.
     И  вдруг  кто-то  рядом,  совершенно незнакомый  ему  человек,  ответил
по-русски:
     - Это  вы так думали  и  так  написали.  Но неужели вам  не приходило в
голову, что факты,  которые вам удалось добыть,  могли  быть дезинформацией?
Лорингоф  просто  поджег в море  бензин, а  остальным  показалось, что горит
остров. А остров существует. Впрочем. Вы в этом скоро убедитесь.
     Наш Герой хотя и был ошарашен такой  вот  материализацией своих мыслей,
но все же нашел в себе сил для ответа.
     - А где гарантия, что  вы  и сейчас на пичкаете меня дезинформацией?  -
любезно спросил он.
     - Тем интересней будет вашим читателям, - резонно ответил собеседник.
     Наш  Герой  задумался.  Собака примостилась на  его коленях.  Она легко
переносила полет.
     Теперь ему становилось кое-что ясным. А именно то, что командировка его
супруги не  случайна и  в  данном  случае не ее, а  его  везут, чтобы что-то
показать и, может быть, даже припугнуть. А что это  значит для писателя? Это
значит - заставить написать неправду. Но ведь и вмешательство в его мысли со
стороны  постороннего пассажира тоже, надо думать, не случайно.  Может быть,
помимо всего прочего, его хотят о чем-то предупредить или предостеречь. Вряд
ли  вся  эта  экспедиция  снаряжена  для  того  только,  чтобы устроить  ему
пресс-конференцию  с  героями  его  и  не его книг.  До такого  совершенства
человечество еще не доросло.
     Неожиданно расшторились иллюминаторы.
     И что же увидел Наш Герой?
     Остров.  Тот самый остров.  Он  был точно таким же, каким НГ описал его
несколько лет назад, только теперь он был осовременен.
     Старомодные коттеджи  были заменены  на  новые,  весь остров отныне был
похож на волшебный сад, были там и оранжереи и дендрарии. К тому же весь  он
был пересечен аллеями.
     Наш Герой понимал,  что  это именно тот остров, потому что...  впрочем,
"почему" - вряд ли он сам мог бы это объяснить.
     Полет вскоре прекратился. Их  выпустили первыми. За  ним,  его  женой и
собакой подошла машина.
     Уже  через несколько  минут они оказались в  центре аллеи,  на "берегу"
которой стоял явно предназначенный им на время визита особнячок.
     Особнячок  был двухэтажным, и, зайдя  первым делом почему-то  в ванную,
Наш  Герой смутился  на минуту, потому что  из  стены ванной  торчало  такое
количество кранов (он насчитал тридцать шесть), что он, естественно, не знал
сразу, что с ними делать.
     Краны  подавали и мыло, и  пену, и воздух, и пар, и шампанское,  и даже
молоко...
     Но сидеть в особняке, несмотря даже  на  суперсовременные кондиционеры,
видеотехнику, компьютеры, не хотелось. Все  это можно было увидеть  в другом
месте или вообразить себе. "Может быть, это тест на мещанство, - подумал Наш
Герой,   -  или  фантазию?"  И  он  вспомнил  рассказ,  придуманный  Борисом
Моисеевым, где  было сказано о  таком вот острове. На нем жили  престарелые,
якобы исчезнувшие из жизни деятели большой политики.
     Моисееву было  положено  фантазировать,  дабы  привлечь читателя,  но в
данном случае  ведь материалы  ни в какую  газету не шли,  однако  Наш Герой
настолько проникся  невероятностью  ситуации и вопросом:  "Для чего все-таки
они здесь?", что стал сбрасывать со счетов фантазии ответственного секретаря
и приготовился к самому удивительному.
     И,  оставив в коттедже жену, взяв с  собою собаку, он пошел осматривать
этот странный остров.
     Он шел недолго, и  внимание его привлекло огромное  здание, похожее  на
монастырь или замок. Вокруг которого высилась стена, у подножия которой была
широкая  заасфальтированная  дорога. Наш  Герой  уже  потому удивился,  что,
обойдя несколько раз это строение и  стену, не обнаружил ни одного входа, ни
одного окна. Как будто круглая скала была поставлена в центре острова.
     Попасть в замок, так он решил, можно только на вертолете или с  помощью
подземного хода, и коль  уж он попал сюда, то надо все исследовать. Ведь для
чего-то ему послано это...
     И  тут  же еще одна  мысль  кольнула  Нашего Героя: за  ним,  вероятно,
наблюдают, а раз не препятствуют гулять именно  тут, то  он будет делать то,
что найдет нужным. И  тотчас же  другая:  "А  может быть,  это все придумано
специально, как кинопавильон?".
     Пока он размышлял, стоя на пустынной  - ни одного прохожего,  ни  одной
машины,  ни  одного  звука,  кроме  шелеста  деревьев,  -  улице.  Случилось
некоторое превращение. В  двух шагах от  него  стала  вдруг  разворачиваться
стена  замка,  и  в  ней  -  на  первый  взгляд  цельной  - оказался  проем,
достаточный для того, чтобы в него могла пройти машина.
     Наш Герой  на  этот раз  не удивился, такое  уже показывали  в каком-то
фильме, но вслед за этим, словно в отместку за его неудивление, ему пришлось
удивиться дважды. Из  проема в  стене выползла  огромная машина.  Эта машина
была советской,  большой  и черной, а  именно  - сто  семнадцатым ЗИЛом,  на
которых в  Москве еще несколько раз  возили членов политбюро, а теперь в той
же Москве  на них ездят неизвестные пока по именам люди. В ЗИЛе были открыты
окна, и, стоя рядом  с машиной, Наш Герой не мог не узнать в ней старого, но
благообразного человека, который сидел  в машине на переднем сиденье рядом с
водителем.
     Писатель так удивился, что даже забыл про свою собаку.
     Рядом  с  водителем  сидел   бывший  Генеральный  секретарь  ЦК   КПСС,
Председатель Президиума Верховного  Совета, лауреат всех  известных премий и
наград  Леонид Ильич  Брежнев.  Рядом  с  ним, тоже  на переднем  сиденье  -
Президент Советского Союза, но почему-то без пятна на голове.
     Водителем у них был... - Ленин... Неужели его научили водить машину.
     Меня ка-ани-овали, - объяснил водитель картавя, предвосхищая вопрос НГ.
- Всех великих теперь можно восстанавливать, батенька. -
     И он прибавил скорость.
     -  Ни хрена  себе, -  сказал громко  Наш Герой  себе лично, потому  что
никого  больше  вокруг  не  было,  и,  отягощенный новыми  мыслями  и  новым
развитием сюжета,  подхватив на руки  собаку. Отправился обратно в роскошный
особняк,  в  котором его давно уже ждала в молочной ванне его очаровательная
избранница. Он был не уверен, что она знает, кто такой  Брежнев, а тем более
- Ленин, поэтому решил ей ни о чем не рассказывать. А про горбачевское пятно
на голове она уж точно не знает.
     С раннего утра до позднего вечера он  несколько дней бродил по острову,
смотрел, наблюдал, сопоставлял. И  то, что он  понял, вселило в него печаль.
Быть может, его озарение и было ошибочным. Но он не мог отделаться от мысли,
что все, что он видел на этом острове: и "летающие тарелки", и дома, и стада
людей, и даже деревья - все это не излучало добро.
     Это был Центр по переустройству мира.
     А потом  три дня он  просидел в особняке, по  городу больше  не гулял и
что-то писал в свою книжечку.
     Его  жена  в  эти дни  куда-то  ненадолго выходила,  приносила  фрукты,
кормила его,  ласкала  и, в конце  концов  объявила,  что  пора отправляться
обратно. Никакого бомболеро не было.
     Наш Герой с  готовностью захлопнул свою  записную книжку, где он только
что написал: "Очень соскучился по мамочке".

     Глава 20. Встреча
     Вот ты кличешь, где сестра Россия,
     Где она, спокойная всегда?
     Посмотри наверх, в созвездьи Змия
     Загорелась новая звезда.

     Н.Гумилев

     В  аэропорту  Анкона,  прилетев  туда  вечером  и  сидя  с  Винченцей в
ресторане,  потому  что уже  были  закрыты  дешевые  бары  и  кафе,  заказав
непременное пиво, Наш Герой намеревался задать своей жене некоторые вопросы.
     В  этот  самый  момент  отворилась  дверь,  и оба они увидели,  что  по
ресторанному  залу, направляясь именно к их столику,  идет человек, которого
Наш  Герой узнал бы и  в  темноте. Узнал бы потому, что это был  собственной
персоной  Нестеров,  направленный сюда,  за  границу,  как  было написано  в
рапорте, для выяснения обстоятельств дела.
     Наш Герой собрался  уже  было раскрыть  рот, как  вдруг подумал: "Ну  и
что?"  - но  в  этот самый момент, когда Нестеров  уже отодвинул стул, чтобы
присесть за их столик,  а Винченца, которая вообще не умела удивляться и все
всегда  принимала  как  должное.  Сказала свое  обычное: "Очень приятно", за
столиком  оказался еще какой-то неизвестно откуда  взявшийся человек, и  тут
уже открыла рот Винченца, а не ее муж.
     Присевший за их стол четвертым, не считая, собаки, был Морони.
     -  Друзья встречаются вновь,  - сказал он пошлость.  - Отлично, я  тоже
считаю,  что перед тем,  как разбрестись по своим странам и  заняться  новым
витком борьбы друг с другом, надо бы нам самым дружеским образом выпить всем
вместе пива или виски.
     И тут же он крикнул в ресторанную пустоту, приглашая официанта.
     Официант  появился  с  подносом почти  немедленно.  К  пиву  он  принес
сушеных, в  крупной  соли омаров  и маленькие  бутерброды  -  брускетты. Все
молчали, пока  он  расставлял  снедь, а когда  он ушел,  Морони отхлебнул из
тяжелой кружки пива первым.
     - Нет  ничего сладостней, чем сидеть и пить с вами. Мои милые враги. Вы
уже  побывали  в сортире за пятнадцать  рублей в  пересчете  на ваши деньги?
То-то же, - сказал он Нестерову.
     - А разве вы не поддерживаете доктрину дружбы между странами? - спросил
его Нестеров мило и наивно, начиная, впрочем, не с пива, а с виски.
     - А вы что, всерьез верите в эту доктрину? - отпарировал Морони, отводя
рукой  ресторанный светильник. - Я считал вас умнее, дорогой Нестеров. Разве
что-нибудь изменилось, кроме того,  разве, что мы стали более изощренными, а
вы  - более  бедными,  а следовательно, легковерными.  Бедность, знаете  ли,
всегда ведет к сильной вере, но с вами ведь иначе нельзя.
     Нестеров,  ничего  не  отвечая,  закурил  и,  глотая  дым. Уставился на
красивые самолеты за окном.
     - Но не переживайте так,  -  снова обратился к нему  Морони, - во  всем
виноваты не  вы, а  он. - И  тут итальянец показал бокалом  в сторону Нашего
Героя.
     - Отчего это? - равнодушно спросил писатель.
     - Оттого, мой друг, что  вам три столетия без перерыва долдонили о том,
что вы инженеры человеческих душ. Вы  и впрямь в  это  поверили. И построили
все вместе проектик... довели страну до чертовщины. Между нами говоря, - тут
Морони перешел на шепот, - ваш Солженицын - он же хуже Пугачева! А Зиновьев?
Мама  мия! Екатерина  Вторая  даром  что плохо  говорила по-русски, но  ведь
упекала их, сердечных, в Сибирь, понимала, что они своей фантазией измочалят
страну. И ведь была права. Вспомните ее письма Вольтеру.
     - А у  вас  что,  нет писателей? -  спросил Наш  Герой привстав и делая
легкое движение рукой по направлению к пиджаку Морони,  который висел тут же
на стуле.
     Морони  этого  жеста  не заметил, а Нестеров и маленькая собака хотя  и
заметили, но оба только повели ушами и промолчали.
     -  У  нас писателей  нет,  -  подумав,  сказал  Морони.  -  Когда  умер
последний,  мир  с  этого  момента  стал  развиваться  гармонично.  Никто не
отвлекает. А книги  пишут, как  же - детективы. Но ведь  они безопасны. Был,
если  читали, и у нас когда-то свой самиздатовец, Кампанеллой звали. Отсидел
двадцать девять лет в тюрьме.
     - Ну и?..
     - Когда  его  у  вас  в России  перевели,  дескать,  в  порядке  обмена
культурным опытом, все и началось...
     -  По-моему,  вы больны, Морони. Вы  не чувствуете, что  ваша профессия
наложила на вас даже определенный отпечаток, деформировала вас?
     -  А  вы  что,  знаете  здоровых  людей  в   Управлении  по  Советскому
пространству? Я лично не знаю, у вас  такая непредсказуемая история. Но зато
там ужасно  интересно  работать, - добавил он,  поставив пустой бокал из-под
пива и принимаясь за виски.  Но вдруг отставил стакан, разволновался, увидев
на стене кафе портрет Рейгана.
     Морони достал сигарету. Но не закурил, а разломал ее и вдруг,  вскочив,
забегал вокруг столика:
     - Рейган тут  вообще не при чем.  Рейган обещал дожать Советский Союз и
дожал его, только сделал это с улыбкой, а не так хмуро, как Трумен. А улыбка
в России,  которая  тысячу  лет  не улыбалась, произвела  впечатление.  И  с
улыбкой же  вы сами  понимаете  - сами повезли из России на Запад  все,  что
только можно.  И делали это разными способами.  Иногда в счет долга,  иногда
потому,  что  вам хотелось  показать, что  вы  не  бедные,  иногда  -  чтобы
заработать настоящие деньги,  валюту.  А  чаще потому, что всерьез поверили,
будто  доллар действительно  стоит больше  рубля.  Чушь  это. Это  придумано
нарочно. Мы уже говорили об этом. И будем говорить еще не раз.
     Вы, русские,  все время чего-то боитесь, то, например, что вас не сочли
бы в свое время патриотами,  а теперь - что вас не сочтут демократами. А для
чего вам это? Будьте сами собой.
     Вы  же теперь по чьей-то указке снимаете перед Западом не только шляпу,
но и штаны. В самом деле: "Научи дурака Богу молиться..." Теперь Запад вам -
лучший друг,  вы  открыли ему все секреты,  архивы КГБ,  и  это вы называете
гласностью? Я  не  удивлюсь,  если скоро  на  общем собрании  колхозников вы
будете выбирать того, кого следует послать в агентурную разведку на Запад.
     Морони заказал еще виски, потрепал собачье ухо и продолжил:
     -  И вы  знаете.  Что  я прав,  потому что  все, что  у вас происходит,
спровоцировано нами. А значит, раз вы  пошли у нас на поводу -  мы оказались
сильнее. Мы вас  развалили.  И это  факт. Сумели  это  сделать. Более  того,
позволю себе обратить  ваше внимание на  неприятную  страницу вашей недавней
истории.
     Кто сражался на баррикадах  в  августе, останавливал танки?  Демократы,
да. И вечная им слава,  они смертью  своей остановили окончательное  падение
России.
     Но ведь  они не знали, кто  организовал  путч.  Они думали, что все это
проделано всерьез. Не народу, а Западу мог помешать этот путч.  Кстати,  его
участники уже мешали Западу.
     И тогда было решено: Горбачев отдыхает в Форосе и сидит там до тех пор,
пока  его команда не надумает что-то сделать. Они  ведь от  безделья ввели в
стране  чрезвычайное положение. У вас  всегда так: "Кот за дверь -  мышки  в
пляс".
     Кстати, если бы путча  не было, его  надо было  бы  придумать, а может,
Михаил Сергеевич и сам им руководил, находясь  в Москве...  Вроде бы об этом
должна была появиться  статья... Я сам  ее готовил. И она, заметьте, вышла в
вашей газете.
     Морони   умолк.  Перестал  бегать  вокруг  столика  и  присел,  наконец
отдохнуть.
     Все молчали.
     - А с чего это вас потянуло на раскаяние? - спросил Нестеров, - неужели
потому, что вы сами из России?
     Морони вздохнул.
     - Да, - тихо  и  пьяно сказал он, - я боролся с вашей системой, но не с
вами. И, наверное, зашел далеко.  Если вы так сказали, вам, видимо, известна
моя настоящая фамилия. И мой сегодняшний монолог не оттого, что я перепил. Я
просто принял решение: я буду жить  в России, пусть пока и с помощью Запада,
я выставлю свою кандидатуру в депутаты.
     Все рассмеялись.
     -  Вы  сошли  с ума,  Морони,  -  сказала  до этого  момента  вся время
молчавшая Винченца.
     -  Возможно,  но  в  психушке  окажитесь  вы  все,  - он  обвел  жестом
присутствующих,  не  исключая  собаку,  -  если станете  в  России  прилюдно
утверждать, что избранник народа и депутат Парламента - иностранный шпион, -
не будете же вы расстреливать ваш Парламент.
     -  Между прочим, - тут  Морони взглянул  на  часы, - скоро ваш, синьора
Винченца,  и  ваш, господин писатель, самолет...  А  вы,  господин Нестеров,
займетесь своим  Интерполом. Может, и найдете того, кто похитил у вас состав
с продовольствием,  заодно  и  узнаете истинную причину  смерти Джурапова...
Прощайте.
     И Морони поднялся, бросил на стол пятьдесят долларов и пошел к выходу.
     Выходя,  он  оглянулся и  внимательно  посмотрел  на  Нестерова, словно
запоминая его, и тогда показалось полковнику, что изо рта  у него, только на
мгновенье, высунувшись, показала свою головку крошечная змея.
     Попрощались.  Нестеров остался  допивать кофе.  Он подумал, что  "кофе"
вообще-то  мужского  рода,  но  тот,  что  он  пил  пять   часов   назад   в
"Шереметьево-2", тот был среднего...
     А Морони  вышел в  холл,  дотронулся правой рукой до виска и на секунду
остановился, словно припоминая что-то. Он думал  о спектакле, который только
что провел в кафе; о спектакле, в котором он сыграл практически  все роли. У
него  не было  другого  выхода. В Управлении по  России он получил сведения,
которые были настолько невероятны, что только что созданный им спектакль был
логическим завершением противоречий, раздиравших его психику.
     - Вас никогда не подтачивала мысль,  -  сказали там  ему, - что красные
никуда  не ушли, а просто временно надели костюмы демократов. Они ведь умные
эти  красные.  Они  сразу  сообразили,  как  сохранить  свою  приверженность
тоталитаризму и при этом понравиться Западу. Обратите внимание  на их  новую
терминологию. Раньше они называли себя партийцами, а остальных - населением,
а теперь они называют себя демократами. Термин "население" остался. Обратите
внимание так  же  на  то,  что у  нео-фарцовщиков  брезгливые,  равнодушные,
плакатные лица. Такие же, как у комитетчиков  из службы наружного наблюдения
восьмидесятых  годов.  Под  путч были просто  подставлены наиболее  негибкие
коммунисты.  От них  компартия  освобождалась всегда  и любыми  методами,  в
данном  случае   самым   простым:   путчистов   обвинили   в  приверженности
тоталитаризму. Но это вовсе  не значит,  что в  ближайшее время не  наступит
такой момент, когда кто-то из членов правительства вдруг  не  заявит народу:
мы спасли для вас коммунизм, но  нам пришлось перекраситься. Это бесконечная
тактика большевиков. Поэтому складывать оружие рано.
     Морони еще раз мысленно проигрывал в памяти свой спектакль и остался им
доволен. И словно  в  награду самому  себе вспомнил  забавное.  Он  вспомнил
своего  давнего  знакомца писателя Димира  Савицкина,  который  мечтал  быть
сперва Буниным, потом  Белинским, а когда из него не получился  никто, решил
заняться  политикой.  Но  в   политике  серьезных  дел   сделать  не  сумел,
засобирался  уехать,  и  для  облегчения  процедуры  отъезда   перед   самой
перестройкой сделал себе обрезание крайней плоти. Однако уехать не  сумел, а
плоть сохранил в графине с водкой вплоть до августа девяносто первого.
     В  августе 1991-го, убоявшись новых возможных политических передряг, он
решил  восстановить  статус  кво  своего  телау,  но  крайняя  плоть  нового
русского, приклеенная силикатным клеем, продержалась всего трое суток...
     Впрочем, все  это не так уж и  забавно,  - решил  Морони и направился к
выходу из аэропорта.

     Глава 21. Слово Морони
     В августе - сентябре отряд из 200 сотруд-
     ников КГБ СССР ежедневно оказывал помощь
     совхозу "Заокский" в уборке урожая. Чекисты
     трудились с энтузиазмом. Руководители отря-
     да смогли обеспечить четкую работу людей
     даже в сложных погодных и бытовых условиях.
     Выражаем большую признательность всему
     личному составу, оказавшему совхозу помощь.
     С уважением и надеждой на долгосрочное
     сотрудничество
     В.И.Зинин, директор совхоза

     После всех событий мне вернули советское  гражданство. Что это -  снова
недомыслие или расчет?
     А если  меня расшифруют?  У  меня есть на этот  случай два, как говорят
немцы, "Эсчвада Цвайтих", то есть два документа, меня реабилитирующих.
     Один из них - мое собственное письмо,  в котором я утверждаю, что люблю
Россию и что то,  что я  сделал, хотя  и повредило  ей, но было  просто моим
мщением той ее системе, которая меня отринула.
     Я удовлетворен, но теперь я  понял, что не могу  жить без этой  страны.
Парацельс  предсказал, что  за ней  будущее.  Поэтому и  еще  много почему я
ве