ышать  от  нее
безбожно перевранные сплетни. Ангел почти ждал,  что  Седрик  Тори  покончит
жизнь самоубийством; выставив себя в жалком виде  в  Личполе,  Ангел  затаил
зло, и вот он случайно встречает мистера Пинфолда,  едущего  в  одиночестве,
больного и беззащитного, - как же тут не отомстить? Злодеи  выявлены  -  это
Ангел и его зловещая  пособница  -  любовница?  коллега?  -  которую  мистер
Пинфолд окрестил Гонерильей. И Ангел слишком заигрался.  Теперь  он  боится,
что его лондонское начальство  может  прознать  о  его  художествах.  И  оно
несомненно прознает: мистер Пинфолд позаботится об этом,  когда  вернется  в
Англию. А может, стоит написать прямо с парохода. Если он тут при исполнении
служебных обязанностей - а похоже, так оно и есть, -  Би-би-си  найдет,  что
сказать молодому Ангелу с бородой или без оной.
     Еще многие страницы свежей истории не прояснил новообретенный  свет.  У
мистера Пинфолда было такое чувство, словно  он  домучивает  хитроумный,  по
старинке скроенный детективный роман, прочитанный к тому  же  невнимательно.
Зная теперь имя злодея,  он  стал  листать  книгу  вспять,  ища  прозеванные
намеки.

     Не впервые на "Калибане" полдень лишь  обманчиво  поманил  безоблачными
буднями.
     Перемена каюты не принесла тактической победы, в которую было  уверовал
мистер Пинфолд. Он был в положении командира, чья  атака  ушла  в  "молоко".
Захваченная им позиция, казавшаяся ключевой на вражеском  рубеже,  оказалась
обманкой, оберегавшей продуманную сильную оборону; силы, которые он  полагал
разбитыми наголову, вдруг возросли числом и готовили контратаку.
     Не успев еще первый раз вкусить свой ленч в одиночестве, мистер Пинфолд
обнаружил, что возможности Ангела не  исчерпываются  его  прежней  каютой  и
углом в гостиной. Благодаря  некоему  передвижному  контрольному  пункту  он
высказывался сам и принимал сообщения в самых разных местах корабля.  И  все
последующие дни, где бы мистер Пинфолд ни находился, он мог слышать, то есть
не мог не слышать всего, что говорилось в  штаб-квартире  Ангела.  Обретаясь
теперь в полном одиночестве, одиноко гуляя, питаясь,  едва  раскланиваясь  с
Главером и с миссис  Скарфилд,  мистер  Пинфолд  общался  только  со  своими
врагами и час за часом, день за днем, ночь  за  ночью  терпеливо  распутывал
нити этого новейшего  сюжета,  перед  которым  бледнеют  ужасы  криминальной
классики.
     Переезд мистера Пинфолда в другую каюту посеял замешательство  в  стане
Ангела (их было с полдюжины,  юношей  и  девушек,  даже  говоривших  на  три
восьмых); больше того, похоже, непритворной была позавчерашняя паника, когда
на пароходе распространился слух что он-де упал за борт.  Во  всяком  случае
первой заботой Ангела было  установить  постоянное  наблюдение  за  мистером
Пинфолдом. О каждом  его  шаге  немедленно  докладывалось  в  штаб-квартиру.
Доклады были четкими и по существу дела.
     - Гилберт сел за стол...  Читает  меню...  Заказывает  вино...  Заказал
порцию холодной ветчины. - Когда же он  перемещался,  соглядатаи  передавали
его из рук в руки.
     - Гилберт поднимается на верхнюю палубу. Принимай, Второй.
     - 0'кей, Первый. Гилберт приближается к двери с левого  борта,  выходит
на палубу. Принимай, Третий.
     - 0'кей, Второй. Гилберт движется по  палубе  против  часовой  стрелки.
Приближается к главному входу с правого борта. Принимай, Второй.
     - Сидит с книгой в руках.
     - 0'кей, Второй. Оставайся дежурить в  гостиной,  докладывай  о  каждом
шаге. В три я тебя сменю.
     Обводя взглядом сидевших в гостиной, мистер Пинфолд гадал, кто  из  них
Второй. Позже выяснилось, что к наблюдению за ним Ангел склонил едва  ли  не
каждого второго пассажира.  Все  они  считали  себя  участниками  безобидной
салонной игры. Из остальных кто вообще не представлял себе, что происходит -
среди них Главер,  супруги  Скарфилд,  а  кто  видел  во  всем  этом  просто
глупость.  Заводилы  же  составили  своего  рода  штаб,  где  сопоставлялись
донесения  и  направлялось  дальнейшее  дознание.  Каждые  несколько   часов
собиралось совещание, на котором Ангел обсуждал поступившие от осведомителей
сводки, набрасывал что-то вроде сводного  отчета  и  передавал  его  девушке
перепечатать. Энергия и наплевательский задор его не покинули.
     - Отлично. Превосходно... Вот  тебе  на,  тут  Гилберт  себя  выявил...
Чрезвычайно ценно... На этот счет неплохо бы разживиться подробностями.
     Что бы ни сказал и ни сделал мистер Пинфолд только что  или  в  прошлой
жизни, все представлялось важным. Ангел балагурил, но брал на заметку. Время
от времени два господина постарше - не генералы, но  тяготеющие,  скорее,  к
ним, чем к  шумному  молодняку  -  подвергали  мистера  Пинфолда  форменному
допросу. Ради этого расследования, представляется, и была  затеяна  вся  эта
история. Всякий раз, когда мистер Пинфолд устраивался в гостиной или ложился
у себя в каюте, с него снимался допрос. И его до такой степени заинтриговали
мотивы этого мероприятия и сама процедура, что в первые сутки он даже  пошел
им навстречу. Похоже, следователи располагали колоссальным досье на  мистера
Пинфолда, однако неполным и с вопиющими ошибками. Их задачей было  заполнить
пробелы. В их подходе соединились стряпчий и бюрократ.
     - Где вы были в январе 1929 года, Пинфолд?
     - Не могу знать.
     - Тогда я освежу вашу память. Вот у меня письмо, которое вы написали  в
отеле "Мена-Хаус", в Каире. Вы были в Египте в 1929 году?
     - Да, наверное, был.
     - Что вы там делали?
     - Ничего.
     - Ничего. Так не пойдет, Пинфолд. Такой ответ меня не удовлетворяет.
     - Я путешествовал.
     -  Конечно,  вы  путешествовали.  Как  бы  вы  попали  в   Египет,   не
путешествуя? Мне нужно знать правду, Пинфолд. Что вы делали в Египте в  1929
году?
     В другой раз: - Сколько у вас пар обуви?
     - Не могу знать.
     - Должны знать. Дюжина есть?
     - Пожалуй.
     - А тут записано, что десять.
     - Может быть.
     - Тогда почему вы сказали мне: дюжина? Ведь он сказал: дюжина?
     - Несомненно.
     - Мне это не нравится, Пинфолд. Вы должны быть искренни. Только  правда
поможет вам.
     Иногда они касались более близких событий.
     - Вы не раз и не  два  жаловались  на  скверное  действие  неких  серых
пилюль. Откуда они взялись?
     - От моего врача.
     - Вы считаете, он их сам делает?
     - Нет, этого я не считаю.
     - Так отвечайте же на вопрос. Откуда взялись эти пилюли?
     - Не могу знать. Из аптеки, я полагаю.
     - Вот именно. Вас не удивит, если я скажу, что их изготовители  Вилкокс
и Бредворт?
     - Не очень.
     - Не очень, Пинфолд? Будете осмотрительны в своих высказываниях.  Разве
вам не  известно,  что  "Вилкокс  и  Бредворт"  принадлежит  к  числу  самых
уважаемых фирм?
     - Известно.
     - А вы обвиняете их в том, что они поставляют опасные снадобья.
     - Я полагаю, они в огромном количестве производят отраву.
     - Надо ли вас понимать так, что вы обвиняете  "Вилкокс  и  Бредворт"  в
намерении отравить вас, сговорившись с вашим врачом?
     - Разумеется, нет.
     - Тогда как прикажете вас понимать?
     Они  сурово  и  внятно  бросали  ему  дикие  обвинения,  достойные  тех
хулиганов  и  палубных  болтунов.  Они  требовали  сведений  о  самоубийстве
штабного офицера на Дальнем Востоке,  приписывая  его  злым  козням  мистера
Пинфолда, хотя человек этот, насколько  ему  было  известно,  окончил  войну
благополучно и в полном здравии. Ему снова ставились в вину изгнание Хилла и
бедняцкие  похороны  старшей  миссис  Пинфолд.  Его  проверяли  на   предмет
претензий, которых он никогда не об®являл, - что он племянник  англиканского
епископа.
     Раз-другой Ангел устраивал  провокации,  но  поскольку  мистер  Пинфолд
узнавал о них заблаговременно, он уже не терялся, как прежде.
     Как-то рано утром он услышал распоряжение Ангела:  -  Сегодня  проводим
операцию "Шторм", - и едва корабль ожил и пассажиры  начали  свои  хождения,
все разговоры вблизи мистера Пинфолда свелись к штормовому предупреждению. -
...Капитан говорит, мы лезем в самое пекло.
     - Страшнее шторма он тут не припомнит.  День  был  ясный  и  спокойный.
Мистер Пинфолд не боялся бурного моря - скорее, оно было ему по душе. С  час
проваляв дурака. Ангел дал отбой: - Бесполезно,  -  сказал  он.  -  Операция
отменяется.
     - Гилберт не боится. Он хорошо переносит качку, - сказала Маргарет.
     - Он не возражает пожертвовать своим ленчем, - сказала Гонерилья, - еда
ему, видишь ли, не по вкусу.
     - Операция "Фондовая биржа", - сказал  Ангел.  Эта  операция  была  еще
более  бессмысленной,  чем  предыдущая.  Методика  была  прежняя:   заводить
разговоры, предназначенные для его ушей. Темой был финансовый крах, ввергший
в хаос мировые биржи. Прогуливаясь по палубам или склонившись над  вязанием,
пассажиры ответственно рассуждали о страшном падении  акций  и  облигаций  в
мировых столицах,  о  самоубийствах  финансистов,  о  закрывшихся  банках  и
корпорациях. Они оперировали цифрами,  они  называли  прогоревшие  компании.
Даже будь это правдой, мистер Пинфолд не  испытывал  к  этому  ни  малейшего
интереса.
     - Говорят, мистер Пинфолд потерял все свое состояние, - сообщала миссис
Бенсон миссис Коксон (обе эти дамы перешли на родной язык).
     У мистера Пинфолда не было состояния.  У  него  было  несколько  лугов,
несколько картин, несколько ценных книг и авторские права. В  банке  у  него
было малое превышение кредита. За всю свою жизнь  он  ни  единого  пенса  не
вложил в дело. Элементарные финансовые  операции  были  для  него  китайской
грамотой. И очень странно, думал он, что  эти  люди  кладут  столько  труда,
чтобы разобраться в его делах, и так плохо их знают.
     - Операция отменяется, - об®явил наконец Ангел.
     - А почему сорвалось?
     - Поди знай. Гилберт не  поддается  лечению.  Раньше  он  -  какой  был
живчик, а теперь совсем вареный.
     - Он стал какой-то чумной.
     - Он спит мало.
     Это была правда. С тех пор как мистер Пинфолд допил снотворное, у  него
редко-редко выдавался часок тревожного полусна. Ночи  превратились  в  муку.
Выделяясь смокингом, он засиживался в гостиной, разглядывая своих  спутников
и тем хоть на время отвлекаясь от вражеских голосов. Гадал, кто ему  друг  и
кому он безразличен, и наконец оставался наверху в одиночестве и в  темноте,
после чего обреченно шел  в  свою  каюту  и  раздевался.  Он  даже  мысленно
перестал молиться.  Самые  сокровенные  слова  вызывали  у  Гонерильи  шквал
издевательского богохульства.
     Он лежал и ждал  малейшей  передышки.  В  штаб-квартире  Ангела  имелся
электрический прибор, точно показывавший  состояние  мистера  Пинфолда.  Как
догадывался мистер Пинфолд, он представлял собой стеклянную трубку  с  двумя
параллельными красными линиями,  которые  сближались  и  расходились,  точно
бегущие рядом с поездом телеграфные  провода.  Когда  он  задремывал,  линии
начинали сходиться и сливались в одну, когда он засыпал. За  их  колебаниями
следил дежурный оператор.
     - ...Бодрствует... теперь  засыпает...  почти  смыкаются...  порознь...
почти сливаются... нет, опять  бодрствует...  -  Приходя  в  сознание  после
своего недолгого отсутствия, он первым делом слышал голос дежурного:
     - Гилберт снова проснулся. Пятьдесят одна минута.
     - Лучше, чем в прошлый раз.
     - Но все равно недостаточно.
     Однажды  они  пытались  усыпить  его,  поставив  пластинку,  специально
записанную для этой цели швейцарскими  учеными.  Наблюдая  в  санатории  для
нервнобольных  за  промышленными  рабочими,  те  пришли  к  заключению,  что
наибольшим снотворным действием обладают заводские  шумы,  и  каюта  мистера
Пинфолда огласилась металлическим ревом и лязгом.
     - Уроды, - кричал он в сердцах. - Ведь я-то не рабочий. Вы сводите меня
с ума.
     - Нет, нет, Гилберт. Вы  уже  сумасшедший,  -  сказал  дежурный.  -  Мы
приводим вас в рассудок.
     Гвалт продолжался, пока не подоспел с проверкой Ангел.
     - Гилберт еще не спит? Дайте-ка журнал: "03.12 мин. Уроды, ведь я-то не
рабочий". Действительно, не рабочий. "Вы сводите меня  с  ума".  Похоже,  он
прав. Дайте ему что-нибудь пасторальное.
     После этого в каюте мистера Пинфолда  долго  свистали  соловьи,  но  он
по-прежнему не спал. Он вышел на палубу и облокотился на поручень.
     - Действуй, Гилберт. Прыгай. Вперед, -  сказала  Гонерилья.  У  мистера
Пинфолда не было ни малейшего желания слушаться ее. - Воды боишься.
     - Я все знаю про того актера, который был другом Ангела и  повесился  у
себя в гардеробной, - сказал мистер Пинфолд.
     Он впервые  обнаружил  перед  ними,  что  знает  личность  Ангела.  Это
произвело мгновенное действие. С Ангела слетело все напускное благодушие.  -
Почему вы называете меня Ангелом? - спросил он резко. - Какого черта?
     - Потому что вас так зовут. Я  точно  знаю,  какое  у  вас  задание  от
Би-би-си (это был обман). Я точно знаю, что вы сделали с Седриком Торном.  Я
точно знаю, что вы хотите сделать со мной.
     - Ложь. Вы ничего не знаете.
     - Врет, - сказала Гонерилья. Я предупреждала вас, - сказала Маргарет. -
Гилберт не дурак.
     В штаб-квартире настала тишина. Мистер Пинфолд вернулся на свою  койку,
лег и спал, пока не пришел стюард с чаем. И тут же с ним заговорил Ангел. Он
уже взял себя в руки. - Послушайте, Гилберт. Вы все не так поняли. Все,  что
мы делаем, не имеет никакого отношения к Би-би-си. Это целиком  и  полностью
частное мероприятие. А что касается Седрика, тут нет нашей вины. Он достался
нам слишком поздно. Мы сделали все, что могли. Это был  безнадежный  случай.
Почему вы не отвечаете? Вы не слышите меня, Гилберт?
     Мистер Пинфолд помалкивал. Он приближался к разгадке.

     Ни самому себе,  никому  другому  мистер  Пинфолд  не  смог  бы  внятно
об®яснить, как ему удалось наконец распутать эту  тайну.  Он  столько  всего
слышал в открытую и стороной; столько обо всем передумал; столько раз брался
не за ту нить и приходил к абсурдным заключениям; но в конечном счете он был
вознагражден, узнав истину. Тогда он сел за  стол  и  все  подробно  отписал
жене.

     Дорогая!
     Как я уже писал в телеграмме, я совершенно излечился от моих  хворей  и
болячек. В этом смысле поездка увенчалась успехом, но сам пароход  подкачал,
и я решил сойти в Порт-Саиде и дальше лететь самолетом.
     Ты, может, помнишь, к нам приезжал с Би-би-си приставала с бородой.  Он
здесь, на борту, со своей группой. Они плывут до Адена. Будут  записывать  у
арабов танцевальную музыку.  Приставалу  зовут  Ангелом.  Он  сбрил  бороду,
почему я и не  узнал  его.  С  ним  плывут  ради  собственного  удовольствия
некоторые члены его семьи - у него вполне  прелестная  сестра.  Похоже,  они
состоят в родстве со многими нашими соседями. Может быть,  ты  узнаешь?  Эти
люди с Би-би-си, признаться, испортили мне много крови. С ними
     масса аппаратуры, большей частью новой,  это  опытные  образцы.  У  них
есть, в частности, доведенный до  совершенства  Ящик  Реджи  Антона.  Впредь
зарекаюсь  смеяться  над  бедным   Сундуком.   Тут   открываются   громадные
возможности. Он сам не вполне представляет себе  их.  Ящик  Ангела  способен
говорить и слышать. Я день и ночь только тем и занят, что веду  разговоры  с
людьми,  которых  в  глаза  не  видел.   Они   пытаются   подвергнуть   меня
психоанализу. Я понимаю, это звучит дико. В конце войны немцы готовили такой
Ящик  для  допросов.  Русские  его  усовершенствовали.  Тут   не   требуются
традиционные физические меры убеждения. Они внедряются в сознание даже самых
упрямых пациентов. Парижские экзистенциалисты впервые стали применять его  в
психоанализе людей, которые по доброй  воле  им  не  давались.  Сначала  они
лишают человека самообладания, разыгрывая невероятно  дикие  сцены,  которые
тот принимает за чистую монету. Они сбивают его с толку до тех пор, пока  он
не перестанет различать вымышленное ими от действительного.  Они  обрушивают
на него самые нелепые обвинения.  Завладев  его  волей,  они  начинают  свой
психоанализ. Согласись, это - дьявольское оружие в случайных руках. И  Ангел
более чем случайный человек. Он любитель и самодовольный осел.  Тот  молодой
человек, что приносил мне в отель билеты, приходил  измерить  мои  жизненные
волны. Казалось бы, что мешало сделать  это  здесь,  на  борту,  но,  может,
только в Лондоне есть такой прибор. Не знаю. В  этой  истории  остается  еще
очень много такого, чего я не знаю. Когда я вернусь, то наведу справки. Я не
первый, с кем они работают. Они довели  до  самоубийства  одного  актера.  Я
подозреваю, что  они  также  занимаются  беднягой  Роджером  Стиллингфлитом.
Вообще говоря, может выясниться, что многие  наши  друзья,  за  которыми  мы
замечаем странности, все пострадали от Ангела.
     Как бы то ни было, со мной им не повезло. Я их раскусил.  Они  добились
лишь того, что я не могу работать. Поэтому я их покидаю. Я прямо отправляюсь
в Коломбо, огляжусь там и найду тихое место в  горах.  Когда  устроюсь,  дам
телеграмму, она очевидно придет вместе с этим письмом.
                                                                   С любовью,
                                                                           Г.

     - Гилберт, - сказал Ангел, - не надо посылать это письмо.
     - Я безусловно пошлю его почтой из Порт-Саида.
     - Будут неприятности.
     - Надеюсь.
     - Вы не понимаете, какую важную работу мы делаем. Вы видели  "Вечеринку
с коктейлями"? Помните  второй  акт?  Мы  как  те  благодетели,  поклявшиеся
действовать скрытно, всегда за кулисами...
     - Вы просто претенциозный прилипала.
     - Послушайте, Гилберт...
     - Кто, к черту, сказал вам, что вы можете называть меня по имени?
     - Гилберт.
     - Мистер Пинфолд, с вашего позволения.
     - Мистер Пинфолд, я признаю, что мы не очень ловко действовали в  вашем
случае. Мы оставим вас в покое, если вы уничтожите это письмо.
     - Это я оставляю вас, любезный Ангел. Нам не о чем говорить.
     Встряла Гонерилья: - Ты ответишь за это, Гилберт. Ты в наших руках,  не
забывай. Мы тебя не отпустим. Ты в наших руках.
     - Да заткнись же ты, - сказал мистер Пинфолд.
     Он чувствовал себя хозяином положения: против него  врасплох  применили
неведомое варварское оружие, предательски заманили в засаду - при  том,  что
он был, так сказать, под защитой Красного Креста, а он собрался с  силами  и
рассеял своих врагов. Их грандиозная стратегия потерпела полный  провал.  Им
оставалось только постреливать из укрытия.
     Что они и делали в продолжение последних суток его путешествия.  Мистер
Пинфолд занимался своими делами под невнятный гомон  глумливых,  угрожающих,
льстивых голосов. Он известил кассира о своем намерении сойти с  парохода  и
заказал по радио авиабилет в Коломбо.
     - Вам нельзя сходить, Гилберт. Вас не  отпустят  с  парохода.  За  вами
постоянно присматривает доктор. Он засадит вас в лечебницу,  потому  что  вы
сумасшедший, Гилберт... У вас нет денег. Вы не можете нанять машину... У вас
с прошлой недели просрочен  паспорт...  В  Египте  не  принимают  туристские
чеки... - У него, скотины, есть доллары. - А это уже криминал. Он должен был
об®явить их в декларации. Его за это не похвалят. - Тебя не пустят в военную
зону (речь идет о 1954 годе). - Военные  отправят  вас  обратно.  Египетские
террористы подрывают частные машины на дороге вдоль канала.
     Мистер Пинфолд сражался  с  врагами  их  собственным  оружием.  Он  был
вынужден слышать все, что они говорили. И те были вынуждены слышать  его.  У
них не было доступа к его чувствам. Каждая его мысль, оформленная  в  слова,
достигала штаб-квартиры Ангела и, похоже, они не могли отключить свой  ящик.
И мистер Пинфолд  решил  пронять  их  самой  настоящей  скукой.  Он  взял  в
библиоте