а. Я сбегаю, сменю.
     Он был расстроен. Меня  это  раскаяние,  как  ни  странно,  несколько
примирило с молодым человеком.
     - Не беспокойтесь, - остановил я его. - Продолжайте, Отар  Давидович.
И не старайтесь излагать свои мысли популярно. Моего  образования  хватит,
чтобы следить за ходом изложения.
     - Не сомневаюсь, - согласился со мной Отар  Давидович.  Он  отхлебнул
кофе. - Недавно нами окончены испытания установки, позволяющей  улавливать
и измерять напряжения в любой точке земного шара. Следовательно,  если  мы
получаем такого рода информацию, скажем, с Камчатки, мы тут же  обращаемся
к сейсмическим картам и определяем, нет ли в том месте опасного разлома...
Но такие карты составлены далеко не везде.
     - В том числе их нет в Лигоне, - догадался я.
     - Дело не только в картах,  -  продолжал  Котрикадзе.  -  Мы  засекли
тревожные сигналы, источник которых находится в четырехстах  километрах  к
северу от Лигона. Судя по нашим данным, конвекционный поток, движущийся по
границе разлома, может привести к стрессовой ситуации в течение  ближайших
недель.
     - То есть будет землетрясение?
     - Возможно, крайне сильное. Мы передали наши сведения в  академию,  а
оттуда они были посланы в Лигон.
     - Представляете, - вмешался Ли, - взяли данные через половину шарика!
Первая удача такого масштаба.
     - И редкое по силе землетрясение, - добавил Котрикадзе.
     - И вас пригласили в Лигон? - Обыденность, с которой они  говорили  о
том, что собираются провести ближайшие  дни  буквально  на  вулкане,  меня
нервировала.
     - Для локализации очага и определения даты возможного  возмущения  мы
должны провести полевые исследования.
     - И землетрясение, которое вы предсказываете, может начаться в  любой
момент? - Эти слова вырвались у меня помимо моего желания. И жаль,  что  я
не сдержался. Ли откровенно усмехнулся. Но Отар Давидович был тактичнее.
     - Оно может вообще не начаться, - сказал он.  -  Рост  напряжения  не
обязательно приводит к катаклизму. Все зависит от конкретных условий.
     - Ну, а если?..
     - Наша задача определить сроки  и  возможную  силу  землетрясения.  И
рекомендовать меры по защите населения и имущества.
     - Мы как  врачи  на  чумной  эпидемии,  -  сказал  Ли.  -  Совсем  не
обязательно заражать себя чумой. Лучше, если вылечим других.
     В его словах я уловил иной смысл.  Ведь  известны  же  случаи,  когда
врачи заражали себя чумой в интересах науки.



        ТИЛЬВИ КУМТАТОН

     Я решил, что высплюсь в самолете, и  эта  мысль  меня  утешила.  И  я
занялся делами,  которых  было  немало.  Из  всего  экипажа  на  аэродроме
обнаружился только второй пилот. Дежурный помочь мне не мог - у  него  еле
хватило людей, чтобы обслужить русский рейс. Вместо  десяти  автоматчиков,
которых мне обещали, прибыло  только  пятеро.  Врач  исчез.  Зато  приехал
лейтенант из Управления пропаганды с кипами воззваний и сказал, что  летит
с нами. Радиста  кто-то  по  ошибке  направил  в  морской  порт.  При  том
возникали тысячи мелочей - то мне звонили из  ресторана,  чтобы  выяснить,
кто будет платить за обед для русских, то обнаруживалось, что к  миномету,
который прислали из штаба округа, нет мин. Хозуправление требовало,  чтобы
я обеспечил место на борту господину директору Матуру, а я его в глаза  не
видал... На секунду я замер посреди зала, чтобы привести в порядок  мысли,
и тут возникла тетушка Амара, моя дальняя родственница, у которой  я  жил,
когда учился в университете. Она драла с меня  за  постой  дороже,  чем  в
гостинице "Кинг", а удрать  от  нее  оказалось  труднее,  чем  из  об®ятий
питона.
     - Кумти, - воскликнула она, - как ты вырос!
     - Здравствуйте, тетя Амара. Что вы здесь делаете?
     - Такое счастье, - продолжала она, не отвечая на мой  вопрос,  -  что
именно ты командуешь рейсом в Танги.
     Каким-то чудом по аэродрому распространился слух, что в Танги  уходит
спецрейс, и уже человек двадцать пытались получить у меня место на  борту.
Я мог бы даже разбогатеть.
     - Это военный рейс, тетушка, - сказал я.
     - Неважно, - отрезала тетушка. - Ты обязан помочь нашей родственнице.
Бедная девочка едет к умирающему отцу. Ты не можешь ей отказать.  Покойные
предки вернутся оттуда, чтобы наказать тебя.
     Она толстым пальцем показала, откуда прибудут мои предки. Я попытался
отказаться. Но недооценил силу родственных связей в Лигоне. Тетушка  Амара
передала мне привет от двоюродного дедушки, пригрозила мне гневом  дяди  и
бросила в бой тяжелую артиллерию в виде девушки, красота которой заставила
меня на мгновение забыть о долге перед революцией.
     - Тетушка Амара просила за  меня,  -  сказала  девушка,  стараясь  не
робеть. Она была одета так, как одеваются студентки в небогатых семьях,  -
чудом сочетая традиции с европейской модой. - Я бы не посмела  обеспокоить
вас, если бы мой отец не был ранен. А я везу лекарство, которое может  ему
помочь.
     Я хотел было  сказать,  что  с  удовольствием  передам  лекарство  по
назначению, а вместо  этого  услышал  свой  собственный  голос,  говорящий
девушке, чтобы она прошла к выходу номер три и сказала там солдату, что ее
прислал майор.
     Шагах в пяти от меня стоял толстый индиец в пиджаке,  надетом  поверх
дхоти, с губами, измазанными бетелем. Он слышал  весь  разговор.  Это  был
спекулянт, из тех, которых мы хотим выгнать, когда победит революция.  "Ну
уж ты места на самолете не получишь", - подумал я и тут  же  услышал,  как
индиец спрашивает:
     - Господин майор, куда мне проходить?
     Я повернулся и пошел прочь. Индиец обогнал меня  и  старался  поймать
мой взгляд.
     - Господин майор, - сказал он, - я директор Матур.
     - Какой еще директор Матур?
     Торгаш в мгновение ока извлек бумагу на бланке управления  снабжения.
В  ней  доводилось  до  моего  сведения,  что  господин   директор   Матур
направляется в Танги по делам армии.
     - Вы можете позвонить. Моя репутация...
     Я не стал звонить. Я вспомнил,  что  мне  уже  звонили.  Удивительно,
когда он успел получить эту бумагу?



        ЮРИЙ СИДОРОВИЧ ВСПОЛЬНЫЙ

     Майор пригласил нас к самолету, заверив, что груз уже  на  месте.  Мы
проследовали через пустой зал и только повернули к  дальнему  выходу,  как
меня остановил крик:
     - Юрий, погоди!
     Мы остановились. К  нам  подбежал  взмокший,  растрепанный  Александр
Громов. На какое-то мгновение меня охватило предчувствие,  что  мой  вылет
отменяется. Но оказалось иначе.
     Громов протягивал мне мой же атташе-кейс, купленный в прошлом году  в
Дели и всегда сопровождавший меня в поездки.
     - Мне твою комнату сторож открыл, - сказал  он.  -  Прости,  что  без
твоего разрешения. Здесь мыло, щетка и так далее.  -  Затем  Громов  вынул
бумажник и, протягивая мне деньги, продолжал: - Тут тысяча ватов. От Ивана
Федоровича. Он единственный из нас вспомнил, что ты отправляешься в  поход
гол как сокол. Потом в бухгалтерии отчитаешься. Если  понадобятся  деньги,
телеграфируй прямо мне.
     Он обернулся к моим спутникам,  представился  им,  передал  наилучшие
пожелания от Ивана Федоровича и добавил:
     - Что касается Юрия Сидоровича,  то  он  знаток  лигонского  языка  и
обычаев и собирает материалы для будущей книги.
     Я был тронут личной заботой  Ивана  Федоровича,  пониманием  важности
моей миссии.
     - Не буду задерживать, - сказал Громов, - ни пуха ни пера.
     - Катись к черту! - в сердцах сказал я.
     За дверью жарился на солнце небольшой "вайкаунт" местных авиалиний. В
дверях  толпилась  группа  людей.  Несколько  солдат,  молодой  лейтенант,
толстый  индиец  в  пиджаке  поверх  дхоти,  с  красными  от  неумеренного
потребления бетеля губами, и  молоденькая  девушка,  возможно  медицинская
сестра, в длинной юбке с увядшим белым цветком  дерева  татабин  в  черных
волосах.
     Мы  двинулись  к  самолету.  Шел  третий  час,  жара  была   тяжелой,
отягощенной близким  муссоном.  Я  подумал,  что  Громов  наверняка  забыл
захватить мою полотняную кепочку.
     Поднявшись  по  короткому  шаткому  трапу,  я  внутренне  сжался   от
ожидавшей меня духоты. И не  ошибся  в  худших  ожиданиях.  На  секунду  я
задержался у двери, размышляя,  сесть  ли  мне  поближе  к  двери,  сквозь
которую проникал воздух, или занять место  в  хвосте,  где  больше  шансов
уцелеть при вынужденной посадке. Наконец, сел сзади.
     - Нельзя ли получить воды? - спросил толстый индиец.
     - Потерпите, - услышал его майор.
     Дверь закрылась, медленно начали вертеться винты. Я  глядел  в  окно,
торопил винты. И когда я уже буквально терял сознание,  самолет  оторвался
от земли,  и  вскоре  в  кабину  хлынул  прохладный  воздух.  Я  с  минуту
наслаждался им, затем застегнул ворот, чтобы резкое переохлаждение тела не
привело к простуде.



        ТИЛЬВИ КУМТАТОН

     Все обошлось. Никто не умер от  духоты.  Директор  Матур  вытащил  из
саквояжа шерстяной шарф, замотал  шею  и  принялся  сосредоточенно  жевать
бетель. Девушка, ее зовут  Лами,  закрыла  глава.  Дремлет?  Русские,  что
прилетели из Москвы, разговаривали,  а  третий,  совсем  белый,  в  очках,
глядел  в  иллюминатор  и  хмурился.  Солдаты  смеялись:  они  из  бригады
"летающие тигры", ко всему привыкли. Я прошел к пилотам.
     - Когда будем в Танги?
     - Через час двадцать, - ответил военный пилот,  -  если  не  придется
обходить грозовой фронт. Приближается муссон.
     Я вернулся в салон и сел. Почему-то  не  спалось.  Словно  я  перешел
грань, за которой можно никогда  не  спать.  Молодой  геолог,  похожий  на
горца, спросил на плохом английском языке:
     - Когда прилетим?
     - Часа через полтора. Вам не жарко?
     - Мы  привыкли.  Нам  приходится  много  ездить.  Мы  -  охотники  за
землетрясениями.
     - Большая охота, - сказал я. - А как вы их убиваете?
     - Мы опаздываем, - ответил за молодого геолога профессор  Котрикадзе.
- Они успевают сделать свое черное дело.
     - Я видел землетрясение, - сказал я. - В горах, южнее  Танги.  Я  жил
тогда у дедушки в монастыре, учился в монастырской школе.
     - Скоро будет новое, - сказал молодой геолог.
     - Нельзя предсказать собственную смерть и землетрясение. Так  говорил
дедушка Махакассапа.
     - Когда-то не умели предсказывать  и  солнечные  затмения,  -  сказал
профессор.
     - А когда будет землетрясение в Танги? - спросил я. Но ответ меня  не
интересовал. Я вдруг понял, что если сейчас не усну, то умру от усталости;
профессор что-то ответил, но я уже проваливался в глубокий,  как  обморок,
сон.
     А проснулся я оттого, что заложило уши, - самолет снижался.  Директор
Матур склонился надо мной и больно вцепился в плечо:
     - Проснитесь, майор!



        ВЛАДИМИР КИМОВИЧ ЛИ

     Наш  бравый  офицер,  который  полагал,  что   землетрясение   нельзя
предсказать,  как  собственную  смерть  (если  буду  писать  воспоминания,
обязательно поставлю слова его дедушки в эпиграф),  заснул  мгновенно,  не
дослушав Отара. Словно его выключили.
     - Там есть озеро, - сказал Отар. - Подземный стресс хорошо читается в
упругой среде.
     Я поглядел в окно. Сначала мы  летели  над  плоской  равниной,  потом
среди нее начали появляться невысокие пологие холмы, поля  карабкались  по
их склонам, лишь на вершинах росли купы деревьев. Иногда из  них  вылезали
белые пагодки. Потом холмов стало больше, склоны их круче  и  лес  занимал
все больше места, лишь  по  берегам  речек  остались  проплешины  полей  и
цепочки домиков. Я обернулся к девушке. Хорошо, что она попала на самолет.
Девушка закрыла глаза, но ресницы чуть подрагивали. Она не спала. Я сказал
Отару, что наш майор мне нравится. Может быть,  переворотом  руководят  не
черные полковники? Отар пожал плечами.
     Прошло около часа с тех пор, как мы поднялись. Пить  хотелось  жутко.
Мой организм был совершенно обезвожен. Самолет летел  невысоко.  Над  нами
было голубое небо и солнце, зато сбоку, над горным хребтом,  стояла  стена
сизых туч.
     Я взглянул вниз. Мне показалось, что  кто-то  сигналит  нам  с  земли
зеркальцем. Какая чепуха, подумал я, как можно заметить зеркальце с  такой
высоты! И в тот же момент  я  увидел,  как  кто-то  невидимый  провел  над
плоскостью самолета рукой, измазанной в чернилах. Чернила  упали  цепочкой
капелек. Самолет тряхнуло, и я тогда догадался, что  это  не  капельки,  а
дырки  в  крыле.  И  тут  же  из  мотора  потянулся  дымок.  Наверное,   я
непроизвольно  привстал  и  вжался  в  стекло.  Отар  сразу   почувствовал
неладное.
     - Что?
     Он пытался встать, но его не пускали ремни.  Линия  горизонта  начала
медленно клониться, будто перед нами  был  склон  горы.  И  тут  заверещал
толстяк. Он ринулся к майору и стал его трясти:
     - Майор, проснитесь! Майор, мы падаем!..



        ВАСУНЧОК ЛАМИ

     Молодой иностранец, похожий на горца, с  добрым  лицом,  бесцеремонно
глядел на меня в ресторане, где я ждала, сгорая от страха, тетушку  Амару.
Наверное, вид у меня был неприглядный. Нехорошо,  что  в  такой  момент  я
обратила внимание на мужчину.
     Когда тетушка подвела меня к майору, я  с  удивлением  узнала  в  нем
Тильви Кумтатона, который учился с моим братом в колледже, даже приходился
мне родственником и бывал у нас дома. Меня он, конечно, не  узнал.  Десять
лет назад я была девочкой. Тильви был недоволен, что из-за  меня  придется
нарушить правила, но разрешил лететь. Я  надеюсь,  что  у  него  не  будет
неприятностей.
     Вообще-то все было чудом, цепью чудес.  Господин  Сун  встретился  со
мной и оказался таким вежливым и отзывчивым. Когда я узнала о  перевороте,
он велел мне не беспокоиться. Утром я пришла к нему снова,  там  меня  уже
ждала тетушка Амара, которую я три года не видела и  которая  всегда  была
злой, но у господина Суна вела себя, словно мама, тревожилась о моем  отце
и сама предложила поехать  на  аэродром  добиться,  чтобы  меня  взяли  на
самолет. Надо будет обязательно привезти ей хороший подарок.
     Молодой иностранец сидел по другую сторону прохода и  иногда  смотрел
на меня. Я делала вид, что не чувствую его взгляда. Я думала  об  отце.  Я
знала, что отец может умереть. Поэтому я  решилась  и  пошла  к  господину
Дж.Суну. Потом я задремала и не сразу поняла, что случилось. Самолет начал
снижаться, но не в Танги, а  прямо  над  лесом.  Господин  директор  Матур
громко кричал, что мы погибли. Я испугалась, что разобьется  лекарство.  Я
прижала сумку к груди, чтобы лекарство не разбилось, если мы упадем.



        ДИРЕКТОР МАТУР

     Сидя в самолете, я размышлял о том, что прошедшее утро  следовало  бы
внести в графу убытков. Телефонный звонок с аэродрома в город обошелся мне
в семьдесят ватов, двадцать сторожу,  который  провел  меня  в  кабинет  к
диспетчеру, и пятьдесят самому диспетчеру. Это как минимум семь  долларов.
Даже если вычесть из этого прибыль, которую я получил,  обменяв  по  курсу
пять долларов для молодого русского, все равно убыток велик... Но разговор
с Тантунчоком все-таки состоялся. Я спросил, сбылось ли мое  предсказание,
и Тантунчок вежливо выразил благодарность за предупреждение.
     - Готов ли ты завершить вчерашний разговор? - спросил я.
     - Я всегда готов обсудить разумные  предложения.  Мне  предлагают  за
товар двести пятьдесят тысяч.
     Что же, цена упала. Тантунчоку нельзя отказать в здравом  смысле.  Но
цена была высока, и  я  был  убежден,  что  ни  один  здравый  человек  не
предложит за фабрику такую бешеную по сегодняшним меркам цену. Я предложил
ему сто тысяч, иначе будет поздно.
     Я представил себе, как улыбается  Тантунчок,  как  собираются  добрые
морщинки у его глаз. И он сказал:
     - Исключительно ради старой дружбы могу уступить за двести.
     Мой план таил в себе большой риск. Если  все  пройдет  гладко  и  мне
удастся тут же передать фабрику Управлению снабжения, придется делиться  с
теми, кто поможет провести эту операцию. Я получу не четыреста тысяч, а не
более  трехсот.  Но  где  гарантия,  что   эта   сделка   состоится?   Что
расположение, которым меня дарят некоторые ответственные люди,  сохранится
завтра? Разумнее  отказаться  от  сделки,  чем  рисковать  всем  свободным
капиталом. В ближайшие дни  могут  появиться  и  другие  предложения  -  в
опасении национализации дельцы будут распродавать недвижимость. О жестокий
Дж.Сун! Сейчас мне следовало быть в Лигоне, где вершатся дела.
     Самолет миновал долину Кангема. Дальше наш  путь  лежал  через  гряду
гор, к озеру Линили, за  которым  стеной  поднимаются  отроги  Тангийского
нагорья.
     Что здесь делает девушка, которую я видел  у  господина  Дж.Суна?  Ее
присутствие на борту меня тревожило. Я благословлял осторожность,  которая
заставила меня скрыться  в  полутьме  холла,  когда  Сун  провожал  ее  из
гостиницы. Что за послание она везет в Танги? Не о моей ли скромной особе?
Дж.Сун коварен.  А  вдруг  он  узнал,  что  я  потратил  час  на  визит  к
Тантунчоку? С его точки зрения, это предательство.
     Тревога настолько овладела  мной,  что  я  не  сразу  сообразил,  что
случилось нечто ужасное. Из-под крыла тянулся черный  дым.  Самолет  резко
пошел вниз. Мы падаем! Мы погибаем...
     Я  должен  был  что-то  предпринять.  Я  быстро  отстегнул  ремни   и
направился к спящему майору Тильви. Я дотронулся до его плеча и  негромко,
но внушительно произнес:
     - Проснитесь, майор. Мы падаем.



        ОТАР ДАВИДОВИЧ КОТРИКАДЗЕ

     Хоть я и пролетал в своей жизни больше миллиона километров,  попадать
в катастрофу мне еще не приходилось. Все произошло слишком быстро, чтобы я
мог потом, на досуге, понять, как это случилось.  Я  помню,  что  заставил
пристегнуться Володю, который никак не мог понять, чего же я от него хочу,
и, наверное, считал меня человеком без нервов; вокруг кричали люди, дым за
окном закрыл все небо, земля неслась навстречу, а я совал ему в руки конец
ремня. Но ведь  если  суждено  уцелеть,  то  больше  шансов  у  того,  кто
пришпилен к своему месту.
     Даже не  будучи  летчиком,  я  понимал  сложность  нашего  положения.
Загоревшийся мотор заставил нас снижаться, пока машина не взорвалась. Если
бы дело происходило над равниной, мы могли  бы  сесть  спокойно  -  высота
полета невелика. Но под нами тянулись покрытые лесом горы.
     Я не потерял способности наблюдать. Это шло не от  излишней  смелости
или фатализма. Просто мне не хотелось верить, что  через  минуту  меня  не
будет в живых, и эта здоровая реакция организма заставила меня вообразить,
что ничего страшного не случится. Юрий Сидорович был смертельно  бледен  и
смотрел перед собой, ничего не видя. Потом он мне признавался,  что  перед
его мысленным взором  (его  выражение)  прошла  вся  жизнь.  Майор  Тильви
боролся с индийцем, который повис на нем,  вцепившись  в  мундир  толстыми
пальцами, словно майорам по чину  не  положено  разбиваться  в  самолетах.
Молоденький офицер, который присоединился  к  нам  перед  отлетом,  что-то
кричал на вскочивших солдат, девушка, которую  порывался  спасать  Володя,
прижимала к груди дорожную сумку. А где мой портфель? Почему-то я  занялся
лихорадочными поисками  портфеля  и,  найдя  его  под  ногами,  постарался
вытянуть на колени. Самолет накренился в нашу сторону, и совсем близко под
окном  мелькали  кроны  деревьев.  Мимо  промчался,   стараясь   сохранить
равновесие, майор и рванул дверь пилотской кабины. Самолет выпрямился.  На
мгновение отнесло дым, стало светлее, и тут же я  ощутил  серию  ударов  -
наверное, машина билась корпусом о вершины деревьев.  Скрежет  был  такой,
словно самолет рассыпался на куски; нас подбросило  вверх,  потом  самолет
нырнул, ударился о землю, подпрыгнул, мое тело рванулось вперед, и  ремни,
как ножи, полоснули по груди. Видно,  из  меня  вышибло  дух,  потому  что
следующее, что я помню, - тишину...
     Болела грудь. Ремни удер