ы. Мне даже казалось, что за мной следили.
     В самом деле, полгода назад князья готовились к восстанию.
     - Вам надо подумать, - сказал отец Фредерик. - Разрешите мне уйти? Не
хотелось бы, чтобы меня видели около этого дома.
     - Спасибо, отец, - сказал я. - И не беспокойтесь за  ваших  учеников.
Грузовик будет в восемь у школы.
     Я проводил миссионера до  двери  и  остановился,  размышляя,  с  чего
начинать.  Действовать  надо  было  быстро.  Я  подошел  к   окну,   чтобы
посмотреть, стоит ли у под®езда дежурная машина. Машина стояла. Уже начало
светать, и отец Фредерик, широко шагающий по дорожке вдоль газона, был  до
колен скрыт утренним туманом. Я смотрел ему вслед. Добрый старик,  подумал
я вдруг об отце Фредерике, всегда давал нам, мальчишкам, конфеты. Это было
давно, но вкус конфет сохранился. Тогда были голодные  времена,  и  больше
нам никто не давал конфет.
     Сверху, со второго этажа, мне виден был и  газон,  и  окружающие  его
кусты, и проходящая дорога, и даже деревья вдали, за дорогой.  За  кустами
стоял человек, так же как и отец Фредерик, по колени в  тумане.  Он  вышел
из-за кустов. Миссионер не видел его, он шел опустив голову и задумавшись.
Я вдруг понял, что миссионеру грозит опасность. Я хотел крикнуть  ему,  но
окно было закрыто, и я, вместо того чтобы выстрелить прямо сквозь стекло и
вспугнуть того человека, стал  открывать  окно.  Я  увидел,  как  сверкнул
маленький, сверху нестрашный огонек, и тут до меня долетел  тихий  щелчок.
Отец Фредерик, не останавливаясь, прошел еще три шага и во весь рост  упал
вниз, в туман. И исчез.
     Убийца побежал к кустам и скрылся в них. Отец Фредерик  все-таки  был
прав. Его похоронят в Танги, около церкви, если она останется стоять после
землетрясения. Я бросился вниз Последний день Танги начался с выстрела.


     ТАНГИ КОМИССАРУ ВРК МАЙОРУ ТИЛЬВИ КУМТАТОНУ СРОЧНО ИЗ ЛИГОНА 6:20
     ВАШ ЗАПРОС СООБЩАЕМ ВРК ПРИНЯЛ СПЕЦИАЛЬНОЕ ПОСТАНОВЛЕНИЕ РАЗРЕШАЮЩЕЕ
     КОМИССАРУ ВЛАСТЬЮ ВРК НАЦИОНАЛИЗИРОВАТЬ ЛЮБОЕ ПРЕДПРИЯТИЕ ИЛИ
     СОБСТВЕННОСТЬ  В  СЛУЧАЕ  ЕСЛИ   ВЛАДЕЛЕЦ   ПРЕПЯТСТВУЕТ   НОРМАЛЬНОЙ
     ЭВАКУАЦИИ
     ВОПРОС КОМПЕНСАЦИИ БУДЕТ РАССМОТРЕН ПОЗДНЕЕ

     "Срочно, господину князю.
     Сегодня утром, в пять часов, я следил, как  вы  приказали,  за  отцом
Фредериком. От вас он пошел к себе и некоторое  время  находился  в  своем
доме. В четыре часа отец Фредерик вышел из дома. Я шел за ним на некотором
расстоянии. Когда я догнал его, он уже входил в дом коменданта. Так как вы
сказали, чтобы он  ни  в  коем  случае  туда  не  вошел,  я  вынужден  был
выстрелить. Не знаю, мертв  он  или  нет,  потому  что  после  выстрела  я
вынужден был бежать.
                                                                 Джонсон."



        КНЯЗЬ УРАО КАО

     Есть ли высшая справедливость, подумал я, прочтя  в  постели  записку
портье Джонсона? И кто направляет безжалостную руку судьбы?  Клянусь  всем
святым, у меня и мысли не было убивать отца Фредерика.
     Зная человеческую натуру,  я  подозревал,  что  миссионер  побежит  с
доносом к майору. Я полагаю, что отцом Фредериком руководила не корысть, а
неправильное понимание чувства долга, а может, просто страх перед  смертью
и воображаемым высшим судом. Я приказал следить за ним, ибо  полагал,  что
он мог подслушать наши разговоры. И вот записка... Что ж, мои руки  чисты,
думал я. Будем считать  отца  Фредерика  праведником,  позаботимся  о  его
погребении, щедром даре на его школу.
     Итак, я лежал в постели,  размышляя,  насколько  лучше  было  бы  для
Фредерика и христианской церкви, если бы он умер в японском  концлагере  и
попал в число мучеников. И в этот момент я услышал - ночью слышно  далеко,
- что кто-то под®ехал к воротам  и  препирается  со  стражником.  Я  лежал
спокойно, пытаясь сообразить, кто бы  мог  примчаться  ко  мне  так  рано.
Кто-нибудь из соседних князей, напуганный  слухами  о  землетрясении?  Или
отряд с гор, который я ожидал с  минуты  на  минуту?  Перебранка  у  ворот
смолкла, и слышно было, как машина тормозит  у  дверей.  Я  сел,  протянул
руку, чтобы достать халат. В коридоре раздался резкий знакомый голос, но я
не сразу сообразил, кому он принадлежит.
     - Ничего, - произнес голос. - Мы его разбудим.
     Дверь распахнулась, и ко  мне  в  спальню,  словно  в  свою  казарму,
вторгся майор Тильви Кумтатон, с левой рукой на перевязи, с  пистолетом  в
правой руке, а за ним два автоматчика в форме гвардейской  бригады.  Из-за
их спин выглядывали виноватые, растерянные рожи лакеев. Вот  так,  подумал
я, попал в плен и Наполеон. Никто не захотел жертвовать жизнью ради своего
императора - ни одна сволочь даже не крикнула, чтобы предупредить меня.  Я
встал и накинул халат.
     - Чем обязан такому вторжению? - спросил я.
     - Вы останетесь здесь, - сказал майор.
     В его глазах сверкал фанатизм догматика. Главное было - не  поддаться
на провокацию. У меня здесь слишком мало людей, и они ненадежны. Мои горцы
прибудут утром.
     - Вы понимаете, какую ответственность берете на себя, врываясь  ночью
в дом члена высшей палаты парламента? - спросил я.
     - Парламент распущен, - ответил майор. Вся сущность раба была в  этом
ответе. Вот холуй, которому  дозволено  измываться  над  помещиком,  перед
которым он пресмыкался всю свою жизнь.
     - Тем не менее я надеюсь, что в  этом  государстве  сохранились  хоть
какие-то правовые нормы, - заявил я.
     - Не вам диктовать правовые нормы, - сказал майор.
     - Почему же?
     - Если вы взяли на себя право убить беззащитного  старика  Фредерика,
довести  до  смерти  Васунчока,  если  вы  с  помощью  бандитов   торгуете
наркотиками...
     - Остановитесь! - воскликнул я. - Вы пожалеете о своих словах. У  нас
судят за клевету.
     - Не тратьте время на парламентские речи,  -  с®язвил  майор.  -  Где
находится план операции "Треугольник"?
     - Что? - вырвалось у меня. - Он был у вас?
     - Отец Фредерик успел мне все рассказать.
     - Подлец! - не выдержал я. И майор не понял, что я имел в виду  лжеца
Джонсона. Нет, не отца Фредерика, я ему  не  судья.  -  Вы  разрешите  мне
одеться? - спросил я. - У вас есть ордер на мой арест?
     - Вы арестованы без ордера, - усмехнулся майор. - Ввиду чрезвычайного
положения. Вы расскажете, какие  об®екты  города  заминированы  вами,  или
придется обыскивать дом?
     - Я не знаю ни о какой операции "Треугольник".
     Я попытался бровями приказать лакею, чтобы он бежал за  помощью.  Тот
сделал вид, что не понимает.
     - Дайте ключи от сейфа.
     Он попал в точку. Планы операции хранились  там.  Ох,  легкомыслие  и
доверчивость, которые могут стоить жизни.
     - У меня нет ключей от сейфа.
     - Ключи, - приказал майор.
     Предательство порождает предательство, как лавина тянет за собой  все
новые камни.
     - Ключи у него в кармане пиджака, господин майор, - раздался голос от
двери. Это был голос моего лакея, которого я кормил и поил десять  лет.  -
Разрешите, достану?
     Я  стоял,  парализованный  новым  предательством,  глядя,  как  лакей
подошел к гардеробу, открыл его и протянул майору связку ключей.
     - Проводите меня к сейфу, - сказал майор лакею.
     Солдаты остались у дверей.
     Я сделал шаг к гардеробу, чтобы одеться, но один из  солдат  рявкнул:
"Назад!" - словно я был простым воришкой.
     О подлость и одиночество...



        ГОСПОДИН ДИРЕКТОР МАТУР

     Я сидел на железной койке в тюрьме и чувствовал, что из меня вытащили
кости. Меня жестоко толкали и ударяли солдаты, пока  везли  сюда,  и  я  в
любой момент ждал, что меня расстреляют. Я был разорен и обесчещен, я  был
унижен и раздавлен, дети мои будут нищими  ходить  по  улицам,  протягивая
руку за подаянием, и моя жена, которую  покинет  мой  любимый  брат  Саад,
будет вынуждена выйти на панель... Как я докажу этим людям, что я не желал
никому зла, что я хотел, чтобы все были довольны и добры друг к другу? Как
мне доказать священную истину, что я в душе поэт и всю свою жизнь старался
жить честно  и  достойно  памяти  моих  родителей?  Неужели  я  когда-либо
осмелился бы поднять руку  на  человека,  если  бы  не  был  в  помрачении
рассудка, насланного на меня  злыми  духами?  Ведь  я  ничего  не  сделал:
фабрика цела, сторож жив...
     Вдруг меня настигло жуткое подозрение: они хотят оставить меня  здесь
на  время  землетрясения,  потолок  обрушится  и   заживо   погребет   под
развалинами. Не в силах вынести ожидания смерти,  которое  страшнее  самой
смерти, я бросился к железной двери и  начал  молотить  в  нее,  взывая  к
состраданию тюремщиков.
     Тяжелые сапоги застучали  по  коридору.  Я  отпрянул  от  двери,  она
распахнулась, и солдаты втолкнули нового пленника.  Это  был  князь  Урао,
его, видно, подняли  с  постели  -  он  был  в  красном  стеганом  халате,
подпоясанном поясом с кистями.
     Появление князя столь удивило  меня,  что  я  забыл  о  надвигающемся
бедствии. Мы наконец сравнялись в правах. Нет, я не злорадствовал, во  мне
проснулся философ. Где твоя спесь, князь  Урао,  который  заставлял  меня,
бедного мальчишку, давать ему списывать контрольные  работы  и  избивал  в
уборной миссионерской школы, если я осмеливался ему  не  подчиниться?  Где
твоя спесь, князь, который третировал меня, словно мальчика на побегушках,
полагая, что я, гордый наследник  брахманов,  принимаю  эти  унижения  как
должное?..
     Глаза князя привыкли к темноте. Он сидел на койке,  словно  проглотил
длинный шест, и его птичья взлохмаченная голова  медленно  поворачивалась,
как у грифа, попавшего в клетку.
     - Ты здесь, Матур? - спросил он без всякого выражения.
     - Да, князь, - сказал я. - Мы с вами здесь. И мы равны.
     - Равны ли? - спросил князь. Он подумал немного и добавил: - Нет,  мы
с тобой не равны.
     Я внутренне улыбнулся.
     - Вас арестовали военные? Вы пытались помешать эвакуации?
     - Какой эвакуации?
     За решеткой светлело, и я  разглядел,  что  у  князя  мутные,  пьяные
глаза, словно он не понимает, что происходит.
     - Но ведь будет землетрясение?
     - Я член высшей палаты парламента, - сообщил он мне доверительно. - Я
пользуюсь парламентской неприкосновенностью.
     - Вы сообщили об этом майору Тильви?
     - Он жестоко поплатится.
     В голове князя не было убежденности. Ничего  не  было,  пустой  голос
человека, который смотрит на рушащийся вокруг мир и не осознает,  что  сам
он - часть этого мира.
     - Отец Фредерик умер, - сказал князь, запахиваясь потуже в  халат:  в
камере было прохладно. - Мы скорбим об этом.
     Я не понимал, к чему он это говорит. Ну, умер миссионер. Надо же было
ему когда-нибудь умереть.
     - Это наркотики? - спросил я. - Они перехватили груз?
     Князь поманил меня пальцем. Я приблизился.
     - Меня скоро освободят, - сказал он шепотом. - Но не смей доносить об
этом. Меня все предали. Но ты не посмеешь.
     - Я не намерен вас продавать, - сказал я. - Я всегда оставался  вашим
верным другом.
     - Знаю, знаю, - отмахнулся князь и  продолжал  шепотом:  -  Мои  люди
сейчас спускаются с гор. Я уеду  с  Лами  в  Европу.  У  меня  капиталы  в
Швейцарии. Мне больше нечего делать в этих диких горах.  Лами  ждет  меня.
Только тише, никому ни слова...


     ЛИГОН БРИГАДИРУ ШОСВЕ СРОЧНО ИЗ ТАНГИ 7:40
     ПЕРВЫЕ ПАРТИИ ЭВАКУИРОВАННЫХ ДОСТИГЛИ МОШИ
     ЖДУ ВТОРУЮ КОЛОННУ МЕДИКАМЕНТЫ ВЕРТОЛЕТ ОБЕЩАННЫЙ ИЗ МЕТИЛИ
     ПРЕСЕЧЕНА  ПОПЫТКА  КНЯЗЯ  УРАО  ВЗОРВАТЬ   ДОРОГУ   К   ТАНГИ   МОСТ
     МЕХАНИЧЕСКИЕ
     МАСТЕРСКИЕ У ТАНГИ ЗАДЕРЖАНЫ ГРУЗОВИКИ С ГОРЦАМИ ПЛЕМЕНИ КХА ШЕДШИЕ В
     ГОРОД ПОДДЕРЖКУ КНЯЗЮ УРАО КНЯЗЬ УРАО АРЕСТОВАН
     ТИЛЬВИ КУМТАТОН



        ВЛАДИМИР КИМОВИЧ ЛИ

     Староста  пришел,  когда  уже  взошло  солнце.  Он  был  в  выцветшем
армейском мундире с тремя медалями на груди. Махакассапа был недоволен его
опозданием и что-то строго выговаривал здоровяку. Тот оправдывался.  Потом
Махакассапа сказал:
     - У старосты свои счеты с Па  Пуо.  Вчера  он  не  посмел  спорить  с
капитаном Боро. Если они за ночь не ушли дальше.
     На прощание я еще раз попросил  Махакассапу  после  полудня  покинуть
дом. Тот только улыбнулся.
     На монастырском дворе, под деревьями, сидели в ряд с десяток крестьян
из деревни. У двоих из  них  были  длинные,  по-моему  капсюльные,  ружья,
остальные были вооружены  бамбуковыми  копьями.  За  поясами  у  них  были
заткнуты чуть изогнутые ножи. При виде этой маленькой армии у меня отлегло
от сердца.
     Совсем уж неожиданное подкрепление мы получили, когда наш отряд вышел
из ограды монастыря. За оградой стоял  "джип",  в  котором  сидел  сержант
Лаво. При виде меня сержант Лаво  состроил  такую  зверскую  рожу,  что  я
предположил, что сейчас меня скрутят  и  отправят  в  Танги,  чтобы  я  не
занимался самостийной охотой на контрабандистов. Но оказалось, Лаво решил,
что я собрался по холодку проверить приборы в роще, и сел в "джип",  чтобы
меня сопровождать.
     Не доезжая до сосновой рощи, мы свернули в заросли на тропу. В  одном
месте мы пересекли низинку, где по сырой  земле  протекал  ручеек.  Там  я
увидел следы легковой машины. Все правильно, здесь  вчера  проезжал  князь
Урао.
     Минут  через  пять  пришлось  оставить  "джип".   Крестьяне,   громко
разговаривая и смеясь, гурьбой пошли вверх. Вряд ли я смог бы  втолковать,
что надо быть осторожными. Мы имеем дело с  профессионалами.  Я  завидовал
Лаво, у  которого  был  автомат.  Я  чувствовал  себя  беззащитным,  но  я
принадлежал к этому веселому войску. И когда один из крестьян хлопнул меня
по плечу и предложил толстую,  в  кукурузных  листьях,  сигару,  я  раздал
оставшиеся у меня полпачки "Шипки" - и боевой союз еще более укрепился.
     - Эй! - крикнул ушедший вперед  сын  старосты,  который  столько  раз
перевозил нас на остров. И сразу все замолчали.
     Лаво,  пригнувшись,  перебежал  к  сыну   старосты.   Впереди   кусты
расступились, неподалеку поднималась серая  скала.  Все  смотрели  вправо.
Меня подмывало подойти поближе, и я даже сделал шаг в ту сторону, но вдруг
услышал хлопок выстрела и увидел, что Лаво и сын старосты присели в кусты.
Лаво дал очередь из автомата. Староста крикнул что-то крестьянам, затрусил
к кустам и стал пробираться сквозь них, звеня медалями. Лаво дал еще  одну
очередь из автомата. Никто не ответил. Он выпрямился, сделал  шаг  вперед,
но тут же новый выстрел заставил его отпрянуть. Не знаю,  сколько  времени
прошло в этой непонятной мне перестрелке. Ни Лаво, ни другие не выказывали
желания двигаться вперед. Вдруг справа раздался гортанный крик.
     - Пошли, - сказал Лаво. Он  выпрямился  и  смело  вышел  на  открытое
пространство.
     Мы прошли метров сто по тропинке под самой скалой и увидели старосту.
Он сидел на большом плоском камне. Я  огляделся.  Никаких  пещер,  никаких
контрабандистов.
     Увидев нас, староста поднялся и пошел вперед. И только поравнявшись с
камнем, я вдруг увидел, что  за  ним,  вытянувшись  во  весь  рост,  лежит
человек. Он лежал, отвернув от меня голову, словно его сморила  усталость,
но около головы гравий потемнел от крови. Крестьяне проходили, не глядя на
него, словно он был плодом моего  воображения.  У  старосты  в  руках  был
новенький автомат.
     Тропинка шла  по  густому  кустарнику,  поднимаясь  все  выше.  Потом
староста отвел куст в сторону, и я увидел низкий вход в  пещеру.  Староста
заглянул внутрь и крикнул. Голос его отразился от скалы и  вернулся.  Лаво
отцепил от пояса фонарь и посветил внутрь. Пещера уходила глубоко в  гору.
На каменном полу лежали смятые пожухшие ветви - видно, на них  спали.  Луч
фонаря задержался на нескольких окурках,  на  забытой  веревке,  на  кучке
углей.
     - Они ушли, - сказал Лаво, словно извиняясь передо мной.



        ДИРЕКТОР МАТУР

     Часы мои остановились. Я не знал, сколько времени. Меня  могли  бы  и
покормить: заключенных следует кормить. Князя Урао увели, и  он  долго  не
возвращался. Я пытался выглянуть в зарешеченное окошко, для чего  подтянул
к нему койку. Но я все равно видел только покрытое  тучами  мрачное  небо.
Может, меня забыли?
     Стоя на койке, я не заметил, что дверь  открылась  и  вернулся  князь
Урао. Солдат, втолкнувший его в камеру, тут же ушел.
     Я пригляделся к князю, стараясь обнаружить на его лице следы  побоев,
но следов не нашел. Князь казался спокойным.
     - В любой момент, - сказал я, - может начаться  землетрясение.  И  мы
будем погребены заживо. В любой момент.
     - К тому времени меня здесь не будет.
     - Вас выпустят?
     - Конечно, выпустят. У них нет улик. Они не посмеют,  -  говорил  он,
словно твердил латинские спряжения. - Скоро прибудут воины из племени Кха,
и эти солдаты разбегутся, как крысы...
     Он не понимает! Мы одни в городе! Все ушли...
     Я влез на койку и, встав на цыпочки, прижав лицо к решетке,  принялся
звать на помощь... Никого...
     Вдруг в дверь постучали. Три раза.
     Отодвинулся глазок, и кто-то заглянул в камеру. Не слезая с  кровати,
я закричал:
     - Сюда, скорее!
     Кто-то возился с засовом. Я подбежал к двери.
     Дверь  приоткрылась,  и  человек  с  той  стороны  прошипел:  "Тише!"
Открывавшаяся дверь откинула меня в сторону. Я  узнал  капитана  Боро.  Он
закрыл за собой дверь и сказал:
     - Князь, скорее! Я рисковал всем, пробираясь к вам.
     Князь открыл глаза.
     - А... - сказал он спокойно. - Это вы, капитан. А где мои люди?
     - Их грузовик задержали. Им рассказали о землетрясении,  они  сели  в
грузовик и поспешили к себе в деревни.
     - Только ты? - спросил князь. - Только ты не предал меня?
     - Скорее,  князь,  -  ответил  Боро.  -  В  любой  момент  они  могут
вернуться. У них мало людей, их  всех  отправили  на  аэродром  разгружать
самолеты с продовольствием. Они могут вернуться.
     - Идем, - сказал князь.
     - А я?
     - У меня нет места в машине, - сказал Боро. - Я всю ночь скрывался  в
сарае, меня ищет майор Тильви. Но я счел своим долгом...
     - Я не забуду, Боро, -  ответил  князь.  -  Ты  можешь  и  в  будущем
рассчитывать на мое покровительство. Ты уедешь со мной в Швейцарию.
     - Вы не имеете права! - закричал я.
     Капитан Боро пропустил князя вперед, я попытался пробиться  к  двери,
но капитан вытащил пистолет и прицелился в меня.
     - Прибить его? - спросил Боро, словно о бродячей собаке.
     - Пускай живет, - сказал князь. - Вы же знаете мою доброту. Он ничего
не скажет. И запомни, - добавил он, стоя в дверях и запахивая свой  халат,
словно тогу императора, - если заговоришь, умрешь. Когда все кончится,  мы
снова станем друзьями.
     И он улыбнулся своей  застенчивой  и  зловещей  улыбкой  испорченного
мальчика, показав отличные белые, красивые зубы.
     Хлопнула дверь, звякнул засов. И я остался один.
     Я не знаю, сколько я простоял посреди  камеры,  опустив  руки,  не  в
силах сделать шага, - я был забыт, я был обречен.



        ВЛАДИМИР КИМОВИЧ ЛИ

     - Они пошли в горы, - сказал староста.
     - Мы пойдем? - спросил я.
     Я боялся, что он откажется. У него  в  деревне  родные,  о  них  надо
заботиться. Если бы он отказался, я бы не мог возражать.
     - Немного пойдем, - сказал староста, подбирая английские слова.
     Мы пошли дальше. У контрабандистов тяжелый груз, а мы  идем  налегке.
Тропинка шла все время вверх, иногда повисая  над  скалами,  порой  убегая
вниз, в узкие щели, прорезанные ручьями. Солнце поднялось, мои,  наверное,
беспокоятся,  я  старался  не  думать  о  том,  что  скажет  Отар  и   как
разгневается Вспольный, потому что я  веду  себя,  как  не  следует  вести
человеку  в  служебной  командировке.  Охотники  громко  переговаривались,
шутили, курили, но я уже обратил внимание, что всегда один из крестьян шел
в шагах пятидесяти впереди.
     На седловине горы, покрытой густой невысокой тр