человек знал его. Ему тоже стоит... нет, он просто обязан вспомнить  этого
Дэймона...
     Не получалось. Джош огорчился.
     - Как вы себя чувствуете?
     Сложный вопрос. Джош попытался разобраться в  своих  ощущениях  и  не
сумел. Нужно было сосредоточиться, а мысли разбегались.
     - Хотите чего-нибудь? - спросил Дэймон.
     - Пудинга, - отозвался Джош, - фруктового. -  Это  было  его  любимое
лакомство, без него не обходилась ни одна трапеза, кроме завтрака. Из  еды
ему давали все, чего бы он ни попросил.
     - Как насчет книг? Не хотите ли почитать?
     Книг ему еще ни разу не предлагали, и он приободрился, вспомнив,  что
любил читать.
     - Да. Спасибо.
     - Вы меня помните? - спросил Дэймон.
     Джош отрицательно покачал головой.
     - Извините, - смущенно произнес  он.  -  Наверное,  мы  знакомы,  но,
видите ли, у меня что-то с памятью... Должно быть, мы познакомились  после
того, как я сюда попал.
     - Вы многое забыли, но это естественно. Врачи говорят,  все  будет  в
порядке. Я два-три раза заходил проведать вас.
     - Я помню.
     - В самом деле? Скоро вы поправитесь, и будет очень хорошо,  если  вы
найдете время прийти к нам в гости. Мы с женой будем очень рады.
     Джош обдумал эти слова, и Вселенная  расширилась,  разрослась...  Ему
показалось, что он висит в пустоте.
     - Ее я тоже знаю?
     - Нет, но она наслышана о вас и хотела бы познакомиться.
     - Как ее зовут?
     - Элен. Элен Квин.
     Джош повторил это имя одними губами, не  давая  ему  выскользнуть  из
сознания. Купеческая фамилия. Впервые за эти дни он  подумал  о  кораблях,
вспомнил тьму и звезды. Его  взгляд  застыл  на  лице  Дэймона,  чтобы  не
утерялся контакт с единственной частицей  реальности  в  изменчивом  белом
мире. Еще миг, и он снова мог оказаться в одиночестве, проснуться на койке
в палате... в чистилище.
     Его сознание изо всех сил цеплялось за действительность.
     - Придите еще раз, - попросил он, - даже если я  забуду.  Пожалуйста,
придите и напомните.
     - Вы не забудете, - сказал Дэймон. - Но на всякий случай я приду.
     По щекам Джоша побежали слезы - такое с ним происходило часто. Это не
означало ни печали, ни радости, только глубокое облегчение. Катарсис.
     - Вам нездоровится? - встревожился Дэймон.
     - Я устал. - У Джоша  подкашивались  ноги,  надо  было  добраться  до
койки, пока не помутилось в голове. - Вы не зайдете?
     - Мне запрещено входить, - ответил Дэймон. - Я пришлю вам книги.
     Джош уже позабыл про книги. Он кивнул, обрадованный и смущенный.
     - Я вернусь, - сказал Дэймон.
     Джош повернулся и вошел в палату. Дверь затворилась.  Чуть  ли  не  в
обмороке Джош повалился на кровать.
     Надо больше ходить. Хватит лежать пластом.  На  ногах  он  поправится
быстрее.
     Дэймон. Элен. Дэймон. Элен.
     Там, снаружи, - реальность. Впервые ему захотелось  выйти  туда.  Там
для него найдется место, когда придет время расстаться с "утробой".
     Он посмотрел в окно: пустота. Страшный миг одиночества: это произошло
в его воображении, это всего лишь сон,  родившийся  в  царстве  белизны...
Нет, мир за стеной веществен,  в  нем  звучат  имена,  он  не  зависит  от
сознания Джоша... либо Джош сходит с ума.
     Прибыли книги - четыре кассеты для плейера. Он прижимал их  к  груди,
сидя по-турецки на кровати, покачиваясь взад и вперед и  тихонько  смеясь.
Это правда! Он соприкасался с реальным внешним миром, а мир соприкасался с
ним!
     Он огляделся. "Материнская утроба" была самой обыкновенной больничной
палатой, и он больше в ней не нуждался.




КНИГА ВТОРАЯ


 * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *


1. ГЛАВНАЯ БАЗА НА НИЖНЕЙ: 2.9.52

     К утру небеса расчистились, осталось лишь несколько кудрявых  облаков
прямо над базой, да еще ряд - у северного  окоема,  над  рекой.  Видимость
была отличная - обычно от горизонта  до  главной  базы  облака  добирались
около полутора суток. Погожий день давал возможность восстановить размытую
дорогу, которая связывала между собой лагеря колонии. Ее обитатели уповали
на то, что эта буря - последняя за  зиму.  На  деревьях  набухли,  грозясь
вот-вот лопнуть, почки, и ростки злаков,  прибитые  потопом  к  решетчатым
оградам, дожидались прореживания. Первой предстояло осушить главную  базу,
затем, поочередно, все остальные вдоль реки, в  которой,  как  сообщили  с
мельницы, заметно упал уровень воды.
     Эмилио проводил взглядом  вездеход,  ползущий  к  реке  по  раскисшей
дороге, повернулся к нему спиной и по пологой, хорошо утоптанной  тропинке
зашагал к холмам с утопавшими в них куполами - их сейчас было вдвое против
прежнего, уже не говоря о тех, что установили в других лагерях.  Неумолчно
пыхтели  компрессоры,  к  этому  пульсу  человеческой   жизни   добавлялся
надрывный рев насосов, - вода просачивалась в котлованы, несмотря  на  все
усилия монтажников. Другие насосы трудились возле мельничных плотин  и  на
полях. Они не остановятся, пока на полях из воды  не  покажется  фундамент
оград.
     Весна.  Наверное,  запах,  витавший  в  воздухе,   туземцам   казался
восхитительным,  люди  же  не  могли  оценить  его  по  достоинству  -  им
приходилось дышать сквозь влажные фильтры и клапаны противогазов.  Изрядно
потеплело, и  почти  весь  день  Эмилио  блаженствовал,  подставляя  спину
солнечным лучам. Низовики носились по лагерю, расточая  силы,  предпочитая
десять пробежек с небольшим грузом одной ходке  с  полной  кладью.  Эмилио
было невдомек, почему они еще работают, коль скоро весна с  таким  азартом
вступила в свои права. В первую ясную ночь хиза перебудили  своим  щебетом
всю базу, радостно тыча пальцами в звездное  небо  и  приветствуя  рассвет
истошными воплями.
     При виде знаков весны приободрились  и  люди,  но  куда  им  было  до
низовиков! Самки стали жеманны и соблазнительны, а самцы -  легкомысленны.
Окрестные леса и кустарники ожили щебетом и свистом - нежным  и  страстным
пением туземцев; то ли еще будет, когда кущи окажутся в полном цвету!
     Временами хиза теряли всякий интерес к работе и отправлялись в места,
куда людям путь был заказан. Сначала поодиночке разбредались самки, следом
за ними - настойчивые  самцы.  За  лето  немало  самок-трехлеток  полнели,
круглели, насколько это возможно для похожих на вытянутую проволоку  хиза,
а зимой, укрывшись в норах, вырытых в склонах холмов, дарили жизнь крошкам
- сплошные конечности и рыжая младенческая шерстка. А к весне  малыши  уже
бегали сами.
     Эмилио миновал игрище  низовиков  и  по  размытой  каменистой  тропке
поднялся к операторской - самому высокому куполу на холме.  Услышав  шорох
камней за спиной, он обернулся и увидел Атласку -  балансируя  раскинутыми
руками и скривившись от боли, она босиком шла  по  его  следам.  Тропинка,
усеянная острыми камнями, предназначалась для человеческих ног в сапогах.
     Он улыбнулся, глядя, как хиза подражает его шагам; она остановилась и
осклабилась в ответ. Мягкие шкурки, бусы и  лоскут  красной  синтетической
ткани удивительно удачно сочетались с ее внешностью.
     - Челнок, Константин-человек.
     Верно, в этот погожий день ожидалось  прибытие  корабля.  Значит,  по
крайней мере, некоторые туземцы не собирались прекращать работу,  несмотря
на сезон размножения. Эмилио пообещал Атласке отправить ее вместе с другом
на станцию, и теперь, если кто из низовиков и сгибался под тяжестью  ноши,
то в нем можно было безошибочно узнать Атласку. Она  лезла  из  кожи  вон,
чтобы   произвести    на    Эмилио    впечатление:    дескать,    глядеть,
Константин-человек, я хорошо работать.
     - Собралась лететь, - заключил он, рассмотрев ее повнимательней.
     Похлопав по  нескольким  узелкам,  наполненным  неизвестно  чем,  она
восторженно ухмыльнулась.
     - Я собраться. - Тут на ее  мордашку  набежала  тень  печали,  и  она
протянула к Эмилио открытые ладони.
     - Входить. Любить ты, Константин-человек. Ты и ты-друг.
     Жену. Хиза не ведали понятий "жена" и "муж".
     - Входи, - разрешил он, тронутый ее словами.
     Глаза  Атласки  вспыхнули   удовольствием.   Низовики   робели   близ
операторской,  и  очень  редко  кого-нибудь  из  них   приглашали   войти.
Спустившись по деревянным ступенькам, он вытер о циновку сапоги, придержал
дверь  перед  хиза  и  подождал,  пока  она  наденет  висящий  на  ее  шее
противогаз. Затем открыл внутренний люк.
     Несколько человек оглянулись,  кое-кто  нахмурился  и  демонстративно
вернулся к работе. В куполе многим техам принадлежали кабинеты, отделенные
друг от друга низкими плетеными ширмами. Еще дальше находилась  комната  с
единственной сплошной стеной, десять квадратных футов, - их Эмилио делил с
Милико. Он отворил дверь возле встроенных  шкафов  и  вошел  в  комнату  с
устланным циновками полом, - спальню и кабинет в одном лице. Атласка вошла
следом, затравленно озираясь, как будто не меньше половины из открывшегося
ее глазам видела впервые в жизни. "Непривычно ей под крышей", - понял  он,
воображая, какое потрясение  ожидает  низовиков,  когда  они  прилетят  на
станцию. Ни ветра, ни солнца, кругом один металл. Бедная Атласка!
     - Ого! -  воскликнула  Милико,  отрываясь  от  карт,  разложенных  на
кровати.
     - Любить ты. - Атласка мигом преобразилась -  ни  следа  испуга.  Она
подошла к Милико, обняла и прижалась щекой к ее щеке, насколько  позволила
дыхательная маска.
     - Ты улетаешь? - спросила Милико.
     - Лететь ты-дом. Увидеть дом  Беннет.  -  Она  помолчала,  застенчиво
сложив руки за спиной, покачиваясь и переводя взор с Милико  на  Эмилио  и
обратно. - Любить Беннет-человек. Увидеть он-дом. Заполнить глаза  он-дом.
Делать глаза тепло-тепло...
     Временами речь низовиков  казалась  людям  сущим  бредом,  но  иногда
сквозь бессвязную  болтовню  проникали  удивительно  ясные  мысли.  Эмилио
несколько виновато  посмотрел  на  Атласку.  Люди  давно  познакомились  с
низовиками, но мало кому удавалось вникать в их щебет. Больше всех в  этом
преуспел Беннет.
     Хиза любили подарки. Эмилио вспомнил  о  раковине,  найденной  им  на
берегу реки. Сейчас эта раковина лежала на полке у кровати. Он взял  ее  и
протянул Атласке. Ее темные глаза засияли, и она обхватила его за талию.
     - Любить ты!
     - Я тоже тебя люблю, Атласка. - Он обнял ее за плечи,  проводил  мимо
кабинетов в шлюз и смотрел сквозь прозрачный  пластик,  как  она  отворяет
наружный люк, снимает противогаз, ухмыляется и машет рукой.
     - Я идти работать, - крикнула она.
     Челнок прилетел по расписанию. Человек не стал  бы  работать  в  день
своего отлета,  а  занялся  бы  сборами,  но  Атласка  хлопнула  дверью  и
нетерпеливо засеменила вниз,  словно  опасалась,  что  люди  передумают  в
последний момент.  А  может  быть,  Эмилио  не  следовало  приписывать  ей
человеческие мотивы, возможно, то, что он счел энтузиазмом, на самом  деле
было радостью  или  благодарностью.  Низовикам  бесполезно  растолковывать
термин "зарплата" - дары, говорят они.  Вот  Беннет  Джасинт  понимал  их.
Низовики ухаживали за его могилой, клали на нее самые красивые раковины  и
шкурки, ставили причудливые узловатые статуэтки.
     Эмилио вернулся к  себе  в  комнату,  повесил  куртку  на  крючок,  а
противогаз  оставил  на  шее  -  с  этим   украшением   колонисты   Нижней
расставались только на ночь.
     - Станция дала прогноз погоды, - сообщила Милико. - У нас всего день,
от силы два. С моря движется сильный ураган.
     Он выругался: вот тебе и надежды на весну. Милико  раздвинула  карты,
освобождая место, он сел и принялся изучать кальку  с  красными  контурами
затопленных  участков.  Район  затопления  протянулся  вдоль  нитки   бус.
Бусинами были лагеря, а нитью - грунтовая дорога, вручную  прорубленная  в
зарослях.
     - Будет еще хуже, - Милико вздохнула, показывая ему топокарту. - Комп
обещает дождь, нас снова затопит в синих зонах. Как раз до  порога  второй
базы. Но грейдер большей частью останется над водой.
     Эмилио поморщился.
     - Будем надеяться.
     Дорога была нужна позарез. На полях вода могла  стоять  неделями,  не
причиняя особого ущерба, - местным злакам в начале вегетации обилие  влаги
было просто необходимо, а решетчатые перегородки не давали росткам  уплыть
вниз по реке. Хуже всего, когда страдают механизмы и настроение людей.
     - Низовики правы, - задумчиво произнес Эмилио. - С  началом  весенних
дождей надо сниматься и уходить. Туда, где цветут деревья. Любить.  Ждать,
пока созреют колосья.
     Милико усмехнулась, делая отметки карандашом на топооснове.
     Эмилио вздохнул украдкой  и  положил  на  колени  пластиковую  доску,
заменявшую  письменный  стол.  Надо  было  написать  несколько   приказов,
изменить очередность получения оборудования. "Возможно, -  подумал  он,  -
если хорошенько  попросить  низовиков  и  предложить  какие-нибудь  особые
подарки, они согласятся повременить с сезонным дезертирством".  Жаль  было
расставаться с Атлаской и Синезубом, - этой  парочке  всегда  удавалось  в
яростных   спорах   убедить   сородичей   сделать   то,   чего    хотелось
Константину-человеку. Но долг платежом красен,  а  сейчас  Константин  мог
дать Атласке и Синезубу то, чего хотели они. Прежде чем нахлынет  весна  и
заставит их потерять голову.
     Эмилио  и  Милико   распределили   ветеранов   Нижней,   стажеров   и
перемещенных из "К" между  всеми  новыми  базами,  стараясь  не  допустить
скопления людей, склонных к учинению беспорядков. Они  стремились  сделать
беженцев не рабами, как те опасались, а сотрудниками. Пытались создать  на
Нижней устои этики. В лагеря перевели только добровольцев, а  не  желающих
пришлось оставить на главной базе, в многократно увеличенном и  залатанном
куполе - он медузой  распластался  по  огромному  холму  и  превратился  в
источник постоянной головной боли для администрации.
     Техи-ветераны  заняли  несколько  соседних  куполов,   выбрав   самые
комфортабельные. Они упорно отказывались менять условия жизни на худшие  -
в штольнях или новых лагерях, наедине с лесом, наводнениями, "К" и  чужими
хиза.
     Коммуникации всегда были одной из самых тяжелых проблем Нижней.  База
поддерживала связь с центральным комом станции, на планете  же  идеальными
были бы авиарейсы, но единственный хрупкий самолет, построенный на Нижней,
разбился при посадке два года назад. Легкие самолеты -  не  для  ураганных
ветров Пелла. Расчистить посадочную площадку для челнока... да,  это  было
запланировано, во всяком случае, для третьей базы, но о  вырубке  деревьев
надо  договориться  с  низовиками,  а  это  совсем  не  просто.  При   той
обеспеченности  техникой,  которую  удавалось  поддерживать  на   планете,
наилучшим  средством  сообщения  были  и  остались  гусеничные  вездеходы,
медлительные и спокойные, как поступь туземной жизни. Пыхтя,  ползали  они
по воде и грязи, изумляя и веселя  низовиков.  Бензин,  зерно,  древесина,
зимние овощи, сушеная рыба... Попробовали  одомашнить  мелких,  по  колено
человеку, питсу, на  которых  охотились  туземцы.  ("Вы  плохо  делать,  -
заявили тогда низовики. - Они тепло лагерь, и вы есть. Нет  хорошо  это".)
Но на главной базе низовики стали пастухами и привыкли к домашнему  скоту.
Так распорядился Лукас, и из всех его проектов не провалился только  этот.
На Нижней люди жили неплохо и даже при таком нашествии переселенцев  могли
прокормить и себя, и станцию. Однако риск был немалый. Фабрики на  станции
и здесь, на Нижней, работали безостановочно. Экономически независимые, они
могли произвести  любую  вещь  из  тех,  которые  обычно  импортировались,
выполнить любую заявку не только баз, но и перенаселенной станции, и  даже
кое-что припасти. И все-таки кризис застал  Нижнюю  врасплох.  Неудержимый
рост населения, бремя забот об изнеженных станционерах, о себе самих  и  о
беженцах, доселе ни разу не высаживавшихся на планету... Торговля, некогда
объединявшая Пелл, Викинг, Маринер, Эсперанс, Пан-Париж, Рассел, Вояджер и
прочие станции Великого Кольца, погибла. Ни одна станция, кроме Пелла,  не
смогла бы выжить в одиночку. Только Пелл располагал  пригодной  для  жизни
планетой и рабочими руками.
     И вот из-под сукна вынуты старые  планы,  действуют  первые  бригады,
осваиваются месторождения, производятся изделия, которых в системе Пелла и
так достаточно, - производятся на черный день.  За  лето  людям  предстоит
составить широкие программы и приступить  к  их  осуществлению  с  началом
осени, когда студеные ветра приведут хиза в чувство, и они будут  работать
на людей не покладая рук, но и о себе не забывая, ведь надо  же  натаскать
мягкого мха в норы под лесистыми склонами холмов.
     Человеческое население Нижней учетверилось,  и  теперь  лику  планеты
придется измениться. Эта мысль огорчала и Эмилио, и Милико. На  картах,  с
которыми не расставалась Милико, были отмечены прекрасные места,  которыми
так дорожили хиза. Они считались священными, и  появление  человека  могло
только осквернить их.
     Надо добиться, чтобы совет объявил их заповедными при жизни нынешнего
поколения, уже в этом году, не  то  будет  поздно.  Техногенез  показывает
зубы, на лике Нижней уже видны шрамы... Дым, пни, уродливые  купола,  поля
по берегам реки, грязные дороги... Собираясь на Нижнюю,  Эмилио  и  Милико
мечтали украсить ее: вырастить сады, замаскировать  дороги  и  купола.  Но
пока это было невозможно.
     Они решили по крайней мере не уродовать планету. Они любили Нижнюю  и
за хорошее, и за плохое: за весенние безумства хиза, за  свирепость  бурь.
Люди всегда могли найти убежище на станции, где  их  поджидали  стерильные
коридоры и мягкая мебель, но Милико и Эмилио прекрасно себя чувствовали  и
здесь. Ночами они занимались любовью под неутомимый барабанный  бой  дождя
по пластиковому куполу, под  пыхтенье  компрессоров  и  дикий  хор  лесных
созданий. Они любовались ежечасными метаморфозами неба, ветра, шелестящего
травой,  и  леса,  обступившего  базу.  Они  потешались   над   проделками
низовиков, они правили целым миром, где могли изменить все, кроме  погоды.
Они оставили родной дом, близких и иной, уютный мир, но  говорили  о  том,
что в будущем надо бы поставить отдельный купол. Хотя думать  о  настоящем
доме нужно было раньше, когда строительство базы шло по плану. До прибытия
Мэллори и беженцев. До "К".
     Теперь они  мечтали  только  о  сохранении  нынешнего  уровня  жизни.
Перемещали людей под  конвоем  и  боялись  этих  людей.  Открывали  наспех
оборудованные базы, пытались заботиться о природе и о низовиках  и  делали
вид, что все идет как задумано.
     Он дописал приказы, вышел и вручил их Эрнсту - диспетчеру, бухгалтеру
и оператору компа. Здесь всем приходилось совмещать обязанности.
     Возвратившись в спальню-кабинет, он взглянул на Милико и кипу карт на
ее коленях.
     - Как насчет ленча? - На мельницу он намеревался идти после обеда,  а
сейчас  мечтал  лишь  о  чашке  кофе  в  спокойной  обстановке  и  о  еде,
готовящейся в микроволновой печи  -  еще  одной  роскоши  в  этом  куполе,
положенной ему по чину. Просто посидеть, отдохнуть...
     - Я почти готова, - откликнулась жена.
     Три резких удара колокола положили конец приятным  ожиданиям.  Челнок
прибыл задолго до срока. Эмилио ждал его к вечеру. Он  сокрушенно  покачал
головой. И все же для ленча время еще есть...
     До посадки челнока в операторской не успели управиться с ленчем, даже
диспетчеру Эрнсту приходилось работать, то и дело откусывая  от  сэндвича.
Предстоял тяжелый день.
     Эмилио проглотил последний кусок, допил кофе и  взял  куртку.  Милико
натянула свою.
     - Еще привезли субчиков из "К", -  донесся  шепот  от  диспетчерского
пульта. Чуть позже голос Эрнста зазвучал на  весь  купол:  -  Двести  душ.
Напихали их в морозильный трюм, как снулую рыбу. Ну и что прикажете с ними
делать?
     Вопрос адресовался  челноку,  и  вско