еешь основами
семантики в достаточной мере, чтобы суметь все объяснить. По крайней мере,
ты можешь дать мне понять, где кончается ясность и начинаются мнимые
ощущения. Продолжай же!

     Дэвид тоже вскочил. Кулаки его были сжаты, в глазах светилось что-то,
похожее на ненависть.

     - Это не значит ничего, - закричал он. - Ты не знаешь! Мистер Це
говорит, что ты не знаешь! Он говорит, что это игра со словами и оп...
определениями, логика, все это просто чушь. Эта старая наука нереальна. Ты
тянешь меня назад со своей старой логикой и... и... и большие ребята
смеются надо мной! Я не хочу учить твою старую семантику! Я не хочу! Я не
буду!

     Свобода с минуту смотрел на него. Потом опять прошел на кухню.

     - Я уезжаю, - сказал он. - Не жди меня.

     Дверь гаража с шумом закрылась за ним.

     Через несколько минут Джудит услышала, как его машина вырвалась в
бурю.



     5.

     Терон Вульф покачал головой.

     - Тч-тч-тч, - с укором поцокал он языком. - Вспыльчивость,
вспыльчивость.

     - Только не говори мне, что сердиться - значит, проявлять незрелость,
- уныло сказал Ян Свобода. - Энкер никогда не писал ничего такого. Это Лэад
однажды сказал, что не сердиться "в скверных ситуациях - ненормально".

     - Согласен, - отозвался Вульф. - И нет сомнения, что ты дал неплохой
выход своим эмоциям, прилетев на материк, ворвавшись в однокомнатную
квартирку бедного маленького Це и избив его на глазах его жены и детей.
Однако я не понимаю, чего ты этим добился. Пошли, надо отсюда выбираться.

     Они вышли из тюрьмы. Почтительный полицейский с поклоном отрыл для них
дверцу машины Вульфа:

     - Извините нас за ошибку, - сказал он.

     - Все в порядке, - ответил Вульф. - Вы были обязаны арестовать его, он
ведь устроил кое-что похлеще, чем обычный скандал на нижнем уровне; и кроме
того вы же не знали, что он - сын Комиссара Психологии (Свобода устало
скривил губы). Но вы хорошо сделали, что позвонили мне по его настоянию.

     - Не желаете ли вы предъявить какие-нибудь обвинения против субъекта
Це? - спросил офицер. - Мы уж примем меры, сэр.

     - Нет, - ответил Свобода.

     - Ты даже мог бы послать ему цветов, Ян, - предложил Вульф. - Он всего
лишь наемник, выполняющий то, что ему прикажут.

     - А кто заставил его стать наемником? - рявкнул Свобода. - Мне уже
надоело это хныканье: "Не вини меня, вини систему". Никакой системы нет:
есть люди, которые делают либо хорошее, либо плохое.

     Великолепный, как Юпитер, Вульф первым занял место в машине. Затем он
включил контроль, аэрокар прошелестел по взлетной полосе и поднялся в
воздух. Ночь все еще не кончилась, и по-прежнему дул ветер. Огни Верхнего
уровня, похожие на драгоценную паутину, призрачно сияли над кромешной тьмой
Нижнего уровня.

     Висевшая над восточным горизонтом горбушка Луны посылала мерцающие
лучи, которые отражались от черной поверхности бессонной Атлантики.

     - Я распорядился, чтобы твою машину отогнали ко мне домой, я послал
Джудит записку, чтобы она не волновалась, - сказал Вульф. - Может быть, не
стоит тебе сейчас заваливаться домой и будить ее? Поедем лучше ко мне и
проведем завтрашний выходной вместе. Тебе нужно прийти в себя.

     - Хорошо, - бросил Свобода.

     Вульф перевел автопилот на круиз, протянул Свободе сигарету и достал
еще одну для себя. Когда он сделал затяжку, красный огонек сигареты
обрисовал его профиль на фоне темноты - бородатый Будда с легкой улыбкой
Мефистофеля.

     - Послушай, - сказал он, - ты всегда относился к вспыльчивым натурам,
но, по крайней мере, старался быть уравновешенным. Иначе ты не стал бы
конституционалистом. Давай подойдем к ситуации объективно. Почему тебя
волнует, кем станут твои дети? Я имею в виду, что ты, естественно, хочешь,
чтобы они были счастливы и так далее, но почему их счастье должно быть
похоже на твое?

     - Давай не будем забираться в дебри гедонизма,
- сказал Свобода с усталым раздражением. - Я хочу, чтобы мои дети стали
настоящими людьми.

     - Другими словами, не только личностям, но и культурам личностей
присущ инстинкт самосохранения, - пробормотал Вульф. - Очень хорошо.
Согласен с тобой. Наша личная культура, твоя и моя, особое значение придает
умственным способностям - может быть, даже чересчур большое значение, если
это касается человека, обладающего безупречным здоровьем. Тем не менее мы
считаем, что потенциально выбрали самый лучший образ жизни. Наша культура
поглощается другой, новой, которая возвеличивает неопределенные
подсознательные и внутренние функции организма. Так что мы становимся
похожи на еврейских фанатиков, английских пуритан, русских староверов - на
любую секту, пытающуюся восстановить определенные основы, которые, как
чувствуют члены этой секты, начали расшатываться. (А на самом деле, как и
все другие, мы создаем нечто совершенно новое, но давай не будем омрачать
твою прекрасную самонадеянную устремленность излишним анализом). Подобно
им, мы вступаем во все более острое противоречие с окружающим нас
обществом. В то же время наше учение становится популярным среди людей
какого-то определенного класса и распространяется по всему миру. Это в свою
очередь, настораживает приверженцев существующего порядка. Они начинают
действовать, чтобы ослабить наше влияние. Мы проявляем ответную реакцию.
Разногласия усиливаются...

     - Ну и что? - нетерпеливо перебил его Свобода.

     - А то, - ответил Вульф, - что я не представляю себе, каким образом мы
можем избежать все продолжающегося обострения конфликта, при котором
физическое насилие остается самым действенным методом. Но я лично против
того, чтобы бедные учителя, не имеющие никаких дурных намерений, попадали в
больницы.

     Свобода порывисто выпрямился.

     - Уж не имеешь ли ты в виду еще одно восстание? - воскликнул он.

     - Во всяком случае, не такое, как последнее, потерпевшее полное
фиаско, - сказал Вульф. - Зачем нам разделять участь староверов? Мы должны
взять в качестве аналога Содружество Пуритан. Нам потребуется терпение..
да, и осторожность, друг мой. Организация - вот, что нам необходимо. Не
обязательно соблюдать разные формальности, главное - мы должны научиться
действовать как единое целое, как группа. Достичь этого будет несложно: ты
не единственный, кого новая школьная система приводит в негодование. Будучи
объединены в одну организацию, мы сможем приступить к тому, чтобы дать
почувствовать, каков наш вес. Например, можно устраивать бойкоты, давать
взятки определенным должностным лицам, и, пожалуйста, не падай в обморок,
если я скажу, что Нижний уровень может в изобилии предоставить убийц по
очень сходным ценам.

     - Понятно, - голос Свободы звучал уже несколько спокойнее. - Давление.
Да. Возможно, нам удастся хотя бы восстановить наши школы, если не удастся
нечто большее.

     - Давление, однако, вызовет ответное давление. Это вынудит нас еще
больше усилить свой нажим. Возможно, и даже весьма вероятно, что в итоге
начнется война.

     - Что? Нет!

     - Или государственный переворот. Но все-таки гражданская война
наиболее вероятна. А поскольку некоторые офицеры армии и полиции уже
присоединились к конституционализму, и мы можем надеяться завербовать еще,
то у нас есть шанс выиграть. Если, конечно, мы будем действовать осторожно.
Такое дело нельзя искусственно подгонять. Но... мы могли бы начать
потихоньку запасать оружие.

     Свобода вновь пришел в раздражение. Он видел на улицах мертвецов,
когда был еще ребенком. На сей раз дело могло бы дойти даже до смертоносной
силы ядерной бомбы или до искусственной чумы. И можно ли будет потом
что-нибудь восстановить на этом усовершенствованном шарике?

     - Мы должны найти другой выход, - прошептал он.
- Мы не должны позволить, чтобы дело зашло так далеко.

     - Возможно, нам просто придется избрать этот путь, - сказал Вульф. -
Так или иначе, нужно чем-нибудь пригрозить. В противном случае мы вынуждены
будем просто отправиться к праотцам.

     Вульф посмотрел на профиль сидевшего рядом с ним человека, четко
вырисовывающийся на фоне звездного неба. Буквально у него на глазах он
становился все более твердым в решимости, которая могла впоследствии
превратиться в фанатизм. Вульф чуть было не прочел вслух мысли Яна Свободы,
но сумел вовремя сдержать себя.



     6.

     Комиссар Свобода посмотрел на часы.

     - Убирайтесь, - сказал он. - Проваливайте все.

     Удивленные охранники повиновались. Только Айязу остался, как всегда,
ему не нужно было ничего говорить. Некоторое время в большом зале не было
слышно ни слова.

     - Ваш сын сейчас придет, да? - спросил японец.

     - Через пять минут, - ответил Свобода, - он будет точен, насколько я
его знаю. Но вообще-то времена меняются, а мы не разговаривали с ним уже
целую сотню лет.

     Он почувствовал, что уголок его рта нервно подергивается. Этот
проклятый тик никак не хотел успокаиваться, чтоб ему провалиться до
седьмого круга Дантова ада! Ну, перестать же, ну, пожалуйста! - похожий на
карлика человек выбрался из кресла и захромал через весь зал к прозрачной
стене.

     Внизу мерцали нагретые купола башен и стальные магистрали, но в
бледном небе царила зима, и морозное солнце казалось ужасно далеким.
Затянулась в этом году зима. Свобода сомневался, кончится ли она вообще
когда-нибудь.

     Правда, время года не имело большого значения, если жизнь протекала в
служебных помещениях. Но ему бы хотелось вновь увидеть, как цветет вишневый
сад на крыше этого дома. Сам он никогда не позволял разводить на крыше
зелень. Ему хотелось сохранить на земле хотя бы жалкие остатки естественной
природы.

     - Интересно, неужели в этом причина увядания технологической
цивилизации? - вслух размышлял он. - Возможно, дело даже не в истощении
ресурсов, не в бесконтрольной одержимости воспроизводства, не в падении
грамотности и распространении мистицизма и тому подобном.

     Возможно, это было всего лишь следствием, а настоящая причина
заключается в коллективном бессознательном мятеже против всего этого
металла и машин. Если мы возникли среди лесов, разве мы отважимся вырубить
на Земле все деревья?

     Айязу не ответил. Он привык к таким монологам своего хозяина и с
сочувствием посмотрел на Свободу своими маленькими глазками.

     - Если это так, - продолжал Свобода, - то тогда мои маневры, возможно,
не служат никакой конечной цели. Но что поделаешь, мы - люди практические -
не можем позволить себе тратить время на остановки и размышления.

     Собственный сарказм привел его в несколько приподнятое расположение
духа. Он вернулся, сел около своего стола и стал ждать, зажав между
пальцами сигарету.

     Едва пробило девять, дверь отворилась, и вошел Ян. Первая мысль
потрясенного Свободы была о Бернис.

     О, Господи, он совсем забыл, что у мальчика глаза точно такие же, как
у Бернис, а она уже шестнадцать лет, как лежит в земле. Несколько секунд он
сидел в полнейшей отрешенности.

     - Итак? - холодно произнес Ян.

     Свобода обхватил себя за худые плечи и сказал:

     - Садись.

     Ян пристроился на краешке стула и посмотрел на отца. Старый Свобода
отметил, что сын похудел и стал более нервным: юношеская неуклюжесть его
исчезла. Строгое непреклонное лицо возвышалось над простым голубым
мундиром.

     - Куришь? - спросил Комиссар.

     - Нет, - ответил Ян.

     - Надеюсь, дома все в порядке? Твоя жена? Дети?

     Про себя Комиссар подумал:

     "У большинства людей есть право видеть своих внуков. Ах, перестань
пускать сопли, консервированный Макиавелли!"

     - Физически все здоровы, - сказал Ян. Голос его был подобен металлу. -
Вы, Комиссар, человек занятой. Я не хочу отрывать у вас время по пустякам.

     - Нет, безусловно, нет, - Свобода сунул в рот сигарету, вспомнил, что
все еще держит в руке вторую сигарету и яростно смял ее.

     Самообладание, наконец, вернулось к нему, и тон его стал сухим:

     - Когда впервые возник вопрос о необходимости совещания между мной и
представителем новой Конституционалистической Ассоциации, мне казалось
наиболее естественным встретиться с вашим президентом, мистером Вульфом.

     Возможно, кажется странным, что вместо его я выбрал тебя, ведь ты
всего лишь мечтатель, состоящий членом вашего политического комитета.

     Ян поджал губы:

     - Я надеюсь, ты пригласил меня не для того, чтобы взывать к моим
эмоциям.

     - О, нет. Дело в том, что мы с Вульфом уже провели несколько бесед, -
Свобода-старший хихикнул. - Ах-ах. Это удивило тебя, не так ли? Если б
только я пришел к решению уничтожить твою организацию, я бы предоставил
тебе возможность попсиховать по поводу этого факта. Но я скажу тебе правду:
Вульф просто несколько раз говорил со мной по визору, осторожно зондируя
почву по некоторым вопросам. Естественно, это побудило меня, в свою
очередь, прозондировать нужную мне почву, но в итоге мы пришли к
молчаливому соглашению.

     Свобода оперся на локти, выпустил облако дыма и продолжал:

     - Твоя организация была основана несколько месяцев тому назад.
Конституционалисты всего мира тысячами вступали в нее. Однако при этом они
преследовали разные цели. Одним нужна была трибуна, чтобы с нее изливать
свои печали, другим, вне всякого сомнения, - революционное подполье,
большинство же, вероятно, просто таило слабые надежды на взаимопомощь.
Поскольку вы еще не приняли никакой четкой программы, никто из них пока не
разочарован. Но сейчас настало время, когда ваш комитет либо должен
выступить с определенным планом действий, либо стать свидетелем того, как
ваши последователи возвращаются в изначальное студнеобразное состояние, -
он сделал преднамеренную паузу.

     - План у нас есть, - резко возразил Ян. - Раз уж ты так много знаешь,
я скажу тебе, каков будет наш первый шаг. Мы собираемся подать официальное
прошение об отмене твоего так называемого Декрета об образовании. Не скрою,
что мы имеем определенное влияние на некоторых твоих коллег - Комиссаров.
Если прошение не будет удовлетворено, мы примем более решительные меры.

     - Экономическая блокада, - большая лысая голова Свободы закивала в
такт его словам. - Бойкоты и замедление темпов работ. Если это не поможет,
то забастовки, замаскированные под массовые прошения об отставке. Следующее
средство, без сомнения, - гражданское неповиновение. Ну, а потом - о, да.
Классический пример.

     - Классический, потому что действенный, - сказал Ян.

     Щеки его горели, и он вновь стал похожим на мальчишку, вызвав в сердце
Свободы щемящую боль, которая всегда не давала ему покоя при мысли о жене.

     - Не всегда, - вслух сказал он.

     - Ты мог бы избавить нас от множества бед, отменив свой Декрет об
образовании без промедления. В этом случае мы, возможно, согласились бы
пойти на компромисс относительно некоторых других вопросов.

     - О, но я не собираюсь.

     Свобода молитвенно сложил руки, поднял глаза к небу и, держа сигарету
в зубах, благочестиво забубнил, словно запел псалом:

     - Общественные интересы требуют государственных школ.

     Ян вскочил, ощетинившись:

     - Тебе прекрасно известно, что это всего лишь ширма, чтобы легче было
уничтожить нас!

     - Вообще-то, - сказал Свобода, - я запланировал некоторые изменения в
программе на следующий год. Время, которое отдано сейчас критическому
анализу литературных произведений, будет использовано более целесообразно:
мы заменим анализ механическим заучиванием. Ну, а потом, поскольку
галюциногены начинают выполнять более социально важную роль, практический
курс с их надлежащим использованием...

     - Ах, ты сморчок из канализационной трубы! - взвизгнул Ян.

     Он сделал стремительный выпад через стол. Айязу тут же оказался рядом
с ним, хотя, казалось, не сделал ни одного шага, чтобы преодолеть
разделяющее их расстояние. Ребром ладони он ударил Яна по запястью. Другой
рукой с негнущимися пальцами ткнул его в солнечное сплетение. Ян резко
выдохнул и качнулся назад.

     - Осторожнее, - предупредил Свобода.

     Суставы его пальцев побелели, так сильно он сжал край стола.

     - Я не причинил ему вреда, сэр, - заверил хозяина Айязу.

     Он толкнул Яна в кресло и начал массировать его плечи и основание
черепа.

     - Через минуту он снова начнет дышать, - и добавил с плохо скрытой
яростью: - Не следует так разговаривать с отцом.

     - Насколько я понимаю, - заметил Свобода, - он, возможно, был прав.

     Наконец, остекленевшие глаза Яна стали нормальными. Однако, еще
некоторое время все молчали.

     Свобода зажег другую сигарету и уставился в пространство. Он хотел
посмотреть на сына, ведь другого случая могло уже не представиться, но это
нарушило бы его тактику.

     Ян осел под нажимом огромного Айязу. Наконец он мрачно сказал:

     - Я не буду извиняться. Я надеюсь, ты не ждал ничего другого.

     - Возможно, и вообще ничего не ждал, - Свобода сцепил пальцы и,
положив на них подбородок, посмотрел на сына. - Безусловно, всем вашим
действиям будет оказано сопротивление. И все же я лишь хочу подчеркнуть,
что даже если бы оно не было оказано, конфликт все равно бы усугублялся,
правда, чуть медленнее, но с тем же самым конечным результатом.

     Ты так и не дал мне объяснить, почему ты, а не Вульф был выбран мною в
качестве настоящего представителя вашей организации. Дело в том, что ты
молод и горяч, поэтому как выразитель интересов грядущего поколения
конституционалистов ты гораздо лучше, чем более старший, более осторожный и
менее внушаемый человек.

     Экстремисты в вашей партии могли бы отвергнуть любое компромиссное
соглашение, сделанное Вульфом, просто потому, что он - Вульф, это очевидно.
Но если план будет одобрен тобой, они прислушаются.

     - Какое соглашение мы можем заключить? - огрызнулся Ян. - До тех пор,
пока ты не вернешь нам детей..

     - Пожалуйста, давай без сентиментальных оборотов. Позволь, я объясню
тебе, в чем главная трудность. Ты и правительство - представители
противоположных способов жизни, которые просто невозможно примирить.
Когда-то, может быть, и была возможность сосуществования.

     Не исключено, что она вновь появится в будущем, когда разногласия
перестанут казаться такими бесконечными. Но не теперь. Только представь
себе, что мы действительно сдались, отменили Декрет об образовании и
восстановили вашу систему частных школ.

     Для вас это будет победа, а для нас - поражение. Вашим завоеванием
будет не только ближайшая цель, но также вера, поддержка, сила. Мы же,
соответственно, все это потеряем.

     Вы незамедлительно выдвинете новые требования, поскольку, кроме
школьной реформы, у вас есть и другие недовольства. Получив назад свои
школы, вы, чего доброго, захотите вернуть право на критику правительства и
политических основ государства. Если вы добьетесь этого, вам понадобится
право на публичную агитацию. Получив его, вы потребуете представительство в
Комиссии Стражей. Затем, - но, впрочем, нет нужды описывать все это в
деталях.

     Мне кажется, лучше всего было бы решить вопрос сейчас, раз и навсегда,
прежде чем вы станете слишком сильны. И поэтому вы зря надеетесь на
поддержку со стороны моих коллег.

     Ян рассвирепел:

     - Если ты полагаешь, что последнее слово за тобой...

     - О, нет. Мы уже обсудили средства, с помощью которых вы собираетесь
осуществить свой нажим. Мне также прекрасно известны ваши возможности для
накопления оружия, нейтрализации воинских частей и даже для применения
силы.

     Некоторые Стражи предлагают немедля арестовать ваш костяк. Но, увы,
слишком уж важны ваши персоны. Представь, какая возникнет суматоха, если
каждый четвертый из технического персонала в Министерстве Полезных
Ископаемых или же в Министерстве Морских Культур внезапно исчезнет, не
оставив взамен себя как следует