нежелание даже на сто страниц  похерить  свой
                              богато организованный  внутренний  мир,  чуть
                              более ловко внедрить авторское "я"  в  тради-
                              ционную структуру криминальной повести."
                                   Роман Арбитман. "Идентификация  фраера".
                              Газета "Сегодня".

     Молодой саратовский критик Рома Арбитман, прочтя  треть  книги  "Время
ненавидеть", публично выразился в том смысле, что автор "капитально  фраер-
нулся", мол, он, автор, излишне интеллигентен для создания бандитских  бое-
виков-триллеров.
     Что ж, придется при встрече с молодым  саратовским  критиком  публично
дать по хлебалу - по-нашенски, по-боевиковски  -  чтоб  не  заблуждался  на
предмет того, кто, собственно, фраер, проидентифицировать, так сказать.


***************************************************************************
*************************** БЕСЕДЫ ПРИ СВЕЧАХ *****************************

                   БОРИС СТРУГАЦКИЙ: "Я НАПИСАЛ РОМАН"

     ИНТЕРВЬЮ, ВЗЯТОЕ У БОРИСА НАТАНОВИЧА СТРУГАЦКОГО 15 сентября 1994  го-
да Сергеем Бережным и Андреем Николаевым
               Эксклюзивное интервью для журнала "Двести".

     БЕРЕЖНОЙ: Борис Натанович, прежде всего, насколько верна  самая  горя-
чая новость, что Борис Стругацкий написал новый роман.
     СТРУГАЦКИЙ: Написал.
     БЕРЕЖНОЙ: Нам хотелось бы немножко более подробно  -  опять  же,  нас-
колько вы сочтете возможным, не нарушающим ваши интересы -  разгласить  эту
информацию.
     СТРУГАЦКИЙ: Информация... Сережа, к сожалению, тут есть  некий  нюанс.
Поскольку роман идет под псевдонимом, элементарное чувство порядочности  не
позволяет все-таки мне раскрывать этот псевдоним. Даже тиражом в двести эк-
земпляров. Я очень мало могу сказать вам. Я не могу даже сказать ни псевдо-
нима, под которым идет этот роман, ни названия этого романа, поскольку  это
будет раскрытием псевдонима.
     НИКОЛАЕВ: Все равно уже все раскрыто, Борис Натанович.
     СТРУГАЦКИЙ: Возможно, но не мной. Я не отвечаю за  действия  иностран-
ных разведок. Но лично я храню тайну. Я обязан это делать, если уважаю  за-
коны, которые сам же и устанавливаю.  Могу  сказать,  что  роман  получился
большой: восемнадцать с половиной авторских листов. Могу сказать, что я ни-
когда в жизни не был так счастлив, как когда закончил  этот  роман.  Потому
что я изначально не был уверен в том, что сумею его закончить.  Могу  также
сказать, что этот роман написан в манере поздних Стругацких и у меня нет ни
малейших сомнений, что любой читатель, знакомый с творчеством этих авторов,
если не отгадает немедленно автора, то уж во всяком случае сильно  заподоз-
рит, кто скрывается под псевдонимом. Я могу сказать, что передал этот текст
в журнал "Звезда" и они обещают первые две части (в  романе  четыре  части)
опубликовать в десятом номере, который  выйдет  в  декабре  этого  года,  а
третья и четвертая части должны быть опубликованы где-то в начале следующе-
го. Я могу сказать, что передал текст этого романа еще в два  издательства,
но, поскольку договора не подписаны, я не хотел бы называть их...
     Ну, что я могу вам еще сказать... Хотя и понимаю, что  этот  роман  не
лишен недостатков, я тем не менее доволен, потому что для меня самым  глав-
ным было самому себе доказать, что я способен работать один. А  это  совер-
шенно не тривиальный факт. Факт, который ниоткуда не следует,  и  соотноше-
ние "могу-не могу", как мне казалось, было даже не "фифти-фифти", а  гораз-
до хуже, и не в мою пользу. И то, что мне вообще удалось закончить эту  ра-
боту, худо-бедно, но удалось, для меня большое событие. И  я  себя  ощущаю,
(я, кажется, уже кому-то это говорил) роженицей, которая вот  мучилась  де-
вять месяцев, потом мучилась рожала, а потом,  наконец,  появился  ребенок.
Она еще не знает, кто вырастет из этого  ребенка  -  академик  Сахаров  или
Адольф Гитлер, она ничего этого заранее сказать не может, но - ребенок  ро-
дился, уже свершился некий факт, а там уже как бог даст. Вот  примерно  та-
кие ощущения я испытываю.
     Писал роман долго, очень долго... Я начал писать его в 1992 г., то  ли
в январе, то ли в феврале, точно не помню. Окончил  вот  в  начале  августа
1994 г. Это сколько? Больше двух лет.
     БЕРЕЖНОЙ: То есть, насколько я понял, это фантастика  в  духе  поздних
Стругацких? Концентрированная, реалистическая, без иных  миров,  а  что-ни-
будь в духе реалистической части "Отягощенных злом".
     СТРУГАЦКИЙ: Да, это на мой взгляд,  классический  фантастический  реа-
лизм, как я себе его представляю или реалистическая  фантастика,  если  вам
будет угодно. То есть, это по сути дела, реалистическая повесть,  пронизан-
ная фантастическими элементами.
     БЕРЕЖНОЙ: Нельзя конкретнее хотя бы тему назвать? Или намеком  опреде-
лить какие-то границы фантастичности, реалистичности -  в  чем  именно  они
заключаются? И вообще рассказать о романе более конкретно, чем  вы  сделали
это?
     СТРУГАЦКИЙ: Дорогой Сережа, давайте поступим таким образом. Когда  ро-
ман выйдет, мы встретимся с вами и вы мне зададите вопросы, которые касают-
ся романа имярек под названием таким-то, который вот вышел в журнале "Звез-
да". Что я думаю по поводу этого романа, как читатель? И  мы  тогда  сможем
затронуть многие вопросы, которые вас интересуют. Одновременно будет соблю-
дена и форма и не пострадает содержание.
     БЕРЕЖНОЙ: Борис Натанович, насколько я вас  знаю,  то  это  соблюдение
псевдонима вы сможете выдержать только до следующего "Интерпресскона",  по-
тому что роман наверняка пойдет в номинации на "Бронзовую Улитку", а  само-
му себе вы ее давать не будете.
     СТРУГАЦКИЙ: Вы знаете, Сережа, это кажущийся казус, потому  что  труд-
ность возникнет только в том случае, если, по-моему мнению, этот роман ока-
жется действительно лучшим за год.
     БЕРЕЖНОЙ: Ну, вообще хорошее положение... Может появиться что-то  луч-
шее?
     СТРУГАЦКИЙ: Если кто-то, по-моему мнению, напишет более сильное произ-
ведение, я не дрогнувшей рукой дам премию ему...
     НИКОЛАЕВ: Мне кажется, что нельзя вставлять ваш роман в  список,  ведь
вы единственный член жюри... Дабы не подвергать вас никаким возможным упре-
кам, даже чтобы повода не подавать...
     СТРУГАЦКИЙ: Ни в коем случае МОЙ роман вставлять нельзя, но роман Ива-
нова, Петрова, Водкина почему же же не вставить в список?
     НИКОЛАЕВ: Нет, Борис Натанович, я тут  какое-то  несоответствие  четко
вижу. Если это ваш роман, то вы не должны его оценивать. Даже если  он  под
псевдонимом.
     СТРУГАЦКИЙ: Как вы хороши! Значит, роман, написанный Аркадием  Натано-
вичем под псевдонимом, можно было вставлять в список?
     НИКОЛАЕВ: Да, конечно. А вас спрашивали между прочим. Потому что у нас
были списки одни - и по "Бронзовой улитке" и по "Интерпресскону". Теперь по
спискам для "Интерпресскона" ваш роман под каким бы то ни было  псевдонимом
наверняка будет вставлен, к сожалению я еще не читал романа чтобы быть  аб-
солютно уверенным. А вот в номинации по "Бронзовой улитке" ваш роман  прос-
то не должен вставляться. Потому что для автора свой роман самый лучший без
всяких вариантов, всегда.
     СТРУГАЦКИЙ: Это глубокое заблуждение.
     НИКОЛАЕВ: Для настоящего Автора, мне кажется, так должно быть  всегда,
и только так.
     СТРУГАЦКИЙ: Вы ошибаетесь, Андрей.
     НИКОЛАЕВ: Я не ошибаюсь, и вы это подтвердили на  прошлом  "Интерпрес-
сконе". Свое оно всегда лучше, чем чужое. Объективно так. Лучше.
     СТРУГАЦКИЙ: Не правда. Я никогда так не говорил, просто потому  что  я
не мог этого говорить. Это неправда.
     НИКОЛАЕВ: Я не говорю, что вы это говорили.
     СТРУГАЦКИЙ: Вы сказали, что я это подтвердил. Я не подтвердил этого.
     НИКОЛАЕВ: Вы подтвердили не словами, а поступками.
     СТРУГАЦКИЙ: Какими?
     НИКОЛАЕВ: Да тем, что не дали премию самому  себе.  Сказали,  что  по-
весть Ярославцева лучше остальных повестей в номинациях. Конечно же лучше -
для вас.
     СТРУГАЦКИЙ: Андрей, я видимо не ясно выразился. Я попытаюсь  выразится
ясно. Может быть еще кто-то понял меня так же неверно, как и вы. Я отказал-
ся давать награду Ярославцеву, не только потому, что как бы кровно  заинте-
ресован в этой вещи, не потому, что эта вещь на столько-то процентов моя, а
на столько-то - Аркадия Натановича, а потому что она оказалась лучшей.  Она
оказалась лучшей в том списке, который вы представили. Поймите, что если бы
там были "Омон-Ра" или "Послание к коринфянам" я бы спокойно  дал  "Улитку"
одному из этих произведений.
     НИКОЛАЕВ: Вы уверены?
     СТРУГАЦКИЙ: На сто процентов. Здесь для меня нет никакой проблемы. Ва-
ше представление о том, что всякий нормальный автор считает свое произведе-
ние лучше всех других, есть просто заблуждение.
     НИКОЛАЕВ: Не всех других вообще в мировой литературе. А в данном теку-
щем моменте среди определенного круга авторов, безусловно...
     СТРУГАЦКИЙ: Совершенно необязательно.
     НИКОЛАЕВ: А для чего тогда писать, если ты не  хочешь  написать  лучше
других?
     СТРУГАЦКИЙ: Не правильно поставлен вопрос. Не "для чего?",  вы  можете
спросить, а "почему?". Я отвечу. Потому что лучше не получается. Я и рад бы
написать лучше, но не получается. Ну не могу я написать лучше Рыбакова. Что
мне остается теперь делать: застрелиться, повеситься?
     НИКОЛАЕВ: Стараться написать лучше.
     СТРУГАЦКИЙ: Обязательно надо стараться. Данный роман не получился луч-
ше, надо делать новые попытки.
     НИКОЛАЕВ: А если  сам  автор  доволен  своим  романом,  ведь  автор  в
большинстве случаев доволен своим произведением, то  тогда  наверняка  счи-
тает, что написал лучше остальных. Вот, например, можно сравнивать  "Монахи
под Луной" и "Гравилет Цесаревича"... Так вот для Столярова "Монахи..." од-
нозначно лучше, чем "Гравилет...", а для Рыбакова - наоборот. И  взять  лю-
бых равных авторов, каждый свое произведение будет считать лучшим.
     СТРУГАЦКИЙ: Андрей! Во-первых вы говорите от имени Рыбакова и Столяро-
ва, что неверно.
     НИКОЛАЕВ: Я образно сказал. Я мог сказать: писатели X и Y...
     СТРУГАЦКИЙ: И это неверно. Вы просто думаете, что если кто-то  вымучил
роман или повесть, то он считает это лучше всего, что по крайней мере напи-
сано было в обозримое время. Это неправильно. Ведь, если я больше  всех  на
свете люблю своего сына, то это ведь не означает, что я  считаю  его  лучше
всех остальных молодых людей его возраста,  которые  меня  окружают.  Вовсе
нет, хотя люблю я его больше всех. Вы не чувствуете сходства?
     НИКОЛАЕВ: Борис Натанович, я уже думал на эту тему. Да, вот, мои  дети
очень красивы и для меня, подчеркиваю - для меня, они всегда будут лучше. И
если передо мной поставят десять мальчиков и нужно будет  дать  приз  моего
имени самому лучшему, то как вы думаете кому я его дам? И тут  тоже  самое,
ставят десять лучших мальчиков, десять произведений. И просят вручить  пре-
мию самому лучшему...
     СТРУГАЦКИЙ: Да неправильно вы ставите вопрос. Если перед  вами  поста-
вят десять мальчиков и скажут вручить приз самому любимому,  то  тогда  вы,
конечно, должны его дать своему сыну, но если вы должны  дать  приз  самому
лучшему...
     НИКОЛАЕВ: Все равно...
     БЕРЕЖНОЙ: Всех мальчиков нужно согнать в  Гамбургский  трактир,  чтобы
они там пороли друг друга...
     СТРУГАЦКИЙ: Я здесь с Андреем не согласен, хотя наверное, такая  точка
зрения тоже имеет право на существование. Но, я думаю, что свое  произведе-
ние может быть самым любимым и в то же время автор прекрасно понимает,  что
Иванов написал роман более элегантный, а Петров написал роман более увлека-
тельный, а Семенов написал роман более свежий по идее. Хотя самым  любимым,
самым выношенным, самым мучительно-любимым  конечно  является  свой  роман.
Одно другому абсолютно не противоречит.
     НИКОЛАЕВ: Все равно мне кажется, хотя я уже не член номинационной  ко-
миссии, что все-таки не стоит ваш роман, под псевдонимом или нет,  включать
в список на премию, где вы единственный судья.
     СТРУГАЦКИЙ: Андрей, вот это как раз решает номинационная  комиссия.  Я
могу сказать, что если она не сочтет необходимым вставить этот роман в спи-
сок, я, хотя и обладаю таким правом, вставлять его, конечно  не  буду.  Но,
если эта номинационная комиссия сочтет необходимым вставить, я буду  оцени-
вать этот роман точно так же как остальные. Совершенно объективно.  И  хотя
этот роман будет самым моим любимым, это не означает, что я сочту  его  са-
мым лучшим. Если я не сочту его самым лучшим, тогда никаких проблем не  бу-
дет...
     НИКОЛАЕВ: А если сочтете?
     СТРУГАЦКИЙ: Вот если сочту, тогда я так и скажу,  точно  также  как  в
случае с Ярославцевым. Скажу: "Ребята, к сожалению самым лучшим среди  тех,
которые были поданы в списке, мне показался вот этот роман, но ему  я  дать
премию не могу по этическим соображениям." Вот и все.
     НИКОЛАЕВ: Борис Натанович, но отказ давать премию - это, по сути, вру-
чение премии. Премию "Бронзовая Улитка" за 1993 год по номинации  "повести"
получил Ярославцев. Хотя номинально вы ее ему не дали, и сама статуэтка ос-
талась у оргкомитета, но все это восприняли именно так. Все, свершился факт
и никак иначе. Я вам предлагаю такой вариант: вот идут  списки  по  "Интер-
пресскону" и по "Улитке", так вот список, который предоставляется вам иден-
тичен, кроме одного пункта - в него не вставлен роман Стругацкого.
     СТРУГАЦКИЙ: Андрей, я ничего против такого варианта не имею.  Пожалуй-
ста. Я свое отношение к этой проблеме, по-моему, исчерпывающе изложил.
     БЕРЕЖНОЙ: Борис Натанович, вы не вполне последовательны. Если уж стро-
го хранить тайну псевдонима, то тогда не надо было говорить, что в  десятом
номере "Звезды" выходит ваш роман. Мы же увидим...
     СТРУГАЦКИЙ: Вы знаете, обещают в журнале  одно,  а  получается  совсем
другое. Если появится необходимость формально отболтаться, то формально от-
болтаться можно будет всегда. Сережа, как вам объяснить ситуацию? Я не рас-
крываю псевдоним, не потому что хочу действительно скрыть свое авторство. Я
это делаю из соображений этических. Нет такого писателя  Борис  Стругацкий,
нету. Писатель есть Аркадий и Борис Стругацкие, есть такой вот писатель.  К
сожалению, он больше не пишет. Писатель Борис Стругацкий не существует  так
же, как не существует писатель Аркадий Стругацкий. Есть переводчик  А.Стру-
гацкий, есть публицист А.Стругацкий, есть эссеист А.Стругацкий, но  писате-
ля А.Стругацкого нет, есть писатель С.Ярославцев. Это наша  договоренность,
которой уже, наверное, тридцать лет. Я не хочу эту договоренность нарушать.
Я понимаю, что она давно уже потеряла смысл, который имела,  когда  мы  оба
были живы и когда нам было чрезвычайно  важно  выступать  в  едином  строю,
всегда вместе. Сейчас это как бы соблюдение  некой  формальности.  Так  вот
пусть эта формальность соблюдается. В нашей жизни ведь много формальностей,
которые мы соблюдаем, не потому что они рациональны, необходимы, просто  мы
испытываем некую потребность в этом. Встречаясь с негодяем вы говорите ему:
"Здравствуйте". Хотя на самом деле вовсе не здоровья вы ему желаете, а чтоб
он поскорее сдох, и мучительной смертью. Но соблюдая формальность вы  гово-
рите ему: "Здравствуйте", то есть: "Будьте здоровы". Очень много таких фор-
мальностей, я взял пример, лежащий на поверхности.
     БЕРЕЖНОЙ. Борис Натанович, вы приняли решение сохранить тайну  псевдо-
нима, в такой же степени, в которой сохранялся псевдоним "С.Ярославцев"  до
того, как скончался Аркадий Натанович. Не кажется ли вам, что  это  решение
вступит в жесткое противоречие с интересами издателей, которые  будут  этот
роман публиковать?
     СТРУГАЦКИЙ: Безусловно. Я уже имел честь обсуждать эту проблему с нес-
колькими интервьюерами. И помнится, самое умное, что я сказал по этому  по-
воду, звучало примерно так: "Это даже интересно". Вот посмотрим, кто из из-
дателей возьмет этот роман, не потому что он написан человеком с  известной
фамилией, а потому что роман ему понравится, потому что он сочтет его "про-
ходимым". Хотя я прекрасно понимаю, что для каждого издателя это будет  из-
вестная потеря. У меня уже были случаи, когда заграничные переводчики  веж-
ливо уклонялись от высокой чести переводить данный роман,  когда  узнавали,
что псевдоним - необходимое условие. Так что я еще не знаю, что ответят мне
те издатели, которым я передал роман. Хотя один из издателей вполне  резон-
но сказал: "Естественно мы будем сохранять тайну псевдонима,  но  не  можем
ведь  запретить  любому  лоточнику поставить на вашу книжку табличку "Роман
Б.Стругацкого под псевдонимом таким-то". Так что я и тут особой проблемы не
вижу.
     НИКОЛАЕВ: Извините, а такой вот нескромный вопрос (я  прекрасно  знаю,
как вы на них реагируете). Вот вы удовлетворены опытом писания в  одиночку,
я правильно понял ваши слова, Борис Натанович? Это была разовая цель  дока-
зать себе, что "могу", либо вы себя только пробовали в новой ипостаси, что-
бы затем продолжать и продолжать?
     СТРУГАЦКИЙ: Нет, я еще не начал ничего нового. И еще не знаю начну ли.
Но главное все-таки для меня, что я доказал себе, что могу. Вот это - глав-
ное. Восемнадцать с половиной авторских листов - МОГУ. КАК  могу,  это  уже
другой вопрос, но отвечать на этот вопрос не мне.
     НИКОЛАЕВ: Борис Натанович, а "Операция "Белый ферзь" отброшена вами?
     СТРУГАЦКИЙ: Честно говоря, я думаю о ней. И даже какие-то вещи  приду-
мал. Но я по-прежнему не уверен, что я возьмусь за нее.
     НИКОЛАЕВ: То есть текста еще вообще нет?
     СТРУГАЦКИЙ: Нет, текста нет. Существуют несколько электронных  страни-
чек в компьютере, но очень мало.
     НИКОЛАЕВ: Несколько - это пять, десять, двадцать или больше ста? Прос-
то, если больше ста, то уж доделайте, чтоб не пропало.
     СТРУГАЦКИЙ: Нет, конечно нет. Несколько страниц. Я не  помню,  страниц
пять, скажем. И это не текст. Это - все: эпизоды, идеи, отдельные  фразы  и
т.д.
     БЕРЕЖНОЙ: Борис Натанович, я сейчас задам несколько  странный  вопрос.
Насколько вам помогал писать этот роман Аркадий Натанович?
     СТРУГАЦКИЙ: Не знаю, я не могу ответить на этот вопрос. Я помню,  один
корреспондент меня как-то спросил: "Когда вы  начинаете  работу  над  новой
вещью, вам как-нибудь помогают вот эти двенадцать томов, которые  стоят  на
полке?" Я ему честно ответил, что я об этом ничего не знаю. Наверное, помо-
гают. И Аркадий Натанович, наверное, как-то помогает. Но в  сознании  этого
нет - это, наверное, лежит в подсознании, в сознании этого я не слышу.
     БЕРЕЖНОЙ: Спасибо.
     СТРУГАЦКИЙ: Хотя, конечно, неоднократно бывали случаи, и это я вспоми-
наю, когда я, фигурально выражаясь, кулаком стучал по  столу  при  мысли  о
том, что если бы я был не один, то мы бы этот препон, этот затор, давно  бы
проскочили, а так я вынужден к нему снова, снова, снова  бессильно  возвра-
щаться.
     БЕРЕЖНОЙ: Один вопрос, который уже не будет  касаться  непосредственно
вашего творчества. В последнее время вышли несколько довольно  значительных
вещей, написанных членами вашего семинара, и писателей, которые работают  в
манере близкой реалистической фантастике, я имею в виду романы  А.Лазарчука
"Солдаты Вавилона", А.Столярова "Я - мышиный король".
     СТРУГАЦКИЙ: А он вышел уже?
     БЕРЕЖНОЙ: Да, он вышел в "Неве". И из тех  романов,  которые  уже  до-
вольно давно вышли, но продолжают оставаться для нас новыми, это  "Гравилет
Цесаревич". Видно, что романы очень разные и по  концепции  и  по  подходу,
сейчас к ним добавился еще один роман. У вас нет впечатления,  что  Четвер-
тая волна, к которой мы относим и вас, вышла на некий рубеж, когда создают-
ся основополагающие книги, когда создаются книги не роста, а книги зрелости.
     СТРУГАЦКИЙ: Опять же, я сошлюсь на интервью, которое я  давал  сравни