брошенные охранниками палки и тоже кинул в овраг.
"Калач, поедешь в кузове. -- приказал он дефективному, садясь за руль
микроавтобуса, -- Пошевеливайся, Ворон!" Мотавшиеся полы чересчур длинной
шинели татуированного делали вора похожим на беспризорника из фильмов про
Революцию. Дефективный подобрал живот, застегнул милицейский китель и
самодовольно огляделся.
Татуированный подошел к Эрику и в растерянности подергал наручники,
приковывавшие руку последнего к двери микроавтобуса. Потом покопался в карманах:
"Слушай, Гришаня, а ключей-то нет!" "Каких ключей?" --
отозвался Рябов. "Да от браслетов, какими нидерландист прикован."
"Еб-ти! -- выругался Гришаня, -- Что ж теперь делать ... не в овраг же
лезть?!" -- он вылез из кабины и подошел ближе. "Может, руку
нидерландисту перестрелить?" -- предложил татуированный; "А потом еще
час кровищу снегом засыпать?! -- отвечал Рябов раздраженно, -- Ты башкой своей
подумай: если кровища на дороге останется, то первый же фраер, что здесь
проедет, ментам стукнет!" "Вы лучше замок на наручниках
перестрелите." -- предложил Эрик. "Чего?" -- удивился
татуированный. "Я говорю, замок на наручниках перестрелите."
Дефективный все еще возился со своей шинелью -- не мог попасть ладонями в
рукава. "Мудер, зараза! -- с уважением похвалил татуированный, -- Что
скажешь, Гришаня?" "Делай, как тебе гражданин нидерландист
советует!" -- усмехнулся Рябов. Он повернулся и пошел к кабине
микроавтобуса.
Эрик прижал замок наручников вплотную к двери, татуированный приставил дуло
пистолета к замочной скважине. Бах!... Наручники дернулись и раскрылись -- рука
Эрика была свободна. "Пошли." -- сказал татуированный, указывая
пистолетом в сторону оврага. "Погоди! -- сказал Эрик, -- Мне нужно с
Рябовым поговорить." "Чего там говорить ... -- отмахнулся
татуированный, -- Па-ашли, нидерландская рожа!" -- держа наготове пистолет,
он потащил Эрика за рукав ватника. "Эй, Гришаня! -- громко крикнул Эрик, --
Тебе специалист по ЭВМ, вроде, был нужен!" "И что с того?" --
высунулся из окна кабины Рябов. "Я -- такой специалист!" Татуированный
отпустил эриков рукав. "А не пиздишь?" -- с подозрением спросил
Гришаня; Эрик пожал плечами. Рябов на мгновение задумался. Дефективный застегнул
последнюю пуговицу шинели, подобрал ворох своей старой одежды и бросил в овраг.
Милицейская ушанка сидела у него на самой макушке; запястья высовывались из
рукавов, как у Буратино, сантиметров на десять. "Ладно, замочить его всегда
успеем. -- принял решение Рябов, -- Давай нидерландиста в воронок!"
"Пшел!" -- сказал татуированный, пряча пистолет в карман. "Эй,
Калач! -- окликнул Рябов, -- Приглядишь за ним. Ежели что, дай раза ... смотри
только, чтоб не насмерть." "Не боись, Гришаня, все в аккурат
сделаем." -- отвечал дефективный, захлопывая заднюю дверцу микроавтобуса и
усаживаясь напротив Эрика. Сквозь перегородку, отделявшую салон от кабины, было
слышно, как хлопают передние дверцы. "Что, шеф, такси свободен?" --
пошутил Ворон. Рябов не отвечал. С рычанием заработал мотор, микроавтобус
медленно тронулся с места. "Адрес-то знаешь? -- резвился татуированный, --
Комсомольский проспект, дом 25, квартира 41. -- он радостно заржал. -- Гони,
шеф, с ветерком -- двойной счетчик плачу!"


Дефективный поерзал на скамье и громко рыгнул.
"Вот, например, я. -- сказал он, будто продолжая давно начатый
разговор, -- Ежели б учителей и пионервожатых слушал, то, поди, всю жизнь на
заводе бы пахал. Взять хоть корешей с моего бывшего двора: все с утра до вечера,
как папы Карлы, в®ебывают, а ни один более четырех сотен не зашибает! К примеру,
Леха Мандюков: слесарь шестого разряда, золотые руки, из унитаза в пять минут
ЭВМ сварганит -- а на подержанную реношку цельных десять лет копил! Оно,
конечно, с евонной бабой хуй чего накопишь -- будь ты хоть вором в законе или
академиком! Говорил я Лехе перед свадьбой: 'Не женись, мудила, на итальяшке --
итальяшка тебя сначала оберет, а потом еще и рога наставит.' И точно: года со
свадьбы не прошло, как он ее с двумя грузинами застукал!... Апосля того случая,
запил Мандюков горькую ... день пьет, два пьет -- посинел с лица, а все пьет --
пьет, да приговаривает: 'Ужо я курву Лаурку на порог не пущу! Нехай в свое
лимитное общежитие уебывает!' И что бы ты думал -- через месяц она в евонную
фатеру обратно поселилась! Эх, мужики, мужики!... разве ж можно бабам такое
спущать?!"
Дефективный печально покачал головой и громко рыгнул.
"Или, скажем, Густавка Козлов с третьего этажа ... Парень-то он боевой,
врать не стану -- пошли мы, к примеру, растяпинским рожу чистить, так он ихнему
атаману так ломом по котлу наварил, что сам главврач тот котел апосля
ремонтировал. А с другой стороны, чем кончил?... Подрался Козел по пьяни с
дружинниками и сел -- так через год другим человеком из тюрьмы вышел. Тихий,
кроткий -- что твой студент ... не поверишь, на участковой врачихе женился!
Сейчас трое детей у мудака и зарплата в сто пятьдесят талонов! Помню,
освободился я в третий раз, зашел к нему, посидели ... тут он, апосля второй
бутылки, и открылся: по ночам, грит, снится, как растяпинского Гарьку ломом
охуяриваю! Рассказывает, а сам плачет ... Эх, паря, ну разве ж можно так
идеалами молодости пренебрегать!"
Дефективный утер рукавом нос и громко рыгнул.
"Или ту же Лилианку с полуподвального возьми ... огонь деваха -- хоть
спереду, хоть сзаду! А как в очко играла -- не углядишь, как без штанов
останешься! Ну, долго ли, коротко, а решил я по всем правилам предложение ей
сделать: купил роз на двадцать три талона, пришел и говорю: так, мол, и так,
родная, -- жить без тебя не могу! Помолчала Лилианка, меня выслухамши, глазки
опустила и отвечает: 'И мне без тебя, Калач, свет не мил!' -- аж в коленках моих
от тех слов прослабило ... А она губки облизнула и говорит с придыханием:
'Спускай теперь штаны, родной, и зажмурься -- я тебе эротический сюрпризд
сделаю!' Уронил я штаны, зажмурился -- от любви весь дух из груди ушел ... а
Лилианка те самые розы, что я принес, мне в задний проход и воткнула! Да как
воткнула, родная, -- на пол стебеля!... я потом, чтобы колючки достать, по
локоть в жопу залезал! 'Извини, -- говорит, -- Калач! Не могла я тебя не
разыграть ... характер у меня такой игривый!' Эх, люли-разлюли ... бывали ж
раньше девки! Где-то она теперь, Лилианочка ..."
Дефективный смахнул с глаза непрошенную слезу и громко рыгнул.
"Или, скажем, Васек Елденко с дома напротив -- ведь как голова у мужика
варила! Пошли мы раз на Брежневскую Заставу тамошних кентов пиздить, забрели на
какой-то пустырь, глянь -- экскаватор бесхозный стоит. Залезли в кабину, а
завести мотор не могем -- ключей-то нет. Тут Васек достает перочинный нож,
откручивает винты на передней панели ... тянет изнутре провода какие-то ...
хр-р-р ... химичит с ними, понимаешь ... пф-ф-ф ... и экскаватор тот ... хр-р-р
... пф-ф-ф ... хр-р-р ... пф-ф-ф ..."
Веки дефективного смежились, рот раскрылся, голова запрокинулась назад -- и
он захрапел.


Несколько секунд Эрик сидел без движения -- думал. Потом, передвигаясь как
можно тише, встал и обследовал заднюю дверь -- оказалсь незаперта. (Микроавтобус
равномерно трясся, голова дефективного моталась туда-сюда. За перегородкой,
отделявшей кабину водителя от пассажирского салона, было тихо.) Убедившись, что
правая створка надежно закреплена щеколдой, Эрик осторожно отворил левую: в
глаза ему полетела снежная пыль, в уши ворвался свист ветра. Неугомонная лента
дороги стремительно выбегала из-под днища микроавтобуса, лес на обочине мелькал,
сливаясь в черно-зеленую полосу. Прыгать было страшно, не прыгать -- еще
страшнее ... выбора, по сути, не было. Эрик снял очки и спрятал их во внутренний
карман ватника, завязал под подбородком тесемки шапки-ушанки. Уцепившись левой
рукой за верх дверцы, а правой -- за дверную ручку, он изо всех сил оттолкнулся
ногами. Дверца отмахнула в сторону и швырнула его, словно катапульта, в сугроб
на обочине дороги. Плюх-х!! Земля ... небо ... небо ... земля ... Эрик
растопырил руки в тщетных попытках остановиться ... небо ... земля ... земля ...
небо ... Он прокатился еще метров пять, вздымая тучи снежной пыли, и врезался в
огромный сугроб, наметенный у основания телеграфного столба. Трах-х!! Несколько
секунд он пролежал без движения -- слушал, как затихает звон в ушах; потом
выбрался из сугроба и стал вытряхивать из-за шиворота снег. Достал и надел очки:
микроавтобуса видно не было. Метрах в ста впереди какая-то дорога отворачивала
от шоссе вправо и углублялась в лес. Эрик потопал ногами и помахал руками --
ушибов не обнаружилось. Он потянул носом воздух и сунул респиратор в карман.
Надо было торопиться.
Эрик прошагал до ответвления и свернул на проселочную дорогу. Через пару
минут шоссе скрылось из вида. Проселок, погруженный в полную тишину и абсолютное
безветрие, обступали высоченные сосны. Птицы то ли молчали, то ли не имелись в
наличии. Поеживаясь в тонком ватнике, Эрик быстро шагал и обдумывал на ходу план
действий -- перспектив видно не было. В тюремной одежде его арестует первый
встречный милиционер. Гражданскую одежду взять неоткуда. Документов и талонов
нет. Где он сейчас находится -- неизвестно. После ареста его, скорее всего,
обвинят в убийстве следователя и охранников.
Минут через десять он увидал ответвление налево. Покосившийся указатель
гласил: "Голявкино -- 8 км". Подумав, Эрик пошел прямо.
Еще минут через десять он увидал ответвление направо. "Горбылино -- 1
км" -- гласил указатель. Эрик продолжал идти прямо.
Вскоре он услыхал звук мотора: навстречу ему шла машина.
Эрик поднял глаза -- проселок закруглялся влево, и из-за росших вдоль него
деревьев видно ничего не было. Он шагнул в сторону от дороги, по целине -- и
сразу же провалился в снег по пояс ... выкарабкался обратно, отряхнулся и пошел
вперед -- а что ему оставалось делать? Наконец, машина показалась из-за
поворота: это был облезлый зеленый грузовичок. Проскочив Эрика метров на
двадцать, грузовичок остановился, дверца кабины распахнулась, и на подножку
выскочил водитель -- рыжий вихрастый мужичонка в разодранном зипуне без шапки.
"Эй, артист! -- завопил мужичонка, -- Садися, подвезу ..." Эрик нехотя
повернулся и помахал рукой. "Быстрей, чего вошкаесси?!" -- лохматость
волос и веселость голоса делали шофера похожим на беззаботную дворнягу. Эрик
обошел грузовик и залез в кабину на пассажирское место. "Закуривай ...
ежели хотишь, папироской могу угостить." -- радостно предложил мужичонка,
дергая рычаги и подпрыгивая на сидении от избытка сил. Эрик помотал головой:
"Спасибо, не курю." Грузовик тронулся и стал неуклюже разворачиваться
на узкой дороге. Перед ветровым стеклом мотался брелок: портативная
аудио-скрижаль с изречениями Романова-младшего. "Не ссы, артист! --
мужичонка повернулся к Эрику и подмигнул, -- Через десять минут в клубе
будешь!" "Большое спасибо." -- сдержанно поблагодарил Эрик.
"А ты чавой на своих двоих-то топаись? -- не унимался шофер, -- Нешто
председатель вашенский машиной не мог подсобить?" "Э-э ... -- не сразу
нашелся Эрик, -- В разгоне машины все ... а остальные в ремонте."
Грузовик дребезжал на ухабах, за окном проносился заснеженный лес.
"Я ужо в баню с робятыми собралси, -- поведал мужичонка, включая
приемник, -- а тут завклубом в дверь стучить: так мол и так, артиста нужно
привезть! Опасение, значить, у него имелося, что ты, как в прошлый раз, в
горбылинскую чайную завернешь ..." В кабину ворвался яростный бас народного
певца Маслина Мегамоева. "Тирлим бом-бом, тирлим бом-бом! -- подпел шофер и
подмигнул Эрику, -- Здорово ты загримировалси: вылитый беглый
нидерландизд!" "А, может, я и есть беглый нидерландист?" "Ну
ты, паря, даешь! -- зашелся мужичонка, толкая Эрика локтем в бок, -- Какой же ты
нидерландизд, когда тебя из Голявкино пригласили!"
Некоторое время они ехали молча ("Ах варьетэ, варьетэ, варьетэ
..." -- пел Мегамоев). "Хороший у вас в Голявкине клуб! -- похвалил
мужичонка, -- Этот ... как его ... актерский состав, в общем, заебись! -- он
выставил Эрику под нос кулак с оттопыренным большим пальцем, -- Да ведь и у нас,
поди, нехуевый -- лучше Говядина, грят, во всем районе никто ментов не
играить!" Эрик молчал. "И нового врежистера из Москвы прислали. --
Мужичонка выудил из кармана зипуна мятую папиросу и щелкнул зажигалкой, --
Молодой, а строгий ... старые порядки враз поменял. Сам видишь: таперича на
репетикцию, будто на самое представление, в гриме приходить нужно! А еще Говядин
сказывал ..." ("Вычислить путь звезды и развести сады ..." -- пел
Мегамоев.) "Да ты его, поди, знаешь! -- перебил сам себя мужичонка, -- Он
же в вашем голявкинском спехтахле осенью участвовал!" "Кто участвовал?
-- осторожно спросил Эрик, -- Режиссер?"; "Да нет, Санька Говядин ...
ты чего, забыл? Ну, плешивый такой ... у него еще на левом глазу бельмо -- в
детстве серной кислотой брызнуло!" "Почему забыл? Помню." --
после некоторого раздумья согласился Эрик. Аудио-скрижаль перед ветровым стеклом
щелкнула, и гнусавый голос Романова-младшего затянул: "Коммунизм -- это
партийная власть плюс эвээмизация всей страны ..." "А ты давно сюда
переехал? -- вклинился мужичонка, -- Завклубом сказывал, что тебя с
Португальщины прислали -- агрономные кадры укреплять." "Недавно."
-- почти без запинки отвечал Эрик. "Евразийский коммунизм -- самый
коммунистический коммунизм мира. -- нудел Романов-младший, -- Слава евразийскому
исскусству, открывшему единственно верный творческий метод коммунистического
сюрреализма ..."
Дорога вынырнула из леса в поле. Далеко впереди показались крошечные
домишки. "Ну, таперича всего три минуты осталося! -- радостно сказал
мужичонка, -- Дорога отсель прямая, хучь сто километров в час давай!" -- он
надавил на акселератор и мотор грузовичка надсадно взвыл. Бескрайние заснеженные
поля, разделенные на квадраты ровными рядами деревьев, тянулись по обе стороны
от проселка. На горизонте виднелся ряд блестевших алюминием ветряков (их лопасти
казались отсюда размером со спичку). "Понастроили ентих мельниц, а толку
чуть! -- прокомментировал мужичонка, перекрикивая шум мотора, -- Да еще
телехвонную связь нарушають ..." "Как это -- нарушают?" --
удивился Эрик. "Хуй его знаить ... нарушають и все. Надысь опять телехвон
молчал ..." Грузовичок начал подпрыгивать на ухабах, все вокруг моталось,
дребезжало и подскакивало. Эрик покосился на спидометр -- тот показывал 85
километров в час. "Не ссы, артист, не перевернемси!" -- перехватив его
взгляд, ободрил мужичонка. Домики на горизонте быстро увеличивались в своих
размерах и числе ("Выберу самое синее море, -- пел Мегамоев, --
белый-пребелый возьму пароход ..."). "Клянемся торжественной клятвой
ленинцев-сталинцев-брежневцев, что уже к 1985 году над всем миром воцарится
евразийский флаг!" -- закончил Романов-младший и отключился. "Эх,
через полчаса в баньке париться буду! -- предвкусил мужичонка, -- А потом с
робятыми у Коляныча пивка попьем, головунами закусим." Эрик молчал.
Грузовик миновал знак "Мерзуны -- 439 ж." и понесся, преследуемый
стайкой отчаянно лающих собак, между двумя рядами покосившихся бревенчатых
домов. На улице не было ни души -- лишь ватага укутанных ребятишек угрюмо
копошилась на огороженной колючей проволокой детской площадке. Сбросив скорость,
грузовик проехал еще метров триста ("А здеся я живу." -- указал
мужичонка на маленькую облезлую избушку с заросшими грязью окнами). Наконец, они
затормозили возле сравнительно большого кирпичного здания. "Приехали! --
радостно об®явил шофер, -- Покедова, земляк!" Эрик вылез из кабины и в
нерешительности остановился. На стене здания висел плакат:




        

    Скоро! Скоро! Скоро! Скоро! Скоро! Скоро! Скоро! Скоро!

    ОПТИМИСТИЧЕСКАЯ БАЛЛАДА

    Текст и режиссура Сергея Вервольфова

    В главных ролях: А.Говядин, Б.Халдеев и В.Звездищева

    Скоро! Скоро! Скоро! Скоро! Скоро! Скоро! Скоро! Скоро!

"Прямо туда и дуй! -- высунувшись из окна кабины,
мужичонка потыкал пальцем в обитую дермантином дверь, -- Они тебя заждалися,
поди!" Выхода не было -- Эрик потянул дверную ручку.
Он оказался в длинном темном зале с рядами деревянных кресел. Тусклый
верхний свет горел только на сцене. "Халдеев? Наконец-то! -- к Эрику
бросился тщедушный молодой человек в массивных роговых очках, -- Я уж думал, вы
опять в чайной застряли!" Эрик молчал. "Второй раз собираемся, а
репетировать все никак не начнем!" Эрик потупился и шаркнул ногой.
"Хорошо, что в гриме и костюме пришли ... на этом хоть время сэкономим ...
-- с укором заметил молодой человек и метнулся обратно к сцене, --
Начинаем!!" Он замахал руками, как ветряная мельница, и в темноте зала
зашевелились невидимые до того люди. "Акт 1-ый, явление 1-ое: Нидерландист
ван Даал и Невинные Дети -- на сцену, Воодушевленцев -- наготове, остальные --
не ближе десятого ряда, чтоб не мешать!" -- молодой человек, очевидно,
являлся режиссером Вервольфовым. Часть людей потянулась на сцену, остальные
опять канули во тьму. "Почему стоите, Халдеев? -- обернулся молодой человек
к Эрику, -- Вам что, отдельное приглашение требуется?" Эрик нехотя поплелся
на сцену. "Не сюда! -- тонким голосом взвизгнул режиссер, -- Налево!... Вы
читали пьесу или нет?..." -- Эрик молча встал в указанное место. В
противоположном конце сцены десятка полтора пожилых теток в тренировочных
костюмах и пионерских галстуках строились в три шеренги -- это, очевидно, были
Невинные Дети (каждая держала в правой руке какие-то машинописные странички).
"Где ваш экземпляр пьесы?" -- страшным голосом спросил режиссер;
"Дома забыл." -- после секундного колебания нашелся Эрик. "Боже!
-- схватился за голову молодой человек, чуть не сбив с носа очки, -- Совесть у
вас есть?" "Нет. -- признал ошибку Эрик, -- Виноват." "Дайте
ему запасной экземпляр!" -- заверещал режиссер в глубину зала. Из темноты
выплыла костлявая девица (помощница режиссера?), вручила Эрику растрепанную
стопку страниц и опять растворилась во тьме. Режиссер уселся в первом ряду,
нервно вцепившись в подлокотники кресла: "Готовы?" "Да!" --
хором отвечали Невинные Дети; "Готов." -- неуверенно присоединился
Эрик. "Начинаем!"
"Три, четыре!" -- шепотом скомандовала одна из Детей, и они хором
задекламировали:


Мы -- невинные дети,




будущее поколение, 
Наше сознание --




это чистая страница. 
Наши души освещены




сердец горением, 
Мы хотим


любить Родину



и учиться! Дети
замолчали -- Эрик понял, что пришла его очередь. Он скосил глаза и начал читать
с максимальной доступной ему выразительностью:


Нидерландист я, убежавший из тюрьмы.
Хочу теперь отмстить за свой позор --
Растлять сердца, душить, вредить, громить,
Враждебно гадить, подло извращать. Эрик повернулся к Детям
и, немного подумав, выбросил руку в жесте безшабашной подлости:


Зачем вы, дети, мыслите о Светлом?
Зачем, скажите, любите Добро?
Ведь Светлое не принесет вам выгод,
Добро и Свет не нужны никому! 
"А что, неплохо ... -- несколько смягчившись, похвалил режиссер, --
Очень сдержанная манера ... интересная интерпретация!" Эрик польщенно
потупился. "Ладно, открывающий диалог, вроде бы, на мази. -- режиссер
пошелестел страницами, -- Переходим сразу к выходу Воодушевленцева! -- он
приложил руки рупором ко рту, -- Воодушевленцев, готовы?"
"Готов!" -- раздался чей-то бас. "Пошел!" -- крикнул
режиссер.
На середину сцены из-за кулис вышел грузный смурной человек в милицейской
шинели и, воздевая руки к небу, обратился к невидимой аудитории:


Я страж порядка, доблестный блюститель,
С невинными детьми на встречу я иду.
Я буду нежный, добрый, мягкий их учитель,
Добро и Истину я в души их введу. Человек неуклюже
повернулся на месте и, сверкая бельмом на левом глазу, вперевалку подошел к
Эрику:


А это кто таится в полумраке?
Кто гадко скрючился, ощерив острый зуб?
Коль враг ты -- приготовься к схватке,
Но если друг -- приди ко мне на грудь! И милиционер
Воодушевленцев распахнул