Евгений Войскунский, Исай Лукодьянов. Незаконная планета

   -----------------------------------------------------------------------
   М., "Детская литература", 1980.
   OCъ & spellcheck by HarryFan, 15 December 2000
   -----------------------------------------------------------------------


        ПРОЛОГ

   Алеша посмотрел на часы - до передачи оставалось еще около двух  часов.
Вот  так  всегда:  ждешь,  ждешь  чего-то,  а  время  еле  тащится,  будто
издевается над тобой. Он подпер  щеки  кулаками  и  уставился  на  пеструю
страницу учебника. В пятый, а может, десятый раз прочел: "Кавендиш открыл,
что, пропуская через воздух электрические  заряды,  можно  заставить  азот
соединяться с кислородом". "Так. Значит, он  пропускал  эти  электрические
заряды, - повторил про себя Алеша, пытаясь сосредоточиться на  прочтенном.
- Вот рисунок. Старинная лаборатория, бородатый дядя в  камзоле  у  стола,
заставленного банками, громоздкой электростатической машиной..."
   В следующий миг Алеша понял, что для науки - по крайней мере сегодня  -
он потерянный человек. До передачи все еще оставалось около двух часов,  и
не было никакого смысла коротать их за учебником.
   Он вылез из-за письменного стола.
   - Алеша, - окликнула мать, когда он проходил по коридору мимо кухни.  -
У тебя завтра лабораторная по физике. Ты готов?
   - Нет, - ответил он, виновато моргая. - Но я  еще  успею,  мама.  После
передачи.
   Мать щелкнула клавишей кухонного автомата, и было что-то недовольное  в
этом щелчке. Нечто осуждающее, Вслух она  ничего  больше  не  сказала,  но
подумала  -  уже  не  в  первый  раз,  -  что  слишком  уж  много  свободы
предоставлено Алеше. И в этом, конечно, повинен отец. Сколько было  с  ним
споров об Алешином воспитании, а вернее,  длинных  ее  монологов,  сколько
высказано  убедительных  доводов  в  пользу  большей   строгости.   Михаил
Анатольевич соглашался с ней  вполне.  Он  просто  обезоруживал  ее  своей
кротостью, готовностью  понять,  неизменной  доброжелательностью.  "Да,  -
говорил он, согласно кивая красивой кудлатой головой, - ты  права,  парень
развивается стохастично, нужно больше дисциплины, целенаправленности..." А
через-день или два она, войдя к мужу в кабинет,  заставала  их  -  Михаила
Анатольевича и Алешу - перед  экраном,  на  котором  пулеметчик  выкашивал
наступающие  цепи.  Ирина  Викторовна  останавливалась,  незамеченная,   и
слышала сквозь  стрекот  киноаппарата,  сквозь  треск  очередей  и  уханье
взрывов, как муж говорил Алеше что-то о тактике  фланговых  охватов...  об
артиллерийской подготовке...
   - Как ты можешь, Миша? - напускалась она на мужа вечером в  спальне.  -
Подумай, что ты делаешь? Уже два спокойных десятилетия прошло после  Пакта
о всеобщем разоружении. Уже в нашем с тобой детстве не  играли  в  военные
игры, а нынешние мальчишки и вовсе не знают, что  это  такое...  Зачем  ты
засоряешь ему голову этими отвратительными фильмами о побоищах?
   - Отвратительными, - повторил он,  моргая  с  виноватым  видом.  -  Да,
пожалуй, ты права... Хотя, конечно, это неточное определение.
   - Вот тебе точное: эти фильмы ужасны, и я прошу не показывать их Алеше.
Унеси их в институт, куда угодно, только не держи дома.
   - Понимаешь, Ира, они мне нужны для работы...
   Она это понимала. Ей не очень  нравилась  его  профессия  историка,  но
работа есть работа.
   -  В  таком  случае  запрети  Алеше  их  смотреть.  И,  кстати,  читать
бесконтрольно старые книги. Я бы могла и сама запретить,  но  лучше,  если
это сделаешь ты.
   - Почему? - морщил свой высокий лоб Михаил Анатольевич.
   - Потому что мальчик очень к тебе привязан,  -  терпеливо  втолковывала
она. - Потому что мой запрет вызовет у него  внутреннее  сопротивление,  а
твой - подействует безболезненно. Прошу, прошу, Миша. Не  говори  мне  "ты
права", а скажи, что исполнишь мою просьбу.
   - Хорошо, Ира. Исполню... Хотя не вполне  понимаю  твою  озабоченность.
Заключению Пакта предшествовало очень бурное, очень сложное время...
   - Знаю, знаю. Историю проходят в школах, и этого достаточно. Ни к  чему
одиннадцатилетнему  мальчику  забивать  голову   подробностями   -   этими
взрывами, прорывами... Ну зачем ему знать, как люди  убивали  друг  друга?
Зачем?
   - Видишь ли... - Михаил Анатольевич раздумчиво почесал мизинцем  бровь.
- Каждое  поколение  застает  мир  как  бы  готовым.  Но  эта  "готовость"
обманчива, она создает иллюзию этакой легкости, с которой все устраивается
в жизни. Отсюда поверхностность, даже бездумность...
   - Почему уж сразу бездумность? Всегда, и в твои любимые прежние времена
тоже, были строгие критики, которым не нравилась молодежь. Молодежь такая,
молодежь сякая, бездумная, безумная. А на самом деле, я считаю, нет повода
для тревоги.
   - Ты права, повода нет. Если Алешу удовлетворит школьный курс  истории,
-  пожалуйста,  я  вмешиваться  не  стану.  Если  его  интерес  к   чтению
исторических книг  не  угаснет  -  пусть  продолжает  читать...  А  фильмы
показывать ему не буду.
   Так они договорились. Но было у Ирины Викторовны подозрение, что  Алеша
- в отсутствие родителей - роется в отцовской фильмотеке и смотрит  фильмы
тайком. Лучше всего, думала она, было бы уйти на время с работы и заняться
всерьез воспитанием Алеши. Но как раз сейчас Ирина  Викторовна  со  своими
коллегами  очень  продвинулась  в  проектировании  аккумуляторов   большой
емкости, и бросить работу она никак не могла...


   Прыгая через ступеньки, Алеша сбежал по лестнице.
   Был теплый мартовский день, солнце плавило снег на газонах и  цветочных
клумбах, с вертолетной площадки шли потоки ветра. Алеша  прижал  к  животу
приклад самодельного игрушечного автомата и, целясь в малышню, игравшую  в
салки, закричал: "Та-та-та-та-та!" Пробегавший мимо  конопатый  малый  лет
восьми остановился и спросил, глядя на Алешу немигающими глазами:
   - А что это за игра?
   - Я в тебя стрелял, - об®яснил Алеша, - и попал.  Ты  должен  упасть  и
неподвижно лежать.
   - Почему?
   - Потому что я тебя убил. Ну, быстро падай!
   - Сам падай, - ответил конопатый, немного подумав.
   - Дурачок ты, что ли? Ты же в меня не стрелял, зачем же мне падать? А я
в тебя попал. Ну?
   Тут подскочила девочка в  красном  пальто  и  красной  шапке,  потянула
конопатого за рукав, пропела звонкой скороговоркой:
   - Ой, ну что ты с ним стоишь, он же не умеет играть!  Ой,  ну  лови  же
меня! - И уже на бегу: - Дени-ис!
   Алеша  презрительно  посмотрел  им  вслед:  бегаете  тут   без   толку,
резвитесь, дурачки. Во всем дворе - ни одного серьезного  человека,  не  с
кем словом перемолвиться, всюду только малышня. Зайти,  что  ли,  к  Вовке
Заостровцеву?
   С Вовкой они были не только соседи, но и друзья очень давние,  почти  с
трехлетнего возраста,  и  учились  они  в  одной  школе  с  математическим
уклоном, - Вовка был человек серьезный. Наверное, он уже  кончил  уроки  и
приклеился к телевизору, хотя  до  той  передачи  еще  полтора  часа.  Ну,
естественно: ведь Вовкины родители сегодня герои передачи. Ага, вот что он
сделает: зайдет к Вовке и предложит смотреть вместе.
   "Та-та-та-та!" Расчистив себе дорогу автоматной очередью, Алеша ринулся
в соседний под®езд и, пренебрегая лифтом, взлетел на четвертый этаж. Дверь
отворила женщина, одетая во все мужское, в коричневую кожу - так  выглядят
в кинохрониках марсианские колонисты. Да она и  была  оттуда,  ботаник  из
Ареополиса, а Вовке она приходилась родной теткой, сестрой его  матери.  У
нее теперь был полугодовой отпуск, она проводила его  на  Земле  и  вот  -
присматривала за племянником, пока его родители в дальнем рейсе. Алеша  во
все глаза уставился на  марсианскую  тетку,  чем-то  похожую  на  Вовку  -
длинным лицом и черными глазами, что ли, - и  в  голове  у  него  невольно
возник мотив старой песенки: "Холодней пустыни марсианской ничего, друзья,
на свете нет".
   - Ты к Володе? - спросила тетка высоким и тихим голосом. -  Пройди,  но
не мешай ему: Володя рисует.
   Кивнув, Алеша двинулся по просторному холлу, на стенах которого  висели
цветные  фотографии,  сделанные  Вовкиным  отцом  на  разных  планетах   и
спутниках. Алеше особенно нравился снимок, сделанный на  Тритоне:  ледяной
мир на фоне гигантского полудиска Нептуна.
   Вовка в своей комнате прилежно перерисовывал  с  журнальной  фотографии
новый планетолет с ядерным двигателем. Все Вовкины тетради  для  рисования
были заполнены кораблями разных классов, начиная со старинных, на  которых
в прошлом веке совершались знаменитые первые полеты. Высунув кончик языка,
Вовка раскрашивал в ярко-вишневый цвет реакторный отсел планетолета.
   - Ничего себе грузовик, - сказал Алеша, глядя на рисунок через  Вовкино
плечо. - Какая у него тяга?
   - Это не грузови-ик, а танкер, - поправил Вовка, чуть растягивая слова.
- Класс Т-2, четвертая серия. Имеет наружные контейнерные пояса-а, - ткнул
он кисточкой в пузатые наросты на теле корабля.
   Вовка плохо разбирался в истории и  литературе,  решительно  ничего  не
смыслил в психологии и политике, но космонавтику Вовка знал.  Здесь  никто
во всей школе не смог бы с ним сравниться.  А  может,  и  вообще  во  всех
школах. Его отец был одним из лучших бортинженеров Космофлота. Он  нередко
брал Вовку с собой в космопорт и показывал корабли -  не  издали  (кто  их
издали не видел), а изнутри, подробно  и  обстоятельно.  А  однажды  Вовка
совершил рейс с отцом на Марс.
   В их классе было четверо мальчиков и одна девочка,  летавшие  на  Луну,
это не такая уж невидаль, ведь полно людей, чьи родственники  работают  на
Луне, - но слетать на Марс! В их школе  никто  не  летал  на  Марс,  кроме
Заостровцева. Да и, может, во всех других школах.
   - Эти танкеры назначены для линии Луна - Ио. -  Вовка,  прищурив  глаз,
рассматривал свой рисунок.  -  От  Ио  автоматический  контейнерный  поезд
пойдет к Юпитеру, уравняет скорость с Красным пятно-ом...
   Они немного поговорили о странном веществе Красного пятна и его высокой
энергоемкости, а потом заспорили: кто  из  пилотов  первым  приблизился  к
пятну и зачерпнул бортовым контейнером его вещество? Алеша  помнил,  будто
это был Радий Шевелев. Вовка же утверждал, что Дон  Рейнольдс.  Спорить  с
Вовкой на такую тему, впрочем, было бессмысленно. Он соскочил  с  высокого
табурета, взял с полки книгу о Рейнольдсе "Человек  без  нервов"  и  сразу
открыл страницу, где было все написано так,  как  он  говорил.  Эта  книга
только что вышла -  к  первой  годовщине  гибели  Рейнольдса,  -  и  Алеша
попросил:
   - Дашь почитать?
   - Возьми, - сказал Вовка. - Здесь интересны только записки Мендеса,  он
девять лет ходил с Рейнольдсом бортинженером...
   - Да знаю я Мендеса, - сказал Алеша. - Помнишь фильм о стране Персефоны
на Меркурии...
   - Плохой фильм. Развлекательный, ничего серьезного.
   - А по-моему, хороший!
   Трудно было спорить с Вовкой, но Алеша спорил из упрямства. Пусть Вовка
корифей в истории завоевания Системы, но  и  он,  Алеша,  кое-что  в  этом
смыслит.
   Марсианская тетка принесла им кофе с пирожными. Опять  Алеша  уставился
на нее, и она, тихо засмеявшись, сказала:
   - Ты смотришь так, будто у меня из ушей идет дым.
   Вовка залился таким смехом, что под ним закачался табурет.
   - Из ушей идет дым! - вопил он между приступами хохота. - У  тети  Милы
из ушей идет ды-ым!
   Алеше было неловко - и от замечания марсианской тетки, и от  того,  что
Вовка вдруг развеселился,  как  дурачок.  Чтобы  сгладить  неловкость,  он
сказал, посмотрев на часы:
   - "Севастополь" уже давно совершил посадку, а передача начнется  только
через сорок минут.
   Ну, это всем  давно  известно,  что  при  нынешнем  расстоянии  Плутона
радиосигнал оттуда идет до Земли около семи часов.
   - Пойдемте в гостиную, мальчики, - предложила марсианская  тетка,  -  и
включим телевизор.
   В гостиной чинно стояли вдоль стен стулья с высокими резными  спинками.
Тут, насколько помнил Алеша, всегда был  какой-то  нежилой  вид  -  только
карикатуры оживляли  эту  холодноватую  просторную  комнату.  Вовкин  отец
здорово рисовал карикатуры - на себя, на Друзей, на коллег из  Космофлота,
- и штук пятьдесят карикатур висело тут на стене.
   Алеша позвонил домой и сказал  маме,  что  будет  смотреть  передачу  у
Заостровцевых.
   И  уже  на  экране  телевизора  плыли  хорошо  знакомые  фрески  Центра
космических исследований, и привычно возник на их  пестром  фоне  Валентин
Круглов, комментатор, со своей благородной серебряной шевелюрой, со  своей
великолепной улыбкой.
   "Дорогие друзья, - начал он тем особым доверительным тоном, за  который
его так любили телезрители. - Уже около семи  часов  мчатся  со  скоростью
света электромагнитные волны, несущие изображение  посадки  "Севастополя".
Скоро, теперь уже скоро они достигнут телевизионных спутников Земли, и  мы
станем свидетелями  события  огромного  исторического  значения  -  первой
высадки человека на девятую планету - Плутон..."
   И он пошел рассказывать о том, как сто с лишним  лет  назад  Ловелл  по
возмущениям  орбиты  Урана,  с  учетом  притяжения  со  стороны   Нептуна,
предсказал, что за Нептуном есть еще одна планета, а спустя  двадцать  лет
Томбо ее открыл. Правда, Плутон оказался не газовым гигантом,  как  ожидал
Ловелл, а маленьким, вдвое меньшим в поперечнике,  чем  Земля,  шариком  с
массой, в шесть раз  меньшей,  чем  нужно  было  тому  же  Ловеллу,  чтобы
об®яснить величину возмущения в движении Урана...
   - Ну, поехал Валентин, - проговорил  Алеша  с  преувеличенно  скучающим
видом. - Кто ж этого не знает?  Сейчас  скажет,  что  у  Плутона  странная
орбита. Слышь, Вовка?
   Вовка сидел с отсутствующим видом, у него бывало это:  вдруг  впадет  в
такую задумчивость, что смотреть жутко.
   "Удивительная  особенность  Плутона   -   его   орбита,   -   продолжал
комментатор, благожелательно глядя с экрана. - В  своем  перигелии  Плутон
входит внутрь орбиты Нептуна. Давно подозревали астрономы, что  Плутон  не
"настоящая" планета,  связанная  с  другими  планетами  Системы  общностью
происхождения. В нем всегда подозревали что-то "незаконное"..."
   Тут Круглов исчез с экрана, и замелькали фотографии Плутона,  сделанные
за последние годы автоматическими станциями, облетавшими планету.  То  был
однообразный  сумеречный  мир,  мертвая  каменная  пустыня,  изборожденная
глубокими трещинами - будто залитая лавой. А вот пошли плавно закругленные
холмы. Глубоким космическим холодом веяло от этой окоченевшей планеты.
   Голос комментатора продолжал:
   "Только в наше время доказано, что Плутон - "чужак", пришелец из глубин
космоса. Некогда взрыв сверхновой выбросил эту планету  из  системы  некой
двойной звезды. Оплавленная  мощной  вспышкой,  а  потом  скованная  лютым
холодом, она тысячелетиями скиталась в  космосе,  искривляя  свой  путь  в
гравитационных полях попутных звезд, пока не  была  "схвачена  под  уздцы"
притяжением   Солнца.   Сам   Шандор   Саллаи,    крупнейший    астрофизик
современности, рассчитал, пользуясь  своим  методом,  гипотетический  путь
Плутона в пространстве. Он  же  предположил,  что  вторжение  космического
скитальца вызвало на окраине Солнечной системы катаклизм:  опрокинуло  "на
бок" Уран и заставило его вращаться вокруг своей оси  "неправильно"  -  по
часовой стрелке, в то  время  как  все  другие  планеты  вращаются  против
часовой стрелки. "Чужак" оказался, что называется, с крепкими кулаками - и
похоже, что силу этим кулакам придавала необычайно высокая  плотность  его
вещества.
   "Вы, конечно, помните, дорогие друзья, -  говорил  за  кадром  Валентин
Круглов, - какую сенсацию вызвал  четыре  года  назад  снимок,  получивший
название "Дерево Плутона". Вот эта фотография".
   Четыре года назад Алеша еще не очень внимательно следил за космическими
новостями, но из  разговоров  старших  знал  про  "Дерево".  Сейчас  он  с
любопытством впился взглядом в экран: на темном  фоне  плутоновых  круглых
холмов,  на  черном  горизонте  слабо  и  расплывчато  светилось...   что?
Действительно, вроде бы там был ствол и несколько раскоряченных  ветвей...
дерево, верно... нет, намек на дерево, призрак какой-то...
   "Вы помните  споры  вокруг  этого  снимка?  Ни  разу  больше  зонды  не
повторили его, - продолжал  комментатор,  -  и  фотография  была  признана
оптической иллюзией".
   - Кто признал иллюзией, а кто не признал, - вдруг громко сказал  Вовка.
- Моррис не признал. Он видел...
   Однако договорить Вовка не успел. Что-то перемигнуло на экране,  быстро
поплыли строчки, и -  поистине,  как  сказал  когда-то  поэт,  разверзлась
бездна, звезд полна... В верхнем левом углу экрана вспыхнуло пламя...
   "Внимание! - торжественно повысил голос комментатор. - Вы видите  спуск
"Севастополя". Включен тормозной двигатель..."
   Камеры, вынесенные далеко за борт корабля, начали с®емку.  Ничего,  что
это было семь часов тому назад,  ничего,  что  корабль  виден  в  странном
ракурсе и  кажется  неподвижным,  -  зато  плывет  ему  навстречу,  быстро
приближаясь и как  бы  расползаясь,  темно-серая  поверхность  Плутона.  А
справа  по  краю  экрана  пустили  телевизионщики  портреты  экипажа:  вот
командир "Севастополя" Николай Одоевский в парадной форме Космофлота,  вот
второй пилот и штурман Юхан Крейг, вот бортинженер  Александр  Заостровцев
("Это его последний полет  в  составе  экипажа  корабля,  -  звучит  голос
комментатора,  -  Заостровцева  ждет  назначение   флагманским   инженером
Космофлота"), а вот планетолог, она же врач, Надежда Заостровцева.
   - А я не знал, что твоего отца назначили  флаг-инженером,  -  посмотрел
Алеша на Вовку.
   Тот не ответил.  Сидел  неподвижно,  уставясь  немигающими  глазами  на
экран. Там все шло хорошо.  С  выключенным  тормозным  двигателем  корабль
медленно опускался - вернее, каменистое плато медленно плыло навстречу его
массивным посадочным опорам.
   "Здравствуй, Плутон!" - возгласил комментатор в тот  самый  миг,  когда
широко   расставленные   ноги   "Севастополя",   качнувшись    раз-другой,
утвердились на оплавленном грунте.
   Еще он говорил что-то приподнятое - да и  верно,  момент  был  великий:
шутка ли, впервые земной  аппарат  совершил  посадку  на  планету,  полную
загадок, - что-то говорил о приготовлениях к выходу экипажа. А камеры вели
бесстрастно панорамную с®емку,  медленно  развертывалась  угрюмая  мертвая
пустыня, и где-то в сумеречной ее глубине  мерцало  слабое,  еле  заметное
пятно света.
   Пятно вдруг приблизилось, оно как бы  вытягивалось,  выпуская  неровные
дрожащие ветви.
   "Что это? -  выкрикнул  за  кадром  комментатор.  -  Господи,  что  это
такое?!"
   Алеша впился руками в сиденье стула.  С  ужасом  смотрел  на  "Дерево",
быстро наплывающее  на  корпус  корабля.  В  следующий  миг  экран  залило
слепящей вспышкой.
   Озноб бил Алешу. Он посмотрел на Вовку, и  ему  стало  совсем  страшно.
Вовка вытянулся на стуле, будто  одеревенев,  с  остановившимися  глазами.
Ладонями он судорожно сжимал виски.



        1. ШКВАЛ

   Двенадцать  курсантов  цепочкой  растянулись  по  крутому  склону  горы
Гюйгенса. Молча шли они след в след за инструктором.
   Перед глазами Алексея Морозова были ноги впереди  идущего  в  десантных
башмаках с острыми шипами и уступы белых  ноздреватых  скал,  а  справа  и
слева - черное небо с привычными кострами звезд.
   Самая неприятная практика - "скафандровая", как  ее  называли  курсанты
Института космоплавания, а если точнее, практика  длительного  хождения  в
десантном скафандре  -  подходила  к  концу.  После  восхождения  на  гору
Гюйгенса они спустятся на равнину,  пройдут  вдоль  подножия  Апеннинского
хребта и выйдут к кратеру Эратосфена, в южном склоне  которого  расположен
Селеногорск  -  лунная  столица.  Там  соберутся  все  группы   курсантов,
руководители подведут итоги практике -  и  ближайший