не говоря уже о секстанте. Вот уж поистине "по  рыбам,  по
                звездам..." Какие только страхи и ужасы им не  приходилось
                преодолевать.
                   - У вас там кормчий говорит,  что  океан  за  Тартессом
                мелеет и  чудища  всякие  ползают.  Откуда  у  греков  эти
                сведения?
                   - Тут два  возможных  об®яснения.  Первое  относится  к
                легенде о гибели Атлантиды: когда уходит под воду  большой
                кусок суши, поднимаются к поверхности огромные тучи ила  и
                водорослей.   Второе   об®яснение   более   правдоподобно.
                Тартесситы, а вслед за ними и  карфагеняне  могли  нарочно
                распускать слухи о "застывшем море" и прочих ужасах, чтобы
                отбить охоту у соперников плавать к Оловянным островам.
                   - Иначе говоря, экономическая конкуренция?
                   - Именно.



        2. ПОЧЕМУ ЛИСА ОТПУСТИЛА ЗАЙЦА?

   Впереди, над невидимыми еще, но близкими Столбами, низко стоял  Гелиос.
В его красноватом  закатном  свете  не  сразу  заметили  греки  трехрядный
корабль. А когда увидели - приуныли.
   Поворачивать назад? Бесполезно, подумал Горгий. Не уйти от погони...
   Эх, не послушался старейшину в Майнаке, не пошел в  Тартесс  по  сухому
пути. Глотал бы сейчас, трясясь на быках, пыль горных троп -  да  была  бы
при себе свобода. Трудно ее получить, а потерять - пустяк...
   Он смотрел на приближающийся карфагенский корабль, на огромный  резной,
расписанный  красками  глаз  на  его  борту.  Смотрел  на   приближающееся
рабство...
   Уже  видны  смуглые  воины  в  кожаных  доспехах.   Лохматые   бородачи
поигрывают пращами, скалят зубы. А впереди, на самом носу,  стоит  молодой
воин с яростным лицом, медный шлем его горит зловещими отблесками  заката,
он потрясает копьем и кричит, указывая грекам на парус.
   Горгий велел парус спустить.
   Корабли сошлись бортами. Оцепенело смотрели греки, столпившись у мачты,
как закидывали карфагенские воины крючья, зацепляясь за борт.
   Попрыгали, хлынули, затопали по палубе - и  все  с  криками,  будто  на
базаре.  Окружили,  наставили  копья.  Запах  кожи  и  пота   смешался   с
неистребимым запахом коровьего навоза, что шел из опустевшего стойла.
   Резкий гортанный выкрик - и все  смолкло.  Молодой  военачальник  (лицо
темное, глазищи неистовые) обвел греков взглядом,  сказал  что-то.  Горгий
понял: старшего выкликает, - подобрал полы гиматия,  шагнул  вперед.  Двое
подскочили,  скрутили  руки  сырыми  ремнями.  Третий  цапнул  за   бороду
кормчего, пинком отшвырнул его в тесную группу греческих матросов,  а  сам
встал к рулевому веслу. Было и это понятно: поведут  корабль  в  Гадир,  а
может, и в самый Карфаген, поделят добычу, продадут греков в рабство.  Или
гребцами прикуют навечно к скамьям своих кораблей.
   Прощай свобода...
   С карфагенского корабля неспешно перелез через борт дородный человек  с
выбритой до синевы головой. Был  он  одет  не  по-военному,  но  подпоясан
дорогой перевязью с коротким мечом. Воины почтительно  расступились  перед
ним. Он подошел к молодому  военачальнику,  бросил  несколько  слов.  Тот,
видно,  возразил.  Бритоголовый  повел  на  него  набрякшим  веком,  этого
оказалось   достаточно:   молодой,   сверкнув    непримиримыми    глазами,
повиновался, отошел в сторону.
   Горгий ощутил на себе жесткий оценивающий  взгляд.  Услышал  вопрос  на
ломаном греческом - шел он будто из чрева карфагенянина.
   - Это твой корабль?
   - Нет, господин, - поспешно ответил Горгий. - Я  выполняю  волю  своего
хозяина, Крития из Фокеи.
   - Критий из Фокеи, - повторил бритоголовый, еле шевеля губами.  -  Куда
послал тебя Критий? В Тартесс?
   - Да, господин. По торговому делу.
   - Ты непохож на грека, фокеец. Где ты рожден матерью?
   - В Колхиде, на понте Эвксинском.
   Неясно было, понял бритоголовый это или нет. Он сказал что-то воинам, и
те мигом расшвыряли грубые холсты и доски,  прикрывавшие  трюм.  Трюм  был
набит  серым  песком,  из  него  торчали  горлышки  полузакопанных  амфор.
Темнокожий воин сорвал залитую смолой затычку - ком виноградных листьев, -
сунул в амфору копье. Несколько амфор вытащили  воины.  Тыкали  копьями  в
песок - не спрятано ли что в нем.
   - Вино и  масло,  -  сказал  Горгий  бритоголовому.  -  Еще  египетские
благовония...
   - Это весь твой товар? - презрительно спросил тот.
   Горгий заколебался. Все равно ведь обшарят корабль,  уж  лучше  сказать
правду.
   - Еще янтарь...
   - Показывай.
   Горгий взглянул на свои руки, прикрученные  к  бокам.  Повинуясь  жесту
бритоголового, воин развязал ремни. Горгий повел важного  карфагенянина  в
дощатую  каюту.  Стража  двинулась  было  следом,  но  тот  взмахом   руки
пригвоздил ее к месту.
   В каюте карфагенянин уселся на скамью, по-домашнему  ослабил  перевязь,
распустил живот. Горгий достал из тайника мешочки с янтарем.  Карфагенянин
долго разглядывал золотистые и зеленоватые куски. В брюхе у  него  урчало,
взгляд уже не был жестким. Отобрал штук десять, сунул за  пазуху.  Корабль
качнулся, он чуть не сполз со скамьи - Горгий деликатно придержал опасного
гостя за круглый локоть.
   - Светлая Танит! - вздохнул  карфагенянин.  -  Люди  по  твердой  земле
ходят, едят жареных молочных щенят... искусные женщины их развлекают...  А
мы с тобой, грек, болтаемся в море, как луковицы в тощей похлебке.
   Горгий удивленно посмотрел на него: уж не ищет  ли  бритый  сочувствия?
Решил промолчать.
   - Верно говорю? - не отставал карфагенянин.
   Пришлось Горгию согласно кивнуть.
   - Что поделаешь, служба такая. - Карфагенянин еще  расслабил  перевязь,
поставил меч меж коленей. - Ты меня не бойся,  грек.  С  тебя  и  взять-то
нечего: товар твой - кал собачий.
   Вдруг осклабился, ткнул Горгия большим пальцем под ребро: пошутил.
   Играет со мной, как лиса с  зайцем,  подумал  Горгий,  отирая  взмокшие
ладони о гиматий.
   - И корабль у тебя - поганая лохань. Верно говорю?
   И опять согласился Горгий. А сам подумал: много ты понимаешь,  базарный
вор... Одного свинца на обшивку днища двести талантов пущено...
   - Что ж с вами, греками, делать?  -  размышлял  вслух  карфагенянин.  -
Людишки у тебя - дохлятина, много за них не дадут. Сам ты, верно, ничего -
камни таскать годишься... Ну, что посоветуешь?
   Горгий молчал, тоскливо глядя на тесаные доски палубы.
   - Ну вот что. Посидел я у тебя - и хватит. Дух тут тяжелый. Вижу, хитер
ты, грек, не хочешь по-приятельски  рассказать,  почему  с  таким  дрянным
товаром пускаешься в такую даль. И не надо. Неохота мне портить слух твоим
враньем. Плыви-ка себе дальше, в Тартесс.
   У  Горгия  будто  холодная  змея  по  кишкам  проползла.  Играет,   пес
бесстыжий, издевается...
   Карфагенянин приподнял тяжелые веки, с интересом посмотрел на Горгия.
   - Чего же не пляшешь, грек, от радости? Думаешь,  шучу?  Понравился  ты
мне, клянусь светлой Танит. Хочу  с  тобой  еще  раз  повидаться  -  когда
пойдешь обратно из Тартесса. Да и ты, верно, захочешь похвастать, показать
старику Падрубалу - это меня так зовут, - каких товаров наменял в  богатом
Тартессе, да обгадят его боги сверху донизу... Ну, чего не радуешься?
   - Я радуюсь, господин, - выдавил из себя Горгий. - Боги  воздадут  тебе
за доброту...
   А сам напряженно думал: вот же что замыслил разбойник, тартесский товар
ему больше но душе. Отсрочку дает, а там не миновать  рабства...  И  вдруг
вспомнил про сухой путь из Тартесса до Майнаки.  Быстро  прикинул  и  уме,
сколько можно в Тартессе выручить за корабль и во  что  обойдутся  быки  с
повозками...
   Надрубал поднялся, отшвырнул ногой скамью, затянул перевязь.
   - Теперь запомни. - По жесткому его  голосу  Горгий  понял,  что  шутки
кончены. - Найдешь в Тартессе, в квартале моряков,  канатную  лавку  купца
Эзула. Отдашь ему вот это. - Он протянул Горгию узкий ремешок локтя в  два
длиной. - Скажешь: от Надрубала. Сделаешь, как велю, -  на  обратном  пути
пройдешь Столбы без помехи. Но если не отдашь ремешка Эзулу  или  покажешь
другому, то берегись, грек!
   - Сделаю, как велишь, господин.
   Уже в дверях Надрубал обернулся вполоборота, добавил голосом, идущим из
утробы:
   - Не помышляй о сухопутной дороге на Майнаку - она Для тебя закрыта.
   Воины пировали на палубе: прямо из  амфор  лили  себе  в  глотки  вино,
орали, гоготали. При  появлении  Надрубала  унялись,  повскакали,  вытирая
ладонями губы. Неспешно перелез Надрубал, показав жирные икры, через  борт
на свой корабль. Воины  поспешили  за  ним.  Последним  покинул  греческую
палубу военачальник; прощальный его взгляд обжег Горгия лютой ненавистью.
   Колдуны проклятые, беспокойно подумал Горгий, в  мыслях  читают...  Это
почему же закрыта для меня сухая дорога?
   Но раздумывать было некогда. Скорей бы убраться  с  глаз  долой.  Парус
принял ветер, гребцы навалились - птицей полетел корабль прочь от опасного
соседства. Диомед дернул Горгия за полу:
   - Чем ты отвадил карфагенянина, хозяин?
   Горгий не ответил: подсчитывал пустые и разбитые амфоры,  прикидывал  в
быстром уме убытки. Подумал с веселой злостью: хоть и хитер ты.  Надрубал,
а дурак, не разгадал, что за песочек везем мы в Тартесс. С  виду  и  верно
простой песок для балласта, а на самом деле -  нет  ему  цены,  наждаку  с
острова Наксос. Нигде в мире такого не сыщешь. Без наждака разве  обточишь
металл? Резать ли - под пилу подсыпать, сверлить - под сверло. Вот тебе  и
дрянной товар, карфагенская собака! Да на этот  товар  тартесские  мастера
накинутся как мухи на мед.
   С кормы донесся  хриплый  хохот:  Диомед  непристойными  телодвижениями
посылал удаляющемуся карфагенскому кораблю прощальный привет.
   Сгущались на востоке сумерки.  А  закатная  сторона  неба  была  словно
кровью залита. Там, впереди, сближались берега. Наплывала справа  огромная
каменная гора - черная на алом небе.
   Ветром  подхватило  корабль,  понесло  из  Моря  в  реку  Океан,   мимо
Геракловых Столбов, поддерживающих небо.


                   - Знаете, я сейчас подумал: будь всемогущие боги умнее,
                они бы сделали все проливы пошире. Ужасно неприятно, когда
                в узком месте подкарауливает  тебя  суб®ект  вроде  вашего
                Падрубала.
                   - Да, конечно. В те времена еще  не  было  конвенции  о
                проливах.
                   - В наше время конвенция есть, но с  проливами  тем  не
                менее далеко не все благополучно. Не в конвенции дело.
                   - А в чем же, читатель?
                   - Узость мест полезно компенсировать широтой взглядов.
                   - Чего захотели! Широты взглядов и в нашем просвещенном
                XX веке не хватает.
                   - Вот я и говорю.  Подумать  только,  из  каких  глубин
                истории простирается в наше время  старинная  межплеменная
                вражда. Ты не моего роду-племени, поэтому я тебя  ненавижу
                и хочу расшибить  тебе  голову...  Ладно,  посмотрим,  что
                ожидает  вашего  Горгия  в  Тартессе.  Боюсь,  что  ничего
                хорошего.



        3. ПО ТОРГОВЫМ ДЕЛАМ

   Долго плыли вдоль скучного песчаного берега. И вот за крутым  поворотом
открылся вдали, в знойном мареве полудня город Тартесс. Над городом  низко
стелилось рыжеватое облако - оно будто нанизано было на корабельные мачты.
   Горгий повидал на своем веку портовых городов. Кишела кораблями глубоко
врезанная в берег бухта Фокеи. Немало их приплывало в Милет  и  Пилос.  Но
такого леса мачт, какой открылся сейчас его жадному взгляду, Горгий еще не
видывал.
   Бухты Тартесс не имел - берег острова, на котором он стоял, был  низким
и ровным. Зато далеко в море вытянул он каменные и деревянные  причалы.  В
западной части города у самой воды стояли  крепостные  стены  с  зубчатыми
башнями. За стенами высилось огромное изжелта-серое  строение,  увенчанное
тремя гребнями.
   - Дворец царя Аргантония, - сказал кормчий, проследив взгляд Горгия.
   Правее дворца поднималось над стеной еще одно крупное здание - по  виду
храм. По бокам тонкие башенки, словно пальцы, воткнутые в небо, в середине
массивный купол, смотреть на него - глазам больно.
   - Чистое серебро, - сказал кормчий.
   Горгий поцокал языком - детская привычка, над которой немало потешались
фокейцы. Начал было прикидывать, сколько талантов серебра пошло  на  такую
кровлю, да сбился со счету.
   Еще правее крепостная стена уходила в глубь острова, и дальше начинался
обычный с  виду  город:  разбросанные  домики  с  плоскими  крышами,  купы
деревьев, склады, верфи.
   Впереди покачивалось несколько гребных судов. На одном весла  пришли  в
движение, разворачивая судно поперек дороги, на помосте появились  люди  с
копьями, секирами.
   Горгий знал порядки -  велел  спустить  парус.  Гребное  судно  подошло
вплотную. Товар морские стражники только окинули скучающим взглядом,  зато
людей осмотрели  придирчиво:  заставляли  разевать  рты,  заглядывали  под
мышки.  Диомед  и  ногу  поднял  для  добросовестности.  Хмурый   стражник
усмехнулся.
   Обошлось: заразных не оказалось.
   Кормчий старательно повел  корабль  по  обозначенному  вешками  пути  к
главному причалу, как велела стража.
   Не успели завести канаты, а уж на причале собралась толпа - все  больше
курчавые,  бронзоволицые,  полуголые.  Кричали  что-то  на  своем   языке,
размахивали руками. Густо запахло рыбой и  чесноком.  В  толпу  вклинились
люди в желтом, древками  копий  расчищая  дорогу,  и  в  проходе  появился
невиданно разряженный человек.  Было  на  нем  много  слоев  разноцветного
полотна, в квадратном вырезе на шее - богатые ожерелья, на руках до локтей
- серебряные змеи с цветными каменьями вместо глаз. Куда ни глянь - чистое
серебро: на нагрудных пряжках и ремнях сандалий,  на  полотняной  шапочке.
Черная  борода  и  усы  завиты  колечками.  В  одной  руке  щеголь  держал
игрушечную амфору, часто подносил ее к носу -  видно,  вдыхал  благовоние.
Другой рукой вел  на  цепочке  пушистого  ливийского  зверька  -  кошку  в
серебряном ошейнике.
   "Вырядился, как гетера, ожидающая  знатного  гостя",  -  неодобрительно
подумал Горгий. Легко им тут, видно, серебро достается...
   Он поспешно сошел  на  причал,  остерегаясь  поскользнуться  на  рыбьей
чешуе. Поклонился, приложил руку к сердцу.
   Завитой заулыбался, сказал по-гречески, излишне твердо выговаривая  "т"
и "р":
   - Приветствую фокейский корабль в великом Тартессе.
   - Приветствую и тебя, господин, - ответил Горгий.
   - Можешь называть меня просто... как это по-вашему... Блестящий... Нет,
блистательный. Давно не видели мы  фокейских  парусов  в  Стране  Великого
Неизменяемого Установления.
   Речь завитого текла церемонно и гладко, но при этом смотрел  он  больше
не на Горгия, а на кошку, которая принюхивалась к рыбьим  обглодкам  -  их
валялось много на досках причала.
   - Дорога стала опасной, блистательный, -  об®яснил  Горгий.  -  В  море
появилось много разбойников. Гнались они за мной возле Ихнуссы...
   - Оставим Ихнуссу. - Завитой остро взглянул на Горгия. - Как ты  прошел
Столбы?
   - Боги помогли мне. - Из  осторожности  Горгий  решил  не  вдаваться  в
подробности.
   - Боги всемогущи, - охотно согласился завитой, - но,  как  известно,  в
Столбах стоят карфагенские дозоры.
   - Спасибо майнакскому архонту, надоумил меня  пройти  Столбы  безлунной
ночью.
   Завитой в раздумье понюхал благовоние. Тут он увидел, что кошка, задрав
морду, чешет задней ногой под ухом. Гневно посмотрел на толпу:  не  оттуда
ли блоха? Стражники в желтом закричали, надвинулись,  размахивая  копьями,
на толпу, потеснили ее; несколько человек свалилось  с  причала  в  мутную
воду.
   Завитой еще немного порасспросил Горгия: какой товар привез, что желает
получить в обмен. Посоветовал навестить торговые дома  двух-трех  именитых
тартесских купцов. Во время его речи кошка подошла  к  Горгию  потереться.
Тошнехонько стало Горгию, но стерпел, не пнул зверька ногой.
   После ухода блистательного снова прихлынула к сходне толпа.  В  быстром
тартесском  говоре  почудились  Горгию  знакомые  слова.  Кормчий  немного
понимал по-тартесски. Об®яснил, что эти люди - кха! - хоть  сейчас  готовы
начать разгрузку, и не грех было  бы  угостить  их  вином.  Осмотрительный
Горгий решил с разгрузкой не торопиться. Угощать тоже не  пожелал:  и  без
того немалый убыток понес в Столбах от непрошеных гостей.


   Сразу за верфями и складами раскинулась многолюдная  базарная  площадь.
Горгий, сопровождаемый Диомедом, неторопливо шел меж торговых рядов, зорко
поглядывал, кто что продает. Приценивался к  маслу  и  вину,  пробовал  на
вкус. Щупал полотна и шерстяные ткани, про себя отметил: шерсть  хороша  и
цветом и выделкой Рыбные ряды, что спускались  к  берегу,  где  сбились  у
грязного причала рыбачьи лодки, Горгий  прошел  бегом.  За  долгие  месяцы
плавания сушеная рыба  поперек  горла  стала.  С  души  воротило  от  чада
жаровен.
   В гончарном ряду удивленно уставился  на  невиданный  сосуд  -  большую
красную трубу, закрученную спиралью. Тощий гончар  перехватил  недоуменные
взгляды греков. Взял коричневыми руками трубу, сунул узкий ее конец в  рот
- из пасти раструба вырвался громовой звук.  Диомед  испугался  -  побежал
было, но тут же любопытство превозмогло страх. Вернулся,  жестами  показал
гончару: позволь, дескать, дунуть разок. Пристроился, дунул - труба издала
лишь жалкое хрипение. Как ни пыжился Диомед, как  ни  надувался  воздухом,
ничего у него не получалось, только слюней напустил в трубу.  Уж  и  народ
стал вокруг собираться. Горгий силком оттащил  матроса  от  диковинки.  Не
любил привлекать внимание.
   Мычали быки под  навесами,  покрикивали  торговцы,  расхваливая  товар.
Бойко торговались тартесские женщины - все  они  были  закутаны  в  темные
пеплосы, у всех на головах кожаные митры,  от  которых  с  боков  свисали,
прикрывая уши, медные  диски.  Горгий  поглядывал  на  женщин,  иные  были
красивы броской южной красотой.
   О  матери  у  Горгия  было  лишь  смутное  воспоминание:   восьмилетним
мальчишкой увез  его  милетский  купец  из  родной  Колхиды.  Но  чудились
почему-то в резко очерченных лицах тартесситок полузабытые черты...
   И еще тревожило странное ощущение: будто слышал уже когда-то  гортанный
тартесский говор. Давно замутнились в памяти видения колхидских гор, давно
отзвучала в ушах речь тамошних иберов. В Милете, а затем в Фокее, куда был
продан Горгий в рабство заезжему купцу, привык он считать родным греческий
язык. Отчего же взволновал его базарный гомон в  чужом,  безмерно  далеком
городе?
   Он посмотрел на крепостные стены, к которым примыкал базар.  За  стеной
жарко сверкал на солнце купол храма. На крепостных башнях скучала  стража.
Просторное небо было пустым и выцветшим от зноя. Все чужое. Все непохожее.
Откуда ж эта странная тоска? Почему богам угодно  повернуть  его  мысли  к
началу жизни?
   Топот и громкие крики прервали размышления Горгия. На базарную  площадь
рысью в®ехал конный отряд. Всадники в защитных доспехах из толстой  желтой
кожи рассыпались по рядам, опрокидывая лошадиными крупами, а то и смахивая
копьями с прилавков товары. Торговцы с воем кинулись кто куда, прижимая  к
груди плетеные корзины, пифосы, мешки. Всадники, гогоча, вытягивали их  по
спинам, по головам мечами в кожаных ножнах. Храпели,  взвивались  на  дыбы
кони.  Кого-то  связали  веревками,  погнали  с  площади.  Иные   торговцы
торопливо совали всадникам серебряные монеты - этих  не  трогали.  Ручьями
растекалось вино из  разбитых  сосудов,  перемешиваясь  с  маслом,  рыбьим
рассолом, конским навозом. Заскрипели повозки, ошалелые возничие  понукали
медлительных быков. Рыбаки попрыгали в свои лодки,  шес