чьи-то  руки  подняли  его,  положили  на
что-то  мягкое,  прогнувшееся  под  его  телом,  и  это  "что-то",   мерно
покачиваясь, поплыло в неизвестность.
   А потом покачивание прекратилось. Носилки - или что это было? - замерли
на мгновение и снова двинулись,  только  уже  ровно  и  плавно,  будто  на
пружинящей ленте конвейера. Малыш приоткрыл глаза и снова зажмурился:  так
резок был переход из густой темноты неосвещенного города в ярко блиставшую
белизну какого-то огромного зала.
   Впрочем, то был не зал - скорее широкий коридор с  ослепительно  белыми
стенами и потолком, без всякой  мебели  -  даже  не  земной,  гедонийской.
Только голые стены и  голый  пол,  над  которым  плыли  без  всякой  опоры
прямоугольные рамы-носилки с  уложенными  на  них  телами  подобранных  на
площади гедонийцев. Среди них лежал и Малыш, боясь открыть  глаза,  и  его
уносила куда-то лента кладбищенского  конвейера.  Куда  они  плыли  и  как
плыли,  Малыш  не  задумывался:  в  мире  нуль-переходов  и   управляемого
пространства антигравитация казалась пустяковой забавой.
   Люди в голубых куртках - теперь их цвет был отчетливо  различим  -  шли
рядом, молча сопровождая не останавливающийся кортеж. Сейчас Малыш  хорошо
видел загадочных конвоиров:  полутораметровые,  худенькие  -  куда  им  до
рослых хозяев Аоры, - черные жесткие волосы, впалые щеки с орлиным носом и
бледно-голубой цвет кожи. "Что у них, кровь голубая,  что  ли?  -  подумал
Малыш. - Как у осьминогов. У нас железо в крови, а  у  них,  должно  быть,
медь". Впрочем, стоило ли гадать, то была совсем другая раса, непохожая на
земную, хотя и гуманоидная. Шли они не переглядываясь,  и  Малыш,  как  ни
напрягался, так и не мог поймать ни одной их мысли. Таких они не видели ни
в Зеленом лесу, ни в Аоре. Может быть, роботы?  Да  нет,  люди  как  люди.
Тогда почему Учитель ничего не сказал о них? И судя по всему, даже в  Аоре
о них не знают.
   Внезапно конвейер остановился. Истуканами встали рядом немые  конвоиры.
"На кой черт я ввязался в эту авантюру? - с тоской подумал Малыш. -  Сидел
бы сейчас на станции с ребятами... Может, сбежать?" Он  тут  же  устыдился
своей мысли. Пока еще ничего страшного не видно, да и как  сбежишь,  если,
скажем, нуль-переход здесь не действует? В самом деле, зачем  он  в  залах
регенерации? Мертвецы никуда не выпрыгнут.
   Ничто так не пугает,  как  Непонятное,  да  еще  обставленное  с  таким
суровым, почти мистическим ритуалом. Не было на пути ничего, только уходил
вдаль пустой коридор. И вдруг раздвинулись стены, послышался  режущий  ухо
звук, похожий на визг  электробура,  и  ниоткуда  возникли  темные  ящики,
точь-в-точь памятные "шкафы" в милеа. Коридор  пропал,  а  "шкафы"  стояли
перед молочно-белой стеной, из которой один за другим  выходили  такие  же
низкорослые пареньки или девушки в голубых куртках. Они подошли  ближе,  и
Малыш почувствовал, что "носилки" медленно подымаются на попа.
   Он вцепился в их длинные ребра, чтобы не  упасть,  а  ближайший  "шкаф"
двинулся на него, обнажая черную  пустоту  за  тающей  дверцей.  Мелькнула
мысль о побеге. "Поздно!" - подавила ее последующая. Пустота уже поглотила
его, зажала будто в тугом  коконе,  но  не  парализовала:  двигаться  было
можно, хотя и с трудом. Откуда-то сверху подул ветерок, холодный, пахнущий
озоном, а по телу побежали мурашки, и закололо в груди.  Что-то  еще  туже
связало тело; попытался поднять руку и  не  смог,  только  чуть  пошевелил
пальцами. Уже и дышать стало тяжко, а по лицу потекли липкие струйки пота:
температура повышалась.
   - Задохнусь, - сказал он вслух.
   Но крикнуть не мог - голос  перешел  в  хрипоту,  горло  саднило,  язык
распух. Мысли потеряли форму, растеклись,  появились  галлюцинации.  Малыш
вдруг отчетливо увидел окно со стеклами, по которым били  дробинки  косого
дождя. И сквозь пленку дождя - грозди махровой сирени в саду.  Поспать  бы
чуток под этот стук капель!
   И вдруг опять неожиданно - как все здесь! - сознание прояснилось, мысль
вновь обрела движение и ясность. "Проверяли, - подумал тотчас же Малыш,  -
проверяли, насколько мы действительно окочурились; может, кто еще жив и не
перекраивать его надо,  а  чуточку  подлечить  после  драки.  Всякое  ведь
бывает". И действительно, всякое: воздух вдруг посвежел, точно и  не  было
липкой духоты и тяжести, темнота растаяла, наполнившись розоватым туманом,
похожим на предрассветный где-нибудь летом на земной рыбалке. Но не  успел
он обрадоваться, как неизвестно откуда возникшие зажимы  мягко  опрокинули
его на  что-то  плоское  и  жесткое  -  может  быть,  плаху,  может  быть,
операционный стол. Сверху опустился  колпак  вроде  парикмахерского  фена,
дохнул на Малыша горячим воздухом, и по телу словно ток пробежал.
   Дернул руки - зажаты по-прежнему, выругался и стал ждать: заварил  кашу
- не жалуйся. Ждать пришлось не долго. Из  тумана  вышли  двое  в  голубых
куртках.  Ближайший  протянул  черную  воронку,  от   которой   уходил   в
неизвестность длинный и гибкий, как резиновая  трубка,  шланг  и  приложил
воронку ко лбу Малыша. Кожа под ней стянулась, но  боли  не  было.  Второй
чем-то острым разрезал ему рубаху  и  приложил  другую  воронку  к  груди.
Воздух зашипел, в грудь кольнуло.
   - Осторожней! - крикнул Малыш.
   Голубокожие переглянулись и засвистели  по  птичьи  -  чик-чирик,  -  в
глазах у  них  промелькнуло  недоумение.  Но  дела  не  бросили,  вытянули
откуда-то длинную белую материю - простыню не простыню - и накрыли Малыша.
"Похоронили, - подумал он, - как после неудачной операции".
   Но операция только начиналась.
   Сначала Малыш ничего не чувствовал. Пустота  и  тишина  кругом,  только
противно стягивали кожу воронки со шлангами, да где-то негромко гудели  не
то моторы, не то вентиляторы - поди разберись в этой колдовской  механике!
Но вдруг ему почудилось, и как явственно, как  отчетливо  почудилось,  что
кто-то  подслушивает  его  мысли.  Малыш  испугался   и   замер,   пытаясь
проанализировать  ощущение.  А  неведомый  подслушиватель  мыслей  как  бы
подбадривал даже: "Не бойся. Думай, думай, не помешаю".
   "Галлюцинирую", - ужаснулся Малыш.
   Но то была не галлюцинация. Некто или нечто действительно  прослушивало
сознание Малыша, словно катился в нейронной системе мозга маленький  умный
шарик и собирал всю информацию, накопленную инженером за три  десятка  лет
его жизни. Все собирал, ничем не гнушался - ни сомнениями,  ни  горем,  ни
болью, ни радостью. Малыш понимал, что это такое.  Сотрут  все  напрочь  -
знания, память, привычки, наклонности -  и  смоделируют  нового  человека.
Любого, только  не  Малыша  -  забияки,  скептика,  дружелюбного  парня  и
отличного  инженера,  пойди  поищи  лучшего  по  всем  этажам   Управления
космической службы.
   Он рванулся со своего "операционного  ложа",  и  зажимы  не  выдержали,
сорвались, сдирая кожу с запястий. Рывком сел,  оторвал  от  груди  и  лба
дурацкие воронки, пошевелил ногами: свободны. Соскочил на пол,  огляделся:
не было "стола", на котором лежал, растаяли в  розовой  дымке  воронки  со
шлангами, только валялась на полу смятая простыня-покрышка. Пнул ее  ногой
и неожиданно  успокоился:  сам  виноват,  будь  осторожнее.  Посмотрел  по
сторонам: всюду один и тот же туман - не все ли равно, куда сунуться! -  и
нырнул в клубящуюся муть.
   Теперь он стоял в  большом  зале  -  не  то  ангар,  не  то  вокзал  на
каком-нибудь земном космодроме, -  только  вместо  диванов  и  кресел,  на
которых дремлют ожидающие поездки, тянулись  ряды  "операционных  столов",
повисших, как и повсюду здесь, без всякой опоры. На каждом -  безжизненное
тело гедонийца, соединенное черными длинными шлангами с красной светящейся
панелью под потолком. Панель  мелко-мелко  дрожала,  и  от  этого  шланги,
присоединенные к воронкам на обнаженных телах,  ритмично  извивались,  как
змеи в террариуме. А живых  людей  в  зале  не  было  -  только  мертвецы,
попавшие в перекройку. Да и тех было немного: Малыш  заметил,  что  добрая
половина "столов" пустовала. Но и те, где  шла  "прочистка"  мозгов,  вели
себя не спокойно.  То  один,  то  другой  выстреливали  воронками,  и  те,
качаясь, повисали в воздухе, а "столы" подымались к  потолку,  пропадая  в
туманной  мгле  и  снова  опускались  вниз,  но  уже   пустые.   Гедониец,
подготовленный к дальнейшему циклу регенерации, оставался где-то наверху.
   "Зрелище не из веселых, - решил Малыш, - пора  менять  дислокацию,  все
равно  ни  черта  не  понять".  Он  подошел  к  "столу",  уже  готовому  к
путешествию наверх, бесцеремонно  подвинул  мертвого  гедонийца  и  уселся
рядом, держась за призрачный, но  твердый  на  ощупь  край  "операционного
стола".
   Под®ем прекратился так же внезапно, как и  начался.  Малыш  спрыгнул  и
увидел прямо перед собой темное жерло трубы метра полтора в диаметре. Тело
гедонийца, неизвестно как и  чем  сдвинутое,  скользнуло  туда,  а  "стол"
нырнул вниз и пропал.
   "Была не была, все равно другого пути нет", - решил Малыш и скользнул в
трубу за гедонийцем. Несмотря на свой почти  двухметровый  рост,  он  мог,
согнувшись, даже идти по  трубе,  перебирая  руками  по  горячим  стенкам,
словно труба входила в систему центрального отопления. Сначала  идти  было
легко, но потом труба поднялась, и пришлось ползти в гору на четвереньках.
А труба, казалось, не имела конца.  По-прежнему  кругом  плотная  темнота,
гасившая все звуки - даже попытка постучать по стене оказалась беззвучной,
только уклон понизился. Малыш прополз еще  немного,  и  рука  его  уже  не
встретила никакой опоры. Сильный толчок в спину бросил его  куда-то  вниз,
он пролетел во тьме - как долго, сам не помнил -  и  шлепнулся  на  что-то
мягкое и податливое, сильно прогнувшееся под  тяжестью  тела  и  мгновенно
погасившее инерцию падения.
   "Спасен", - было первой мыслью, а второй - неожиданно  вторгнувшийся  в
сознание чужой вопрос:
   - Ты можешь думать?
   - Могу, естественно, - автоматически ответил Малыш и тут же изумился: -
А кто говорит?
   - Не все ли равно кто? Спрашивай.
   -  Голос  из  тьмы,  -  усмехнулся  Малыш,  -  а  где  ты,  собственно,
пребываешь? В Аоре?
   - Нет, в Голубом городе.  Там,  откуда  могу  контролировать  все,  что
происходит на этой планете.
   - Понятно, - подумал вслух Малыш. - Координатор.  Супермозг,  созданный
Учителем.
   - Я не Мозг. Я регулятор.
   - Машина?
   - В твоем понимании - да. Двигатель жизни.
   - Вечный двигатель?
   - Вечность то, что не имеет конца. Все конечно в природе.
   - А бессмертные циклы?
   - Бессмертны пока  только  те,  кого  вы  называете  гедонийцами.  Люди
смертны.
   - Значит, гедонийцы - не люди?
   - В определенном смысле - нет.  Если  жизнь  человека,  твою  например,
представить в виде графика в двухмерных координатах, то получится кривая с
пиком где-то посредине. Разогни ее вторую часть и проведи параллельно  оси
абсцисс - получишь график жизни гедонийца.
   - Зачем это нужно?
   - Что?
   - Циклы. Повторения. Ты сам говоришь, что все в природе имеет конец.
   - Не знаю. Это не входит в мою задачу.
   - А в чем задача?
   - Управлять. Регулировать. Корректировать эволюцию циклов, стабильность
технологии, следить за уровнем.
   - Каким?
   - Информации.
   - Добытой в драке или в  потугах  воображения,  в  скотских  играх  или
необузданных прихотях?
   - Ты прав. Информация везде. Все, о чем ты думаешь и что делаешь, несет
в себе информацию.
   - Но она может быть полезной или ненужной.
   - Не знаю такого деления. Она бывает полной или неполной.
   - Из какого же расчета у вас выводится норма полноты информации?
   - Критерий общий: нагрузка на мозг.
   - А тех, кто не набрал нормы, в котел?
   - В залы регенерации. Вполне естественный процесс. Разве не удаляется в
механизме любая деталь, которая плохо работает?
   - Одно дело - механизм, другое - люди.
   - Для меня это идентично. Я машина. Общество тоже машина, только  менее
совершенная.
   - Ваше - да. Зачем  столько  каст,  или  кланов,  или  как  они  у  вас
называются? Сирги, ксоры, сверхлюди - зачем?
   - Не  могу  сомневаться  в  разумности  программы,  координирующей  мою
деятельность на этой планете. Могу только об®яснить вам непонятное.
   - Почему магам позволено издеваться над вольными?
   - Они повышают коэффициент накопленной информации.
   - А сверхлюди?
   -  Еще  более  высокий  коэффициент.  Звериная  реакция  -  пойми  меня
правильно: зверей у нас нет, я  употребляю  этот  термин,  потому  что  он
наиболее точно передает знакомое вам понятие, - добавь  к  этому  скорость
мышления, умение  принимать  самое  верное,  единственно  нужное  решение,
повышенное чувство пространства.
   - Ну, а сирги - это тоже "чувство пространства"?
   - Сирги - особая каста. Их мало, и роль их значительна. Если определить
точнее, это мои дистанционные датчики, скажем, глаза и уши.  Потому  им  и
дано великое умение управлять пространством. Пространство  -  это  злая  и
добрая сила. Ты видел, как оно действует.
   - Убивает.
   - Лишь тех,  кто  из-за  лени  или  равнодушия  не  набрал  необходимой
информационной нормы.  Не  набрал  -  значит,  следует  перестроить  мозг,
сменить касту. Требуется, ты бы сказал, лечение.
   - Варварское лечение.
   - Ты имеешь в виду сиргов? Искривление пространства - это гуманно.
   - Откуда они знают, кого перекраивать?
   - Я отдаю приказ. Он безукоризненно точен.
   - Хороша точность! Я сам чуть было не попал на "операционный стол".
   -  Я  все  время  следил  за  тобой.   Не   мешал,   потому   что   это
запрограммировано. Помогать вам узнать и понять стабильность.
   - Поймешь ее черта с два, когда я даже не  знаю,  где  нахожусь  и  что
будет дальше.
   - Сейчас узнаешь. Не бойся.
   Чужой голос в сознании умолк, в растаявшей темноте  высветлился  зал  с
длинным рядом кресел, похожих на парикмахерские.
   В каждом полулежал  раздетый  донага  гедониец,  соединенный  таким  же
парикмахерским "колпаком" с экраном, по которому бежали цветные линии,  то
кривые, то вытянутые, зигзагообразные и  волнистые.  Часто  их  пересекали
искры, как желтые молнии.  У  экранов  суетились  те  же  полутораметровые
человечки в голубых курточках и темных трико.
   - Механическая прочистка мозгов, - подумал вслух Малыш и вздрогнул.
   - Она тебя тоже ждет, - сказал кто-то сзади. - Подожди, когда  вернемся
на базу.
   Даже не обернувшись, он уже знал, что Капитан в конце  концов  все-таки
нашел его. Это так обрадовало, что Малыш не смутился ничуточки.
   - Как ты нашел меня? - воскликнул он, обнимая товарища.
   - Не стоило бы об®яснять, -  сердито  сказал  Капитан.  -  Я  же  тебя,
дурака, знаю. Сразу сообразил, что ты затеял.  А  как  твой  излучатель  в
кабине нашел, бросился назад не задумываясь. Еле-еле к разбору  покойников
подоспел.
   - А дальше?
   - Что - дальше? Через зал со "столами", через трубу - и сюда.
   - Голос слышал?
   - Никаких голосов. Все они немые. А что?
   - Ничего. Расскажу после. Давай к выходу.
   - А где он, этот выход?
   - Найдем.
   Они  прошли  мимо  экранов  и   кресел   с   покойниками,   подлежащими
воскресению, как по конвейеру плывущих в мглистую даль, только  медленными
скачками. Голубокожие у экранов их даже не замечали, словно двигались мимо
не люди, а невидимки. Так в роли невидимок  они  добрались  до  последнего
кресла,  пристроились  рядом  и,   по-прежнему   незамеченные,   мгновенно
очутились средь бела  дня  на  детской  площадке  в  Зеленом  лесу.  Голые
гедонийцы барахтались в невесомости и сосали жижицу из знакомых дудочек.
   - Н-да, - крякнул Малыш, - а как вездеход найдем? Он же в Аоре.
   - Забыл о телепортации?
   Она, как всегда здесь,  не  подвела.  Минуту  спустя  они  уже  снимали
защитный колпак с вездехода.
   - Значит, домой? - осведомился Малыш. - Погуляли и будет?
   - Будет, - согласился Капитан. - Будет тебе  белка,  будет  и  свисток.
Гауптвахту гарантирую.
   - Простишь.
   - За что?
   - А я тут кое с кем познакомился, узнал кое-что.
   И Малыш почти дословно пересказал Капитану свой разговор с  Голосом  из
темноты.
   - Кто это был?
   Малыш только плечами пожал.
   - Координатор?
   - Не знаю. Во всяком случае, он признался в том, что он не  человек,  а
машина. Да и не в этом суть, а в том, что у нас теперь уже есть материалец
для заключительной встречи с Учителем.
   - Материалец действительно есть, - согласился Библ, когда они с  Аликом
выслушали рассказ о приключениях друзей в Аоре,  -  только  боюсь,  что  в
ящике Пандоры еще много неразгаданных тайн.
   - Одна уже разгадана, - заметил Алик,  скептически  разглядывая  костюм
Малыша,  -  обладатель  такого  костюма  вернется  на  Землю   несомненным
законодателем мужской моды.




        ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ГОЛУБОЕ СОЛНЦЕ


        1. КАПИТАН СЕРДИТСЯ. ЕЩЕ ОДИН "СЕЗАМ"

   Они остановились в двадцати метрах от города, как паз там где  отблески
голубого солнца ложились плотнее  и  гуще.  Запыленная  чернота  под  ними
показалась запекшейся кровью.
   - Здесь и расстанемся, - сказал Капитан, - надеюсь, что ненадолго.
   - Если к утру не явитесь, мы с Аликом выезжаем на вездеходе, -  буркнул
Малыш.
   - Не паникуй.
   - А если мне вся эта затея не нравится. Почему без вездехода? Машина  -
не помеха. Хочешь - авто, хочешь - крепость.
   - Авто не пройдет, а крепость не понадобится.
   - Веришь Учителю?
   - Верю.
   - Тогда пусть первым  проходит  Библ.  Ты  не  имеешь  права  рисковать
жизнью.
   - Согласен, - сказал Библ.
   - Давайте, я рискну, - вмешался Алик. Вмешался без всякой надежды,  что
его послушают.
   - Помолчим, - предложил Малыш.
   Помолчали, все еще не решаясь расстаться. В  глубине  души  все,  кроме
Капитана, соглашались  с  Малышом:  вездеход  не  помеха.  И  в  упрямстве
Капитана, настаивавшего на пешеходной прогулке, был неоправданный риск.
   Но Капитан улыбался.
   - Мы уже перешли границу, - сказал он, кивнув на яркие блики на  черном
стекле пустыни. - И все живы.
   - Пока живы, - вздохнул Малыш. - Пошли, Алик. Мы не прощаемся.
   "Играем, - подумал Капитан. - Все человеки, всем  страшно.  А  вездеход
все-таки следовало оставить дома. За доверие надо  платить  доверием".  Он
еще раз оглядел надвинувшуюся панораму города. Вблизи она  превращалась  в
совсем уже непонятный хаос  геометрических  сочетаний  и  форм.  Ничто  не
замутняло его - ни туман, ни  пыльные  вихри.  В  стерилизованной  чистоте
воздуха все казалось еще диковиннее, чем  издали.  В  первый  раз  Капитан
увидел это, когда Док, шатаясь, подошел к своему выпуклому окну.  Тогда  в
лучах такого же голубого солнца посреди черной пустыни повис цветной мираж
города, который только ребенок мог назвать  городом,  нагромоздив  его  из
хаоса раскрашенных шаров и кирпичиков. "Цветная дичь, - сказал тогда  Док.
- Город другого мира, может быть, другого измерения, и все-таки город".
   Второй раз город открылся сегодня утром через день после возвращения их
из Аоры. А день был нервозный и суматошный. До обеда отсыпались,  возмещая
усталость бессонной ночи, потом несколько часов  рассказывали  и  спорили,
сочиняя донесение на Землю о загадках Гедоны, и снова до ночи размышляли о
них и спорили. Гипотезы возникали и отбрасывались, как ответы  на  вопросы
кроссворда. Вымершее животное Юрского периода. Динозавр? Не подходит. Мало
букв. Птеродактиль? Много букв. Остаток  пищи.  Какой  пищи?  Первого  или
второго? Скорлупа от яйца? Не лезет. Гуща от супа? Букв не хватает.
   А разве их пребывание на Гедоне не оборачивалось таким  же  безнадежным
кроссвордом? Какой  строй  на  Гедоне?  Просвещенный  абсолютизм?  Мозг  -
король, Координатор -  правитель?  Или  диктатура?  Чья?  Технократической
элиты какой-нибудь? Так техники нет. Ни одного  аппарата.  Ни  кнопок,  ни
выключателей. Анархия? Похоже.  Только  государственный  порядок  все-таки
есть. Не в А