есь.


   Вечером они протиснулись в тесную каютку Лавровского.
   - Очень рад, - сказал биолог. - Поместитесь как-нибудь на этом сиденье.
- Он вынул из холодильника пакет с бананами. - Угощайтесь.
   - Володя говорит, вы осмеяли его анализатор, - сказал  Морозов,  быстро
счищая с банана кожуру.
   - Володя говорит неправильно, - ответил  Лавровский.  -  Я  не  осмеял.
Просто не вижу смысла в таком приборе. Ваша  затея  напоминает  эпизод  из
одной старой повести.  Один  тип  рисуется  перед  дамой,  хочет  показать
образованность, и между прочим заявляет: в  коже  у  человека,  мол,  есть
микроскопические железки с электрическими токами. Если  вы  встретитесь  с
особью, чьи токи параллельны вашим, то вот вам и любовь.
   - А что за повесть? - спросил Володя.
   - "Три года" Чехова. В сущности,  вы  делаете  то  же  самое  -  только
кожно-гальванический рефлекс заменили современными микромодулями.
   - А по-моему, - сказал Володя, - прибор все-таки не лишен смысла.
   - Приборы, приборы... - Лавровский поморщился. - Человек, окружив  себя
техносферой, все более отдаляется от природы.  Не  потому  ли  природа  не
желает отдать ему те инстинктивные  знания,  которыми  так  щедро  одарила
низшие виды?
   - О каких инстинктах вы говорите? - спросил Морозов.
   - Смею вас заверить, об очень полезных. Ну, например.  Приходилось  вам
видеть, как заболевшая собака  плетется  в  поле  и  безошибочно  выбирает
нужную траву? Для собаки мир - это прежде  всего  запахи.  Снабдите  таким
обонянием химика - как  упростит  это  его  работу,  сколько  приборов  он
вышвырнет на свалку за ненадобностью.
   - Все-таки странно, - сказал Морозов. - Вы хотите возврата  к  природе?
Отказа от технических достижений цивилизации?
   - Я говорю об одном из возможных ее направлений.
   - Не знаю, не знаю. Лично я ничего плохого не вижу в  том,  что  вокруг
нас механизмы... в том, что приборы стали продолжением наших рук и ног...
   -  Ничего  плохого,  -  повторил  Лавровский.  -  Кроме  того,  что  мы
расплачиваемся за это потерей полезных  инстинктов.  Мы  забыли  про  свои
природные анализаторы, разучились ими пользоваться, не  умеем  включать  и
выключать их по своему желанию. Мы перестаем доверять самим себе. К  чему,
когда есть приборы? - Он навел на Володю обличительный  палец.  -  Да  что
далеко ходить? Вот вы затеяли приборчик, которому хотите передоверить одну
из величайших, истинно человеческих эмоций. Вы хотите взвесить, измерить и
препарировать саму любовь!
   Володя, с недоеденным бананом в руке, смущенно потупился.
   - Может, вы и правы, Лев Сергеевич, - сказал он тихо. - Но ведь мозг  в
роли анализатора эмоций... не очень-то надежен... Сколько ошибок,  сколько
несчастных любовей...
   - Да пусть ошибаются! - вскричал Лавровский. - Хоть это  оставьте  роду
человеческому! Что это, к дьяволу,  за  жизнь  без  единой  ошибки,  вроде
ответа первого ученика? Вы докатитесь до того, что  предоставите  приборам
определять, где добро и где зло. Без  позволения  прибора  вы  пальцем  не
шевельнете для спасения погибающего.
   - Ну, это уж слишком, - сказал Морозов.
   - Пожалуй, - согласился биолог. - Я сознательно преувеличиваю, чтобы вы
поняли, к чему можно прийти, если не спохватиться вовремя.
   - Что значит - спохватиться? Что нужно, по-вашему, делать?
   - Сложный вопрос, ответить я пока не могу. Тут надо думать сообща. Всем
человечеством, если  угодно:  ведь  это  не  на  десятилетия,  а  на  века
программа. Но уже сейчас можно отказаться от многих механизмов,  если  они
не нужны абсолютно.
   - Это да, - неуверенно сказал  Морозов.  -  От  автоматов  на  парусных
гонках - действительно можно...
   - Вот видите, один ненужный автомат уже есть, и если  к  нему  добавить
еще добрую сотню, которую насчитали в нашем институте...
   Лавровский вдруг умолк и посмотрел на  Володю.  Тот  сидел,  запрокинув
голову и стиснув виски ладонями, с остановившимися глазами.  Морозов  тоже
вскинул взгляд на Володю. Мгновенный толчок  памяти  перенес  его  лет  на
десять назад - в холодноватую гостиную, где на телевизионной  стене-экране
плыла навстречу кораблю темно-графитовая поверхность Плутона,  а  потом  -
испуганный выкрик комментатора, слепящая вспышка, и Вовка, вытянувшийся на
стуле, будто одеревеневший...
   - Что с тобой? - потряс он Володю за плечо.
   - Переутомление, - не то спросил, не то констатировал Лавровский.
   - Да, наверно... - Володя поднялся, на растерянном его  лице  мелькнуло
подобие улыбки. - Да ничего, все в порядке... Извините, мы пойдем.
   Молча шли Заостровцев и Морозов  к  себе  в  общежитие.  Тут  по  всему
городку  разлился  пронзительный  звон.  Щелкнуло   в   динамиках   общего
оповещения, раскатистый голос возвестил:
   -  Внимание!  Выход  на  поверхность  запр-рещен!  Всем  работающим  на
поверхности - ср-рочно  в  помещения!  Солнечная  хр-ромосферная  вспышка,
восемь минут, готовность ноль! Повторяю...
   Володя остановился, схватил Морозова за локоть.
   - Да что с тобой творится? - спросил тот.
   - Н-не знаю... - Володя двинулся дальше.


   Ранним утром Платон Иванович вызвал Морозова и сказал своим  обычным  -
деловым и спокойным - тоном:
   - Не привык я нарушать порядок, но за вас, Морозов, поручился  человек,
которого я высоко ценю. Отправляйтесь на повторный осмотр.
   Морозов ворвался в медпункт со словами:  "Друг  Жора,  нацепляй  скорее
датчики".  Врач  сделала  ему   замечание.   Тщательнейшим   образом   она
обследовала беспокойного пациента - и на  этот  раз  машина  признала  его
годным.
   Спустя час, получив разрешение руководителя, оба практиканта  предстали
перед Радием Петровичем Шевелевым, командиром танкера "Апшерон".
   Это был один из  старейших  в  Космофлоте  пилотов.  Невысокий,  седой,
несколько располневший за  последние  годы,  Шевелев  скептически  оглядел
практикантов и сказал:
   - Вчера вас отставили от полета, а сегодня вновь назначили ко мне.  Как
это понять?
   - Вчера мы были не в форме, Радий Петрович,  -  ответил  Морозов.  -  А
сегодня все в порядке.
   Шевелев хмыкнул:
   - Странные у вас колебания формы. Ну ладно. Вылет завтра в  шестнадцать
двадцать. А сейчас пойдем готовить танкер к рейсу.
   Они втроем вышли из шлюза. Шевелев решил не брать вездеход, а  пройтись
"по хорошей погоде" пешочком до космодрома.
   Шевелев  и  Морозов  шли  впереди,  вернее,  плыли,   отталкиваясь   от
ноздреватой лунной  почвы.  Заостровцев  приотстал  от  них,  передвигаясь
мелкими скачками. Мысли у него были невеселые. То, что случилось по дороге
в космопорт, и вчерашнее происшествие - пугало Володю.  Странно:  сидел  у
Лавровского, разговаривал - и  вдруг  накатилось  что-то,  сдавило  горло,
просверлило мозг. Хромосферная вспышка... Неужели он  ее  "учуял"  прежде,
чем сработали приборы?.. С тревогой прислушивался  Заостровцев  к  чему-то
непонятному в самом себе.
   А вокруг шла будничная жизнь.  Из  шлюза  хозяйственного  отсека  повар
выволок огромный  бак,  поднял  его  без  особых  усилий  и  поставил  под
прозрачный антирадиационный навес. Это придумал  кто-то  из  селеногорцев:
варить компот в вакууме на раскаленной почве. Низкая  температура  кипения
способствовала лучшему экстрагированию. Вакуумный компот был  на  редкость
вкусен, и, пока шел двухнедельный лунный день, его варили неукоснительно.
   Вдоль склона кратера Эратосфена полз тяжелый вездеход с буровой вышкой:
где-то собирались бурить на воду.
   Пешеходов обогнала машина с белой полосой на борту. Из  люка  высунулся
человек, присмотрелся к опознавательному номеру на  скафандре  Шевелева  и
крикнул так, что в шлемофонах задребезжало:
   - Доброе утро, учитель! Что - молодых выводите?
   Это был Чернышев.
   - Залезайте, довезу до космодрома, - сказал он, остановив вездеход.
   Молодые втиснулись на задние сиденья, а Радии, Петрович уселся рядом  с
Чернышевым.
   - Ну что, Федя, - сказал он, когда машина  тронулась,  -  готовишься  к
Комплексной?
   - Последние приготовления, Радий Петрович.  Хлопотно  очень:  почти  на
всех дальних станциях, до Тритона, ставить будем новое оборудование.
   - Да, знаю. На целый год у тебя программа, я слышал. Когда стартуешь?
   - Через неделю. Последние грузы принимаю. Вот  Лавровский  новые  зонды
привез для Юпитера. Сегодня американцы начнут подвозить  оборудование  для
своих станций. А там - генеральный осмотр и старт. Ну, скажу я вам.  Радий
Петрович, этот новый корабль класса "Д" - чудо! О такой  грузопод®емности,
да и скорости, только мечтать приходилось.
   Возле космотанкера он высадил пассажиров.
   - Счастливого полета, Федя, - сказал Шевелев. - Мы  не  застанем  тебя,
когда вернемся из рейса.
   Они обнялись. Потом, прощаясь с практикантами, Чернышев спросил:
   - Ну как, Алеша?
   - Все в порядке, Федор. -  Морозов  стиснул  ему  руку.  -  Счастливого
полета.
   Чернышев повел вездеход дальше - туда, где высился желто-красный  конус
его корабля.
   - Так  вот,  -  обратился  Шевелев  к  своему  экипажу.  -  Перед  вами
космотанкер "Апшерон" системы Т-2,  четвертой  серии.  Специфика:  наличие
наружных контейнерных поясов, предназначенных...
   - Мы проходили Т-2, - сказал Морозов, глядя на корабль Чернышева.
   - Иначе бы вы не находились  здесь,  -  отрезал  Шевелев.  -  Прошу  не
перебивать. Назначение  контейнерных  поясов...  тельно  не  очнувшись  от
забытья,  понял,  что  перегрузка  кончилась.  И   еще   каким-то   особым
командирским чутьем он догадался, что все на корабле в порядке.
   Приборы работали.
   Рядом с красной программной кривой на мнемосхеме  появилась  золотистая
фактическая. Они шли рядом, переплетаясь.
   Да не приснилось ли ему  то,  что  было?  Нет,  не  приснилось:  кривая
истинного курса шла не от старта. Она появилась недавно. Возмущение Ю-поля
"отпустило" приборы, включилась система ориентации, и теперь командир знал
свое место в Пространстве. Все в порядке. Только радио пока не работало.
   Он посмотрел на молодых. Они спали.


   Радий Петрович привык смотреть на  молодых  людей  с  точки  зрения  их
пригодности к  космоплаванию.  Судил  придирчиво,  в  характеристиках  был
сдержан. Полагал, что  нажимать  кнопки,  побуждая  автоматы  к  действию,
сумеет  каждый.  Потому  и  ценил  превыше  всего  в  молодых  космонавтах
спокойствие, собранность и - в глубине души - физическую силу и стать.
   Эти двое там, на Луне, не очень ему понравились. Внешность у  Морозова,
верно, была не  плоха,  однако  парень  показался  ему  излишне  бойким  в
разговоре.  Заостровцев  тоже  был  не  хлипок  сложением,   но   выглядел
пришибленным, неуклюжим. Меньше всего нравились командиру его  растерянные
глаза.
   Теперь, после того что случилось, он  смотрел  на  них  по-другому.  На
своем межпланетном веку Радию Петровичу доводилось  видеть  немало  всякой
небывальщины. Никогда не забыть ему  ревущих  призраков  Нептуна;  там,  в
пустоте, где никакого звука быть не  может,  от  этого  раздирающего  рева
сдавали нервы у самых закаленных пилотов. Помнил он дикую  гонку:  корабль
уходил  от  неожиданного  потока  метеоритов  на   таком   режиме,   когда
магнитострикторы не справлялись с  потоком  плазмы  и  она  вот-вот  могла
прорвать защиту и сжечь корабль. Помнил нападение металлоядных бактерий на
корабль у берегов свинцового озера на  Меркурии.  Да  мало  ли  что  могло
приключиться за три десятка лет с человеком в космосе!
   Но чтобы человек без приборов сориентировался в Пространстве  -  такого
не было. _Такого не могло быть_.
   Радий  Петрович  посмотрел  на  Заостровцева.   Обыкновенное   лицо   -
худощавое, небритое, с россыпью  бледных  веснушек  вокруг  носа.  Что  за
непонятная, нечеловеческая сила в этом парне?
   Он перевел взгляд на Морозова. Крутой лоб, четкий рисунок подбородка  -
с виду этому больше пристало... что?.. способность творить чудеса?
   Разбудить  их,  расспросить  толком...  Странная,  непривычная  робость
овладела командиром.
   Вдруг он услышал  знакомое  трезвучие  радиовызова.  Ага,  есть  связь!
Женский голос отчетливо произнес:
   "Танкер "Апшерон"! Танкер "Апшерон"! Здесь - ССМП. Почему не  отвечаете
Луне-2? Луна-2 вас не слышит. Танкер "Апшерон"!"
   Вот как, дело дошло уже до Службы Состояния Межпланетного Пространства!
Видно, связисты Луны отчаялись отыскать их, забили тревогу,  и  теперь  за
дело взялась самая мощная  радиостанция  Земли.  Командир  включил  сигнал
ответа, быстро заговорил:
   - Земля, здесь - "Апшерон", вас слышу! Прием.
   Теперь - ждать, пока эти слова дойдут до далекой Земли.
   Наконец обрадованно зазвенел женский голос:
   "Слышу! Командир Шевелев, вас слышу! Сообщите состояние экипажа!"
   Радий Петрович откашлялся. Надо покороче, не  стоит  пока  вдаваться  в
подробности.
   - Корабль и экипаж в порядке,  -  сказал  он.  -  Контейнеры  взять  не
удалось. Энерговспышка Красного пятна...
   Тут произошло нечто  невообразимо-недопустимое.  Командира  толкнули  в
плечо. Практикант Заостровцев, неожиданно проснувшись, отжал командира  от
микрофонной сетки и закричал в нее:
   - Тоня, это ты? Тоня, ты меня слышишь?
   Командир оторопело уставился на Володю. Случай был настолько дикий, что
он просто не знал, как реагировать.
   А из динамика посыпалась радостная скороговорка:
   "Ой, Володя, я так беспокоилась, прямо не могу! Почему ты не... Ты меня
слышишь?"
   Но в ответ Тоня услышала голос командира Шевелева:
   - На  место,  Заостровцев!  -  и  после  короткой  паузы:  -  Повторяю:
непредвиденная энерговспышка уничтожила контейнерный поезд.  Был  вынужден
стартовать до срока. Сообщите Луне: задержать отправку очередного танкера.
   Снова потекли минуты напряженного ожидания.
   "Вас поняла, - ответила Тоня. И неофициальным тоном добавила:  -  Радий
Петрович, что все-таки случилось? Тут очень волнуются..."
   "Что все-таки случилось? - подумал командир. - Хотел бы  я  знать,  что
все-таки случилось". Он сказал:
   - Корабль длительное время находился в сложных условиях...  в  условиях
отсутствия ориентации. Подробнее сейчас об®яснить не могу. Прием.
   Радий Петрович  посмотрел  на  практиканта  взглядом,  не  предвещающим
ничего хорошего.
   - Вы, Заостровцев, - начал он тоном, соответствующим взгляду. И  вдруг,
неожиданно для самого себя, закончил:  -  Вы,  кажется,  о  чем-то  хотели
поговорить с оператором ССМП? - И поднялся, уступая место Володе.


   Теперь, когда  "Апшерон"  шел  по  нормальной  трассе,  молчание  стало
невыносимым. Командир молчал, потому что не знал, как начать  разговор  об
этом, говорить же о другом было просто невозможно. Морозов  молчал...  кто
его знает, почему молчал Морозов. Володя молчал, потому что в человеческом
словаре не было слов, которые могли бы выразить то, что с  ним  произошло.
Но в то же время он понимал, что от него ждут об®яснений. Он  перебирал  в
памяти  события  последних  недель,  но  сцепить  одно  с  другим  ему  не
удавалось. Вдруг как бы со  стороны  он  увидел  самого  себя  на  зеленой
тропинке  -  той  тропинке,  где  он  беспомощно  топтался,  не  в   силах
перешагнуть... что перешагнуть?..
   "Положение хуже  собачьего,  -  подумал  Володя  с  отвращением,  -  та
понимает, только сказать не может. А я - ни понять, ни сказать..."
   Первым заговорил Морозов:
   - Я  знал  одного  парня  -  он  помнил  наизусть  первые  пять  листов
девятизначной таблицы логарифмов.
   - К чему вы это? - сказал командир и, не дожидаясь ответа, обратился  к
Володе: - Как вы сориентировались, Заостровцев?
   Володя ответил не сразу. Он медленно шевелил пальцами, и Радий Петрович
с интересом смотрел на эти пальцы, будто ожидая от них чего-то.
   - Ну вот, - неуверенно начал Володя. -  Знаете,  бывает,  что  идешь  в
темноте... и вдруг чувствуешь, что впереди, очень близко, стена...  Что-то
срабатывает внутри - и останавливаешься...
   - А иногда не срабатывает, и тогда расшибаешь лоб, - вставил Морозов.
   Командир махнул на него рукой.
   - Дальше, Заостровцев, - попросил он.
   - Стены... - Володя морщил лоб в раздумье.  -  Только  не  прямые...  и
движутся... Давят... душат... А я ищу, где проход. Сам не знаю как...
   - Ну и ну, - сказал командир. - Если бы сам не видел - ни за что бы  не
поверил. Откуда у вас такое... нечеловеческое чутье?
   - Действительно, - сказал Морозов. - Вроде рыбы в  электрическом  поле.
Или птицы в магнитном.
   Володя испуганно уставился на него:
   - Ты на самом деле думаешь, что  у  меня  развилось  это...  рыбье  или
птичье?
   Морозов пожал плечами.


   Неудачный рейс  был  подвергнут  всестороннему  обсуждению,  в  котором
участвовали пилоты, астрофизики и специалисты по приборам. Ввиду того, что
Юпитер  проявил  непредусмотренную   опасную   активность,   было   решено
оборудовать его крупные спутники - Ио,  Каллисто  и  Ганимед  -  новейшими
регистрирующими  приборами  высокой  защиты  и  поставить   дополнительные
исследовательские работы.
   Решение было обстоятельное. Лишь одного не  хватало  в  нем  -  анализа
бесприборной навигации, осуществленной  практикантом  В.А.Заостровцевым  в
условиях суммарных полей высокой напряженности. Так следовало бы  записать
это.
   Это не было записано по той простой причине,  что  командир  "Апшерона"
умолчал о случившемся.
   Незадолго до посадки Володя попросил его ничего никому не рассказывать.
"Почему?"  -  удивился  командир.  "Я  бы  хотел  сначала  сам   во   всем
разобраться", - сказал Володя. Командир подумал, что Заостровцев имеет  на
это полное право.  "Хорошо,  -  сказал  он.  -  Но  если  вам  потребуется
засвидетельствовать то, что произошло, я охотно это сделаю".
   - Временно вышли из строя внешние  датчики,  -  коротко  доложил  Радий
Петрович на обсуждении. - Выбрались по чистой  случайности.  Должен  особо
отметить  выдержку  и  хорошую  профессиональную  подготовку  практикантов
Заостровцева и Морозова.
   Подробностей у него  не  выпытывали.  Давно  прошли  времена,  когда  в
подобных случаях назначались комиссии, проводились дотошные расследования,
составлялись  нудные  акты.   Давно   уже   медицина   научно   обосновала
недопустимость  лишних  расспросов  пилотов,  возвращающихся  из   тяжелых
рейсов. Достаточно того, что они сочтут нужным доложить.
   Правда, кое-кто был удивлен.  Командира  Шевелева  знали  как  человека
крайне скупого на положительные характеристики. Никто  не  помнил  случая,
чтобы  он  в  такой  превосходной  степени   отрекомендовал   необлетанных
новичков.
   Морозову и Заостровцеву было об®явлено, что  рейс  зачтен.  Сам  Платон
Иванович привинтил к их курткам значки космонавтов.
   В общежитии их  окружили  товарищи.  Володя  помалкивал,  зато  Морозов
говорил за двоих. И практиканты, еще не сдавшие зачетных  рейсов,  слушали
его со вниманием. Они завидовали его удачливости и дерзкой  фамильярности,
с которой он отзывался о Юпитере.


   Пассажиры высыпали из рейсового и направились  к  вертолетной  стоянке.
Хорошо было дышать не  спецсмесью  из  дыхательного  аппарата,  а  чистым,
привольным земным воздухом. Хорошо было идти не  по  изрезанной  трещинами
лунной почве, а по зеленой траве, по земле, по Земле.
   У вертолета Радий Петрович крепко пожал руки Заостровцеву  и  Морозову.
Здесь, в обычной куртке, без скафандра, командир "Апшерона" выглядел очень
земным. В его жестком, задубевшем от космических перегрузок лице появилось
нечто от доброго старшего брата.
   - Запишите номер моего видеофона, ребята, - сказал он. - Буду  рад  вас
видеть.
   Володя сел в вертолет с Морозовым. Не успела, однако, машина  взлететь,
как он попросил Морозова опуститься.
   - Что еще за причуда? - проворчал Морозов. - Что ты там потерял?
   - Приземлись, - сказал Володя. - Видишь справа тропинку? Вот там.
   Вертолет сел. Володя пошел по тропинке - вначале быстро,  а  потом  все
более замедляя шаг. Морозов молча следовал