ве труд можно о с т а в и т ь?
   - Можно! - гаркнул я.  -  Можно,  когда  дело  касается  моего  покойного
папеньки! Он оставил мне звездолет!
   - Ах! - вскрикнула Лотта и выронила из рук сумочку.
   - Да! Звездолет! - Я поднял сумочку с пола, подал ее Лотте, а сам закинул
на плечо свой  репортерский  багаж.  -  Сконструированный  его  собственными
руками!  Звездолет  с  принципиально  новыми  возможностями  перемещения   в
пространстве и ведения боевых действий в условиях Космоса!
   Последнее утверждение  было,  скажем  так,  спорным  и  непроверенным  на
практике. И вообще, я никогда и никому этого не говорил. Держал в строжайшем
секрете. Но Дэнни-дурака уже несло, я ничего не мог с ним поделать.
   Я взял Лотту за руку и потянул к двери.
   - Он оставил мне его в наследство, но перед смертью так и не успел ничего
объяснить. И уничтожил всю документацию. Он был гений, а все гении,  похоже,
- или алкоголики, или сумасшедшие...
   Я  бросил  на  Лотту  многозначительный  взгляд.  Она  смотрела  на  меня
восхищенно. Сейчас в  ее  глазах  я  находился  сразу  в  трех  удивительных
ипостасях - был и гением, и алкоголиком, и сумасшедшим.
   - Этот уникальный  аппарат,  -  продолжал  я,  -  как  шкатулка  Пандоры,
напичкан всякими дьявольскими штучками неизвестного предназначения. Ни  один
человек на Земле не смог бы использовать его на все сто! Скорее, это смог бы
сделать  какой-нибудь  негуманоидный  инопланетянин  -  настолько  папенькин
звездолет сложен и оригинален!
   Меня, точно, сегодня  как  будто  кто-то  тянул  за  язык.  Я  решил  его
побольнее прикусить, но времени даже на это не было.
   Я уже выскочил в коридор и тащил Лотту из номера за собой.
   - Подожди, Дэн! - Лотта преданно стучала каблучками у меня за  спиной.  -
Зачем ты мне это рассказываешь? При чем здесь звездолет твоего папеньки?
   Я остановился. Мое изумление внезапно открывшейся глупостью своей подруги
было так велико, что я превратился в соляной столб.  Лотта  опять  уткнулась
головой мне в спину и громко испуганно  вскрикнула.  Из-за  дверей  соседних
номеров раздались глухое ворчание и ругательства на разных языках.
   Что говорить, мы здорово тогда набрались, очень здорово. И моя  Лоттик  -
не меньше меня. Но я не мог дать ей послабление ни в чем, тем  более  в  тот
момент - в самом начале столь ответственного предприятия, как возвращение на
Землю. Я обернулся и уперся строгим взглядом ей в переносицу:
   - Лотта, с тобой все в порядке?
   Моя любимая женщина стояла и  снова  потирала  рукой  лоб,  ушибленный  о
жесткие лопатки Дэнни Рочерса.
   - Дэн, - жалобно протянула она и покачнулась. -  Я  не  понимаю,  как  мы
полетим на Землю в два часа ночи! На Виолетте  ночью  все  звездолеты  -  на
приколе!
   О эти две спрямленные извилины в прелестной головке!
   - Женщина! - зарычал я. - Причем здесь звездолеты Виолетты? Ты только что
прослушала  целую  лекцию  о  папенькином  звездолете   и   в   чем-то   еще
сомневаешься?
   - Но  Дэн!..  -  вскрикнула  совершенно  ничего  не  понимающая  Лотта  и
запнулась. Дверь ближайшего к нам номера открылась, и из-за  нее  вылезла  в
коридор огромная мохнатая голова снежного человека.
   "Планета Бадур! - высверкнуло у меня в  голове.  -  Гористая  заснеженная
планета  Бадур!  А  этот  парень  -  журналист  оттуда.  Там  тоже   водятся
журналисты! Мы его  разбудили,  а  он  умеет  плеваться  клейкой  слюной  на
двадцать метров и попадает без промаха прямо в глаз. Плюнет - неделю ресницы
не разлепишь!"
   Снежный человек остановил на нас маленькие злые красные глазки.
   - Кхе-кхе... - загадочно прохекал он.
   И я понял, что он собирает в своем  поганом  рту  побольше  слюны,  чтобы
исполнить то предназначение, для которого, видимо, и был создан  природой  -
плевать в занятых порядочных людей. Журналистика для  такого  монстра  могла
быть только легкомысленным хобби.
   Лотта истерично завизжала, но я, мирный человек,  действовал  под  чутким
руководством Дэнни-дурака. И поэтому скомкал шерстяную рожу в одном огромном
кулаке, а ударом второго огромного кулака отправил снежного человека  вглубь
номера. После чего захлопнул дверь.
   - Так вот... - Я взял Лотту за локоть и повел в  сторону  черного  входа.
Что-то  подсказывало  мне,  что  не   стоит   проходить   мимо   трехглазого
администратора в вестибюле. - Так вот, Лотта, я чувствую, что ты  не  совсем
готова к восприятию ситуации, - вдумчиво начал я, но Лотта прервала меня:
   - Ты же говорил, что никто не может поднять  звездолет  твоего  покойного
папеньки в воздух! И что он находится на Земле!  -  Она  помолчала  и  снова
выпустила своего редактора. - Естественно, звездолет находится на  Земле,  а
не папенька...
   - Ты права, дорогая, мой покойный папенька - не н а Земле. Он уже давно в
земле, - печально констатировал я. - А вот насчет звездолета ты  ошибаешься.
Он здесь. Стоит в Долине Навигаторов.
   В этот момент мы  как  раз  спускались  по  лестнице.  Лотта  открыла  от
изумления рот  и  споткнулась.  Если  бы  я  ее  не  удержал,  то  очередной
лестничный марш она бы миновала намного быстрее, чем рассчитывала.
   - Что-о? Так ты  умеешь  управляться  с  этим  загадочным,  оригинальным,
гениальным летательным аппаратом?
   Лотта в подпитии нравилась мне все больше и больше. А ей, по всему видно,
все больше нравился мой звездолет, которого она не видела никогда в жизни. Я
снисходительно ухмыльнулся в ответ:
   - Зачем ты спрашиваешь? Когда Дэн Рочерс ставит перед собой задачу  -  он
решает ее. Это закон.
   Она бросилась мне на шею и одарила горячим поцелуем. А я не  стал  больше
ничего объяснять. Потому что, как ты тут не объясняй, по всему выходило, что
это не я освоил управление папенькиным звездолетом, а Дэнни-дурак...

   Мой папенька когда-то был инженером Бюро  Звездных  Стратегий.  При  этом
надо сказать,  что  невзрачное  слово  "бюро"  никак  не  передает  огромных
масштабов строго  засекреченного  научного  комплекса,  созданного  с  целью
разработки концепции и аппаратного обеспечения защиты Земли от  инопланетных
вторжений.
   Дураков там не держали.  Более  того,  там  не  держали  и  свинцовозадых
середняков. И если мой папа был "всего  лишь"  специалистом  среднего  звена
Бюро,  то   это   означало,   что   он   давал   сто   очков   форы   любому
ученому-"внештатнику"  в  вопросах,  относящихся  к  проблемам  космического
оружия, перемещения в пространстве и технического оснащения звездолетов.
   Впрочем, он этим не  особенно  гордился.  Потому  что  знал  одну  тайну,
которая ставила его недосягаемо высоко над всеми - не только  над  какими-то
там "внештатниками", но и спецами высшего  звена  Бюро  Звездных  Стратегий.
Незадолго до своей смерти он открыл мне эту тайну.
   - Я - гений, сынок, - сказал он мне просто, и я почему-то поверил ему.
   Мне очень хотелось верить ему. Я любил своего папу.
   Несмотря на то, что в тридцать пять лет он ушел с работы и  из  семьи,  и
доконал этим мою мать, и через два года после его ухода я,  тринадцатилетний
пацан, остался один; несмотря на то, что он уехал со своим  другом  Джеймсом
Уокером, таким же сумасшедшим яйцеголовым энтузиастом, как и он,  куда-то  в
недра забытых  цивилизацией  северных  лесов  и  там  занимался  воплощением
неизвестных никому гениальных замыслов; несмотря на то, что встречался  я  с
ним один раз в несколько лет, когда он удосуживался вылезать из своей строго
засекреченной берлоги; несмотря на...
   Я любил его. И всегда его ждал - когда был ребенком, когда был юношей,  а
когда я стал взрослым, то одного его тихого зова было  достаточно,  чтобы  я
бросил все и оказался рядом  с  ним.  И  когда  он,  умирая,  попросил  меня
прилететь и дал мне свои координаты, которые, скорее всего, до  сих  пор  не
давал ни одному человеку в мире, я примчался к нему в тот же день. Примчался
в дикий замороженный лес, на огромную, покрытую черным снегом -  снегом  или
сажей, или мазутом, смешанным с грязным снегом, - поляну. И поляна эта,  как
я и думал, оказалась затерянной в тысячах миль заснеженных пустынь и  лесов,
и  даже  сам  Господь  Бог   никогда,   наверное,   не   подозревал   о   ее
существовании...
   Я примчался, выскочил из арендованной "птицы" и  побежал,  спотыкаясь,  к
насквозь  проржавевшему,  древнему,  как  сама  Земля,  кое-как  утепленному
ангару. Я бежал, а сам все смотрел  себе  под  ноги  и  боялся  провалиться,
потому что знал по словам отца:  подо  мной  лежит  целый  подземный  город,
набитый приборами и  аппаратурой.  Город,  который  отец  и  Джеймс  создали
вдвоем, - всего лишь вдвоем, с помощью пары  устаревших  киберов!  -  и  вся
поляна усеяна отверстиями утилизаторов и снего-водо-воздухозаборных люков.
   Я высматривал еле заметные ловушки в снегу и перепрыгивал  через  них,  а
когда достиг ангара, застучал  ногами  по  металлическим  узким  ступеням  и
распахнул дверь. И пока наощупь пробирался по темному  длинному  коридору  к
отцовской комнате, только страх, один только страх был в моем сердце.
   Я боялся, что опоздал.
   Я не опоздал. Я застал его живым. И был последним человеком, на  которого
он смотрел и с кем говорил. Последним. И единственным - я знаю! - с  кем  он
хотел проститься.
   - Я - гений, сынок, - сказал он  мне  тогда.  -  Ты  потом,  может  быть,
поймешь это. А может быть и нет. Поэтому  я  тебе  это  сам  говорю,  поверь
своему отцу и запомни. Так же, как и то, что я всегда любил тебя. И  скучал.
Но не мог ничего поделать. Прости.
   Он с кряхтеньем повернулся на  постели,  посмотрел  мне  в  глаза  своими
блеклыми, больными, безмерно усталыми глазами. Мне показалось, что я  увидел
в них нерешительность. Он медлил говорить то,  что,  видимо,  считал  нужным
сказать...
   Он опустил взгляд, пожевал бледными тонкими губами и продолжил:
   - То, ради чего я когда-то бросил тебя и маму, стоит в подземном  ангаре,
в секторе Z. Потом пройди туда. Когда мы приступали к работе, я  думал,  что
создание генератора пространственных коридоров стоит любой жертвы. Только...
Мы получили не совсем то, что хотели... Даже совсем не  то...  Мы  вышли  на
уровень, в тысячу раз значительнее и масштабнее того,  на  котором  начинали
работать. - Он снова откинулся на подушки и уставился в потолок. - Лучше  бы
ничего этого не было... Мы создали супероружие, Дэн, страшное, мать его... А
когда обкатывали и модернизировали эту штуку,  наткнулись  во  Вселенной  на
одну гадость... Испугались, но останавливаться было нельзя, - ты  понимаешь?
- мы не имели права останавливаться... Джеймс в  конце  концов  не  выдержал
ответственности и улетел куда-то к чертовой  матери.  И  таким  образом  все
возложил на меня. А я не смог закрыть "дыру"...
   Отец замолчал, переводя тяжелое дыхание. Я мало понимал из того, о чем он
говорил. То, что он и Уокер занимались пространственными преобразованиями  и
поиском новых способов перемещения во Вселенной, я знал из  его  обмолвок  в
наши прежние редкие встречи.  Но  что  это  за  "гадость",  на  которую  они
наткнулись, и какую "дыру" отец собирался  закрыть  -  оставалось  для  меня
тайной.
   Задавать вопросы я не хотел: отец был очень плох.
   Он собрался с силами и снова заговорил:
   - Уокер перед своим отъездом просил меня уничтожить генератор... Но этого
просто нельзя делать, такой масштаб... Вчера я  сжег  всю  "сопроводиловку",
все документы, чтобы никто и никогда не смог ни в чем разобраться, и сегодня
отдаю генератор тебе в наследство. И таким образом слагаю ответственность  с
себя. А на тебя - возлагаю. Эта штука... Хочешь - возьми ее,  она  по  праву
принадлежит тебе, это плод жизни твоего отца. Не хочешь  -  не  бери.  Тогда
взорви здесь все к... Когда я умру.
   - Пап...
   - А больше я тебе ничего не скажу. Пусть все  остается  на  волю  Хозяина
всех гениев и их безумных открытий... И на твою волю тоже...
   Он отказался от лекарств, от помощи врача, которого я  мог  бы  доставить
ему в полчаса: "Бесполезно, Дэнни. Эту болезнь не берут  лекарства.  Она  не
то, что ты думаешь... Она - не земная... Я попался в одно... поле  во  время
наших экспериментов. Не суетись - пустое..."
   Он умер на следующее утро. Я не  испытал  серьезного  потрясения  от  его
смерти. Я любил его, но не был к нему привязан. "Любил" и "привязан"  -  для
меня  независимые  понятия,  кто  прожил  детство  безотцовщиной  при  живом
недосягаемом отце, меня поймет...
   После того, как я похоронил его под старой кривой сосной, - "положи  меня
там, Дэнни, ты увидишь издалека. Моя судьба была кривой, как это  дерево..."
- я спустился в подземный город и нашел сектор Z...
   "Штука" оказалась космическим летательным аппаратом  размером  с  длинный
трехэтажный коттедж. По внешнему виду она ничем не отличалась от стандартных
двухместных звездолетов - все тот же уплощенный корпус типа "амеба", все  те
же  серебристые  плоскости  из  стандартного  сверхпрочного  сплава,  тупой,
чуточку  задранный  нос,  дюзы  для  маневрирования  вне  режима  "быстрого"
перемещения...
   В  университете  нас,  гуманитариев,  довольно   рьяно   натаскивали   на
практическое  освоение  управления  разными  видами  космических  аппаратов.
Потому  что  знали:  настоящий  журналист  при  первой  возможности  заимеет
собственный  звездолет,  чтобы  забыть,  как  страшный   сон,   пассажирские
"тихоходы". Мобильность и  оперативность  -  вот  основа  успеха  настоящего
профессионала, а их может обеспечить только  личное  средство  передвижения,
это в нас вдалбливали тоже.
   Так что в технике я разбирался на уровне грамотного пользователя, и папин
звездолет меня нисколько не испугал.
   Я нашел на стойке шасси пульт управления "вход-выход", включил внутреннее
освещение, открыл нижний люк и проник в звездолет. После  внешнего  осмотра,
который ничем меня не поразил, вряд ли я  ожидал  увидеть  что-то  необычное
внутри. И я, действительно, поначалу не нашел для себя ничего интересного.
   Все было до боли знакомо - уютный полукруглый зал с креслами для  пилотов
на носу корабля, встроенные в стены мониторы и различные пульты, две двери -
в бытовое и служебное помещение, вход в отсек ходовой части...
   И только потоптавшись на месте пару минут, когда я в третий раз  заставил
себя оглядеть каждую деталь интерьера, а потом охватил взором все  помещение
разом, я начал понимать, что здорово ошибаюсь.
   Этот звездолет был мне незнаком.
   Я, точно, никогда такого не видел.
   Зал, несмотря на идеальное сходство интерьера со  стандартным  интерьером
обычного  звездолета,  имел   площадь,   раза   в   полтора   меньшую,   чем
предписывалось  Сводом  технических   параметров   космических   летательных
аппаратов. За серебристыми переборками, следовательно, скрывалось н е ч т о.
Та самая "штука", о которой говорил отец. И еще. Ни одна клавиша ни на одном
пульте не имела опознавательного знака или надписи.  А  это  при  отсутствии
документации  делало   даже   поверхностное   ознакомление   с   управлением
звездолетом невозможным.
   Я теперь уже  с  опаской  пересек  зал  и  подошел  к  раздвижным  дверям
технического отсека. При моем  приближении  они  открылись.  Я  настороженно
остановился на пороге, и не зря. Дальше хода не было. Герметичные  массивные
кубы, заключающие в себе рабочую часть двигателя, были смонтированы прямо  у
дверей, а не в глубине отсека, как полагалось. Стальной мрачной  стеной  они
закрывали собой обширное пространство кормы звездолета.
   Я немного постоял и подумал. И решил, что в кормовой зоне стоит  основная
часть "штуки", а пространство за переборками зала занимают  ее  периферийные
устройства.
   После этого я включил бортовой компьютер.  Два  монитора  перед  креслами
пилотов засветились большими объемными экранами.
   - Назовись! - приказал я компьютеру.
   - Голос не идентифицирован, - равнодушно ответил он мне довольно приятным
голосом. - Дальнейшие попытки контакта приведут  к  перезагрузке  системы  с
необратимым стиранием хранящейся в памяти информации.
   Я заткнулся. Выводить из строя бортовой компьютер мне не хотелось.
   В тот день на более тщательные исследования меня не хватило. После  того.
как  я  понял,  что  звездолет  представляет  из  себя  всего  лишь  наглухо
заколоченный  неподъемный  стальной  сундук   неизвестного   предназначения,
усталость и печаль вдруг охватили  меня.  Я  выключил  компьютер,  вылез  из
звездолета и побрел к эскалатору, идущему вверх, на папину поляну.
   Я шел по захламленному, полуразрушенному подземному городу, по его  серым
коридорам-"улицам", я обходил кучи металлического лома, спотыкался о  клубки
кабелей и трубопроводов, щурился на редкие, измазанные какой-то дрянью лампы
и ни в чем, нигде не находил ни нотки, ни звучка жизни. Смерть отца,  как  я
не отстранялся от нее, все-таки подавила меня.
   Смерть отца. И заснеженная поляна посреди заледеневшего от  безысходности
мира. И город - подземный разваленный памятник запустению и безнадежности...
А потом был длинный тоскливый вечер, и ветер выл за мутными стеклами ангара,
и луна носилась за облаками по всему небосводу, как ведьма, и  корявые  руки
стонущих от бури, заледеневших от бури, умерших от бури  тысячу  лет  назад,
мертвых, как смерть, и все-таки стонущих деревьев -  стучали  в  стены  и  в
дверь. И я сидел и стонал им в лад и вспоминал отца, и думал об этой нелепой
трагикомедии под названием "человеческая жизнь", и жалость  к  отцу  сжимала
мне сердце, и точила, свербила в мозгу одна жестокая,  безнадежная,  больная
мысль - о том, что уже ничего, ничего невозможно исправить....
   А потом пришел Дэнни-дурак, и я тогда обрадовался ему, и встал, и  открыл
папины запасы спиртного. А когда через два часа Дэнни-дурак в нашем  тандеме
стал человеком номер один, он поднял меня  и  вывел  под  дождь  и  снег,  и
злобный ветер, и мы спустились в подземный город, чтобы  снова  забраться  в
папенькин звездолет...
   А дальше я ничего не помню...
   Когда на следующее утро я  очнулся  на  отцовской  постели  -  смертельно
больной с похмелья, замерзший, как собака, и опухший, как пятидневный  труп,
первым моим желанием было опохмелиться. Я  немедленно  сделал  это,  немного
взбодрился, и тогда ко мне пришло второе желание: узнать, что вчера натворил
Дэнни-дурак в папином звездолете.
   Я привел себя в порядок, побрился, позавтракал, как  мог  это  сделать  в
своем болезненном состоянии, и отправился в подземный город.
   Звездолет, слава Богу, стоял на месте и  был  целехонек.  Я  очень  этому
обрадовался, потому что от  злого  колдуна  Дэнни  можно  было  ожидать  что
угодно. Когда же двери контрольной камеры открылись, и я  вошел  в  зал,  то
радость моя сменилась изумлением.
   Первое, что бросилось мне в глаза - бортовой компьютер был  включен,  два
его монитора перед  креслами  пилотов  приветливо  мигали  крупными  буквами
озорного  приветствия:  "Ура  Дэну  Рочерсу,  новому   хозяину   космической
развалюхи!"
   Судя  по  стилю,  это  была  шуточка  Дэнни-дурака.  Значит,  он  включил
компьютер и... Я быстро подошел к мониторам и громко сказал:
   - Назовись!
   - Бортовой компьютер класса L, условное название "Ланцелотт", инициирован
ровно шестьсот минут назад, в два часа ноль пять минут по местному  времени.
Система  управления  передвижением  в  пространстве  находится  в  состоянии
готовности.
   У меня закружилась голова. Значит, ночью Дэнни-колдун сумел "распечатать"
компьютер?! Но как он это сделал? Блокировка такой степени, какую  установил
отец, была практически непреодолима. Ее снятие  требовало  замены  некоторых
плат в системном блоке. Но при этом уничтожались все программы,  управляющие
информацией в  памяти.  При  желании,  хорошенько  покопавшись,  можно  было
привести бортовой компьютер в действие, но это был бы уже просто электронный
ящик, требующий загрузки нового программного обеспечения...
   Дэнни-дурак каким-то образом