ьоне мы увидели артистку Бетти Дэвис, которую  наши
зрители знают по картине "Преступление Марвина Блейка". Она сидела в  кресле
и негромко, но сердито говорила, что вот уже  десять  дней  не  может  найти
часа, чтобы вымыть волосы. Некогда! Надо "выстреливать" картину.
     - Я должна сниматься каждый день, - утомленно говорила она, по привычке
улыбаясь ослепительной кинематографической улыбкой.
     В  ожидании  съемки  актриса  с  отвращением,   вернее   -   с   полным
безразличием, смотрела на "сэт", где в свете юпитеров ходил перед  аппаратом
человек с мучительно знакомым лицом.  Где  мы  видели  этого  второклассного
актера? В картине "Похитители детей"  (пулеметы  и  погони)  или  в  картине
"Любовь Валтасара" (катапульты, греческий огонь и "мене, текел, фарес")?
     По лицу Валтасара, который сейчас снимался в цилиндре и фраке  (картина
типа "Малютка с Бродвея"), сразу было видно, что работа не вызывает  у  него
никакого воодушевления. Надоело и противно.
     Это  чрезвычайно  типично  для  каждого,  хотя  бы  немного   мыслящего
голливудца. Они презирают  свою  работу,  великолепно  понимая,  что  играют
всякую чушь и дрянь. Один кинематографист, показывая нам студию,  в  которой
он служит, буквально издевался над всеми съемками. Умные люди в Голливуде, а
их там совсем немало, просто  воют  от  того  попирания  искусства,  которое
происходит здесь ежедневно и ежечасно. Но им некуда деваться,  некуда  уйти.
Проклинают свою работу сценаристы, режиссеры, актеры,  даже  техники.  Лишь.
хозяева  Голливуда  остаются  в  хорошем  расположении  духа.  Им  важно  не
искусство, им важна касса.
     В самом большом павильоне снимали сцену бала на пароходе.  На  площадке
толпились несколько сот статистов. Место съемки было  изумительно  освещено.
Голливудские студии располагают  огромным  количеством  света  -  и  его  не
жалеют. Наступил перерыв в съемке, уменьшили свет, и  статисты,  запыхавшись
от  танцев,  устремились  в  полуосвещенные  углы  павильона   отдохнуть   и
поболтать.  Девчонки  в  морских  формочках,  с  орденами  и   адмиральскими
эполетами, сейчас же громко залопотали что-то свое, дамское. Молодые люди  в
белых   морских   мундирах,   с   туповатыми   глазами   кинематографических
лейтенантов, прогуливались по павильону, переступая через  лежащие  на  полу
электрические кабели.
     О, эти великолепные кинолейтенанты! Если  бы  благодарное  человечество
вздумало вдруг поставить  памятник  богу  Халтуры,  то  лучшей  модели,  чем
кинематографический лейтенант, не найти. Когда в начале  картины  появляется
герой в белом  кителе  и  лихо  надетой  морской  фуражке,  можно  сразу  со
спокойной душой убираться  вон  из  зала.  Ничего  доброго,  осмысленного  и
интересного в картине уже не произойдет. Это сам бог  Халтуры,  радостный  и
пустоголовый.
     Покуда мы рассматривали декорацию и статистов, позади вдруг  послышался
русский голос, хороший такой голос, сочный, дворянский:
     - Что, Коля, пойдем сегодня куда-нибудь?
     Другой голос штабс-капитанского тембра ответил;
     - А на какие шиши, Костенька, мы пойдем?
     Мы живо обернулись.
     Позади нас стояли два джентльмена во фраках. Коричневый  грим  покрывал
их  довольно  потрепанные  лица.  Стоячие  воротнички  заставляли  их  гордо
задирать головы, но уныние было в глазах. Ах, совсем уже не молод был  Коля,
да и Костя со своими морщинами выглядел староватым. Они постарели  здесь,  в
Голливуде, - два, очевидно  владивостокских,  эмигранта.  Совсем  не  весело
играть безымянного пароходного джентльмена в танцевальной картине  из  жизни
молодых идиотов. Сейчас потушат свет,  надо  будет  сдать  фраки  и  стоячие
воротнички в местный цейхгауз. Всю жизнь они имели  дело  с  цейхгаузами,  и
так, видно, будет до самой смерти.
     Раздался сигнал,  зажегся  ослепительный  свет.  Девчонки,  лейтенанты,
фрачные джентльмены заторопились на площадку.
     Мы вышли из студии  и  уже  через  полчаса  медленно  катили  вместе  с
автомобильным потоком, пробираясь в городок Санта-Моника  подышать  воздухом
океана.  Великая  столица  кинематографии  пахла  бензином   и   поджаренной
ветчиной. Молодые девушки  в  светлых  фланелевых  брюках  деловито  шли  по
тротуарам. В Голливуд собираются девушки со всего мира.  Здесь  нужен  самый
свежий товар. Толпы еще не взошедших звезд наполняют город, красивые девушки
с неприятными злыми глазами. Они хотят славы - и для этого  готовы  на  все.
Может быть, нигде в мире нет такого количества решительных  и  несимпатичных
красавиц.
     Кинозвезды обоего пола (в Америке мужчинам тоже  дается  чин  "звезды")
живут на  улицах,  которые  ведут  к  океану.  Здесь  мы  увидели  человека,
профессия которого, по всей вероятности, неповторима. Он  один  представляет
этот удивительный способ зарабатывания денег. Человек этот сидел под большим
полосатым зонтом. Рядом с ним был установлен плакат:
     "Дома кинозвезд здесь. От 9 часов утра до 5 часов 30 мин. вечера".  Это
гид, показывающий туристам дома  кинозвезд.  Не  внутреннее  убранство  этих
домов и не Глорию Свэнсон за утренним чаем (внутрь его не пустят),  а  так-с
улицы. Вот, мол, здание, в котором обитает Гарольд Ллойд, а  вот  особнячок,
где живет Грета Гарбо.
     Хотя деловой день был в разгаре, никто не ангажировал гида,  и  на  его
лице было написано нескрываемое отвращение к своей вздорной  профессии  и  к
американской кинематографии.
     Еще немножко дальше мы увидели молодого человека, который  стоял  прямо
посреди мостовой. На груди его висел плакат:
     "Я голоден. Дайте мне работу".
     К этому человеку тоже никто не подходил.
     Океан был широк, ровный ветер дул на  берег,  и  спокойный  шум  прибоя
напоминал о том, что на свете есть настоящая жизнь с  настоящими  чувствами,
которые необязательно укладывать в точно  установленное  количество  метров,
наполненных чечеткой, поцелуями и выстрелами.
     Когда мы вступили в вестибюль своего отеля, навстречу нам  поднялась  с
дивана могучая фигура. Опираясь  на  палку,  фигура  приблизилась  к  нам  и
громким, плотным голосом произнесла:
     - Разрешите представиться. Капитан Трефильев бывший белогвардеец.
     У капитана было большое улыбающееся лицо. Он  приветливо  посмотрел  на
нас своими кабаньими глазками и сразу же заявил, что давно уже не занимается
политической деятельностью, - хотя  мы,  собственно,  ничего  не  слышали  о
капитане тогда, когда он ею занимался.
     Капитан схватил нас за руки, посадил на диван и сразу же, не  теряя  ни
минуты времени, заговорил. Первым долгом он сказал, что это именно ему  было
поручено привезти в  Сибирь  известный  приказ  Деникина  о  подчинении  его
Колчаку. Так как нам помнилась другая  фамилия,  мы  не  изобразили  особого
удивления, несмотря даже на то, что капитан очень картинно рассказывал,  как
он вез приказ вокруг всего света.
     - Понимаете, мчался на курьерских! С поезда на пароход! С  парохода  на
поезд! С поезда опять на пароход! С парохода опять на поезд!  Через  Европу,
Атлантику, Америку, Тихий океан, Японию, Дальний Восток... Приезжаю  мокрый,
как цуцик, а Колчака уже нет. Вывели в  расход!  Ну,  я  рванулся  назад.  С
поезда на пароход, с парохода на поезд, с поезда опять на пароход. Бац!  Еще
в Америке узнаю: уже ч Деникина нет - передал командование Врангелю. Что  за
черт! Опять я с поезда на пароход, с парохода на поезд. Приезжаю в  Париж  -
уже и Врангеля нет. Ну, думаю, идите вы все куда хотите, - а сам дал  задний
ход в Америку. Сейчас я путешественник и лектор.
     Капитан вынул толстый портсигар и стал угощать нас русскими  папиросами
с мундштуком.
     - Сам набиваю, -  сказал  он,  -  гильзы  выписываю  из  Болгарии.  Эту
американскую дрянь в рот не возьму. - И  сейчас  же,  без  всякого  перехода
сообщил: - Видите кожу на моем  лице?  Замечательная  кожа,  а?  Удивительно
гладкая и розовая. Как  у  молочного  поросенка.  Я  вам  открою  секрет.  В
шестнадцатом году на фронте под Ковелем мне взрывом снаряда сорвало с лица к
чертовой матери всю кожу. Пришлось пересадить кожу с моего же зада.  А?  Как
вам это нравится? Здорово? Чудо медицины! Замечательная кожа!  А?  Дамам  я,
конечно,  этого  не  рассказываю,  но  вам,  как  писателям  и   психологам,
рассказал. Только уж, пожалуйста, никому ни слова!
     Потом он заставил нас поочередно подержать его палку.
     - Здорово? А? - запальчиво кричал он.  -  Двадцать  два  фунта  чистого
железа! Я был болен, заниматься спортом не могу, так что ношу палочку,  чтоб
не ослабели мускулы.
     На прощанье он сообщил, что недавно, перед отъездом  в  Южную  Америку,
ему надо было запломбировать сразу семь зубов.
     -  Абсолютно  не  было  времени!  Я,  понимаете,  так  забегался  перед
отъездом, так устал, что заснул в кресле у дантиста. Просыпаюсь ровно  через
час - и что бы вы думали? - семь зубов запломбированы. А я даже и не слышал.
Чудо медицины! А?
     Когда мы подымались к себе  по  лестнице,  капитан  громко  кричал  нам
вдогонку:
     - Только уж, пожалуйста, господа, дамам ни гу-гу!
     При этом он показывал  на  свои  розовые  щеки  и  приветственно  махал
двадцатидвухфунтовой палкой.



        Глава тридцать седьмая. ГОЛЛИВУДСКИЕ КРЕПОСТНЫЕ

     Мы  сидели  с  одним   американским   кинематографистом   в   маленьком
голливудском кафе, убранном, как многие из них, в каком-то багдадском стиле.
     Стоял знойный декабрьский вечерок, и входные  двери  кафе  были  широко
открыты. Сухой ветер стучал листьями уличных пальм.
     - Вы хотите знать, - говорил кинематографист, -  почему  мы,  со  своей
изумительной техникой, со своими прекрасными актерами, с режиссерами,  среди
которых есть лучшие художники мира, почему мы,  делающие  иногда,  но  очень
редко,  превосходные  фильмы,  почему  мы  день  и  ночь  изготовляем   наши
возмутительные, идиотские картины, от которых зритель мало-помалу тупеет? Вы
хотите это знать? Извольте, я вам расскажу.
     Кинематографист заказал рюмку "шерри".
     - Надо вспомнить, кто был отрицательной фигурой в  старой  американской
кинематографической  драме.  Это  почти  всегда  был  банкир.  В   тогдашних
кинопьесах он был подлецом. Теперь просмотрите тысячи фильмов,  сделанных  в
Голливуде за последние годы, - и вы увидите, что  банкир  как  отрицательный
персонаж исчез. Он даже  превратился  в  тип  положительный.  Теперь  это  -
добрый, симпатичный деляга, помогающий бедным или влюбленным. Произошло  это
потому, что сейчас хозяевами Голливуда стали банкиры,  крупные  капиталисты.
Они-то, понимаете сами,  уж  не  допустят,  чтоб  их  изображали  в  фильмах
мерзавцами. Скажу вам больше. Американская кинематография - это, может быть,
единственная  промышленность,  куда  капиталисты  пошли   не   только   ради
заработка. Это неспроста, что мы делаем идиотские фильмы. Нам приказывают их
делать. Их делают нарочно. Голливуд планомерно забивает головы  американцам,
одурманивает их своими фильмами. Ни один серьезный жизненный вопрос не будет
затронут голливудским фильмом. Я вам ручаюсь за это. Наши хозяева  этого  не
допустят. Эта многолетняя работа  уже  дала  страшные  плоды.  Американского
зрителя совершенно отучили думать. Сейчас рядовой посетитель кино  стоит  на
необыкновенно низком уровне. Посмотреть что-нибудь более содержательное, чем
танцевально-чечеточный фильм или псевдоисторическую пьесу, ему очень трудно.
Он не станет смотреть умную картину, а подхватит свою девочку и  перейдет  в
соседнее кино. Поэтому европейские фильмы, где все-таки  больше  содержания,
чем в американских, имеют у нас весьма жалкий сбыт. Я вам рассказываю ужасы,
но таково действительное положение вещей.  Нужно  много  лет  работы,  чтобы
снова вернуть американскому зрителю вкус. Но кто будет  делать  эту  работу?
Хозяева Голливуда?
     Наш собеседник говорил очень искренне. Как видно, эта тема  мучила  его
постоянно.
     - ...У нас ведь нет ни одного независимого человека, кроме Чаплина.  Мы
служим у своих хозяев и делаем все, что они прикажут. Вы спросите меня:  как
же все-таки появляются те несколько хороших картин, которые делает Голливуд?
Они появляются против воли хозяина. Это  случайная  удача,  уступка  хозяина
слуге, которым дорожат, чтобы он сдуру не бросил работы.  Иногда  приходится
хороший фильм прятать от хозяев, чтобы  они  не  успели  его  испортить.  Вы
знаете Луи Майльстона? Когда он делал "На западном фронте без перемен",  то,
боясь хозяев, которые имеют обыкновение ездить на съемки и давать советы, он
распустил слух, что у него на съемках все время производятся  взрывы  и  что
это очень опасно для жизни. Хозяева испугались и оставили хитрого Майльстона
в покое. Но все-таки скрыть все до конца ему не удалось. Однажды его  вызвал
к себе взволнованный хозяин и спросил:
     - Слушайте, Луи, говорят, в вашем фильме несчастный конец, это правда?
     - Да, это правда, - сознался Майльстон.
     - Это же невозможно! - завопил хозяин. - Американская публика не  будет
смотреть фильм с таким концом. Надо приделать другой конец.
     - Но ведь фильм снимается по знаменитой  книге  Ремарка,  а  там  конец
именно такой, - ответил Майльстон.
     - Этого я не знаю, - нетерпеливо сказал хозяин, - я  этого  Ремарка  не
читал, и меня это не касается. Достаточно того, что мы заплатили массу денег
за право инсценировки. Но я повторяю вам:  американская  публика  не  станет
смотреть картину с таким концом.
     - Ладно, - сказал Майльстон, - я сделаю другой конец.
     - Вот и прекрасно! - обрадовался хозяин. - Как же это теперь получится?
     - Очень просто. У Ремарка войну выигрывают французы, как это и  было  в
действительности. Но раз вы желаете обязательно изменить  конец,  я  сделаю,
чтобы войну выиграли немцы.
     Только этим остроумным ответом Майльстон спас свою картину.  Она  имела
громадный успех. Но так бывает очень  редко.  Обычно  даже  известный,  даже
знаменитый режиссер вынужден делать все, что ему прикажут. Вот сейчас -  это
произошло всего лишь несколько дней назад - один кинорежиссер, известный  во
всем мире, получил сценарий, который ему понравился. Он  уже  несколько  лет
искал какую-нибудь значительную вещь для постановки. Представляете себе  его
удовольствие и радость, когда он наконец ее нашел! Но в этой картине  должна
была сниматься Марлена Дитрих,  звезда  Голливуда.  Она  прочла  сценарий  и
решила, что роли других артистов слишком велики и удачны, что  они  помешают
ей выделиться в картине. И вот несравненная Марлена потребовала,  чтобы  эти
роли были сокращены. Пьеса была испорчена бесповоротно.  Режиссер  отказался
ставить сценарий в  таком  обезображенном  виде.  Как  видите,  режиссер;  о
котором я вам рассказываю, настолько велик и знаменит, что смеет  отказаться
от работы, которая ему  неприятна.  Такие  люди  в  Голливуде  насчитываются
единицами. Итак, звезда победила, потому что для наших хозяев звезда  -  это
главное. Американская публика ходит на звезду, а не на  режиссера.  Если  на
афише стоит имя Марлены  Дитрих,  или  Греты  Гарбо,  или  Фредерика  Марча,
публика все равно принесет  в  кассу  свои  миллионы,  какой  бы  пустяк  ни
разыгрывали эти замечательные артисты. Все кончилось очень просто, - позвали
другого режиссера, который ни от чего не смеет отказываться, иначе  потеряет
работу, и поручили ему ставить испорченный сценарий. Он проклял свою  жалкую
судьбу и принялся "выстреливать" картину.
     Может быть, вы думаете, что нами  управляют  какие-нибудь  просвещенные
капиталисты?  К  сожалению,  это  самые  обыкновенные   туповатые   делатели
долларов. О "Метро-Голдвин-Майер" вы, конечно, знаете. Их студни выпускают в
год массу картин. А вот что я могу рассказать про старого Голдвина - хозяина
этой фирмы.
     Однажды он приходит к своим знакомым и радостно сообщает:
     - Вы знаете, у моей жены такие красивые руки, что с них уже лепят бюст.
     Рассказывают также, что одна из  актрис  Голдвина,  получавшая  у  него
десять   тысяч   долларов   в    неделю    (звезды    получают    совершенно
умопомрачительный, свинский гонорар, но тут нет никакой благотворительности,
- звезда, которая получает десять тысяч долларов в неделю,  приносит  своему
хозяину по крайней мере столько же тысяч чистого дохода  в  ту  же  неделю),
пригласила его к себе на завтрак в свой  замок,  который  успела  купить  во
Франции.  Перед  завтраком  старому   Голдвину   показали   здание.   Старик
добросовестно ощупал шелковые обои,  потрогал  кровати,  проверяя  упругость
матрацев,   внимательно   рассмотрел   боевые   башни.   Но   особенно   его
заинтересовали старинные солнечные часы. Когда ему объяснили их  устройство,
он пришел в восторг и воскликнул:
     - Вот это здорово! Что они теперь следующее выдумают!
     Вы  видите,   нам   приходится   иметь   дело   с   людьми,   настолько
невежественными, что солнечные часы они принимают за последнее  изобретение.
Таков их уровень знаний, уровень культуры. И эти люди не только дают  деньги
на производство картин. Нет, они вмешиваются во все, вносят поправки, меняют
сюжеты, они указывают нам, как делать картины. Ну, я наговорил  вам  столько
мрачных вещей, что, пожалуй, хватит! Знаете  что!  Сядем  в  машину,  поедем
кататься, освежимся.
     Мы поехали за город и попали к запасному водоему, который  обеспечивает
Лос-Анжелос на случай порчи водопроводных станций.
     Ночь была черна. В тишине и мраке мы действительно отдохнули, пришли  в
себя от страшных голливудских рассказов.
     Вернувшись  к  себе  в  "Голливуд-отель",  мы  заснули  чугунным  сном,
лишенным видений, отдыха и спокойствия, ну, словом, всего, чем  так  чудесен
сон.



        Глава тридцать восьмая. МОЛИТЕСЬ, ВЗВЕШИВАЙТЕСЬ И ПЛАТИТЕ!

     Подготовка к рождеству принимала все более и, более  обширные  размеры.
Миллионы индеек и  индюков  были  убиты,  ощипаны  и  выставлены  в  лавках,
очаровывая голливудцев желтоватым подкожным  жирком  и  сиреневыми  печатями
санитарной инспекции, оттиснутыми на грудках.
     Мы уже говорили, что американское  рождество  -  праздник,  не  имеющий
никакого отношения к религии. В этот  день  празднуется  вовсе  не  рождение
господа бога. Это праздник в честь традиционной  рождественской  индейки.  В
этот день господь, застенчиво улыбаясь, отступает на задний план.
     С поклонением индейке связан  еще  один  странный  обряд  -  поднесение
подарков друг другу. Многолетняя, умело проведенная торговая реклама сделала
так, что поднесение  подарков  превратилось  для  населения  в  своего  рода
повинность, из которой торговля извлекает неслыханные прибыли.  Вся  заваль,
собравшаяся за год в магазинах, продается в  несколько  дней  по  повышенным
ценам. Магазины переполнены. Ошалевшие покупатели хватают  все,  что  только
увидят. Американец делает подарки не только своей жене, детям  или  друзьям.
Подарки делаются и начальству. Актер из  киностудии  делает  подарки  своему
режиссеру, кинооператору, звукооператору, гримеру. Девушка из конторы делает
подарок своему  хозяину,  писатель  делает  подарок  издателю,  журналист  -
редактору. Большинство подарков имеет совершенно незамаскированный  характер
взятки.
     Идут подарки и по нисходящей линии - от старших к младшим. Но это тощий
ручеек по сравнению с мощными фонтанами любви и уважения, которые бьют снизу
вверх.
     Актер дарит гримеру две бутылки хорошего шампанского в расчете, что тот
весь год будет гримировать его особенно хорошо, режиссеру  делается  подарок
для поддержания дружбы, которая полезна,  операторам  -  чтоб  помнили,  что
этого актера надо бы получше снять и записать его голос.
     Выбор подарка - очень тонкая штука. Надо  знать,  кому  и  что  дарить,
чтобы вместо благодарности не вызвать обиды.  Подарочная  горячка  причиняет
американцам много хлопот, дорого обходится,  но  зато  доставляет  торговцам
райские минуты и н