.
     Мистер Пинфолд флегматично ел. Молодые люди свежими утренними  голосами
возобновили  обличительства,  повторяя  вчерашние  подтасованные  обвинения.
Вперемешку с ними звучали призывы. - Выходи поговорить, Гилберт. Ты боишься,
Пайнфельд. Нужно поговорить, Пайнфельд. Ты прячешься, да? Ты боишься выйти и
поговорить.
     Заговорила Маргарет. - Ах, Пинфолд, что они  с  вами  делают.  Где  вы?
Дайте найти вас. Приходите ко мне. Я спрячу вас. Вы не нашли наши подарки  и
теперь они вас снова травят. Позвольте мне позаботиться о вас, Гилберт.  Это
я, Мими. Вы не доверяете мне?
     Мистер Пинфолд склонился над яичницей. Заказывая ее, он не подумал, что
яйца будут несвежими. Теперь  он  кивком  подозвал  стюарда  и  распорядился
убрать.
     - Об®являешь голодовку, Гилберт? Испугался, да? Кусок в горло не лезет?
Бедный Гилберт так сдрейфил, что не может есть. - Они стали учить  его,  где
встретиться. - Палуба Д. Свернешь направо, понял? Там шкафчики. У  следующей
перегородки. Мы тебя ждем. Приходи, будем  кончать  с  этим.  Когда-то  надо
встретиться. Ты в наших руках, Гилберт. Ты  в  наших  руках.  Деваться  тебе
некуда. Лучше давай кончать.
     У мистера Пинфолда лопнуло терпение. Эту чушь надо прекратить.  Тревожа
смутные  воспоминания  о  работе  связистов,  он  потянул  к  себе  лампу  и
отчеканил: - Пинфолд хулиганам.  Встреча  в  главном  холле  в  9.30.  Связь
кончаю.
     Двигать этот светильник не полагалось. Когда он потянул  его  на  себя,
свет погас. Из патрона выпала лампа, и голоса как отрезало. В эту  минуту  к
столу подошел Главер. - Приветствую. Что, свет испортился?
     - Я хотел переставить.
     - Надеюсь, вы лучше спали эту ночь.
     - Как сурок.
     - Вас больше не беспокоили, надеюсь? Мистер Пинфолд задумался, надо  ли
посвящать Главера в свои секреты, и категорически решил: не стоит.
     - Нет, нет, - сказал он и заказал холодной ветчины.
     Кают-кампания заполнилась. Мистер Пинфолд со всеми  перездоровался.  Он
отправился   на   палубу,    держался    настороже,    надеясь    обнаружить
преследователей, рассчитывая, что Маргарет каким-то образом  об®явится  ему.
Но хулиганов нигде не было. Прошли с полдюжины цветущих дев, кто в брюках  и
в пальто с капюшоном, кто в твидовых юбках и свитерах; и какая-нибудь  могла
быть Маргарет, но знака ему не последовало. В половине  десятого  он  сел  в
кресло в углу холла и стал ждать. Терновой трости при нем не  было;  а  ведь
вполне возможная вещь, что науськавшиеся юнцы  могут  прибегнуть  к  насилию
прямо здесь, среди бела дня.
     Он стал репетировать предстоящий разговор. Он  судья.  Он  вызвал  этих
людей пред свои очи. Единственно правильной,  подумал  он,  будет  атмосфера
полковой канцелярии. Он командир части, разбирающий виновных в  дебоше.  Его
карательные  возможности  ограничены.  Он  строго  выговорит  им,  пригрозит
гражданским наказанием.
     Он напомнит им, что на "Калибане",  как  и  на  суше,  для  них  писаны
британские  законы;  что  диффамация  и  физическое  насилие   суть   тяжкие
преступления, способные испортить их будущее. Он спустит на них все  законы.
Он холодно растолкует им, что ему абсолютно безразлично их доброе или плохое
мнение о нем; что их дружеское или враждебное  отношение  оскорбительны  для
него в одинаковой степени. Он также выслушает, что им будет сказать  в  свое
оправдание. Хороший командир знает, сколько бед могут натворить  люди,  если
они  будут  растравлять  мнимую  обиду.  Эти  нарушители  очевидным  образом
страдали от множества заблуждений на его счет. Так пусть они  облегчат  себе
душу, пусть узнают правду и замолкнут на все оставшееся время  пути.  Больше
того, если эти заблуждения питались слухами, ходившими в  окружении  мистера
Пинфолда, а так оно, видимо, и было, то он должен  напрямую  выведать  их  и
обезвредить.
     Гостиная оставалась в  его  полном  распоряжении.  Остальные  пассажиры
сидели рядком на палубе в креслах, укутав ноги пледами. Тишину нарушал  лишь
немолкнущий рокот судовых машин. Часы над  оркестровой  эстрадой  показывали
без  четверти  десять. Мистер Пинфолд решил дать им времени до десяти; потом
он  пойдет  в  радиорубку и известит  жену  о  своем  выздоровлении. Идти на
поводу у этих безобразников ниже его достоинства.
     А в тех, похоже, заговорила собственная гордость.  За  гулом  он  скоро
расслышал их разговор о себе. Голоса шли из-за обшивки в районе его  головы.
Они, оказывается, во всю действуют, эти сохранившиеся с войны радиоточки.  В
его  каюте,  в  кают-компании,  а теперь вот и здесь. Нужно самым тщательным
образом  проверить  всю  проводку  на корабле, подумал мистер  Пинфолд;  так
ведь недолго и до беды.
     - Мы потолкуем с Пайнфельдом, когда нам это будет удобно, и ни  минутой
раньше.
     - А кто будет толковать?
     - Я, конечно.
     - Ты знаешь, что ему сказать?
     - Конечно.
     - А зачем мне тогда идти, а?
     - Ты можешь понадобиться как свидетель.
     - Хорошо, тогда пошли. Пойдем сейчас же.
     - Когда это будет удобно мне, Фоскер, не раньше.
     - Чего ты ждешь?
     - Чтобы он побольше струхнул. Помнишь, как мы в школе тянули с обломом,
чтобы потом вложить от души? Пусть Пайнфельд ждет, когда мы ему обломим.
     - Он напуган до смерти.
     - Он от страха наложил в штаны.
     В десять мистер Пинфолд достал часы, сверил их с часами над эстрадой  и
встал. "Он уходит". "Он сбегает". "Испугался", - слабо слышалось из  мореной
дубовой обшивки. Мистер Пинфолд  поднялся  в  радиорубку,  сочинил  и  отдал
радисту текст: Пинфолд. Личпол. Окончательно здоров. С любовью, Гилберт.
     - Не очень краткий адрес? - спросил служащий.
     - Нет. Почтовое отделение Личпол одно на всю страну.
     Он прошелся по палубам, убедился в ненужности терновой трости, вернулся
к себе в каюту, где громогласно распоряжалось Би-би-си. "...В студии  Джимми
Ланс, хорошо знакомый всем слушателям, и мисс Джун Камберли, слушателям  еще
не знакомая. Джимми намерен представить нам свою, можно сказать,  уникальную
коллекцию. Он сохранил все когда-либо полученные им письма. Это так, Джимми?
     - Да, кроме писем от фининспектора.
     - Ха, ха.
     - Ха, ха.
     Шквал безудержного смеха из зала.
     - Да, подобная переписка нам всем тоже не по  вкусу.  Ха,  ха.  Сдается
мне, в свое время вы получали письма от многих знаменитостей.
     - И от серых личностей тоже.
     - Ха, ха.
     - Ха, ха, ха.
     - Итак, Джун будет наугад брать письма из вашей папки и зачитывать  их.
Вы готовы, Джун? Отлично. Первое письмо от...
     Мистер Пинфолд знал Джун Камберли и она ему нравилась. Вполне приличная
девушка, умница, со смешинкой в глазах; Джеймс Ланс потянул ее  за  собой  в
богему. Сейчас она говорила не совсем своим голосом. Искаженный техникой, ее
голос звучал почти как голос Гонерильи.
     - От Гилберта Пинфолда, - сказала она.
     - Он кто у вас будет, Джимми? Знаменитость или серая личность?
     - Знаменитость.
     - Вот как? - сказала Джун. - По-моему, жутко серый недоросток.
     - Итак, что имеет сказать серый недоросток?
     - Так плохо написано, что я не могу  прочесть.  Небывалое  оживление  в
зале.
     - Пошли дальше.
     - Кто на этот раз?
     - Ого! Это уже чересчур. Опять Гилберт Пинфолд.
     - Ха, ха, ха, ха, ха.
     Мистер Пинфолд ушел из  каюты,  швырком  двери  прекратив  этот  жалкий
балаган. Джеймс, как ему  было  известно,  много  работал  на  радио.  Поэт,
артистическая натура, он соблазнился популярностью;
     но сегодня даже он хватил через край. И что  происходит  с  Джун?  Она,
что, потеряла всякое представление о приличиях?
     Мистер Пинфолд ходил по палубам. Его все еще тревожил нерешенный вопрос
с хулиганами. Что-то надо  будет  предпринять.  Зато  он  успокоился  насчет
капитана Стирфорта. Как скоро стало ясно, что большинство звуков в его каюте
исходит от Би-би-си, родилась уверенность, что слышанное им было  фрагментом
пьесы. Сходство голосов Джун и Гонерильи, похоже, подтверждало это.  Он  был
ослом, записав капитана Стирфорта в убийцы. Это отчасти результат помрачения
рассудка после пилюль доктора Дрейка. И раз капитан Стирфорт не виновен,  то
можно надеяться, даже рассчитывать на него в борьбе с врагами.
     Успокоившись на  этот  счет,  мистер  Пинфолд  вернулся  на  свой  пост
подслушивания в углу гостиной. В эфире совещались папа с сыном.
     - Фоскер напился.
     - Понятно. Я всегда был невысокого мнения о нем.
     - Я с ним больше не связываюсь в этом деле.
     - Мудро. Но теперь тебе придется справляться самому. За вчерашнее  тебя
не приходится хвалить. Я не особо возражаю, чтобы ты отделал  этого  малого,
если он того заслуживает. Во всяком случае, ты ему угрожал  и  с  этим  надо
что-то делать. Дело нельзя бросать. Но браться за него надо с умом. Ты  даже
не представляешь себе, какое это опасное дело.
     - Опасное? Эта трусливая замухрышка, эта большевистская задница...
     - Все это так. Я понимаю твои чувства. Но я повидал жизнь, не в  пример
тебе. И будет правильно, если  я  тебя  немного  предостерегу.  Для  начала,
Пинфолд -  совершенно  беспринципный  человек.  У  него  нет  джентльменских
понятий.  Он  вполне  способен  потянуть  тебя  в  суд.  У  тебя  есть,  чем
подтвердить обвинения?
     - Они справедливы, это все знают.
     - Может быть. Но в глазах суда,  в  глазах  правосудия  они  ничего  не
значат, если ты не можешь их доказать. У  тебя  должны  быть  такие  сильные
доказательства, чтобы у Пинфолда и в мыслях не было возбуждать  против  тебя
дело. И пока что у тебя нет доказательств. Дальше: Пинфолд чудовищно  богат.
Скажу только, что у него контрольный пакет акций вот этой судоходной  линии.
Долгоносых курчавых господ не прижмешь налогами, как нас,  бедных  христиан.
Пинфолд рассовал деньги в полдюжину других стран. У него везде друзья.
     - Друзья?
     - Ну, не в нашем понимании этого слова, конечно. У него влияние - среди
политиков,  в  полиции.  Ты  мало  чего  повидал  в  жизни,  сынок.  Ты   не
представляешь, как развернулись в наше время разные  Пинфолды.  Он  нравится
женщинам - как все гомосексуалисты. Маргарет определенно увлеклась им.  Даже
твоей матери он  не  совсем  противен.  Нужно  действовать  осторожно.  Надо
настраивать против него людей. Я отошлю несколько радиограмм.  У  меня  есть
пара-тройка знакомых, которые, надеюсь, снабдят нас некоторыми фактами.  Нам
нужны факты о Пинфолде. Чтобы комар носа не подточил. А пока затаись.
     - То есть и по шее ему дать нельзя?
     - Этого я не говорил. Если ты встретишь его  одного,  можешь  дать  ему
пощечину. Я знаю, как бы я действовал в твоем возрасте. Но я стар,  умудрен,
и мой тебе совет - затаись. А  через  день-два  мы  сможем  кое-чем  удивить
нашего знаменитого спутника...

     Когда склянки пробили полдень, мистер Пинфолд прошел на корму и заказал
себе коктейль. У тотализатора царило обычное оживление. Он бросил взгляд  на
карту  с  флажком.  "Колибан"  огибал  мыс  Сент-Винсент  и  приближался   к
Гибралтару. Этой ночью пароход войдет через пролив в  Средиземное  море.  На
ленч он отправился, преисполнившись оптимизма.  Хулиганы  перессорились,  их
ярость унялась. Средиземное море встречало мистера Пинфолда ласково. В  этих
благословенных водах он забудет про все свои тревоги.
     В кают-компании, заметил он,  столовавшийся  отдельно  смуглый  человек
пересел теперь за стол к миссис Коксон и миссис Бенсон. Странным образом  он
увидел в этом также добрый знак.

        5. Международный инцидент



     О международном кризисе, назревшем за время его болезни, мистер Пинфолд
узнал из беседы двух генералов, перехваченной им в каюте после ленча. На это
и намека не было в газетах, которые он вяло листал перед отплытием;  а  если
что и было, то в своем  смутном  состоянии  он  не  придал  этому  значения.
Оказалось, во всю полыхает спор об  обладании  Гибралтаром.  Несколько  дней
назад испанцы официально, категорически пред®явили притязания на крепость, и
теперь использовали свое очень сомнительное право останавливать и обыскивать
пароходы, проходящие через пролив, который им угодно  было  об®явить  своими
территориальными водами. Во время ленча "Калибан" застопорил  машину,  и  на
борт поднялись испанские чиновники. Они потребовали, чтоб  пароход  зашел  в
Альхесирас для досмотра.
     Генералы пылали гневом на генерала Франко и честили  его  "доморощенным
диктатором", "мелкотравчатым  Гитлером",  "испашкой",  "куклой  в  поповских
руках" и  другими  такими  же  оскорбительными  кличками.  Они  презрительно
отзывались и о британском правительстве, готовом, по их мнению,  лизать  ему
пятки.
     - Это ничто иное, как блокада. Если бы я был капитаном, я бы их взял на
пушку. Шел бы на всех парах, а они пусть вслед стреляют, черт бы их побрал.
     - Это называется: боевые действия.
     - Им же хуже. Не так уж низко мы пали, что не можем вздуть испанцев.
     - Это все ООН мутит воду.
     - И американцы.
     - Во всяком случае, русские на сей раз ни при чем.
     - Теперь НАТО конец.
     - Скатертью дорога.
     - Капитан, я полагаю, должен выполнять приказы метрополии.
     - В этом-то и заковыка. Он не может получить никаких приказов.
     К этому времени капитан Стирфорт полностью восстановился  в  доверии  у
мистера Пинфолда. Простой солдат, представлялось ему, вынужденный  принимать
важные решения, и не только ради спасения  своего  собственного  корабля,  а
ради поддержания мира во всем мире. Весь этот долго тянувшийся  день  мистер
Пинфолд  был  свидетелем  отчаянных  попыток   телеграфистов   связаться   с
пароходной  компанией,  с  Министерством  иностранных  дел,  с  губернатором
Гибралтара, с Средиземноморским флотом. Все было напрасно. Капитан  Стирфорт
в полном одиночестве олицетворял международную справедливость  и  британское
влияние. Мистер Пинфолд думал о "войне за  ухо  Дженкинса"  {Англо-испанская
война 1733 года; название связано с  курьезным  поводом  к  ее  началу.},  о
рядовом полка Бафс. Волею судьбы просто  хороший  человек  капитан  Стирфорт
обрел значительность, с  которой  решительно  не  знал  что  делать.  Мистер
Пинфолд желал стоять рядом с ним на мостике, побуждать его к  неповиновению,
вести корабль под залпами испанских пушек  в  широкое  свободное  море,  где
стяжали славу исторические и легендарные герои седой древности.
     Поскольку перед общей  опасностью  отступают  все  разногласия,  мистер
Пинфолд забыл думать о враждебном отношении к нему  молодых  хулиганов.  Все
находившиеся  на  борту  "Калибана"  были  теперь  соратниками  в  борьбе  с
чужеземной агрессией.
     Испанские чиновники держали себя  достаточно  вежливо.  Мистер  Пинфолд
слышал, о чем они говорили в капитанской  каюте.  На  прекрасном  английском
языке они об®яснили, что лично им  глубоко  противны  приказы,  которые  они
должны выполнять. Это вопрос политики,  сказали  они.  Безусловно,  проблема
будет удовлетворительно решена на высокопоставленной  встрече.  Пока  же  им
остается  только  подчиняться.  Условием  беспрепятственного,   немедленного
прохождения  "Калибана"  они  выставили  согласие  Лондона   на   совершенно
чудовищную  контрибуцию.  Назывался  и  срок.  Если  к  полуночи  не   будет
достигнуто удовлетворительного соглашения, то "Калибан" отведут под  конвоем
в Альхесирас.
     - Пираты, - сказал капитан Стирфорт, - шантажисты.
     - Мы не можем позволить таких выражений по адресу главы государства.
     - Тогда можете выметаться  с  моего  мостика,  -  сказал  капитан.  Они
удалились, но эта ссора ничего не решила,  они  остались  на  борту,  а  сам
корабль лежал в дрейфе.
     Ближе к вечеру мистер Пинфолд вышел на палубу. Не было видно  ни  суши,
ни испанского корабля, который доставил чиновников и скорее  всего  стал  на
якорь где-то за линией горизонта. Мистер Пинфолд склонился  над  поручнем  и
заглянул в струящиеся воды. За кормой застыло  солнце,  низко  повиснув  над
морем. Если бы он не знал всей правды, он бы так и считал, что они  все  еще
плывут вперед, настолько быстрым и упругим было  течение.  Он  вспомнил  бог
весть какой давности  урок,  на  котором  узнал,  что  через  Суэцкий  канал
Индийский океан переливается в Атлантический. Он  задумался  о  колоссальных
водных массах, питающих Средиземное море: ледяные потоки  из  Черного  моря,
омывавшие Константинополь и Трою; великие  исторические  реки  Нил,  Евфрат,
Дунай, Рона. Этот слитный поток накатывал на нос корабля и откатывал  пенной
волной.
     Пассажиры, казалось,  даже  не  подозревали  о  нависшей  над  кораблем
опасности. Освеженные послеобеденным сном, они предавались в креслах обычным
занятиям,  читали,  разговаривали.  Та  же  маленькая  группа  толклась   на
спортивной палубе. Мистер Пинфолд встретил Главера.
     - Вы не видели, как на борт взошли испанцы? - спросил он.