ги бэйли,  который в
свое время был в какой-то мере его хозяином и покровителем.
     Около часу мы шли быстрым шагом, пока не пришли на покрытую кустарником
возвышенность,  откуда могли  окинуть взглядом лежавшую внизу  долину и  все
расположение милиции.  Так как силы ее  составляла по  преимуществу конница,
командование благоразумно отказалось от  всяких попыток пробраться в  горный
проход,  что так неудачно испробовал капитан Торнтон.  С несомненным знанием
военного дела  выбрана  была  позиция  на  возвышении,  в  центре  небольшой
Эберфойлской долины,  омываемой Фортом. Долину ограждают два кряжа невысоких
гор,  обращенных к ней стеною известковых скал с крупными выходами брекчии -
залежей  булыжника  в  более  мягкой  среде,  затвердевшей  и  спаявшей  его
наподобие известкового раствора,  -  а  за  ними со  всех сторон поднимаются
вдали  более  высокие горы.  Все  же  долина между  этими  кряжами настолько
широка,  что конница могла не опасаться внезапного нападения горцев; часовые
и  аванпосты  были  расставлены по  всем  направлениям достаточно далеко  от
главного отряда,  который в случае тревоги всегда успел бы вскочить на коней
и  выстроиться в  боевом порядке.  Впрочем,  в  то время никто и  не ждал от
горцев  дерзкой попытки атаковать кавалерийскую часть  на  открытой равнине,
хотя позднейшие события показали,  что они способны с успехом провести такую
атаку*.  Когда  я  впервые  познакомился с  жителями Верхней Шотландии,  они
питали почти  суеверный страх  к  кавалеристу,  потому что  рослый конь  его
кажется  против  маленького  горного  шелти  свирепым  и   мощным  животным,
обученным к  тому же,  как  воображали невежественные горцы,  драться в  бою
копытами и зубами.
     ______________
     *  Здесь,  вероятно,  имеются в  виду сражения при  Престонпенсе и  при
Фолкерке,  что  заставляет нас  отнести дату  написания мемуаров ко  времени
после 1745 года. (Прим. автора.)

     Щипавшие траву кони на  приколе,  фигуры солдат,  сидевших,  стоявших и
расхаживающих группами  у  красивой  реки,  и  голые,  но  живописные скалы,
возвышавшиеся с двух сторон,  благородно вырисовывались на переднем плане, в
то  время как  на  востоке глаз улавливал сверкание озера Ментейт,  а  замок
Стерлинг,  смутно  видневшийся вдали  среди  синих  очертаний Охилских  гор,
довершал картину.
     Осмотрев внимательно ландшафт,  юный Мак-Грегор сообщил мне, что теперь
я должен спуститься в лагерь ополченцев и переговорить,  как мне поручено, с
их  командиром;  затем,  грозно сжав кулак,  он добавил,  чтоб я  не сообщал
неприятелю,  кто меня проводил до места и где я расстался со своим эскортом.
Выслушав эти  наставления,  я  в  сопровождении Эндрю Ферсервиса спустился к
стоянке войск.  Сохранив от своего английского платья только штаны и  носки,
простоволосый,  с  голыми  икрами,  обутый в  броги,  пожертвованные ему  из
жалости Дугалом,  с накинутым на плечи драным пледом взамен рубахи и куртки,
мой несчастный слуга был похож на  сумасшедшего,  сбежавшего из шотландского
Бедлама.  Мы  отошли недалеко,  когда нас заметил один из  часовых,  который
подъехал к нам, навел карабин и приказал не трогаться с места. Я повиновался
и,  когда всадник поравнялся со мной,  попросил проводить меня к  командиру.
Меня  тотчас  привели к  офицерам,  которые сидели на  траве  и  составляли,
очевидно, свиту при одном из них, занимавшем более высокий пост. На нем была
кираса  из  полированной  стали,   а  поверх  нее  -   знаки  древнего  рода
Чертополоха.  Мой приятель Гарсхаттахин и много других джентльменов,  одни в
мундирах,  другие  в  штатском  платье,  но  все  вооруженные и  со  свитой,
казалось,  повиновались во  всем  этому важному лицу.  Много слуг в  богатых
ливреях  -  верно,  из  его  челяди  -  стояли  тут  же,  готовые  исполнять
приказания.
     Засвидетельствовав свое глубокое почтение вельможе,  как  того требовал
его ранг,  я сообщил ему, что был невольным свидетелем поражения королевских
солдат в битве с горцами в Лох-Ардском проходе (так, сказали мне, называлось
место, где был взят в плен капитан Торнтон) и что победители грозят суровыми
карами тем, кто попал в их руки, как и вообще всей Нижней Шотландии, если их
предводитель, взятый утром в плен, не будет им возвращен целым и невредимым.
     Герцог (ибо тот, к кому я обращался, носил титул герцога) выслушал меня
с  полным  спокойствием  и  ответил,   что  ему  очень  прискорбно  обрекать
несчастных джентльменов на жестокую расправу со стороны варваров, в чьи руки
они попали,  но  бессмысленно надеяться,  что он  отпустит на  волю главного
виновника  всех   этих   бесчинств  и   беззаконий  и   тем   самым  поощрит
разнузданность его последователей.
     - Можете вернуться к тем,  кто вас послал, - продолжал он, - и сообщить
им,  что Роб Рой Кэмбел,  которого они зовут Мак-Грегором, на рассвете будет
непреложно казнен по моему приказу, как преступник, взятый с оружием в руках
и  заслуживший смерть тысячью злодеяний;  что  меня  справедливо почитали бы
недостойным моего высокого звания и назначения,  если бы я действовал иначе;
что я найду способ оградить страну от их дерзких угроз и что если они тронут
хоть волос на  головах несчастных джентльменов,  которых случай предал в  их
руки,  я отвечу самой беспощадной местью -  так, что камни их ущелий сто лет
будут стонать от нее!
     Я  смиренно попросил разрешения отклонить возложенную на  меня почетную
миссию  и  упомянул о  явной  опасности,  связанной с  нею,  но  благородный
военачальник возразил,  что если дело обстоит таким образом,  я могу послать
своего слугу.
     - Разве что дьявол влезет в мои ноги!  -  воскликнул Эндрю, не смущаясь
присутствием высоких особ и  не давая мне времени ответить самому.  -  Разве
что дьявол влезет в  мои ноги,  а  так я не сделаю ни шагу.  Уж не думают ли
господа,  что у меня есть второе горло про запас, на случай, если Джон Горец
полоснет меня по шее ножом? Или что я могу нырнуть в озеро у одного берега и
выплыть у другого,  как дикая утка?  Ну нет!  Каждый за себя, а Бог за всех!
Пусть люди сами заботятся о  себе да о  своем роде-племени и  свои поручения
пусть  исполняют сами,  нечего  посылать Эндрю!  Роб  Рой  никогда близко не
подходил к Дрипдейли,  никогда не воровал груш да яблок ни у меня, ни у моих
родных.
     С трудом уняв поток красноречия моего слуги,  я напомнил герцогу, какой
большой опасности подвергаются капитан Торнтон и  мистер  Джарви.  Я  готов,
сказал  я,   передать  условия  герцога  противной  стороне,   но  пусть  он
видоизменит их  настолько,  чтоб осталась надежда спасти жизнь пленников.  Я
уверил его,  что если я могу быть полезен, опасность меня не смутит, но все,
чему я  был свидетелем,  не оставляет сомнений,  что пленников тут же убьют,
если предводитель разбойников будет казнен.
     На герцога мои слова явно произвели впечатление. Случай трудный, сказал
он,  и  он  это  сознает,  но  на  нем  лежит "важнейший долг перед страной,
которого нельзя не исполнить: Роб Рой должен умереть".
     Признаюсь,  не без волнения выслушал я  смертный приговор моему доброму
знакомцу,   мистеру  Кэмбелу,   который  столько  раз   выказывал  мне  свое
расположение.  И  в  этом чувстве я  был  не  одинок,  потому что  многие из
приближенных герцога отважились высказаться в  пользу осужденного.  "Было бы
разумнее,  -  говорили одни,  - отправить его в замок Стерлинг и держать там
под  строжайшим надзором  как  заложника,  чтобы  утихомирить этим  шайку  и
добиться  ее  роспуска.   Очень  жаль  было  бы  отдать  страну  на  разгром
разбойникам, тем более что теперь, с наступлением длинных ночей, будет очень
трудно предотвратить грабежи:  охрану повсюду не расставишь,  а горцы всегда
сумеют выбрать незащищенный пункт".  Другие добавляли,  что было бы  слишком
жестоко предоставить пленников их участи,  так как нельзя сомневаться, что в
пылу мести угроза убить их будет тотчас исполнена.
     Гарсхаттахин осмелился пойти еще дальше, положившись на рыцарскую честь
вельможи,  хотя и знал,  что у того были особые причины ненавидеть пленника.
Правда,  сказал он, Роб Рой неудобный сосед для Низины и, конечно, причиняет
много беспокойства его  светлости и  он,  быть  может,  поставил разбойничий
промысел на такую широкую ногу,  как никто в  наши дни,  однако у  него есть
голова на плечах и его можно еще как-нибудь урезонить,  тогда как его жена и
сыновья -  сущие дьяволы,  которые не знают ни страха, ни пощады, и во главе
его бесшабашных головорезов станут поистине чумой для страны - хуже, чем был
когда-либо Роб Рой".
     - Вздор!  -  оборвал герцог.  -  Ведь только ум да ловкость и позволяют
этому человеку так  долго удерживать свое  владычество;  рядовой шотландский
разбойник был бы давно повешен,  не погуляв на воле столько недель,  сколько
лет благоденствует Роб.  Его шайка без него недолго будет докучать нам -  не
дольше проживет, чем оса без головы: ужалила раз, и тут же ее раздавили.
     Но Гарсхаттахин стоял на своем.
     - Всем известно,  ваша светлость,  -  возразил он, - что я недолюбливаю
Роба, как и он меня: он дважды очистил мои хлева и не раз угонял скот у моих
арендаторов; тем не менее...
     - Тем не  менее,  Гарсхаттахин,  -  сказал с  многозначительной улыбкой
герцог,  -  вы,  мне кажется, склонны считать такие вольности извинительными
для друга ваших друзей,  -  а Роб отнюдь не числится врагом заморских друзей
майора Галбрейта.
     - Если это и так, милорд, - сказал Гарсхаттахин в том же шутливом тоне,
- это не самое худшее,  что о  нем известно.  Однако не пора ли нам услышать
весть от кланов,  которой мы так долго дожидаемся?  Будем надеяться, что они
сдержат перед нами слово горцев... но я их знаю давно: не вяжутся английские
ботфорты с шотландскими трузами.
     - Никогда не поверю,  - сказал герцог. - Эти джентльмены известны своей
честностью,  и  я  не  допускаю мысли,  что они нарушат слово и  не  явятся.
Вышлите еще двух всадников навстречу нашим друзьям. До их прихода нам нечего
и  думать  о  штурме того  ущелья,  где  капитан Торнтон дал  захватить себя
врасплох и  где,  по  моим  сведениям,  десять пеших  бойцов могут держаться
против лучшего в Европе конного полка. А пока распорядитесь накормить людей.
     Распоряжение это  было отнесено и  ко  мне  -  очень кстати,  так как я
ничего еще  не  ел  после  наспех состряпанного ужина  в  Эберфойле накануне
вечером.  Отряженные разведчики вернулись, но не принесли никаких известий о
вспомогательных отрядах.
     Солнце   уже   клонилось  к   закату,   когда   наконец  явился  горец,
принадлежавший к тем кланам, от которых ждали подмоги, и с нижайшим поклоном
передал герцогу письмо.
     - Превратиться мне в бочку кларета,  -  сказал Гарсхаттахин, - если это
не любезное извещение,  что проклятые горцы, которых мы притащили сюда после
стольких  трудов  и  мучений,  надумали вернуться восвояси и  предлагают нам
управиться со своими делами собственными нашими силами!
     - Так и есть,  джентльмены,  -  побагровев от гнева, подтвердил герцог,
когда прочел письмо,  нацарапанное на грязном клочке бумаги,  хоть адрес был
написан  по  всей  форме:  "В  собственные  высокочтимые руки  Светлейшего и
Могущественного Властителя,  Герцога..."  и  так далее и так далее.  -  Наши
союзники,  -  продолжал герцог,  -  изменили нам, джентльмены, и заключили с
неприятелем сепаратный мир.
     - Такова  судьба  всех  союзов,  -  сказал  Гарсхаттахин.  -  Голландцы
поступили бы с нами таким же образом, если бы мы упредили их в Утрехте.
     - Вы в  веселом настроении,  сэр,  -  сказал герцог,  и его нахмуренные
брови показали,  как мало понравилась ему шутка майора.  -  Однако наше дело
принимает серьезный оборот.  Я  думаю,  никто из  джентльменов не одобрил бы
теперь попытки с  нашей  стороны идти  дальше в  глубь страны без  поддержки
дружественных кланов или же пехотных частей из Инверснейда?
     Все единогласно подтвердили, что сейчас подобная попытка была бы чистым
безумием.
     - И было бы не очень разумно, - продолжал герцог, - оставаться здесь на
месте,   подвергаясь  опасности  ночного  нападения.   Поэтому  я  предлагаю
отступить,  расположиться лагерем в Духрее или Гартартане и, держа неусыпную
и  бдительную стражу,  переждать до  утра.  Но  прежде чем нам разойтись,  я
устрою допрос Роб Рою перед всеми вами: пусть собственные глаза и уши убедят
вас,  как  безрассудно было бы  дать возможность этому разбойнику продолжать
свои беззакония.
     Был  отдан соответственный приказ,  и  пленник предстал пред  герцогом.
Руки  его  были стянуты выше локтей и  прикручены к  телу конской подпругой,
застегнутой на пряжку за спиной.  Два капрала держали его с правой и с левой
стороны,  а  две  шеренги солдат,  с  карабинами на  взводе,  с  примкнутыми
штыками, для вящей безопасности шли позади.
     Впервые  увидел   я   этого   человека  в   его   национальной  одежде,
подчеркивающей особенности его облика.  Копна рыжих волос, которые, когда он
носил костюм горожанина, были скрыты под шляпой и париком, выбивалась теперь
из-под шотландской шапочки,  оправдывая прозвище "Рой",  то  есть "Красный",
под которым его больше всего знали в  Нижней Шотландии и  помнят до сих пор.
Прозвище подтверждал и  внешний вид той части ног от подола юбки до верхнего
края чулок,  которую горец оставляет голой: она была у него покрыта порослью
густого короткого рыжего волоса,  особенно вокруг колен,  напоминая этим,  а
также своей жилистой силой ноги  красно-бурого шотландского быка.  В  общем,
из-за перемены одежды,  а  может быть,  и  потому,  что я узнал его истинное
грозное имя, внешность его представилась моим глазам настолько более дикой и
необычной,  чем  представлялась раньше,  что  я  едва признал в  нем  своего
старого знакомца.
     Держался  он  смело,  непринужденно  (насколько  ему  позволяли  путы),
высокомерно, даже величественно. Он поклонился герцогу, кивнул Гарсхаттахину
и другим и высказал некоторое удивление, увидев в этом обществе меня.
     - Давно мы с вами не виделись, мистер Кэмбел, - сказал герцог.
     - Да, милорд герцог; и я предпочел бы свидеться с вами в такое время, -
он указал взглядом на свои скрученные руки,  - когда я мог бы лучше выразить
вашей светлости свое почтение. Но случай еще представится.
     - Другого случая у вас не будет,  мистер Кэмбел,  -  ответил герцог,  -
потому что  быстро приближается час,  когда вы  должны будете дать последний
отчет  во  всех  ваших  земных  делах.  Я  говорю это  не  для  того,  чтобы
поиздеваться над  вами  в  час  вашего отчаяния,  но  вы  должны знать,  что
близитесь к  концу своего жизненного пути.  Не буду отрицать,  что иногда вы
причиняли меньше вреда,  чем принесли бы  его другие,  кто занимается тем же
злосчастным ремеслом,  и  что вы проявляли порой признаки одаренности и даже
не лишены добрых наклонностей,  позволявших ждать от вас лучшего. Но вы сами
знаете,  как  долго  вы  наводили грозу  на  ваших  мирных соседей и  какими
разбойничьими действиями укрепляли и распространяли свою беззаконную власть.
Короче: вы знаете, что заслужили смерть, и должны к ней приготовиться.
     - Милорд,  -  сказал Роб Рой,  -  хотя я  и мог бы свалить вину за свои
несчастья на  вашу светлость,  но  я  никогда не скажу,  что вы сами были их
намеренным и сознательным виновником. Если б я это думал, вы не восседали бы
сегодня в  качестве моего судьи:  три  раза вы  были на  ружейный выстрел от
меня,  когда думали только об олене, - а редко кто видел, чтобы я дал промах
в  стрельбе.   Но  тех,  кто  злоупотреблял  благосклонным  вниманием  вашей
светлости и восстановил вас против человека, бывшего некогда таким же мирным
жителем этой  страны,  как  и  всякий другой,  тех,  кто,  прикрываясь вашим
именем,  довел меня до крайности,  - вот с теми я расплачиваюсь понемногу и,
невзирая на все,  что сказано сейчас вашей светлостью,  надеюсь рассчитаться
сполна.
     - Я  знаю,  -  молвил герцог,  вскипая гневом,  -  что вы  отъявленный,
бесстыдный негодяй,  который,  раз поклявшись совершить дурное дело,  держит
свое слово,  но я приму меры и воспрепятствую вам.  У вас нет других врагов,
кроме собственных ваших злодейств.
     - Если бы я звался Грэм,  а не Кэмбел,  я, вероятно, меньше слышал бы о
них, - ответил с упрямой решимостью Роб Рой.
     - Вы хорошо сделали бы,  сэр,  -  сказал герцог, - если бы предупредили
свою жену,  своих родных и  приверженцев,  чтоб они  осторожней обходились с
джентльменами, которые попали сейчас в их руки, потому что я вдесятеро взыщу
с  них,  с  ваших  родичей и  сподвижников,  за  малейший вред,  причиненный
верноподданным его величества.
     - Милорд,  -  молвил в ответ Роб Рой, - никто из моих врагов не обвинит
меня  в  кровожадности;   и  будь  я  сейчас  среди  своих,  я  управлял  бы
четырьмя-пятью сотнями диких горцев так же  легко,  как ваша светлость этими
девятью-десятью лакеями и  гонцами.  Но  если  вы  намерены лишить семью  ее
главы,  приготовьтесь к  тому,  что  члены  этой  семьи  станут  действовать
самочинно.  Однако,  что бы  ни случилось,  там среди пленных находится один
достойный человек,  мой родственник,  и он пострадать не должен.  Есть здесь
кто-нибудь, кто согласился бы оказать услугу Мак-Грегору? Он воздаст за нее,
хоть сейчас его руки и связаны.
     Горец, принесший герцогу письмо, отозвался:
     - Я исполню вашу волю, Мак-Грегор, и нарочно вернусь ради этого в горы.
     Он подошел и принял от пленника поручение к жене,  смысла которого я не
понял,  так как оно передано было по-гэльски,  но я  не сомневался,  что оно
обеспечивало безопасность мистеру Джарви.
     - Вы слышите,  какая дерзость?  - сказал герцог. - Этот человек открыто
берет на  себя  роль посланника!  Его  поведение стоит поступка его  хозяев,
которые сами  пригласили нас  действовать сообща  против этих  разбойников и
расторгли   союз,   как   только   Мак-Грегоры   согласились   уступить   им
Балквиддерский край, предмет их давнишнего спора.

                Нет в пледах верности, в тартане правды нет!
                Что твой хамелеон, они меняют цвет.

     - Ваш великий предок никогда так не говаривал, милорд, - вмешался майор
Галбрейт. - И позвольте вам почтительно заметить, ваша светлость: вы никогда
не  имели бы  случая этого сказать,  если бы искали справедливости у  самого
истока...  Верните честному человеку украденную кобылу;  пусть каждая голова
носит свою шляпу - и в Ленноксе порядок установится сам собой.
     - Тише,  тише, Гарсхаттахин! - сказал герцог. - Вам небезопасно держать
такие речи пред кем бы  то  ни  было,  а  тем более предо мной;  но вы,  мне
кажется,  вообразили себя  привилегированной особой.  Извольте отвести  вашу
часть к Гартартану;  я сам прослежу, чтобы пленника препроводили в Духрей, и
пришлю вам завтра свои распоряжения.  И  соблаговолите не увольнять в отпуск
ни одного из ваших солдат.
     - Ну,  начинается: то приказ, то отмена приказа! - процедил сквозь зубы
Гарсхаттахин. - Но терпение, друг мой, терпение! Настанет день, и мы сыграем
с вами в игру "Меняйтесь местом - король идет"!
     Два конных отряда построились и  приготовились к выступлению,  торопясь
прибыть  засветло  на  ночные  квартиры.   Я  получил  скорее  приказ,   чем
приглашение,  примкнуть к  отряду и  заметил,  что хоть и  не числюсь больше
пленником,  но все же состою под подозрением.  Да и то сказать, времена были
опасные. Спор между якобитами и ганноверцами, раздиравший страну, постоянные
ссоры и раздоры между жителями Верхней Шотландии,  не говоря уже об исконной
нескончаемой распре,  разделяющей влиятельные шотландские семьи,  -  все это
так   обостряло   всеобщую   подозрительность,    что   одинокий,   лишенный
покровительства  чужестранец  почти  неизбежно  должен  был  натолкнуться  в
путешествии на какую-либо неприятность.
     Я,  однако,  прим