- Испанцы? Взошли на борт? Каким образом? Когда?
     - Ожидаются большие неприятности.
     - Простите, ради бога. Я совершенно не понимаю, о чем вы говорите.
     - Поймете, - сказал мистер Пинфолд. - И боюсь, довольно скоро поймете.
     Главер  вгляделся  в  него  с  почти  обычным  в  последнее  время  при
разговорах с мистером Пинфолдом озабоченно-озадаченным выражением.
     - Насколько я знаю, никаких испанцев на борту корабля нет.
     Мистер Пинфолд не считал себя обязанным сеять панику и уныние, а  также
раскрывать свой уникальный источдик информации. Капитан  явно  желал,  чтобы
тайна сохранялась как можно дольше.
     - Смею думать, я ошибся, - лояльно сказал мистер Пинфолд.
     - Здесь только бирманцы и  норвежская  пара  за  нашим  столом.  Других
иностранцев я не видел.
     - Очевидно, недоразумение.
     Главер отправился на пятачок на носу, где он размахивал своей  клюшкой.
Мистер Пинфолд вернулся на свой пункт перехвата в углу гостиной, но  услышал
только стук морзянки, взывавшей о помощи. Один из  телеграфистов  сказал:  -
Нет приема. Я не думаю, что наши сигналы доходят.
     - Значит, та  самая  новинка,  -  сказал  его  приятель.  -  Я  слышал,
научились создавать радиомолчание. Раньше не пробовали, насколько я знаю.  В
войну не успели создать. Обе стороны работали над системой, но в 45 году она
еще была в стадии опытной разработки.
     - Действует сильнее, чем глушение.
     - Совсем другой принцип. Пока они работают в коротком диапазоне.  Через
год-два смогут отключать целые страны.
     - Чем мы тогда с тобой будем заниматься?
     - Ну, кто-нибудь придумает контр-систему. Сейчас во всяком  случае  нам
не остается ничего другого, как продолжать.
     Стук ключа возобновился. Мистер Пинфолд прошел в  бар  и  заказал  себе
стакан  джина  с   сангастурой   {Горькая   настойка.}.   С   палубы   вошел
стюард-англичанин с подносом в руке и подошел к стойке.
     - Эти испанские уроды просят виски, - сказал он.
     -  Я  не  буду  их  обслуживать,  -  сказал  человек,   распоряжавшийся
бутылками.
     - Приказ капитана, - сказал стюард.
     - Что это нашло на старика? Вроде бы ему не по вкусу такие пилюли.
     - У него есть план. Положись  на  этого  человека.  Давай  четыре  раза
виски, чтоб им подавиться.
     Мистер Пинфолд допил и вернулся на свой пункт перехвата. Очень хотелось
узнать, в чем состоял капитанский план. Едва он уселся в кресло  и  наставил
ухо в обшивку, как включился  голос  капитана.  Тот  был  в  своей  каюте  и
обращался к помощникам.
     - ...оставляя в стороне международное право и обычаи, - говорил  он,  -
есть особое обстоятельство, по  которому  нельзя  допустить,  чтобы  корабль
обыскивали. Все вы  знаете,  что  на  борту  есть  лишний  человек.  Это  не
пассажир. И не член экипажа. Его нет ни в  каких  списках.  У  него  нет  ни
билета, ни документов. Я даже не знаю его имени. Вы обратили внимание:
     в кают-компании он сидит за отдельным столиком.  Мне  одно  только  про
него и сказали, что правительство Его величества чрезвычайно им дорожит.  Он
выполняет особое задание. Поэтому он плывет с нами, а не спецрейсом. За ним,
разумеется,  и  охотятся  испанцы.  Они  просто  втирают  нам  очки   насчет
территориальных вод и права на досмотр корабля. Мы должны проследить,  чтобы
этот человек добрался, куда ему нужно.
     - Как вы собираетесь это сделать, кэп?
     -  Пока  не  знаю.  Но  есть  одно  соображение.  Видимо,  я   доверюсь
пассажирам. Не всем, конечно, и не до конца. Я  хочу  отобрать  с  полдюжины
людей понадежнее и открыть им глаза - приоткрыть их, скажем так. Я  приватно
попрошу зайти их сюда после обеда. С их помощью план может осуществиться.
     Генералы, получившие приглашение раньше других, не заблуждались  насчет
его приватного характера. Они как раз обсуждали  его,  пока  мистер  Пинфолд
одевался к обеду.
     - Похоже на то, что он решил сражаться.
     - Мы все сплотимся вокруг него.
     - А бирманцы? На них можно положиться?
     - Этот вопрос надо будет поднять вечером, когда соберемся у капитана.
     - Я бы не стал им доверять. Мокрые курицы.
     - Норвежцы?
     - Вроде бы вполне положительные люди, но дело касается только англичан.
     - Да, на свой страх и риск действовать лучше, правда?
     Мистеру Пинфолду даже в голову не пришло, что его могут не  включить  в
капитанскую команду. Однако никакого приглашения  он  не  получил,  хотя  из
разных  мест  на  корабле  слышал  доверительную  информацию  -  "...капитан
свидетельствует вам свое почтение и будет признателен, если вы  найдете  для
себя удобным зайти в его каюту на несколько минут после обеда..."
     За обедом капитан Стирфорт  с  замечательной  выдержкой  скрывает  свою
озабоченность. Миссис Скарфилт прямо  спросила  его:  -  Когда  мы  проходим
пролив? - и он бровью не повел, отвечая: - Завтра утром.
     - Наконец, потеплеет?
     - Не то время года, - бесстрастным  голосом  ответил  он.  -  Дождитесь
Красного моря и уж тогда переходите на летнюю форму одежды.
     За время их краткого знакомства мистер Пинфолд успел испытать  к  этому
человеку резко противоположные чувства. Он безусловно восхищался  им,  когда
после обеда миссис Скарфилт спросила: - Вы сыграете с нами один  роббер?,  а
он ответил: - Увы, не сегодня. Есть кое-какие дела. - И хотя мистер  Пинфолд
тянул  время,  чтобы  выйти  вместе  с  капитаном  и  дать  ему  возможность
пригласить его на совещание, расстались они на лестнице, не  обменявшись  ни
единым словом. Мистер Пинфолд в некоторой растерянности  помешкал,  а  потом
решил вернуться к себе в каюту. Крайне важно, чтобы  его  можно  было  легко
найти, когда возникнет необходимость.
     Вскоре выяснилось, что такой необходимости вообще не было. Приглашенные
своевременно собрались  у  капитана,  и  тот  для  начала  кратко  обрисовал
положение дел, уже  известное  мистеру  Пинфолду.  Он  ничего  не  сказал  о
секретном агенте, он только об®яснил, что  не  может  добиться  от  компании
санкции на выплату  нелепой  контрибуции.  В  противном  случае,  впредь  до
выяснения дела между Мадридом и Лондоном, испанцы  предлагают  ему  зайти  в
Альхесирас. Это, сказал  он,  означает  предательство  британского  морского
флага. "Калибан" не покорится. Хрустко, горячо всплеснули сдержанные мужские
хлопки. Капитан раскрыл свой план. В полночь к их борту  подойдет  испанский
корабль. На него перейдут находящиеся у них чиновники и доложат, какой ответ
дан на их требования. Они предполагают взять с собой арестованного  капитана
и группу заложников, а на капитанский мостик  поставить  своего  офицера,  и
отвести судно в испанский порт. Тогда-то в темноте на  сходнях  и  заявит  о
себе сопротивление. Англичане сомнут испанцев, оттеснят их на их корабль - и
только к лучшему, если один-другой отправятся кормить рыб, - а "Калибан"  на
всех парах устремится вперед. - Не  думаю,  что  они  откроют  огонь,  когда
дойдет до дела. Пушки у них во всяком случае плохонькие, слабые, и я считаю,
мы должны рискнуть. Все со мной согласны?
     - Согласны, согласны, согласны.
     - Я знал, что могу положиться на вас, - сказал капитан. -  Вы  тут  все
понюхали пороху. Горжусь иметь вас под своей командой.  А  мокрых  куриц  мы
запрем в каютах.
     - Что относительно Пинфолда? - спросил один  из  генералов.  -  Его  не
должно быть с нами?
     - Капитану Пинфолду отведена своя роль. Сейчас я не вижу  необходимости
углубляться в это.
     - Он уже получил распоряжения?
     - Пока нет, - сказал капитан Стирфорт. - У нас есть несколько  часов  в
запасе. Я бы советовал, господа, погулять по кораблю, как  обычно,  пораньше
разойтись по каютам и встретиться здесь в 11.45. Полночь  -  час  "Ч".  Если
можно, задержитесь, генерал, еще на несколько минут. Всего доброго, господа.
- Совещание кончилось. С капитаном остались генерал и старшие офицеры.
     - Я так понимаю, - сказал генерал, - что все, что мы тут  слышали,  это
просто план прикрытия.
     - Именно так. Смешно  было  думать  провести  такого  старого  служаку.
Сожалею, что не могу вполне довериться вашим товарищам. В целях безопасности
я должен свести число посвященных к минимуму. Комитет,  который  только  что
разошелся, своими отвлекающими действиями  поможет  нам  выполнить  основную
задачу операции, а именно: не допустить, чтобы известное лицо попало в  руки
врага.
     - Пинфолд?
     - Нет-нет, как  раз  наоборот.  Капитаном  Пинфолдом,  боюсь,  придется
поступиться. Испанцы не  дадут  нам  пройти,  пока  не  будут  уверены,  что
получили нужного человека. Мне нелегко далось  это  решение.  Я  отвечаю  за
безопасность всех пассажиров. Но в такое время, как сейчас,  нужно  идти  на
жертвы. План, вкратце,  таков.  Капитану  Пинфолду  предстоит  сыграть  роль
агента. Ему будут даны соответствующие документы. Испанцы заберут его к себе
на борт, а мы благополучно проследуем дальше.
     Это заявление было встречено  раздумчивым  молчанием.  Наконец  старший
помощник сказал: - Дело может выгореть.
     - Должно выгореть.
     - А что с ним будет, как вы полагаете?
     - Не могу знать. Полагаю, он будет содержаться под  стражей,  пока  они
будут разбираться что к чему. Ему, безусловно, не дадут  связаться  с  нашим
посольством. Когда они поймут, что вышла ошибка, - а это еще вопрос,  поймут
ли? - их положению не позавидуешь. Может, они его выпустят, а может, удобнее
будет от него избавиться.
     - Понятно.
     Стучавший в голове Пинфолда вопрос задал генерал: - Почему  Пинфолд?  -
спросил он.
     - Выбор трудный, - сказал капитан Стирфорт, - и  одновременно  простой,
тут попадание в самую точку. Ни на кого другого они не  клюнут.  Он  вылитый
секретный агент, и был им в войну, я думаю. Человек он  больной  и  проку  с
него никакого. А главное, он католик. Это должно облегчить его  положение  в
Испании.
     - Ну да, - сказал генерал, - ну да. Но все-таки он играет с огнем, если
соглашается. На его месте я бы хорошенько подумал, прежде чем браться.
     - А он ничего не знает.
     - Как, черт возьми, ничего не знает?
     - В этом залог успеха. К тому же он может не согласиться. Жена,  знаете
ли, дети. Кто бросит камень в человека, если ради семейных  обязанностей  он
спасует перед опасностью. Нет, капитан Пинфолд должен  оставаться  в  полном
неведении. Для этого и существует наш отвлекающий  встречный  план.  Устроим
толчею на сходнях и выпихнем капитана  Пинфолда  на  корвет.  Вам,  старший,
надлежит вытащить его из каюты и как-то подсунуть ему документы.
     - Есть, сэр.
     - Мой парень обсмеется, - сказал генерал. - Он  с  самого  начала  имел
против него зуб. Теперь он узнает, что Пинфолд дезертировал к врагу.
     Голоса стихли. Мистер Пинфолд долго сидел, об®ятый  ужасом  и  яростью.
Когда он наконец взглянул на часы, было почти  половина  десятого.  Он  снял
вечерний костюм и надел твидовый. Каким бы насилием ни ознаменовалась  ночь,
одет он должен быть подобающим  образом.  Он  положил  в  карман  паспорт  и
туристические чеки. Потом, взяв терновую  трость,  снова  сел  и,  вспоминая
армейские уроки, стал терпеливо и  удрученно  взвешивать  ситуацию.  Он  был
одинок, поддержки ждать неоткуда. Единственным его  преимуществом  было  то,
что он знает, а они не знают, что он знает их  план  действий.  Опираясь  на
свой изрядный опыт маломасштабных ночных операций, он исследовал капитанский
план и признал  его  ничтожность.  Потасовка  в  темноте  на  сходнях  могла
кончиться чем угодно, но он был убежден, что теперь, зная чего остерегаться,
он легко избежит, а то и отразит любую попытку  насильно  водворить  его  на
корвет. Допустим, это им даже удастся, и "Калибан" попытается уйти, - в этом
случае, конечно, корвет откроет огонь и, конечно, либо потопит, либо выведет
из строя судно задолго до того, как испанцы начнут разбираться с поддельными
документами, которые ему подсунут.
     И тут мистер Пинфолд совестливо заколебался. Нельзя сказать,  чтобы  он
был так называемым филантропом, у него начисто отсутствовало  расхожее  ныне
"гражданское сознание". Но помимо любви к  семье  и  друзьям,  он  испытывал
глубокую приязнь ко всем, кто  ему  не  досаждал.  И  он  был  патриотом  на
старомодный  лад.  Эти  чувства,  случалось,  питали  наивысшее   проявление
верности и любви. Сейчас был именно такой случай. Его располагали к  себе  и
миссис Скарфилд, и миссис Коксон, и миссис Бенсон, и Главер,  и  вообще  вся
эта непритязательная публика, что чесала языком, вязала и дремала в креслах.
К неузнанной загадочной Маргарет он чувствовал разнеженный интерес. Куда  же
это годится, если из-за неумелости капитана Стирфорта они все найдут  смерть
в морской пучине. О себе он не особенно тревожился, но он понимал,  что  его
исчезновение  и,  возможно,  позор  опечалят  и  жену  и  детей.  Невозможно
допустить, чтобы стольким людям этот  олух  поломал  жизнь.  И  наконец  эта
история с секретным агентом. Если он действительно нужен стране  до  зарезу,
его надо защищать. Мистер Пинфолд чувствовал себя лично ответственным за его
безопасность. Его обрекли в жертву, этого жребия уже не  переменить.  Но  он
принесет себя в жертву как герой, увенчанный лаврами. Пропадать  дуриком  он
не желал.
     Составить точный  план  действий  не  представлялось  возможным.  Будет
действовать по обстановке. Но  цель  уяснилась.  Раз  это  нужно,  он  готов
выступить в роли агента. Но пусть знают капитан Стирфорт и иже с ним, что он
идет на это добровольно, как благородный человек,  и  пусть  миссис  Пинфолд
будет представлен подробный отчет о случившемся. На этих условиях  он  готов
стать арестантом.
     Пока он размышлял обо всем этом, он почти не вслушивался  в  доходившие
голоса. Он сидел и ждал.
     В без четверти двенадцать с мостика что-то крикнули. И тотчас "Калибан"
загалдел множеством голосов. Пора, решил мистер Пинфолд. Он должен  изложить
свои условия капитану до  того,  как  испанцы  поднимутся  на  борт.  Сжимая
трость, он вышел из каюты.
     Связь сразу прервалась. Освещенный коридор был  пуст  и  безмолвен.  Он
поспешил к трапу и поднялся наверх. Там тоже никого. Никакого судна рядом  и
вообще в пределах видимости; ни лучика света  на  темном  горизонте,  полная
тишина на мостике; только накатывают и  расшибаются  о  борт  волны  и  дует
пронзительный морской ветер. Мистер Пинфолд не знал что  и  подумать,  среди
мира и тишины он был единственный возмутитель спокойствия.
     Минуту назад он бесстрашно глядел в лицо своим врагам.  Сейчас  же  его
охватил настоящий страх, нечто не сопоставимое с теми тревогами, которые ему
доводилось испытать в  минуты  опасности,  нечто  такое,  о  чем  ему  часто
приходилось читать и  считать  преувеличением.  Его  затопил  атавистический
страх.
     - Боже милостивый, - вскричал он, - не дай мне сойти с ума!
     И в эту минуту неподалеку от него  в  темноте  разразились  раскатистым
смехом.  Этот  смех  не  разряжал  обстановки,  не  веселил,  в  нем  хамски
изгалялась ненависть. Но в ту  минуту  он  звучал  сладкой  музыкой  в  ушах
Пинфолда.
     - Розыгрыш, - сказал он себе.
     Хулиганы разыграли его. Он  все  понял.  Они  прознали  об  испорченной
проводке в его каюте. Они как-то умудрились подключиться к ней, и  разыграли
всю эту шараду, чтобы подразнить его. Злобная,  безобразная  шутка,  следует
пресечь. Однако этому открытию мистер Пинфолд не мог  не  быть  благодарным;
пусть его не любят; пусть он смешной; но он не сумасшедший.
     Он вернулся к себе в каюту. Он не смыкал глаз часов тридцать,  а  то  и
все сорок. Не раздеваясь, он лег и заснул крепким, здоровым  сном.  Он  спал
как убитый шесть часов.
     Когда он потом выйдет на палубу, солнце будет стоять высоко, прямо  над
баком. Слева по борту вздымалась  Скала  {Собственно  Гибралтар,  южный  мыс
Пиренейского полуострова.}. "Калибан" входил в мирное Средиземное море.

        6. Немного человеческого



     Бреясь, мистер Пинфолд услышал голос Маргарет:
     - Это была совершенно безобразная шутка, и я рада, что она не удалась.
     - Она прекрасно удалась, - сказал ее брат. - Старина  Пайнфельд  умирал
от страха.
     - Ничего не умирал, и он не Пайнфельд. Он герой. Когда я  увидела,  как
он стоит один на палубе, я вспомнила Нельсона.
     - Он был пьян.
     - Он говорит,  что  это  не  алкоголь,  дорогой,  -  сказала  их  мать,
дипломатично сидя между двух стульев. - Он говорит, это  лекарство,  которое
он принимает.
     - Он принимает его фужерами.
     -  Я  точно  знаю,  что  ты  ошибаешься,  -  сказала  Маргарет.  -  Так
получилось, что я знаю его мысли, а ты их не знаешь.
     Тут заскрежетал голос Гонерильи: - Я скажу, что он делал на палубе.  Он
набирался храбрости, чтоб прыгнуть за борт. Он  хочет  убить  себя,  правда,
Гилберт? Ладно, ладно, я знаю, что ты слушаешь. Ты меня слышишь, Гилберт? Ты
хочешь умереть, правда? Что ж,  отличная  мысль,  почему  ты  не  решаешься,
Гилберт? Почему? Это очень легко сделать. Это избавит  всех  нас  -  и  тебя
тоже, Гилберт, - от очень многих хлопот.
     - Тварь, - сказала Маргарет и ударилась в слезы.
     - Господи боже! - сказал ее брат. - Опять она включила свой фонтан.
     Шесть часов сна укрепили мистера Пинфолда. Он поднялся наверх, чтобы на
тихих палубах отдохнуть часок от своей говорливой каюты. Скала пропадала  за
горизонтом, земли не было видно. Море как  море,  но  он-то  знал,  что  это
Средиземное море - роскошный заповедник всемирной истории и собственного его
прошлого в счастливейшие минуты труда, отдыха, борьбы, творческого  дерзания
и молодой любви.
     После завтрака он направился с книгой в гостиную, но не  пошел  в  свой
угол, где перехватывал разговоры, а сел посередине  в  кресло  и  без  помех
читал. "Надо выбираться из своей наводненной призраками каюты, - подумал он.
- Как-нибудь на досуге, не сейчас".
     Вскоре он встал и снова отправился гулять по палубам. Теперь  они  были
полны людей. Похоже, все пассажиры были наверху и, как обычно, читали, вяза-
ли, дремали или, как он, слонялись по палубам, но в это утро он  отметил  во
всем  некую  пасхальную   новизну   и   он   радовался   этому,   пока   его
благорасположение не нарушили самым грубым образом.
     Пассажиры, казалось, тоже отметили перемену. В прошедшие несколько дней
им безусловно время от времени попадался на  глаза  мистер  Пинфолд,  однако
сейчас он вдруг предстал в виде достопримечательности, словно  он  бесхозная
дама, совершающая свой первый вечерний променад в заштатном южноамериканском
городке; он многократно наблюдал эту сцену на пыльных рыночных площадях;  он
видел, как проясняются болезненные лица мужчин и апатия сменяется бодростью;
он отмечал потуги на молодечество; он слышал разбойный свист  и,  не  вполне
понимая, прямые анатомические оценки; он видел хитрые преследования и  щипки
неосторожной путешественницы. Вот таким же центром внимания в тот день был и
мистер Пинфолд, куда бы он ни направил свои шаги. Все  громко  и  откровенно
говорили только о нем, и говорили не в похвалу ему.
     - Вот Гилберт Пинфолд, писатель.
     - Этот неприметный коротышка? Не может быть.
     - Вы читали его книги? У него очень специфическое чувство юмора.
     - Он сам насквозь специфический. Какие у него длинные волосы.
     - Он мажет губы помадой.
     - Он подводит глаза.
     - Но какой же он обношенный. Мне казалось, эта публика всегда франтит.
     - А гомосексуалисты бывают всякие. Есть "пуфики" и "пышки" -  те  умеют
одеваться. А есть "мясники".  Я  целую  книгу  об  этом  читала.  Пинфолд  -
"мясник".
     Это  был  первый  разговор,  который   услышал   мистер   Пинфолд.   Он
остановился, обернулся и постарался смутить пристальным взглядом  говоривших
пожилых дам. Одна из них улыбнулась ему, и, повернувшись к своим, сказала: -
По-моему, он навязывается к нам со знакомством.