И никогда ни у кого из вас не возникало чувство протеста?
   - Против чего?
   Вмешался Библ:
   - Против рабовладельческого, паразитирующего общества.  Фактически  уже
можно говорить не столько о двух биологически  различных  типах  человека,
сколько  о  двух   социальных   группах:   творческой,   производящей,   и
паразитической, потребляющей. Неужели вам незнакомы  категории  социальной
справедливости и социального протеста?
   После тихого пересвистывания  голубых  курток  слово  взял  Фью,  более
удлиненный, плоский и большеголовый, чем остальные. Он  говорил  по-русски
так же чисто, только медленнее и отчетливее.
   - Биологическое здесь важнее социального. Мы  созданы  для  одного,  но
по-разному. Одно - это наслаждение жизнью, разное  -  в  понимании  такого
наслаждения.  Мы  наслаждаемся  самим   процессом   труда,   они   -   его
производными. Мы и они, как  стенки  и  дно  одной  чаши,  как  две  дуги,
образующие круг нашей цивилизации.
   -  Дуги  могут  быть  разными.  Короткая  нижняя  поддерживает  длинную
верхнюю. Снимите вершину - основание останется. Уберите  опору  -  вершина
обломится. То же и в примере с чашей. Срежьте  верхнюю  часть  -  получите
дырку со стенками, а  в  нижней  еще  уцелеет  и  содержимое.  У  вас  без
гедонийцев будут и жизнь, и радость труда, и его производные. А отнимите у
них ваш труд - они потеряют все: и радость жизни  и  саму  жизнь.  Неужели
мысль об этом никогда не приходила вам в голову?
   Воцарилось  молчание,  долгое   и,   как   показалось   Алику,   скорее
встревоженное, чем недоумевающее. Потом тихое пересвистывание  с  какой-то
новой, взволнованной ноткой,  и  только  затем  последовал  ответ  Фью,  в
котором Алик опять подслушал не столько нерешительность, сколько испуг.
   - Разве можно изменить неизменное и  незыблемое?  Почему  вы  тогда  не
спрашиваете нас о возможности погасить солнце или высадить  сад  на  месте
черной пустыни? Мы никогда ничего не переосмысливали и  не  перестраивали.
Все мы получили готовым: готовую планету, готовые  пространственные  фазы,
готовую технологию. От нас потребовалось только управление, продиктованное
программой, и смена  поколений.  Мысль  о  возможности  изменить  что-либо
принесли вы, и для того, чтобы обдумать ее, нужно не только  время.  Нужны
смелость ума, сила воображения и логика выводов.
   - Хорошо, - согласился Библ, - оставим эту мысль созревать и расти.  Но
она рождает другую. Почему  вы  обманываете  Координатор?  Ведь  это  тоже
протест, об®единивший не двух и не трех человек. И скажем точнее: ведь это
тоже попытка изменить неизменное и незыблемое.
   На этот раз Фью ответил уверенно и без пересвистывающей подсказки:
   - У нас нет физического бессмертия и сменяемости  циклов  сознания.  Мы
рождаемся,  стареем  и  умираем  со   всеми   биологическими   изменениями
организма. Но  при  рождении  каждому  из  нас  вживается  в  мозг  особая
электродная  сеть,  как  некий  механизм  связи  с  Координатором.  Связь,
постоянная и действенная от рождения до  смерти,  контролирует  учебные  и
трудовые  процессы  и  сохраняет  стабильный  демографический  уровень.  Я
прибегаю к вашей терминологии и надеюсь, что вы меня поймете. То,  что  вы
называете любовью, есть и у нас. Есть пары, но нет семьи и потомства.  Это
первая задача вживленных электродов. Дети рождаются в  особых  колониях  у
специально отобранных для этого "матерей". Вам, вероятно, известно, что  в
ядре любой клетки человеческого организма заключены все его наследственные
признаки? Такое ядро, безразлично где взятое - в крови, коже или слизистых
оболочках, - извлеченное из "отцовской"  клетки  и  трансплантированное  в
организм "матери", сохраняет все наследственные свойства "родителей".  Это
вторая задача электродов по стабилизации демографического  уровня  города.
Третья определяет предел работоспособности. У одних он наступает к  сорока
годам, у других к пятидесяти  -  я  беру  опять  же  вашу  систему  счета.
Симптомы понятны: понижается скорость реакций, уровень внимания,  быстрота
действия. В таких ситуациях электроды  мгновенно  прекращают  деятельность
организма, а тело поступает в  атомные  распылители.  Аналогичен  финал  и
несчастных случаев, какие возможны  в  блоках  телепортации  и  плазменных
реакций. В регенерационные залы  направляются  лишь  технологически  особо
ценные экземпляры.
   - Эгоистично, безнравственно,  жестоко  и  античеловечно,  -  подытожил
Капитан.
   Фью поморгал глазами - у него это  получилось  совсем  по-земному  -  и
сказал нерешительно:
   -  Большинство  ваших   терминов   мне   понятно,   кроме   последнего:
античеловечно. Это и привело к тому, что вы называете  чувством  протеста.
Столетие назад один из наших медиков  при  оживлении  погибшего  в  аварии
технолога из®ял у него  часть  электродной  сети.  Связь  с  Координатором
сохранилась, оживленный мог получать указания и передавать накопленную  им
информацию. Но у него появилась свобода выбора  и  право  самостоятельного
решения.  Аннулировалась  и  неотвратимая  раньше  угроза   насильственной
смерти. Теперь вам понятно, что и как привело  к  созданию  оппозиционного
меньшинства технически связанного с Координатором, но сохранившего и тайну
своего освобождения и неподавленную свободу воли.
   Капитан  с  трудом  сдерживался:  Алик  подметил,   как   сжимались   и
разжимались его кулаки. Да и все остальные были поражены тем спокойствием,
даже бесстрастием, с каким была обрисована перед ними картина откровенного
рабства, без всяких сомнений  в  его  правомерности,  без  гнева  и  укора
поработителям и без надежд на иное будущее. Даже  крохотный  лучик  света,
блеснувший здесь за последнее столетие, так и не пронизал всей толщи этого
зловещего темного царства.
   -  Пора,  -  сказал  Капитан,  -  пора  наконец   познакомиться   и   с
Координатором.



        7. ЧЕТЫРЕ ПУТИ В НЕВЕДОМОЕ. ГРАВИТАЦИОННЫЙ УДАР

   - Это уже предусмотрено, - был ответ. - А до встречи каждый увидит  то,
что ему покажется наиболее интересным.
   Совместное    путешествие    не    планировалось:    "Слишком    шумно,
четырехсторонний разговор неизбежно вызовет появление локаторов и защитных
полей". Каких полей, землянам не об®яснили. Каждый получил голубую куртку,
чтобы "не привлекать внимания там, где  это  неизбежно  может  случиться".
Каждый выбрал и провожатого: Капитан - Друга,  Библ  -  Фью,  а  Си  и  Ос
отправились  с  Малышом  и  Аликом.  "Совершенно  неотличимые",   -   даже
растерялся Алик, но Капитан,  уже  присмотревшийся  к  их  внешнему  виду,
заметил, что первый был чуть темнее и курчавее. А  вообще,  об®яснили  им,
обилие  близнецов  здесь  было  нормой,  а  не  диковинкой.   Многократная
трансплантация клеточных ядер  с  одного  индивидуума  порождала  людей  с
одинаковыми генетическими  свойствами.  Выбор  свойств  зависел  от  видов
работы. Для одних наиболее важным была  острота  внимания,  для  других  -
скорость реакций, для третьих  -  привычка  к  высоким  температурам,  для
четвертых -  способность  к  сложным  математическим  вычислениям  в  уме.
Телекинетчикам требовалась повышенная  энергетика  мысли,  синтезаторам  -
умение представить предмет, не  забыв  ни  одной  внутренней  или  внешней
детали, диспетчерам пространственных связок - тончайшая точность стыковки.
Но и при одинаковых генетических  признаках  даже  в  идентичных  условиях
операций  близнецы  далеко  не  всегда  дублировали  друг   друга.   Порой
неуловимые  психологические  отличия,   разные   знакомства   и   влияния,
индивидуализация вкусов создавали по существу разных людей. Друг совсем не
походил на Фью, и даже между Си и Осом можно  было  подметить  разницу.  В
общем, хороший народ,  подумал  Капитан,  в  нормальных  бы  условиях  мог
создать  интересное  общество.  Убрать  бы  генетический  подбор,   узость
специализации, ощущение вторичности, придаточности существования - и не  в
Аоре, а здесь могла бы возникнуть база здорового развития цивилизации.  Но
вслух Капитан этой мысли не высказал.
   Молча подошли  к  знакомому  перекрестку  эскалаторных  "улиц"-дорожек.
Издали Алику показалось, что он  видит  высоченную  елку,  увитую  цветным
серпантином так густо, что естественная зелень ее уже не просматривалась.
   Вблизи переплетения формировали  колоссальных  размеров  и  невероятной
причудливости  геометрическую  фигуру,  терявшуюся  в  багровой  смутности
купола. Все это двигалось, свивалось, переплеталось, сворачивалось,  играя
искажениями формы и цвета.
   - Мы чуть не пропали с Библом в этой мешанине,  когда  он  свалился  на
одну дорожку, а я догонял его по другой, - вспомнил Капитан.
   - Мог бы и  не  догнать,  -  заметил  Друг,  -  большинство  дорожек  с
односторонней поверхностью - сцепления скручены на полукружии.
   - Понятно, лист Мебиуса. - Капитан показал на пальцах,  как  образуется
соответствующая полоска. - Сколько же связок на такой дорожке?
   - Никто не пробовал подсчитывать  -  слишком  сложно.  Все  сведения  у
диспетчеров.
   Заинтересованный Алик обежал систему переплетений.
   - Хитро. Но, вероятно, можно вычислить направление и протяженность?
   - Пять-шесть порядков - не больше. За седьмым уже связность системы  не
вычислит ни одна машина. Сеть  сверхпространственная.  Только  Координатор
может рассчитать пути, уходящие за пределы трехмерности.
   - Зачем?
   Опять пересвистывание и осторожный, хотя и откровенный ответ Фью:
   - Для отчужденности. Разные уровни - разные порядки  связности.  Жители
одних пространств не проникают в другие. Даже мы  не  знаем  всех  уровней
города. А мы можем передвигаться и без ведома Координатора.
   - А зачем тогда вам вся эта  сверхсложная  система  связок  и  уровней,
когда можно совсем как в сказке: захотел, шагнул - и ты у цели, независимо
от ее отдаленности.
   - Телепортация за пределами города, -  пояснил  Друг,  -  здесь  только
механизм телепортации. Хочешь взглянуть? Синяя дорожка. Да, вот она.
   И они исчезли вместе с васильковой струей пластика, хлестнувшей  сверху
и винтом ушедшей под нависшее крыло плоскости. Библ предпочел травянистого
цвета  дорожку,  увлекшую  его  к  генетической   пирамиде   -   рождению,
младенчеству, детству и школе. Алик выбрал перспективу отдыха гедонийцев -
на работе и после работы, а Малыш буркнул с кривой усмешечкой:
   - Сиропчик. Вареньице. Я лично смелость ценю, бесстрашие.  У  вас  есть
страх, скажем, перед высотой? Или перед скоростью? Есть  риск  для  жизни?
Есть опасность?
   - Синтетический реактор, - лаконично ответил  Ос,  и  пунцовая  дорожка
спиралью умчала обоих вниз.
   - Американские горы, - хохотнул Малыш.
   Их подбрасывало, прижимало свинцовой тяжестью  к  пластику,  сгибало  и
выпрямляло. Малыш держался как влитой, да и  Ос  никак  не  реагировал  на
цирковые кунштюки дорожки: наверное, вестибулярный аппарат его был к этому
приспособлен. "Не повод  для  страха,  -  внутренне  усмехнулся  Малыш,  -
аттракцион для парка культуры и отдыха". А вслух спросил,  почему  же  так
трудно вычислить систему уравнений этой качалки: параметры-то одни.
   - Какие? - спросил Ос.
   - Протяженность, скорость, упругость, число витков, - начал было Малыш,
но Ос перебил:
   - А дискретность самой связности, переходы из трехмерного  пространства
в  четырехмерное,  скрученность  и  раскрученность  стыков,  однозначность
скольжения. Хочешь еще?
   - Хватит.
   "Пейзаж" по сторонам "улицы" Малыша не интересовал,  само  движение  ее
увлекало его, как виражи самолета. Это уже не  аттракцион,  это  испытание
воли и мускулов.  Не  для  хлюпиков  этот  винтовой  врез  в  серую  муть,
мгновенно защекотавшую глаза, уши и ноздри. Становилось  темнее  с  каждой
секундой, температура росла.
   - Что это? - хрипло спросил он едва заметного в "смоге" спутника.
   - Катализатор.
   Какой катализатор,  для  какого  процесса,  Ос  не  об®яснил,  а  Малыш
постыдился спросить. Процесс же явно менял суть и характер, жжение в  носу
и ушах  исчезало,  в  глазах  появились  очертания  возникающих  в  тумане
предметов,  смутно  напоминавших  что-то  знакомое:   прозрачное   кресло,
вырвавшееся прямо из пустоты и заслоненное розовой сферой, пузатый  кувшин
с узким горлышком, рукоятка "хлыста", блюдце или пепельница. Нет-нет, едва
ли пепельница: здесь не курили. А  там  уже  плыли  гигантские  прозрачные
дирижабли, как сгустки жидкого пламени в черном небе. Плазма или  фотонный
газ?  Вероятно,  плазма:  жидкий  свет  едва  ли  подходящая   среда   для
синтетических операций. Впрочем, кто знает, их  наука  и  техника  не  для
пилот-механика Восточно-Европейской космической службы.  Мало  каши  с®ел,
чтобы понять эту психовину. Но где же все-таки риск,  где  опасность,  где
подстерегает она ротозеев у пульта? Ведь есть же у них ротозеи, влюбленные
мечтатели за отвлекающей от мечты работой, фанатики идеи,  туманящей  даже
натренированный глаз. Или их нет? Или на месте  Координатор,  регулирующий
такую же фантастическую технику безопасности?
   - Осторожней, - услышал Малыш, и цепкая  рука  сзади  схватила  его  за
плечо. - Не отклоняться! Опасно. Держись крепче.
   - Что? - не понял Малыш.
   Ос не ответил. Дорожку вдруг скрутило наизнанку в двух  шагах  впереди.
"Улица" сузилась до размеров лифтовой шахты, скошенной под углом  в  сорок
пять градусов. Скорость по уклону, как показалось Малышу, была,  дай  бог,
меньше ста километров в час. Ветер свистел в ушах, как на  санных  гонках,
только температура была банной и повышалась с каждой секундой. А вместе  с
жарой что-то  гнуло  и  прижимало  к  пластику  пола.  Хотелось  лечь,  но
осторожность подсказывала Малышу, что этого делать нельзя.  Он  даже  пот,
бегущий к губам, стереть не мог - избегал неосторожных движений. А  в  чем
опасность? Может быть, этот хлюпик, вцепившийся ему в плечо,  недооценивал
его атлетизма? Дорожку тут же скрутило набок, потом вниз и снова вывернуло
горизонтально, но Малыш даже не покачнулся. Либо здесь иной гравитационный
режим, либо скорость гасит уклон.  Жара  дошла  до  пределов  человеческой
выносливости. Малышу показалось, что он пронизывает стены  горящего  дома.
На мгновение что-то закрыло ему глаза и погасило мысль. Коллапс? Но тут-то
он и осознал, что маленькая цепкая рука,  как  стальная,  держит  его,  не
позволяя упасть.
   - Согни правую ногу в колене, левую  оттяни  назад  -  будет  легче,  -
услышал он.
   Голос был странно тих в окружающей  бесшумности,  глушившей,  казалось,
все звуки, которые могло бы  породить  это  вихревое  движение  в  цветном
сумраке шахты. Но Малыш услышал и успел удержаться,  опершись  на  колено,
когда шахту снова согнуло и закружило до боли в висках. Зачем  это  нужно?
Какие законы механики требуют скручивания и раскручивания то  дорожки,  то
шахты,  какая  технология  диктует  эту   необходимость   удерживаться   в
однолинейном пространстве, когда  это  пространство  волею  невидимых  сил
превращается в причудливую топологическую поверхность?  А  ведь  по  этому
пути движутся ежедневно, ежечасно, может быть и  ежеминутно,  синтезаторы,
уловители,  пространственники  или  как  еще  назовешь  этих   волшебников
непостижимой для землянина техники!
   Наконец дорожка вырвалась в голубое пространство, как взлет самолета  в
чистое небо.  Ровный,  без  смешения  или  игры  красок  голубой  купол  и
золотистый шар вдали, не солнечно-золотой, ослепительной яркости, а именно
золотистый, как купол собора в голубой дымке.
   Сжимавшая плечо Малыша хватка ослабла.
   - Что это было? - спросил он.
   - Прошли конвертор.
   - Что?!
   - Я употребляю привычные для вас термины. Так  вы  охарактеризовали  бы
его в научном описании. Функция двигателя  и  генератора.  У  нас  говорят
проще: вертушка. Часть синтезатора.
   Дальнейших об®яснений Малыш не потребовал: все равно китайская грамота.
Он просто сказал:
   - Мы только двигались. А кто же работает в этой вертушке?
   - Наиболее приспособленные. К жаре, к скорости, к виражам.
   - И срываются?
   - Иногда. Некоторых спасают.
   - А других? В атомный распылитель?
   Ос промолчал. Золотой шар вдали недвижимо висел в  голубой  дымке,  как
миниатюрное солнце. Таким бы он показался с борта космолета,  пролетавшего
мимо, - только бы зачернить купол. Именно туда,  к  проектируемому  глазом
уровню, и подымалась их капризная пластиковая дорожка.
   - Координатор? - спросил Малыш,  почему-то  понизив  голос.  -  Где  же
ребята?
   - Сейчас встретитесь все. Время и протяженность наших путей синхронны.


   Может быть, это было и так. Но Алик, как и Малыш, на всей протяженности
этих путей не думал об их синхронности. Он думал о другом.
   - Почему мы все время ползем вверх?
   Си ответил:
   - Потому что третий порядок  отдыха  мы  захватим  только  на  двадцать
девятом уровне.
   - Почему третий? А где второй и первый?
   - Второй и первый - порядки ночи. Первый - сон, второй  -  пробуждение.
Третий снимает стресс во время работы.
   Алик не рискнул больше спрашивать о порядках и уровнях, тем  более  что
подсчитывать последние  было  почти  невозможно.  Они  то  появлялись,  то
исчезали  во  время  скольжения,  не  соблюдая  никакой  очередности,   не
сравнимые ни  с  площадками,  ни  с  этажами,  являясь  то  пространством,
ограниченным экранами  или  пультами,  то  емкостью,  наполненной  цветным
газом. Такой бассейн с прозрачными "стенами" встретил  их  и  на  двадцать
девятом уровне - колоссальный аквариум с оранжевой жидкостью, вздымавшейся
и падавшей под ударами множества человеческих тел. Алику  показалось,  что
он на состязании  пловцов-ныряльщиков,  резвящихся  под  водой,  почему-то
подкрашенной суриком. У них не было ни масок,  ни  аквалангов,  чтобы  так
непринужденно держаться под водой, но никто даже  не  пробовал  вынырнуть,
чтобы глотнуть воздуха. Либо это были амфибии,  либо  оранжевая  среда  не
была  жидкостью.  Алик  мог  бы  назвать  ее  цветным  "смогом",   смесью,
содержащей кислород  воздуха  с  растворенной  в  ней  сухой  апельсиновой
краской, по-видимому, безвредной для легких. Но за точность  гипотезы  он,
разумеется, ручаться не мог.
   Си предложил раздеться и присоединиться к  пловцам.  "А  безопасно?"  -
спросил взглядом Алик. "Вполне", - ответил на том же языке Си. Разделся он
молниеносно и, скрывая удивление, наблюдал за  маневрами  Алика.  Особенно
поразило его нательное белье и носки,  но  вопросов  задано  не  было.  Он
только прыгнул с неподвижного края дорожки в оранжевую  воздушную  муть  и
повис, не проделывая никаких движений пловца. Алик  отважно  повторил  его
опыт и очутился в той же среде, мгновенно потеряв тяжесть.
   - Молчи, не кричи, не спрашивай, - сказал  провисший  параболой  Си,  и
Алик вдруг, неожиданно,  осознал,  что  его  кто-то  держит,  не  позволяя
шевельнуть даже пальцами.
   Та же невидимая, но ощутимая сила вдруг выгнула его  дугой,  опрокинула
на спину и вывернула дугу назад так, что  хрустнули  кости.  Алик  глотнул
ртом воздух - его окружал действительно воздух - и попробовал выпрямиться,
но его тут же согнуло на левый, а потом и на правый бок.  С  выносливостью
сухожилий и мышц этот  невидимый  "кто-то"  никак  не  считался,  и  Алику
хотелось выть от боли, когда его вытягивали по горизонтали.
   Что происходило с его спутником он  даже  не  видел,  только  один  раз
мелькнул перед ним вывернутый немыслимым кольцом Си.
   - Больно, - скорее прошептал, чем выкрикнул Алик, но пытка в  оранжевом
"смоге" по-прежнему продолжалась:  Алика  тянули,  сгибали,  выворачивали,
давили ему на мускулы живота и спины, пока он наконец  не  догадался,  что
это "производственная гимнастика" на местный лад.
   Кончилась она так же прыжком - только не вниз, а вверх; Алика при  этом
мягко выбросило на край "аквариума", где лежала его  одежда  и  откуда  он
совершил свой необдуманный нырок в оранжевую муть.
   -