места,  как
кубики в детской игре.
     Я рванул телефонную трубку.
     - Соедините меня со спичечной фабрикой... Никто не отвечает?
     Прикрыв ладонью  телефонную  трубку,  я  сказал  таким  голосом,  что
бургомистр тут же бросился к двери:
     - Срочно наряд солдат! В машину!



        ДИРЕКТОР МАТУР

     Я недалеко отошел от фабрики и осторожно присел в кустах,  у  обочины
дороги. Отсюда мне были видны ворота. Я смотрел, как мимо  меня  проходили
рабы злого гения майора Тильви, не понимавшие, что отнимают кусок хлеба  у
моих детей. На фоне синего неба, освещенные луной, стояли ободранные,  без
крыш и стен, корпуса фабрики. Я терпеливо ждал.
     Далеко, на колокольне церкви святого Иуды, часы  пробили  двенадцать.
Над  городом  пылало  зарево  огней.  Электростанция  работала  на  полную
мощность. Наверное, ее владельцы заплатили немалые  деньги,  чтобы  их  не
трогали. Они-то свою страховку получат полностью.
     Последний рабочий прошел мимо  меня.  Наступила  тишина,  прерываемая
иногда вспышками шума, долетавшими от центра города. Над  воротами  горела
лампа. Я надеялся, что сторож тоже ушел.
     Какая-то паршивая собачонка увязалась за мной. Я кинул в нее  камнем,
собака взвизгнула и отстала.
     Как назло, у ворот маячила фигура сторожа - старого турки с изогнутым
кукри за поясом. Наверняка это приказал  сделать  майор  Тильви.  Пришлось
обходить фабрику вдоль трухлявого забора, рассчитывая найти в нем дыру.  Я
рисковал наступить на змею или провалиться в яму. Но я упорно шел, пока не
нащупал место, где доски разошлись. Собачонка вернулась и следила за мной,
и я сильно пнул ее  ботинком.  Собачонка  завизжала  так,  словно  фабрика
принадлежала ей. Я замер, опасаясь, что сторож услышит вой.
     Я был скрыт от сторожа  штабелями  леса  и  потому  осмелился  зажечь
спичку, чтобы разглядеть, где я нахожусь. К сожалению, я не успел  изучить
расположение моей собственности и не был уверен, как мне  лучше  пройти  к
складу, в котором меня держали в заточении. Там, за час позорного плена, я
не терял даром времени, собрал в кучу валявшиеся на земле щепки и мусор.
     Вот и дверь в склад. Я остановился, прислушиваясь. Сторож, стоявший в
ярдах  ста  от  меня,  что-то  мурлыкал  под  нос.  Меня  вдруг   охватило
раздражение против сторожа. Я словно раздвоился. Во мне  жил  хозяин  этой
фабрики, возмущенный тем, как плохо ее охраняют, и поджигатель, который не
хотел, чтобы сторож исполнял свой долг.
     Я вошел в непроницаемую темноту склада. Где же  здесь  подготовленный
мной костер? Я представил себе,  как  вспыхнут  сухие  доски  и  фанера...
Оказалось, что я ошибся дверью. Это был совсем  другой  склад.  На  полках
лежали запасные части, винты, подшипники, инструменты. Я  вышел  наружу  и
стал думать: где же нужное мне помещение?
     Я услышал дребезжащий голос:
     - Кто здесь?
     Я различил фигуру сторожа,  который  щелкал  выключателем  карманного
фонаря, пытаясь зажечь его, и при том дрожал от страха.
     - Кто? Кто? - повторял  он;  рядом  с  ним  виляла  хвостом  паршивая
собачонка, которая и привела его сюда.
     Я хотел броситься в сторону, скрыться в темноте,  но  при  первом  же
шаге натолкнулся на штабель досок и остановился,  потому  что  понял,  что
сторож лучше ориентируется здесь и мне не убежать.
     - Свои, - сказал я. - Не беспокойся. Свои.
     В этот момент фонарь все-таки загорелся. Солнце уперлось мне в глаза.
Я зажмурился.
     - О, это вы, хозяин? - сказал сторож с облегчением.
     - Все в порядке? - спросил я его. - Никто не проходил?
     - Все в порядке, господин. А как вы прошли мимо меня?
     - Я проверял, хорошо ли ты сторожишь. А ты сторожишь плохо.
     - Да, господин, - покорно согласился со мной сторож, - но ведь  забор
совсем старый.
     Мы с ним вышли из-за штабелей и оказались на  широкой  площадке,  где
стояли станки. Сюда доставал свет лампы у ворот.
     - Такой день, хозяин, - сказал сторож. - Меня сменят в  шесть  часов,
чтобы я мог собраться.
     - Дай сюда фонарь, - сказал я.
     Он подчинился. Это был старый, тяжелый, армейский фонарь.  Я  взвесил
его в руке. Мне хорошо, что он меня узнал. Ему плохо.
     Сторож отвернулся, глядя вслед  побежавшей  к  воротам  собачонке.  Я
резко размахнулся и, призвав на помощь небо, изо всех сил  ударил  сторожа
по  голове.  Мне  никогда  раньше  не   приходилось   бить   человека,   я
принципиальный противник насилия. Но я был в безвыходном положении -  ведь
сторож меня узнал.
     Сторож  ухнул  и,  как  продырявленный  воздушный   шарик,   медленно
опустился к моим ногам.
     Я подхватил его под мышки, стараясь не потерять фонаря, и потащил  за
штабеля. Сторож был не лигонцем, он был  турком,  -  невелика  потеря  для
человечества. Но я тут же дал себе слово, что если  со  сторожем  что-либо
случится, я обязательно позабочусь о его семье. С  помощью  фонаря  я  без
труда разыскал дверь в склад, где я был заточен.  Куча  щепок  и  горючего
хлама словно ждала меня. Я вернулся к штабелям дров и подтащил к ним  все,
что мог отыскать вокруг, чтобы огонь занялся скорей и  ярче.  В  эту  ночь
некому тушить пожар - пожарные сами бегут в Моши. Но рисковать я не мог.
     Когда я уже вернулся в склад и только чиркнул спичкой  о  коробок,  я
вдруг услышал в тишине ночи, прерываемой лишь  треском  цикад  и  мычанием
лягушек, что к фабрике приближается машина. Я замер, сидя на  корточках  в
складе, молясь, чтобы машина проехала мимо. Моя рука  между  тем  поднесла
спичку к ветоши, щепкам,  бумаге,  и  огонек  быстро  побежал  по  мусору,
набирая силу.
     Машина взвизгнула тормозами у ворот.



        ВЛАДИМИР КИМОВИЧ ЛИ

     Я думал, что лучше бы мне до рассвета  поспать,  но  сон  не  шел.  Я
выкурил пачку сигарет, пересчитал все звезды над островом, потом опустился
к берегу и искупался в теплой, парной воде сонного озера. Потом я сидел на
берегу и глядел на черный склон горы, стараясь увидеть там  огонек  костра
или отблеск фонарика. В деревне забрехали собаки. Снова  гудящая  цикадами
тишина. Гулко плеснула рыба недалеко от  берега...  И  тут  меня  разбудил
звонок.
     Оказывается, я задремал, сидя на песке, положив подбородок на колени.
Я вскочил, спросонья решив, что я дома и кто-то  звонит  в  дверь.  Зуммер
гудел сверху - заработала наша прискорбная связь.  Я  стрелой  взлетел  на
холм. Это был Отар.
     - Вы что не спите? - удивился я. - Четвертый час.
     - Я сплю, - сказал Отар. - Просто захотелось узнать, как ты там.
     - Не беспокойтесь. Ничего нового.
     - Ну ладно, извини, что разбудил. Ты датчики смотрел?
     - В полночь. Все по-старому.
     Я не поверил Отару. Я  знал,  его  беспокоило,  намерен  я  совершать
глупости или нет.
     - Спокойной ночи, - сказал я. - Скоро рассвет.
     Небо над Танги  начало  светлеть.  Связист,  проснувшийся  от  вызова
Отара, снова заснул, закрыв голову курткой от комаров. Я зажег  фонарик  и
еще раз проверил приборы.
     Пленки меня порадовали, как радуют мрачные результаты анализов врача,
поставившего правильный диагноз. Земля вела себя как надо -  землетрясение
состоится в шестнадцать часов.
     Ну ладно, почти рассвело. У меня тоже хобби -  встречать  рассветы  в
Лигоне. Я спустился к берегу, стараясь  не  разбудить  солдат,  потихоньку
отвязал лодку.
     Легкая лодочка, которую я с вечера предусмотрительно отвел за  скалу,
глубоко осела под моим сравнительно небольшим  телом.  Разбирая  весла,  я
дебатировал с собой вопрос, не украсть ли у мирно спящего солдата автомат,
но затем отказал себе в таком  соблазне:  если  что-нибудь  случится,  для
недругов майора Тильви нет ничего приятнее, как растрезвонить на весь  мир
о том, что вооруженный легким стрелковым оружием русский  "так  называемый
геолог" шлялся по горам мирного Лигона.
     Я причалил к кустам на берегу, в полукилометре  от  деревни,  где  на
высоком  обрыве  над  берегом  виднелись  черные  на   рассвете   верхушки
мандариновых  деревьев.  Привязав  лодку,  я  поднялся   наверх,   пересек
мандариновый сад и оказался перед воротами монастыря. Я рассчитывал в этих
краях на одного союзника - старого настоятеля.
     Я разулся у ворот. Монастырь просыпался. У колодца  плескались  голые
до пояса, здоровые молодые монахи. Оранжевыми знаменами сушились  их  тоги
на веревках за колодцем. Я подошел к купальщикам и поинтересовался, где их
наставник. Один из них, совсем  мальчишка,  побежал  в  большой  серый  от
старости деревянный дом, где нас уже принимал почтенный старик.
     - Иди, - показал мне появившийся на ступеньках монах.
     Солнце еще не вышло из-за  гор,  и  от  дальних  строений,  где  жила
монастырская прислуга, в синем воздухе белой  змеей  полз  вкусный  дымок.
Стаей пролетели летучие собаки, возвращаясь домой после трудовой ночи.
     Старик Махакассапа сидел на циновке.  Перед  ним  горела  керосиновая
лампа, отчего сумрак в комнате казался гуще.
     - Здравствуйте, пандит Махакассапа,  -  сказал  я.  -  Простите,  что
побеспокоил.
     - Садись, - сказал старик. - Что за новости ты принес?
     Несколько монахов вошли в комнату, присели на корточках  у  двери  и,
хотя они вряд ли понимали хоть слово  по-английски,  сразу  придали  нашей
встрече характер конференции на высшем уровне. Иногда  кто-нибудь  из  них
громко зевал, разгоняя сон, порой они начинали громко перешептываться.
     - Землетрясение будет после полудня, - сказал я.
     - Люди в деревне предупреждены, - сказал старик. - Они  вынесут  вещи
на улицу - А вы?
     - Я выйду на улицу, не беспокойся, молодой человек.
     Что ж, можно переходить к сути дела. Мне надо было  сказать  об  этом
так, чтобы старик не удивился, что я вмешиваюсь не в свои дела.
     - Лами, - сказал я, - жила в вашем монастыре.
     - Да, - сказал старик, не меняясь в лице, - ее покойный отец  поручил
ее мне.
     - Покойный?
     - Капитан Васунчок умер вчера. Ты не знал об этом?
     - Нет... Ему же было лучше! Лами мне говорила.
     - Лами не знает об этом, - сказал старик. - Если ей не поведал  князь
Урао. Но я думаю, что князь Урао ничего не сказал. Он украл ее, потому что
думал, что капитан жив.
     Была пауза. Я прервал ее:
     - Вчера солдаты из города и  полицейские  искали  контрабандистов  Па
Пуо. Но не нашли их.
     - Князь Урао успел перенести груз в другую пещеру.
     - Но там Лами...
     - Я знаю,  молодой  человек,  что  ты  выделяешь  Лами  среди  других
девушек, и твоя забота о ней мне понятна. Но не пострадает ли твое дело от
того, что ты побежишь по горам искать девушку?
     - Нет, - сказал я. - Люди уже покидают город Танги.
     - Князь Урао оскорбил меня, - сказал старик.
     - Вас?
     - Он оскорбил в моем лице  всю  сангху.  Оскорбление  наполнило  меня
печалью за участь князя. Он плохой человек и обречен...
     За окном, словно по сигналу, запели птицы.
     - ...И потому, - закончил Махакассапа, - я беспокоюсь за участь Лами.
     Я допил чай, поставил стакан на блюдце.
     - Сейчас придет староста деревни, -  сказал  старик.  -  Я  жду  его.
Староста знает, где Па Пуо.



        МАЙОР ТИЛЬВИ КУМТАТОН

     К тому времени, когда мы заперли визжавшего, перепуганного  Матура  в
комендатуре,  сдали  медикам  обожженного  сторожа,  расставили  посты   у
механических мастерских, лесопилки и в других важных точках города,  чтобы
грустные события не повторялись, ночь уже  перешла  через  экватор.  Город
немного притих. Я доплелся до кабинета и, не раздеваясь, прилег на  диван.
Я лежал с открытыми глазами.
     Мне показалось, что по коридору  кто-то  идет.  Медленно,  осторожно.
Шаги остановились у двери. Я знал, что люди, которые пойдут на все,  чтобы
помешать мне, могут решиться меня убить. Это не значит,  что  я  трус,  но
позорно погибнуть, лежа на диване!..
     Я вскочил, стараясь не поднимать шума, взял со столика  кобуру  и  на
цыпочках отбежал к двери, так, чтобы, когда она  откроется,  оказаться  за
ней.
     В дверь тихо постучали костяшкой пальца, словно проверяя, здесь ли я.
Я молчал. Я видел, как медленно опускается ручка двери,  и  это  напомнило
мне кадр из какого-то фильма ужасов. Я вынул пистолет из кобуры.
     Я не сразу узнал человека, потому что свет от настольной лампы  почти
не достигал двери. Этого человека я меньше  всего  ожидал  увидеть  здесь,
ночью. Меня охватил стыд за то, что я, комиссар округа, прячусь за дверью,
словно царь, опасающийся заговорщиков.
     Отец Фредерик сделал шаг внутрь и остановился, осматриваясь.
     - Вам не спится,  святой  отец?  -  спросил  я,  выходя  на  середину
комнаты. Надеюсь, он не догадался, что я прятался за дверью.
     - О, господин майор, вы меня так испугали.
     - Как вы прошли мимо солдата?
     - Солдат спал, я не стал его будить.
     - Хорошо, - сказал я, проходя за стол и указывая миссионеру на другой
стул. - Что привело вас, святой отец, ко мне в такое необычное время? Если
вы беспокоитесь за участь вашей школы, детей вывезут с утра.
     - Я знаю, знаю... я очень благодарен. Я пришел совсем не за тем.
     Я осторожно  выдвинул  ящик  письменного  стола  и  положил  пистолет
внутрь. Лишь важное дело могло заставить миссионера  заявиться  ко  мне  в
четыре часа ночи. Как странно, думал я,  разглядывая  его  белое,  длинное
лицо. Вот я был мальчишкой,  бегал  по  улицам,  мы  дрались  с  учениками
миссионерской школы, а отец Фредерик разнимал нас, и он был точно таким же
старым. Прошло двадцать лет, появились новые государства и города, сколько
людей  умерло  и  родилось,  а  миссионер  все  шагает  по  улицам  Танги,
направляясь к белой, словно сложенной из детских кубиков церкви  с  острым
длинным шпилем. Враг ли он мне? Враг ли он моей стране? В университете  мы
устраивали демонстрации, чтобы изгнать из Лигона миссионеров.  Они  пришли
сюда с англичанами, даже  раньше,  чем  англичане,  и  воспитывали  рабов,
которые потом служили новым хозяевам. Я  это  понимал,  но  отец  Фредерик
настолько сросся с нашим Танги, что трудно было считать его  колонизатором
и создателем рабов.
     - Вы  знаете,  майор...  -  сказал  отец  Фредерик  глубоким  грудным
голосом. Он говорил по-лигонски не хуже меня, я как-то видел написанную им
грамматику лигонского языка. - Я провел в этом городе большую часть жизни.
И я люблю эту страну и надеюсь, что похоронят меня здесь, у церкви.
     Миссионер на несколько секунд замолк. Потом продолжал,  без  связи  с
предыдущим:
     - С возрастом становится все меньше и меньше друзей, как воды в  реке
к концу засухи. Моим самым близким другом был капитан Васунчок, хотя мы  с
ним никогда не афишировали эту дружбу.
     - И семейство князей Урао, - добавил я.
     - Что же, вы правы. Я много лет знаком с вдовствующей княгиней.  И  в
свое время возлагал большие надежды на князя Као. Мне хотелось  бы,  чтобы
он вырос полезным для своей страны человеком. Но, к сожалению...
     Я посмотрел на часы. Четверть пятого. Мне так и не  удастся  поспать.
Отец Фредерик заметил мой взгляд.
     - Я буду краток, - сказал он. - Ведь я пришел не для воспоминаний.  Я
давно  знал,  что  князь  имеет  дополнительный  источник  доходов,  чтобы
финансировать свою политическую деятельность.  Он,  в  сущности,  большой,
избалованный,   сорокалетний   ребенок,   воображающий   себя   генералом,
премьер-министром, диктатором.
     Я не перебивал отца Фредерика.
     - С моей точки зрения, контрабанда наркотиков -  самое  низменное  из
человеческих занятий, ибо они отнимают у человека не  только  тело,  но  и
душу. Я долгое время не хотел в это верить,  несмотря  на  доказательства,
которые приводил мне покойный капитан  Васунчок,  но,  когда  я  убедился,
наконец, в этом, я пришел к единственно возможному  для  меня  решению.  Я
решил сделать все, чтобы пресечь торговлю наркотиками. И  спасти  этим  не
только тех людей, которым предназначается опиум, но и самого князя. Я знал
лишь одного человека, обладавшего смелостью, чтобы бороться с князем.  Это
был капитан Васунчок. И с тех пор я передавал ему все, что мог  почерпнуть
из разговоров с князем или из тех слов, которыми князь и его  приближенные
обменивались в моем присутствии. С моей помощью капитану  удалось  узнать,
когда с севера прибывает  очередной  груз  опиума,  и  Васунчок  попытался
перехватить его. Это было за две недели до вашего  прилета.  К  сожалению,
капитана постигла неудача. Он был ранен. Затем мне удалось узнать  еще  об
одном грузе. Вчера отряд солдат уезжал к сосновой роще, но я не знаю,  чем
это кончилось. Думаю, что ничем, потому что во главе  отряда  был  капитан
Боро, который вряд ли посмел что-либо предпринять без разрешения князя.
     - Вы правы, - сказал я.
     - Вчера Васунчок умер. Я глубоко убежден, что виновником его  смерти,
как ни тяжело это говорить, был князь Урао.
     - Да.
     - Тогда я решил прийти к вам. Вы здесь новый человек, и вряд ли князь
успел опутать вас, как других.
     - Нет, - сказал я не улыбаясь, хотя, конечно, был  некоторый  мрачный
юмор в том, что мы обсуждали мою собственную продажность, - он даже  и  не
пытался этого сделать.
     - Я позволил себе говорить долго, чтобы вы  поняли  меня  и  поверили
мне. То, что я скажу, - правда, но вам придется делать усилие  над  собой,
чтобы поверить в нее,  так  как  эти  сведения  исходят  от  меня,  белого
миссионера.
     - Я верю вам, отец, - сказал я. - Я ведь сам из Танги. И мой отец был
с вами в одном японском концлагере.
     - Да, я помню его. Он погиб там...  Довольно  давно,  может,  полгода
назад, в доме князя было совещание с другими сепаратистами. Я  никогда  не
вмешивался в их дела, так как полагал, что каждый народ сам избирает  себе
правление и в случае, если правительство ему не нравится,  некого  винить,
кроме самих себя. Тогда, может, вы помните,  была  вспышка  сепаратистских
настроений в связи с очередной попыткой  правительства  лишить  князей  их
привилегий. Князья готовились к  восстанию,  которое  сорвалось  из-за  их
разногласий, но когда обсуждалось, как обороняться от лигонских войск, они
решили заминировать некоторые дороги и здания в Танги...
     - Что! Вы знали об этом и молчали?
     - Я думал тогда, что это пустая похвальба  князей.  Об  этом  открыто
говорилось на обеде, который давал князь Урао своим сторонникам.  На  этом
обеде, кроме меня, был и тогдашний губернатор и  капитан  Боро.  Они  даже
имели название для этого плана: "Треугольник".
     - Но что заставило вас изменить...
     - Судите сами. Вечером я навестил княгиню Валимору в загородном доме,
а затем ездил на своей машине в Моши, чтобы поглядеть, как будут размещены
школьники. По дороге из Моши я встретил гроб с телом капитана Васунчока. В
очень подавленном состоянии я вернулся в город и поспешил к князю, так как
его мать просила узнать, когда он покинет город. Слуги отлично меня знают,
и потому я прошел к дому без предупреждения. Князь находился в  библиотеке
со своими помощниками. Так как  я  в  последние  недели  взял  за  правило
останавливаться у дверей и слушать, о чем говорит князь, то и на этот  раз
я услышал о  том,  что  они  намереваются  привести  в  действие  операцию
"Треугольник". Я сразу вспомнил о бахвальстве  князей  на  обеде,  и  мной
овладела тревога... Что я знаю об истинных интересах и намерениях Урао?  А
вдруг в своей дьявольской игре он  захочет,  чтобы  землетрясение  больнее
ударило по городу, чтобы вы не смогли вывезти ценности и  людей,  а  затем
свалить вину на военное правительство? Может быть, так?
     - Да, - сказал я. - Это одна из причин. Есть и другие. Но вы  узнали,
когда и что он намерен взорвать?
     - Нет, - сказал Фредерик. -  Я  ничего  не  знаю.  Когда  я  вошел  в
библиотеку, они прервали разговор. В последние дни мне кажется, что  князь
о чем-то догадывается. Может быть, у  меня  на  старости  лет  разыгрались
нерв