нисты - это было нечто совсем другое. С ними у Коффина тоже было
кое-что общее. Подавляющее большинство из них были уроженцами Северной
Америки, они привыкли научно мыслить и так же, как он, не доверяли
правительству. Но лишь немногие из конституционалистов проповедывали какую-
нибудь религию, а те, кто признавал ее, были католиками, иудеями,
буддистами или же вообще иностранцами. Все они были заражены себялюбием,
присущим этой эре: в их "Завете" было записано, что личная мораль не
подчиняется никаким законам, и что свобода речи не ограничивается, за
исключением клеветы. Иногда Коффин думал, что будет рад расстаться с ними.

     - Все готовы? - начал он. - Хорошо, тогда приступим к делу. Очень
жаль, что офицер связи так необдуманно проболтался. Тем самым он
растревожил осиное гнездо... - Коффин заметил, что последнее выражение
поняли лишь очень немногие. - Он вызвал недовольство, которое угрожает
осуществлению всего проекта. Нам придется это обсудить.

     Конрад Де Смет, колонист с "Разведчика", улыбнулся ужасно раздражающе.

     - Вы, вероятно, просто скрыли бы от нас этот факт? - спросил он.

     - Это упростило бы дело, - придушенным голосом ответил Коффин.

     - Другими словами, - сказал Де Смет, - вы лучше нас самих знаете, чего
мы хотим. Именно от такой самонадеянности мы и стремились убежать, покидая
Землю. Никто не имеет права скрывать информацию, касающуюся общественных
интересов.

     Низкий голос с призвуком смеха произнес через накидку:

     - А вы еще обвиняете адмирала Коффина в том, что он якобы молится!

     Глаза уроженца Новой Англии обратились к ней. Хотя взгляд Коффина не
мог проникнуть через бесформенную накидку и маску, скрывающую выведенную из
состояния сна женщину. Коффин когда-то встречался с ней на Земле, ее звали
Тереза Дилени, проводя совместную подготовку к этой экспедиции. Услышать
сейчас ее голос было все равно, что вспомнить бабье лето на поросшей лесом
горной вершине сто лет назад.

     Его губы непроизвольно сложились в подобие улыбки.

     - Спасибо, - сказал он. - А вы, мистер Де Смет, конечно, знаете, чего
хотят спящие колонисты? Разве у вас есть право решать за них? А мы ведь не
можем разбудить их, даже взрослых, чтобы проголосовать. Нам всем просто не
хватит места. Кроме того, регенераторы не смогут выработать сразу такое
количество кислорода. Вот почему мне казалось, что лучше всего было бы
никому ничего не говорить, до тех пор, пока мы не прилетим на Растум. Тогда
желающие могли бы, я думаю, вернуться обратно вместе с флотилией, -
предложил он.

     - Мы могли бы будить их по нескольку человек за один раз, давать им
проголосовать и вновь усыплять, - предложила Тереза Дилени.

     - Это заняло бы недели, - сказал Коффин. - К тому же вам, как никому
другому, должно быть известно, что метаболизм нелегко остановить, но очень
просто возбудить.

     - Если бы вы могли видеть мое лицо, - ответила она, слегка
усмехнувшись, - я бы изобразила на нем "Аминь". Мне так надоело возиться с
инертным человеческим телом, что - м-да, хорошо еще, что мне пришлось иметь
дело только с женщинами и девушками, потому что если б надо было еще делать
массаж и уколы мужчинам, я дала бы обет целомудрия.

     Коффин покраснел, тут же прокляв свое смущение, и понадеялся, что она
не заметила этого на телеэкране. Зато он заметил, как ухмыльнулся Киви.
Проклятый Киви!

     Молодая колонистка добавила еще одну шутку насчет того, как он должен
вести себя в качестве надежного средства от гомосексуальных тенденций.

     Коффин отчаянно старался найти подходящее слово для своего ответа. У
этих людей совершенно отсутствовало чувство стыда. Здесь, в великой ночи
Господа, они осмеливаются говорить такие вещи, которые должны были бы
вызвать сверкание молний, а ему приходится сидеть и слушать.

     Киви, наконец, великодушно вмешался:

     - Как бы там ни было, ваше предложение относительно нескольких человек
зараз не имеет смысла. За те недели, что нам для этого потребуется,
критический период пройдет.

     - А что это за период? - послышался женский голос.

     - Разве вы не знаете? - спросил удивленный Коффин.

     - Будем считать, что этот период уже наступил, - перебила его Тереза.
Вновь, как бывало, Коффин почувствовал восхищение перед ее решительностью.
Она прорывалась сквозь всякую чепуху с поспешностью мужчины и с
практичностью женщины. - Исходя из этого, Джун, если мы в течение двух
месяцев не повернем назад, нам будет лучше лететь на Растум.

     Итак, голосование исключено. Мы могли бы разбудить несколько человек,
но и тех, что уже приведены в сознание, можно рассматривать как вполне
достаточный статистический образец.

     Коффин кивнул. Она имела в виду пятерых женщин на своем корабле,
которые несли очередную годовую вахту, наблюдая за состоянием 295 человек,
жизненные процессы которых были временно приостановлены. За все время
путешествия только 120 человек не будут подвергаться повторной стимуляции,
чтобы отстоять свою вахту: эти сто двадцать человек - дети. Таким же было
соотношение и на девяти других кораблях, на борту которых имелись
колонисты. Общее число членов экипажей достигало 1620, из которых по
очереди дежурило одновременно сорок пять человек. Поэтому будет ли жребий
брошен двумя процентами или четырьмя-пятью, не было так уж важно.

     - Давайте еще раз вспомним, что это было за послание, - сказал Коффин.
- Декрет об образовании, который противостоял вашему
конституционалистическому образу жизни, отменен.

     На Земле теперь вы были бы не в худшем положении, чем прежде, но и не
в лучшем, хотя в послании содержится намек на дальнейшие уступки в будущем.
Вас приглашают вернуться. Это все. Других сообщений не поступало. На мой
взгляд, этих данных явно недостаточно для того, чтобы на их основании
принять такое ответственное решение.

     - Продолжение полета - решение гораздо более ответственное, - возразил
Де Смет. Он наклонил вперед свою грузную фигуру, пока она не заполнила весь
экран. Голос его был жестким и суровым. - Мы были людьми знающими,
материально хорошо обеспеченными. Я даже могу взять на себя смелость
заявить, что Земля нуждается в нас, особенно тех, кто имеет технические
специальности. Согласно вашему же собственному утверждению, Растум - это
мрачная и страшная планета. Многим из нас суждено там погибнуть. Почему же
нам не вернуться домой, раз есть такая возможность?

     - Домой, - прошептал кто-то.

     Это слово ворвалось во внезапную тишину, как звук воды, наливаемой в
чашку, и, наконец, оно заполнило ее до краев и выплеснулось наружу. Коффин
сидел, прислушиваясь к голосу своего корабля, к шуму генераторов,
вентиляторов, регуляторов, и даже в этом звуке ему скоро стала слышаться
частая пульсация: "Домой, домой, домой..."

     А у него дома не было. Отцовскую церквушку снесли и поставили на ее
месте восточный храм; леса, где прежде пылал октябрь, вырубили, и вместо
них туда протянулось еще одно щупальце города; гавань обнесли забором,
чтобы строить там планктонную ферму. Ему остались только холодная надежда
неба, да еще корабль.

     Молодой мужчина сказал, словно обращаясь к самому себе:

     - У меня там осталась девушка.

     - А у меня была своя собственная подлодка, - отозвался другой. - Я,
бывало, проводил исследования в окрестностях Большого Рифового Барьера,
частенько принимая воздушные пузыри за жемчужины, и гонялся за ними, или же
просто болтался на поверхности.

     Вы не можете себе представить, какими голубыми могут быть волны. А на
Растуме, говорят, спускаться вниз с горных плато нельзя.

     - Но в нашем распоряжении была бы целая планета, - возразила Тереза
Дилени.

     Какой-то человек с благородной внешностью ученого ответил на это:

     - Дорогая моя, может быть, как раз в этом-то вся и беда. Три тысячи
человек, включая детей, в совершенной изоляции от всего остального
человечества. Можем ли мы надеяться, что нам удастся создать цивилизацию?
Или хотя бы поддерживать ту, что есть?

     - Вся беда, папаша, - сухо сказал офицер рядом с ним, - состоит для
тебя в том, что на Растуме нет средневековых манускриптов.

     - Я согласен признаться в этом, - заявил ученый. - Да, я всегда
полагал, что важнее всего научить детей пользоваться своим разумом. Однако,
если оказывается возможным сделать это на Земле... В конце концов, много ли
шансов на то, что первые первые поколения Растума будут иметь возможность и
время на размышления?

     - Будут ли вообще на Растуме следующие поколения?

     - Сила тяжести, на 0,25% превышающая земную - боже! Я лишь теперь
начинаю это понимать.

     - Синтетика, год за годом одна синтетика и гидропоника, до тех пор,
пока мы не создадим экологию. На Земле хоть иногда перепадали бифштексы.

     - Моя мама не смогла лететь. Она слишком слаба. Но она заплатила за
десятки лет своего сна, отдала все свои сбережения... в надежде, что я
вернусь.

     - Я проектировал небоскребы. А на Растуме, пока я буду жив, вряд ли
построят нечто большее, чем бревенчатую избу.

     - Вы помните, как светит Луна над Большим Каньоном?

     - А помните Девятую Бетховена в Концертном зале Федерации?

     - А эту маленькую смешную старую таверну на Среднем уровне, где мы
пили пиво и пели немецкие песенки?

     - А помните?

     - А помните?

     Тереза Дидени крикнула, заглушая все голоса:

     - Именем Энкера! О чем вы думаете-то? Зачем тогда было добровольно
лететь?

     Шум стал умолкать, не сразу, но постепенно и, наконец, Коффин, стукнув
кулаком по столу, призвал к порядку. Он посмотрел прямо в глаза Терезы,
спрятанные под маской, и сказал:

     - Благодарю вас, мисс Дилени. Я уже ожидал, что сейчас кто-нибудь даст
волю слезам.

     Одна из девушек действительно всхлипнула под маской.

     Чарльз Локейбер, представитель колонистов "Курьера", кивнул:

     - Да, это настоящий удар по нашей целеустремленности. Если б я
чувствовал, что этому посланию можно доверять, я сам, возможно,
проголосовал бы за возвращение.

     - Что? - квадратная голова Де Смета вынырнула из плеч.

     Локейбер печально улыбнулся:

     - Правительство с каждым годом становилось все деспотичнее, - сказал
он. - Оно было не против избавиться от нас навсегда. Но теперь, возможно,
оно об этом пожалело, не потому что со временем мы могли превратиться в
живую угрозу, а потому, что мы были бы губительным примером - там наверху,
на звездном небе.

     Или просто потому, что мы были бы - и все. Предупреждаю, я не могу
ничего утверждать, но, вполне возможно, правительство решило, что мертвые
мы безопаснее, и хочет заманить нас в ловушку этим посланием. Для
диктаторского режима это вполне характерно.

     - Из всех фантазий... - задыхаясь, произнес неизвестный женский голос.

     - Не таких уж безосновательных, как ты, возможно, думаешь, дорогая, -
перебила ее Тереза. - Я читала кое-что по истории - я имею в виду не те
насквозь процензуированные книжонки, которые сейчас называются учебниками
по истории - я не исключаю возможности, что Чарльз прав. Но есть и другая
возможность, не менее опасная. Возможно, послание вполне искреннее. Но
будет ли оно все еще соответствовать действительности, когда мы вернемся
назад? Вспомните, сколько времени это займет. И даже если бы мы могли
вернуться к завтрашнему вечеру, где гарантия, что нашим детям или внукам не
придется страдать от тех же самых бед, от которых страдали мы, и что у них
будет шанс освободиться подобно нам, улетев на другую планету?

     - Значит, вы голосуете за продолжение полета? - спросил Локейбер.

     - Да.

     - Умница, девочка. Я с тобой.

     Киви поднял руку. Коффин дал ему слово.

     - Мне кажется, команда тоже имеет право голоса, - сказал он.

     - Что? - Де Смет побагровел.

     Некоторое время он не в силах был вымолвить ни одного слова и только
издавал какое-то индюшачье кудахтанье, затем, наконец, взял себя в руки и
сказал:

     - Неужели вы всерьез полагаете, что имеете право оставить нас в этом
подобии ада, а сами затем вернетесь на Землю?

     - Откровенно признаться, - улыбнулся Киви, - Я предполагаю, что
команда предпочла бы вернуться сразу. Лично я - без всяких сомнений.

     - Я уже объяснял вам, как недальновидно это было бы с вашей точки
зрения, - вмешался Коффин. - Космические полеты всегда были невыгодны с
финансовой стороны. Они всегда оставались лишь научными достижениями,
открытиями, чем-то нематериальным, если хотите.

     До тех пор, пока у людей не появится заинтересованность в их
использовании, полеты не будут осуществляться. Успешное развитие колонии на
Растуме станет стимулом для возрождения космического флота.

     - Это ваше личное мнение, - сказал Киви.

     - Я надеюсь, вы не забыли, - сказал молодой мужчина с глубоким
сарказмом в голосе, что каждая секунда, которую мы проводим в спорах,
означает удаление от дома на сто пятьдесят тысяч километров?

     - Не дергайся, - успокоил его Локейбер. - Какое бы решение мы ни
приняли, все равно твоя девушка превратится в старую каргу еще до того, как
ты достигнешь Земли.

     Де Смет все еще бросался на Киви.

     - Ты, вшивый извозчик, если ты думаешь, что можешь поступать с нами,
как с пешками...

     Киви в ответ огрызнулся:

     - Если ты не будешь выбирать выражения, жирный болван, я сейчас приду
на твой корабль и запихну тебя в твою же собственную глотку.

     - К порядку! - воскликнул Коффин. - К порядку!

     Вторя ему, Тереза крикнула:

     - Пожалуйста... ради жизни всех нас... разве вы не знаете, где мы
находимся? Всего лишь тонкая стенка в несколько сантиметров отделяет нас от
пустоты! Пожалуйста, не надо ссориться, иначе мы никогда не увидим больше
вообще никакой планеты!

     Но в ее голосе не слышно было ни слез, ни мольбы. Он был подобен
голосу матери, (что было странно для незамужней женщины), и этот голос
подействовал на грызущихся мужчин лучше, чем окрик Коффина.

     Наконец, адмирал флотилии сказал:

     - Пока достаточно. Все слишком взволнованы, чтобы быть в состоянии
принять разумное решение. Прения откладываются на четыре дежурных периода,
то есть на шестнадцать часов. Обсудите проблему со своими товарищами по
кораблю, выспитесь и представьте согласованное решение на следующем
собрании.

     - Шестнадцать часов? - взвизгнул кто-то. - А вы отдаете себе отчет,
какое расстояние это добавит при возвращении?

     - Ну, вот что, - заявил Коффин. - Всем, кому хочется поспорить, я могу
предоставить такую возможность в тюремной камере. Все свободны!

     Он выключил экран.

     Киви, немного успокоившийся, доверительно ему улыбнулся.

     - Такое обещание почти всегда действует успокаивающе, нет?

     Коффин рванулся из-за стола.

     - Я ухожу, - сказал он. Собственный голос показался ему грубым и
незнакомым. - Займитесь своими делами.

     Никогда прежде не чувствовал он себя таким одиноким, даже в ту ночь,
когда умер отец. "О, великий боже, твой глас являлся Моисею в пустыне, яви
же сейчас свою волю". Но бог молчал, и Коффин слепо потянулся к
единственному другому источнику помощи, мысль о котором могла прийти ему в
голову.



     3.

     Облачившись в скафандр, Коффин на секунду задержался в воздушном
шлюзе, прежде чем выйти в открытый космос.

     Он уже двадцать пять лет как стал звездолетчиком - целая эпоха, если
учесть еще время, которое он провел в усыпленном состоянии, но до сих пор
так и не привык воспринимать открытое мироздание без чувства благоговейного
страха. Бесконечная тьма сверкала и переливалась: везде звезды и звезды,
доходящие до яркого водопада Млечного Пути и устремляющиеся дальше, в
другие Галактики и группы Галактик, до той границы, где вблизи от Земли
рождался свет, который сейчас можно было бы уловить телескопом.

     Глядя из шлюза вдаль, мимо паутины радиоустановок и мимо других
кораблей, Коффин почувствовал себя затерянным в этом огромном абсолютном
безмолвии. Но он знал, что на самом деле эта пустота пылала и грохотала от
смертоносных энергий, взбалтываемых потоками газа и пыли, более тяжелой,
чем планеты, что ее мучили родовые схватки при появлении новых солнц.
Вспомнив об этом, он вдруг поймал себя на ужасной мысли: "Я - ничто иное,
как я", и под мышками у него выступили темные круги от пота.

     Такую картину человек мог наблюдать только в пределах Солнечной
системы. Полеты с полусветовой скоростью позволяли людям проникать дальше в
просторы космоса, но за это пришлось платить дорогой ценой: человеческое
сознание часто не выдерживало, оно разрывалось, словно материя, и тогда
очередного безумца усыпляли и запихивали в саркофаг. Помрачненный разум
вновь рисовал небо, звезды, толпой бегущие навстречу кораблю, который,
наконец, погружался в облако доплеровской адской тоски.

     На траверзе призрачно мерцали созвездия: Коффин вглядывался в темноту.
Если смотреть в направлении кормы, Солнце все еще было самой яркой точкой
на небе, но приобретало какой-то зловещий красный оттенок, словно оно уже
состарилось и словно блудный сын, вернувшись издалека, должен был
обнаружить свой дом погребенным под коркой льда.

     "Кто такой человек, чтобы Ты, Великий Боже, заботился о нем?"

     Подумав так, Коффин всегда успокаивался. Ведь создатель Солнца
сотворил также и эту плоть, атом за атомом, а в самом конце, вероятно,
решил, что душа стоит ада. Коффин никогда не понимал, как его
коллеги-атеисты могли выносить открытый космос.

     Итак...

     Он нацелился на корпус следующего корабля и выстрелил из своего
упругого маленького арбалета. Позади магнитной стрелы размотался светлый
леер.

     Коффин проверил его надежность с привычной тщательностью, потом,
держась за него, двинулся вперед и вскоре достиг другого корабля. Рывком
освободив стрелу, он зарядил арбалет и выстрелил снова. Так он двигался от
одного медленно вращавшегося корабля к другому, пока не добрался до
"Пионера".

     Неуклюжие, безобразные очертания "Пионера" напоминали стену,
ограждающую звезды. Коффин проплыл мимо ионных труб, которые сейчас были
холодными. Их скелетообразная структура выглядела такой хрупкой, что
казалось невозможным поверить, будто именно они вышвыривали наружу
оголенные атомы с 1/2 С.

     Чудовищные резервуары громоздились вокруг корабля. Делая скидку на
замедление хода, плюс небольшой запас, среднеарифметическое равнялось
примерно девять к одному - девять тонн расходуемого топлива на каждую тонну
массы, летевшей к "Е" Эридана. На Растуме пройдут месяцы, прежде чем они
смогут очистить достаточно реактивного материала для полета домой. Тем
временем часть команды, не занятая этим делом, могла бы помочь колонистам
устроиться.

     Если колония будет основываться...

     Коффин добрался до переднего шлюза и нажал "дверной звонок". Наружная
створка открылась, и он проскользнул внутрь.

     Первый офицер Карамшан встретил его и помог снять скафандр. Другой
дежурный офицер нашел какой-то предлог, чтобы не присутствовать на
церемонии встречи, потому что однообразие в космосе действовало так же
угнетающе, как расстояние и космический холод.

     - Ах, сэр. Что привело вас к нам?

     Коффин напустил на себя строгость. Стараясь скрыть смущение, он сказал
нарочито грубым тоном:

     - Мне необходимо видеть мисс Дилени.

     - Конечно... Но зачем вам было приходить самому? Я имею в виду
телесвязь...

     - Мне нужно встретиться с ней лично! - рявкнул Коффин.

     - Что? - невольно вырвалось у офицера.

     Он попятился назад, ожидая взбучки.

     Коффин не обращал на него внимания.

     - Положение критическое, - сухо сказал он. - Пожалуйста, вызовите ее
по интеркому и подготовьте условия для конфиденциальной беседы.

     - Почему... почему... да, сэр. Я сейчас. Подождите, пожалуйста,
здесь... я имею в