украшением.
   "И чего он едет занавесившись, - подумал Горгий. - Экая духотища..." Он
украдкой зевнул, прикрыл рот рукой. Глаза его слипались.
   Лошадиные копыта загрохотали но мосту. Горгий очнулся от дремоты.
   - Откинь занавески, - сказал Миликон.
   Дышать стало легче. Далеко позади остался Тартесс -  крепостные  стены,
дымные кварталы ремесленников, сторожевые башни. Бетис медленно катил  под
длинным мостом желтые воды. А там, впереди, расстилались зеленые  поля,  в
предвечерней дымке чуть лиловели горы.
   Теперь дорога была хуже. На ухабах носилки встряхивало.  Горгий  больно
ушибся  задом,  невольно  выругался.  Миликон  презрительно   ухмыльнулся,
посоветовал:
   - Скрести под собой ноги.
   - Далеко ли еще ехать, светозарный? - осведомился Горгий.
   - Туда, - вяло махнул рукой Миликон. - Видишь ли, очень много  кроликов
развелось на полях Тартессиды, рабы не поспевают сберегать от них  посевы.
Тут-то и пригодились паши охотничьи коты.
   И  он  принялся  рассказывать  Горгию,  как  кот  поднимает  кролика  с
кормовища, как настигает его и перекусывает шею.
   "Мне бы твои заботы", - думал  Горгий,  а  сам  кивал  головой  в  знак
почтительного внимания. Но и собственные заботы, от которых последние  дни
голова трещала, теперь, как ни странно, отодвинулись  от  Горгия.  Он  сам
дивился охватившему его безразличию ко всему на свете. В голове было легко
и пусто... Нет, не пусто: Астурда занимала все его мысли. Он  вспомнил  ее
смех, ласки, глупости, которые она ему нашептывала. Она предлагала  вместе
бежать. Не в Фокею, нет. Где-то за пределами Тартессиды кочевало по горным
долинам ее племя. Цильбепы... или  цильцепы...  мудреное  название...  Они
перегоняют с пастбища на пастбище овечьи стада.  Скрип  повозок,  полынный
дух, звезды над головой. Вольная жизнь у костров... А может, и  вправду...
забыть  навсегда  пыльные  города,  шаткие  корабельные  палубы,  торговые
заботы... развеять по ветру старую мечту о собственном деле...
   - Почему ты улыбаешься? -  услышал  он  вдруг  голос  Миликона.  -  Что
смешного в моих словах?
   - Нет, светозарный, ничего... Извини...
   - Я тебе толкую, что вся сила у них не в лапах,  а  в  зубах.  Но  если
круглый год кормить их сырым мясом...
   Пусть они подавятся, все как есть, подумал Горгий, а вслух сказал:
   - Такими котами надо дорожить.
   Смеркалось.  Слева  проплыли  глинобитные  домики,  рощица   смоковниц.
Донесся надсадный скрип гончарного круга. Крик осла. Дорога запетляла  меж
бурых холмов и побежала  вниз,  к  мелькнувшей  среди  трав  реки.  Быстро
падала, сгущаясь, темнота, впереди засветилась группка неярких огней.
   Копыта притомившихся лошадей зацокали по каменистой улочке,  и  носилки
остановились подле невзрачного двора для проезжих. Из ворот вышли  двое  с
чадящими факелами; увидев Миликона, согнулись и замерли в поклоне.
   - Приехали, - сказал  Миликон  и  неспешно  слез  с  носилок.  -  Здесь
переночуем, а перед восходом выедем  на  охоту.  Напоишь  котов  водой,  -
бросил он хозяину двора,  плешивому  вольноотпущеннику,  -  а  кормить  не
вздумай. Нам же приготовь еду. Пожирнее.
   - Светозарный! - вскричал хозяин. Мне  ли  не  знать  твоих  вкусов!  А
кроликов нынче развелось... Будет забава твоим кошечкам, да пошлют им боги
хорошего здоровья...
   Миликон  не  дослушал,  пригнувшись,  шагнул  в  низкую  дверь.  Горгий
последовал за ним. Телохранители спешились, лениво потянулись  с  кожаными
ведрами к колодцу.
   В комнате тускло горел масляный светильник. За нечистым столом, склонив
косматую голову над об®едками, над недопитой  чашей,  дремал  человек.  Он
поднял осовелые глаза на вошедших, уставился на Горгия. И Горгий  узнал  в
нем того купца из Массалии, с которым по пути  в  Тартесс  повстречался  в
Майнаке.
   - Здравствуй, массалиот, - приветливо сказал  Горгий.  -  Сухим  путем,
значит, дошел сюда от Майнаки?
   Массалиот помотал головой, пытаясь стряхнуть тяжкое опьянение.
   - Ага, это ты, горбоносый фокеец, - просипел  он.  -  Не  утопили  тебя
кар-рфагеняне в Столбах?
   - Как видишь, я цел. И товар мой тоже.
   Горгию хотелось  толком  расспросить  массалиота  о  сухом  пути  -  не
перегорожен ли он гадирцами, хватает ли в дороге корму для лошадей и очень
ли круты перевалы, - но при Миликоне, само собой, надо  было  помалкивать.
Да и пьян купец не по-хорошему. "Авось до  утра  протрезвится,  -  подумал
Горгий, - тогда и расспрошу".
   - Вижу, ви...жу... Я все вижу! - сказал массалиот. - И  кар...фагенский
нос твой вижу... С таким носом можно через Столбы...
   - Пьяный дурак, - устало сказал Горгий, отворачиваясь.
   Миликон,  вздернув  бровь,  пристально  смотрел  на  массалиота,  потом
перевел взгляд на Горгия.
   - Четвертый день сидит тут,  -  об®яснил  хозяин,  почесывая  плешь.  -
Привез товар, но все выжидает чего то. Проезжих расспрашивает - какие цены
в Тартессе да нет ли там беспорядков. Я ему толкую, в Тартессе беспорядков
отродясь не бывало, не то что в  других  землях,  -  так  ведь  не  верит.
Сомневается...  С  утра  до  ночи  вино   хлещет.   Упрямее   не   видывал
постояльца...
   - Не верю! -  рявкнул  массалиот,  уронил  голову  в  об®едки  и  сразу
захрапел.
   - Скажи моим людям, чтоб унесли его во двор,  -  велел  Миликон.  -  Да
прибери здесь и свету прибавь.
   Ужинали вдвоем. Миликон молча обгладывал баранью ляжку, косил на Горгия
черным  проницательным  глазом.  Со  двора  доносились  фырканье  лошадей,
мычание быков, истошные кошачьи вопли. От  всего  этого,  от  пьяных  слов
массалиота опять стало Горгию тревожно. Кусок в  горло  не  лез.  Хотелось
спать.
   - Какой товар привез твой знакомый купец? - спросил Миликон.
   - Не знаю, светозарный. Я и  его-то  не  знаю.  Всего  раз  и  видел  в
Майнаке. Тоже вот так сидел и вином наливался.
   - Скучно с тобой, грек, - сказал Миликон, помолчав.  -  Или  о  корабле
своем думаешь? Не бойся, погрузят все  как  надо.  Эзул  смышлен  в  таких
делах. - Он остро взглянул на Горгия. - Или не доверяешь ты ему?
   - Как не доверять достойному человеку, - уклончиво ответил Горгий.
   - Мерзавец он первейшей руки.
   - Да я и то заметил...
   - Что ты заметил?
   - Так ведь... - У Горгия чуть с языка не  сорвалось  про  ремешок,  про
Надрубала, но тут же он осекся. - Хитер уж очень...
   - Без хитрости не проживешь, -  наставительно  сказал  Миликон.  -  Тем
более у нас в Тартессе. Уж не думаешь ли ты, что хлеб властителей сладок?
   - Где уж там,  светозарный,  -  ответил  Горгий,  покосившись  на  гору
обглодков  под  миликоновой  бородой.  -  Одних  только   забот   о   нас,
низкорожденных, сколько...
   - То-то и оно, - кивнул Миликон. И задумчиво добавил: -  Вот  я  первый
раз в году вывез котов на охоту, а сам все думаю, как там  в  городе  день
пройдет без меня... Ведь кому доверишь? Только себе  и  можно...  Попробуй
тут без хитрости.
   Он замолчал, прислушиваясь к звукам во дворе. Потом опять  взглянул  на
Горгия, сказал:
   - Узнал я про твоего пропавшего матроса.
   - Где он? - встрепенулся Горгий.
   - Люди Павлидия схватили его на базаре. Литеннон выпытывал у  него,  не
встречался ли ты в Столбах с карфагенянами. Ведь ты соврал Литеннону,  что
прошел Столбы  безлунной  ночью.  Луна-то  была,  вот  и  заподозрил  тебя
Литеннон.
   "Ах, проклятые", - с ужасом подумал Горгий. Стараясь не выдать тревоги,
спросил:
   - А что говорил мой матрос?
   - При пытке не был, не  знаю.  -  Миликон  усмехнулся.  -  А  теперь  и
спросить не у кого: Литеннону, ты сам видел, череп раскроили. Само собой -
случайно... Твой матрос теперь на рудниках. Придется отплыть без  него:  с
рудников не возвращаются.
   Он поднялся, вышел во двор. Постоял, глядя на дорогу, скудно освещенную
ущербной луной, тихо поговорил с начальником своей стражи. Потом  вернулся
в комнату, где хозяин двора приготовил для него ложе.  У  дверей  уселись,
зевая, телохранители.
   Горгию было ведено ложиться спать в углу двора. Он растянулся на охапке
свежескошенного сена,  закинул  руки  за  голову.  Прямо  над  ним  стояло
созвездие Арктос [Большая Медведица]. Значит, восток вон в той  стороне...
за стеной, сложенной из нетесаных камней... Где-то там, за  морем,  Фокея.
Тоже спит под лупой. Только там, должно быть, уже под утро...
   Шальная мысль пришла ему в голову: стена  невысока,  перемахнуть  через
нее и пуститься наутек... подальше от этих проклятых богами опасных  мест,
от миликоновых хитросплетений. Долиной Бетиса  подняться  вверх,  потом  -
горными тропами на восток, к Майнаке... Мешочек с деньгами при нем, кинжал
тоже... Но уже плыли перед мысленным взором  недоумевающие  лица  кормчего
Неокла, Диомеда,  матросов...  купца  Крития...  Нет,  не  убежать.  Одной
веревочкой связала его с ними судьба. И еще  Астурда...  Да  что  же  это?
Скольких женщин он знал, а вот так, чтобы в душу запало, не  было  еще  ни
разу. Уж не колдовство ли?..
   Звякнуло оружие. Рядом присел на сено один из  миликоновых  стражников.
Шумно поскреб грудь, ругнулся вполголоса.
   Ну вот, теперь и захочешь, а не уйдешь.
   И уже в полусне последняя мысль: "Уж если  суждено  пойти  в  море,  то
прихвачу с собой Астурду, а там будь что будет..."
   Среди ночи проснулся Горгий от неистового шума. Топот тяжелообутых ног,
крики и ругань, лязг оружия.  Рядом  хрипло  застонал  и  рухнул  человек.
Горгий быстро отполз в сторону, затаился между возком  и  стеной.  Пытался
понять, что происходит: передрались ли телохранители между собой  или  еще
какая беда нагрянула?..
   Шум драки оборвался внезапно. Во дворе вспыхнули факелы,  в  их  дымном
багровом  свете  Горгий  увидел  вооруженных  людей  в  желтом.  Стражники
Павлидия! Они бродили с факелами по двору, разглядывали убитых.
   - Ну что, нашли грека? - спросил начальственный голос.
   - Ищем, блистательный. Здесь должен быть, куда ему деться...
   У Горгия застучало в  висках.  Он  прижался  боком  к  шершавой  стене,
нащупал за пазухой кинжал.
   - Вот он! -  донеслось  с  другого  конца  двора.  -  В  сено,  злодей,
закопался.
   - Тащи его!
   Горгий услышал хриплый испуганный голос:
   - Не трогайте меня, я купец из Массалии...
   - Да это не тот. Проезжий, что ли... У того, говорили, нос горбатый.
   - Бросьте этого, ищите дальше!
   Колеблющийся свет факелов приблизился.
   - Ага, вот он, горбоносый, за повозкой! Гляди-ка, кинжал наставил...
   Пахнуло потом и кожей. Два  копья  уперлись  Горгию  в  грудь.  Подошел
блистательный, весь в серебряных перевязях и пряжках.
   - Отдай кинжал, - велел он,  кривя  губы  в  нехорошей  улыбке.  -  Все
видели? - Он потряс кинжалом в воздухе. - Этим ножом грек и убил Миликона!
   - Ошибка! - закричал Горгий. - Никого я не убивал... Я спал во дворе...
   -  Стража  светозарного  Павлидия   не   ошибается,   -   прервал   его
блистательный. - А с карфагенскими лазутчиками у  нас  разговор  короткий.
Ведите его!
   Понуро побрел Горгий под наставленными копьями со двора. Увидел на  миг
сумрачный взгляд массалиота. Потом его толкнули в повозку.


                   -  Так,  так.  Не  выдержали,  значит:  ввели   женский
                персонаж.
                   - У вас есть возражения?
                   - Пылкая любовь вольноотпущенника к рабыне... Нет, я не
                возражаю. Без любви что же за роман?
                   - Вы иронизируете, читатель?
                   - Послушайте, вашего  Горгия  судьба  так  немилосердно
                лупит  по  голове,  что...  ну,  в  общем,  сделайте   его
                счастливым хотя бы в любви. Я серьезно говорю.
                   - Поверьте, мы бы очень хотели, но...
                   - Скажите прямо: не умеете писать о любви. Я  уж  давно
                заметил: фантасты считают,  что  описывать  любовь  не  их
                дело. То есть они пишут о ней, конечно, но как плохо!  Как
                холодно!
                   - Вы нас  пристыдили.  Мы  попробуем  хорошо  писать  о
                любви. Нет, в этом романе уже поздно.  Но  может  быть,  в
                следующих вещах...



        11. ТОРДУЛ И ПАВЛИДИЙ

   Дворец Павлидия был открыт только для доверенных людей.  Но  имелась  в
нем комната, куда ходу не было никому. Здесь верховный  жрец  в  уединении
обдумывал и решал государственные дела.
   На возвышении, перед статуей бога Нетона, горел  жертвенный  огонь.  На
полу лежали бычьи шкуры. В углу била из  стены  водяная  струя,  падала  с
плеском в маленький водоем. От жертвенного огня вода казалась красной.
   Павлидий  сидел,  откинувшись  на  подушки,  перед  низким   столом   с
бронзовыми ножками. Тордул стоял перед ним. Переминался с  ноги  на  ногу,
избегал взглядов верховного жреца. Мало походили они друг на друга, только
носы  у  обоих  были  одинаковые  -  острые,  хищные.  Щека  Тордула  была
рассечена, одежда изорвана, левое плечо обмотано окровавленными тряпками.
   - Хорош, - тихо сказал Павлидий, отводя от глаза финикийское стеклышко.
- Давно тебя не видел. Не прибавили тебе ума морские походы.  А  тот,  что
был, морскими ветрами выдуло.
   Тордул молчал. Он весь еще был во власти недавней  короткой  и  бешеной
схватки у крепостных ворот. Не  мог  он  понять,  почему  так  получилось:
против ожиданий стражи оказалось не только не меньше,  но  и  куда  поболе
обычного. И часа не прошло, как его, Тордула, люди были смяты и  повязаны.
Самого же Тордула прямиком приволокли сюда.
   - Окрутил тебя Миликон вокруг пальца, обманул, как котенка, - продолжал
Павлидий. - На что ты рассчитывал, поднимая  оружие  против  тысячелетнего
царства? Рассуди сам: может ли малый котенок опрокинуть могучего быка?
   - Ваш могучий бык еле стоит на ногах, - мрачно  ответил  Тордул.  -  Он
поражен болезнью.
   - А ты уж и в лекари? - Павлидий насмешливо прищурился. - Да будет тебе
известно, сынок, что болезнь  Тартесса  называлась  Миликон.  Но  сегодня,
хвала Нетону, с этой болезнью покончено.
   Он встал, подкинул в огонь щепоть пахучего  порошка.  Заговорил  другим
тоном - почти ласковым:
   - Ах ты, простачок. Да разве ты  не  понимаешь,  что  был  нужен  этому
мошеннику только для прикрытия?
   - Не понимаю, - буркнул Тордул и потер раненое плечо.
   - Болит? - сочувственно спросил Павлидий.
   - Дергает...
   - Дай мне осмотреть рану.
   - Не твоя забота. Говори, что хотел сказать. Какое еще прикрытие?
   - Изволь. - Павлидий снова уселся, поиграл стеклышком. - Давно уже  мне
стало известно, что твой Миликон связался с Карфагеном. Уговор у них  был:
Миликон поможет карфагенянам захватить Тартесс...
   - Не может быть! - выкрикнул Тордул. - Зачем ему это?
   - А затем,  что  собирался  сесть  в  Тартессе  наместником  Карфагена.
Власть, знаешь ли... Да где тебе знать,  как  она  приманчива,  эта  самая
власть. Иной вроде и высоко стоит,  а  все  ему  мало...  Постой,  да  ты,
замышляя бунт, не собирался ли властвовать в Тартессе?
   -  Нет!  -  отрезал  Тордул.  -  Мне  власти  не  надо.  Власть  должна
принадлежать законному царю - Эхиару.
   - Вот как! - Павлидий поджал тонкие губы.
   - Да, Эхиару! Вы обманули...  вы  скрываете  от  народа,  что  законным
наследником трона был царский сын Эхиар. Аргантоний был верховным  жрецом,
вот как ты сейчас. Он силой захватил трон Тартесса!
   - Даже если это было так, все равно  ты  поздно  хватился:  Эхиара  уже
много десятков лет нет в живых.
   - Неправда, он жив! Он томится на рудниках, у  него  отняли  не  только
трон, но и имя. Он затерялся среди тысяч безымянных рабов, но он жив!
   - Кто тебе сказал это? - тихо спросил Павлидий.
   - Ну, Миликон сказал.
   - Ах, Миликон! - Павлидий усмехнулся. - А ты и поверил, дурачок...
   Тут раздался быстрый стук, шел он не со стороны двери, а  из-за  статуи
бога Нетона. Павлидий прошел туда, отворил в стене потайное окошко. Оттуда
донесся невнятный голос. Павлидий слушал, приложив к окошку ухо.
   - Хорошо, - сказал он, выслушав до конца. -  Миликона  сегодня  вечером
похоронить возле храма со всеми почестями. Пошли в город глашатаев,  пусть
об®явят  народу,  что  светозарный  Миликон   пал   от   преступной   руки
предателя-грека, карфагенского лазутчика. Пусть  это  вызовет  всенародный
гнев против чужеземцев. Ты все понял? Ну, ступай. Погоди!  Когда  толпа  в
священном  порыве  устремится  бить  греков,  проследи  особо,  чтобы   не
пострадали ни корабль, ни груз. Запомнил?
   Он вернулся к столу.  Встретил  растерянный  взгляд  Тордула,  горестно
покачал плешивой головой.
   - Кругом враги, кругом враги... Иной раз думаю, Тордул: зачем взвалил я
на себя столь тяжкое государственное бремя? Удалиться бы в долину  Бетиса,
пожить на покое... Что с тобой?
   Тордул, пошатываясь, подошел к водоему,  подставил  голову  под  струю.
Павлидий забеспокоился.
   - Не упрямься, Тордул, дай осмотреть  рану.  Я,  как  известно,  хорошо
разбираюсь в ранах.
   - Не хочу...  -  Тордул  жадно,  взахлеб  напился  воды,  потом  тяжело
опустился на край водоема, здоровой рукой провел по мокрому лицу.
   Теперь он сидел, а Павлидий стоял над ним, поджав губы.
   - Ты сказал, что я... что я был нужен Миликону как прикрытие.  Что  это
значит?
   - Ты, кажется, знаком с купцом Эзулом, -  сказал  в  ответ  Павлидий  и
заходил по комнате. - Вчера вечером он был схвачен и при первой  же  пытке
сознался во всем. Он был  у  Миликона  главным  посредником  для  связи  с
Карфагеном. Так вот. Фокейский корабль по пути в Тартесс был остановлен  в
Столбах карфагенянами. Греку велели передать Эзулу тайное письмо. Мои люди
сразу  заподозрили,  что  грек  подослан  карфагенянами.  Но  по  наущению
Миликона был убит в драке мой человек,  который  расследовал  это  путаное
дело. Слушай дальше. Миликон  решил  использовать  фокейский  корабль  для
того, чтобы переправить карфагенянам оружие из черной бронзы. Это ускорило
бы их нападение на Тартесс. Но, конечно,  Миликон  понимал,  что  погрузка
такого оружия  -  ты  же  знаешь  закон  о  черной  бронзе  -  не  пройдет
незамеченной. Он догадывался, что за ним следят.  Чтобы  отвлечь  внимание
моих людей от погрузки, он и велел тебе выступить сегодня. Сам же уехал  с
греком на охоту. Он прекрасно знал, что твой  бунт,  обречен  на  неудачу.
Одного он не знал: что этой ночью падет от кинжала грека.
   Тордул удрученно молчал.
   - Если все это правда... - заговорил он наконец.
   - Показания Эзула записаны. Ты можешь их прочесть.
   - Если это правда... - повторил Тордул  и  вдруг,  скривившись,  ударил
себя кулаком по лбу. Он мычал и раскачивался из стороны в сторону, и  злые
слезы текли по его щекам.
   - Ты неосмотрителен и излишне горяч, мой мальчик. Теперь ты сам видишь,
что не должен был порывать со мной и доверяться этому негодяю...
   Тордул вскинул на отца яростный взгляд.
   - Ты только что велел похоронить этого негодяя и изменника с  почестями
у стен храма!
   - Да, это так, - с  печальной  улыбкой  отозвался  Павлидий.  -  Ты  не
искушен в государственных делах. Нас тут никто не слышит, и я  скажу  тебе
без утайки. Нам постоянно приходится об®яснять народу то одно, то  другое.
Но как ему об®яснить, что такой знатный  человек,  можно  сказать,  третье
лицо в государстве, - изменник и ставленник Карфагена? Не подорвет ли  это
в народе доверие к  власти?  В  его  глазах  мы,  правители,  должны  быть
непогрешимы, более того - святы. Иначе падут устои и все рассыплется...
   - И поэтому вы лжете народу на каждом шагу! - крикнул Тордул.
   - Ну, зачем же так...  То,  что  кажется  тебе  ложью,  на  самом  деле
государственная  мудрость.  Надо  свести  тебя  с  ученым  Кострулием,  он
неопровержимо докажет...
   - Вы все  изолгались!  По  привычке  бубните  древние  заветы,  славите
Неизменяемость,  но  самим-то  вам  давно  наплевать  на  все  это!  Ну-ка
припомни, кто был блистательным в старые времена?  Храбрейший  из  в